Григорий Богослов. Слово надгробное
Горгонии, сестре Св. Григория Назианзина
Память: 25 января / 7 февраля, 30 января / 12 февраля (Собор трех святителей)
Григорий Богослов (ок. 325 - 389) -
архиепископ Константинопольский, богослов, входит в
число Великих каппадокийцев, близкий друг и сподвижник
Василия Великого. Принимал активнейшее участие в противодействии и обличении арианства. Святитель
Григорий Богослов оставил после себя богатое
литературное наследие, состоящее из 245 писем, 507
стихотворений (написанных подчас в подражании Гомеру в
формах гекзаметров, пентаметров, триметров) и 45 "Слов".
Святитель Григорий Богослов. Икона, около XV - XVI век
***
Хваля сестру, буду превозносить свое
собственное. Впрочем, нельзя признать этого ложным
потому единственно, что оно свое. Напротив, поскольку
оно истинно, потому и похвально; а истинно не потому
только, что справедливо, но и потому, что известно. Мне
нельзя говорить и по пристрастию, хотя бы и захотел;
моим судьею будет слушатель, который умеет сличить слово
с истиной, и если справедлив, то как не одобрит похвал
незаслуженных, так потребует заслуженных. Поэтому не
того боюсь, что скажу сверх истины, а напротив того, что
не выскажу истины и, далеко не достигнув достоинства
предмета, своими похвалами уменьшу славу сестры, ибо при
ее доблестях трудно сделать, чтобы слово равнялось
делам. Как не надобно и хвалить всего чужого, если оно
несправедливо, так не должно и унижать своего, если оно
достойно уважения; дабы первому не послужило в пользу
то, что оно чужое, а последнему - во вред то, что оно
свое. Ибо закон справедливости нарушается в обоих
случаях - и когда хвалят только чужое, и когда
умалчивают о своем. Но приняв для себя целью и правилом
одну истину и ее только имея в виду, и не заботясь о
всем прочем, что важно для людей простых и низких, буду
хвалить или обходить молчанием, что достойно хвалы или
молчания. Если отнять что у своего, злословить, обвинять
его или нанести ему другую большую или меньшую обиду, не
почитаем делом честным, а напротив, всякое преступление
против родственника признаем самым тяжким, то всего
несообразнее будет думать, что поступим справедливо,
кого-либо из своих лишив слова, которым особенно обязаны
мы служить людям добрым и через которое можем доставить
им бессмертную память. Неуместно также обращать большее
внимание на мнение людей злонамеренных, которые могут
обвинить в пристрастии, а не на мнение благонамеренных,
которые требуют должного. Если хвалить чужих не
препятствует нам то, что дела их неизвестны и не
засвидетельствованы (хотя бы это могло быть
справедливейшим препятствием), то ужели наша любовь и
зависть других воспрепятствуют хвалить знаемых, особенно
тех, которые уже переселились от нас, которым и льстить
уже поздно; потому что они оставили, как все прочее, так
и хвалителей и порицателей.
Но поскольку я достаточно защитил себя и
доказал, что настоящее слово для меня самого необходимо,
то приступлю теперь к самим похвалам и не буду
заботиться об украшении и изяществе слога (ибо и та,
которую хочу хвалить, не любила украшений, а поставляла
красоту в том, чтобы не иметь прикрас), но воздам
усопшей приличную честь, как самый необходимый долг, и
вместе постараюсь научить других соревнованию и
подражанию ее добродетелям. Ибо у нас цель всякого слова
и дела - вести к совершенству тех, которые нам вверены.
Итак, пусть другой, соблюдая правила похвальных слов,
хвалит отечество и род почившей, и действительно ему
можно будет сказать много прекрасного, ежели захочет
украшать ее и извне, как дорогую прекрасную картину
убирают золотом, камнями и такими украшениями искусства
и искусной руки, которые плохую картину своим
прибавлением еще больше обнаруживают, а прекрасной,
будучи ее ниже, не придают красоты. А я выполню закон
похвального слова в том единственно, что упомяну о наших
общих родителях (ибо, говоря о таком сокровище,
несправедливо будет умолчать о родителях и учителях).
Потом немедленно обращу слово к ней самой и не утомлю
ожиданием желающих слышать о делах ее.
Кто не знает нового нашего Авраама и
наших времен Сарру? Так именую Григория и Нонну, супругу
его (ибо полезно - не оставлять в забвении те имена,
которые возбуждают к добродетели). Один из них
оправдался верой, другая жила в супружестве с верным?
Один сверх надежды стал отцом многих народов, другая
духовно рождает; один избег служения отечественным
богам, другая была дочерью и матерью свободных; один
переселился из своего рода и дома для земли обетованной,
другая была причиной переселения, и в этом уже одном
(осмелюсь так сказать) стала выше самой Сарры; один
прекрасно странствовал, другая охотно ему сопутствовала;
один прилепился ко Господу, другая почитает и именует
мужа своим господином, и частью за то самое оправдана.
Им даны обеты, у них, насколько от них самих это
зависит, есть свой Исаак и дар. После молитв и под
руководством жены своей образовался он - добрый пастырь,
и она показала на себе пример доброй пасомой. Он
искренно убежал от идолов, и потом сам обращает в
бегство демонов; она никогда не вкушала даже и соли
вместе с идолослужителями. Супружество их равночестно,
согласно и единодушно, и не столько - плотский союз,
сколько союз добродетели и единения с Богом; как летами
и сединами, так и благоразумием и славой дел, они
усердствуют друг перед другом и превышают всякого
другого. Они мало связаны плотью, и духом, еще прежде
разлучения с телом, переселены отсюда; не их - этот мир,
презираемый; но их - тот мир, предпочитаемый; их
обнищание и их обогащение доброй куплей, как презирающих
здешнее и искупающих тамошнее. Краток остаток их жизни
настоящей, и немногое остается довершить их благочестие;
но велика и продолжительна жизнь, в которой они
подвизались. Одно еще присовокуплю к сказанному о них:
хорошо и справедливо, что они не принадлежали к одному
полу; ибо один был украшением мужей, другая жен, и не
только украшением, но и образцом добродетели.
От них Горгония получила бытие и славу;
отсюда в ней семена благочестия; от них и добрая жизнь
ее и мирное отшествие со спасительными надеждами.
Конечно, и это уже прекрасно и не всегда бывает уделом
тех, которые много хвалятся благородством и гордятся
предками. Но если о Горгонии должно рассуждать с большим
любомудрием и возвышеннее, то ее отечество - горний
Иерусалим, не зримый, но умосозерцаемый град, где и нам
предоставлено гражданство, куда и мы поспешаем, где
гражданин - Христос, а сограждане - весь торжествующий
сонм и Церковь первородных, окрест этого великого
Градозиждителя празднующих в созерцании славы и ликующих
непрестанным ликованием. А благородство ее - соблюдение
образа Божия, уподобление Первообразу, совершаемое умом
и добродетелью, и чистое желание, которое непрестанно
более и более преобразует нас по Богу в истинных
тайнозрителей горнего, знающих - откуда мы, какими и для
чего сотворены. Так понимаю я; а потому знаю и говорю,
что душа Горгонии одна из благороднейших под солнцем; и
мое мерило, мой уровень благородства и худородства
лучше, нежели у черни; я различаю это не по крови, но по
нравам сужу; о хвалимых или осуждаемых не по родам, но
по свойствам каждого.
Теперь слово о ее доблестях; пусть же
каждый принесет нечто свое и вспомоществует слову,
потому что невозможно объять всего одному, сколько бы ни
были обширны его ум и собранные им сведения. Она
отличалась целомудрием и превзошла им всех современных
ей жен, не говорю уже о тех, которые были уважаемы за
целомудрие в древности. И как в жизни возможны два
состояния - супружество и непорочность, и одно выше и
богоподобнее, но труднее и опаснее, а другое ниже, но
безопаснее; она, устранившись невыгод того и другого,
избрала и совокупила воедино все, что в обоих лучшего,
то есть и высоту непорочности, и безопасность
супружества. Она была целомудренной без гордыни, с
супружеством совместивши добродетели непорочности и тем
показав, что ни непорочность, ни супружество не
соединяют и не разделяют нас всецело с Богом или с
миром, так, чтобы одно само по себе, напротив, ум должен
быть хорошим правителем, и было достойно отвращения, а
другое - безусловной похвалы: в супружестве и в
непорочности, и из них, как из некоторого вещества,
искусно обрабатывать и созидать добродетель. Ибо она не
отлучилась от Духа оттого, что сочеталась с плотью, и не
забыла о первой Главе оттого, что признала главой мужа,
но послужив миру и природе в немногом, и сколько
требовал закон плоти или, лучше сказать, Тот, Кто дал
такой закон плоти, она всецело посвятила себя Богу. Но
что особенно хорошо и достойно в ней уважения, - она и
мужа своего склонила на свою сторону, и имела в нем не
строптивого господина, но благого сослужителя. Мало
этого, сами плод тела, то есть детей и внуков своих, она
сделала плодом духа; ибо весь род и все семейство, как
единую душу, очистила и приобрела Богу, а
благоугодливостью в супружеской жизни и прекрасными
последствиями такого поведения само супружество сделала
похвальным, в продолжение жизни она служила для детей
образцом всего доброго, а когда отозвана отсюда, -
оставила после себя домашним волю свою, как безмолвное
наставление. Божественный Соломон в книге
детоводственной мудрости, то есть в Притчах (гл.31),
похваляет в жене то, что она сидит дома и любит мужа; и
жене, которая блуждает вне дома, невоздержна, бесчестна,
наружностью и языком блудницы уловляет честных (6:26),
противопоставляет жену, которая усердно занимается
домашним, неутомима в делах женских, руки свои
протягивает к прялке, двойные одежды приготовляет мужу,
благовременно покупает поле, хорошо кормит слуг, угощает
друзей обильным столом и исполняет все прочее, что
Соломон восхвалил в жене целомудренной и трудолюбивой.
Но если бы я стал хвалить за такие
качества сестру; то это значило бы хвалить статую по
тени, или льва по когтям, оставив без внимания важнейшее
и совершеннейшее. Какая из женщин больше ее стоила быть
видимой и, однако же, реже показывалась и была
недоступнее для мужских взоров? Какая из женщин лучше ее
знала меру строгости и веселости в обращении? В ней
строгость не казалась угрюмостью и обходительность
-вольностью, но в одном было видно благоразумие, в
другой - кротость. И это, в соединении ласковости с
величавостью, составляло правило благоприличия.
Да внемлют этому те из женщин, которые
преданы суетности, рассеянности и не любят покрывала
стыда! Какая из женщин так уцеломудрила очи? до того
осмеяла смех, что и наклонность к улыбке почитала для
себя важным делом? Какая из женщин затворяла крепче слух
свой и охотнее отверзала его для слова Божия? Еще более:
какая из женщин подчинила так язык владычеству ума,
чтобы вещать оправдания Божии, и установила такой
строгий порядок устам? Скажу, если угодно, и об этом ее
совершенстве, которого она не считала важным, подобно
всем истинно целомудренным и благонравным женщинам; хотя
и заставили считать это важным женщины слишком
пристрастные к украшениям и нарядам и не вразумляемые
словом тех, которые учат подобным добродетелям. Ее
украшали не золото, отделанное искусной рукой до
переизбытка красоты, не златовидные волосы, блестящие и
светящиеся, не кудри, вьющиеся кольцами, не бесчестные
ухищрения тех, которые из честной головы делают род
шатра, не многоценность пышной и прозрачной одежды, не
блеск и приятность драгоценных камней, которые
окрашивают собой ближний воздух и озаряют лица, не
хитрости и обаяния живописцев, не покупная красота, не
рука земного художника, которая действует вопреки
Зиждителю и Божие создание покрывает обманчивыми
красками и позорит своею честью, вместо образа Божия
выставляет напоказ похотливым очам кумир блудницы, чтобы
поддельной красотой закрыть естественный лик, хранимый
для Бога и будущего века. Напротив, она хотя знала много
всякого рода наружных женских украшений, однако же
ничего не находила драгоценнее своих нравов и внутри
сокровенного велелепия. Один румянец ей нравился -
румянец стыдливости, и одна белизна - происходящая от
воздержания; а притирания и подкрашивания, искусство
делать из себя живую картину, удобно смываемое
благообразие она предоставила женщинам, определившим
себя для зрелищ и распутий, для которых стыдно и позорно
краснеть от стыда.
Так она вела себя в этом отношении! Но
нет слова, которое бы могло изобразить ее благоразумие и
благочестие, и немного найдется подобных примеров, кроме
родителей ее и по телу, и по духу. Их одних имея для
себя образцом и нимало не уступая им в добродетели, в
том только одном, и притом совершенно охотно, уступала,
что от них заимствовала это благо, и их внутренне и
перед всеми признавала началом своего просвещения. Что
проницательнее было ее разума? К ее советам прибегали не
только родственники, единоземцы и соседи, но и все,
знавшие ее в окрестности; и ее увещания и наставления
почитали для себя ненарушимым законом. Что было
замысловатее ее речей, что благоразумнее ее молчания? Но
поскольку упомянул я о молчании, то присовокуплю, что
ней всего свойственнее, и женщинам приличнее, и
настоящему времени полезнее. Какая из женщин лучше ее
знала, что можно знать о Боге, как из Св. Писания, так и
по собственному разуму пребывая в собственных пределах
благочестия, меньше ее говорила? А что касается того, к
чему обязана познавшая истинное благочестие, и в чем
одном прекрасно, не знать насыщения, то какая из женщин
украшала так храмы приношениями? И другие храмы и этот
самый храм, не знаю, требуют ли еще украшений после нее?
Особенно же, какая из женщин так созидала себя в живой
храм Богу? Какая из женщин столь уважала священников, и
особенно своего сподвижника и учителя в благочестии,
который имеет добрые семена, - двоих детей, посвященных
Богу? Какая из женщин усерднее предлагала собственный
дом живущим по Богу и делала им такой прекрасный и
богатый прием и, что важнее этого, принимала их с таким
почтением и благоговением? Кроме того, какая из женщин
обнаружила столь бесстрастный ум во время злостраданий и
столь сострадательное сердце к бедствующим? Чья рука
была щедрее для нуждающихся? И я смело обращу в похвалу
ей слова Иова: дверь ее всякому прохожему была открыта,
и странник не ночевал на улице (Иов.31:32); она была
глазами слепому, ногами хромому (Иов.29:15) и матерью
сиротам. О милосердии же ее к вдовам нужно ли говорить,
разве сказать то, что плодом этого было - не именоваться
вдовой? Дом ее был общим пристанищем для бедных
родственников, а имуществом ее пользовались все
нуждавшиеся, как своей собственностью. Расточи, раздай
нищим (Пс.111:9). И по непреложному и нелживому
обетованию, она многое вложила в небесные житницы, много
раз и в лице многих, получивших от нее благодеяния,
принимала Христа. Но всего лучше то, что она не
старалась заставить о себе думать выше надлежащего, а
прекрасно возделывала благочестие втайне, перед Видящим
тайное. И все похитила у миродержца, все перенесла в
безопасные хранилища, ничего не оставила земле, кроме
тела. Все променяла на надежды в будущем; одно богатство
оставила детям - подражание и ревность к тем же
добродетелям.
Таково и столь невероятно было ее
великодушие! Однако же в уповании на свою
благотворительность она не предала тела своего роскоши и
необузданному сластолюбию, этому злому и терзающему псу;
как случается со многими, которые милосердием к бедным
думают купить себе право на роскошную жизнь и не врачуют
зла добром, но вместо добра приобретают худое. О ней
нельзя сказать, что, хотя порабощала в себе плотское
постами, однако же другому предоставляла лечение,
простираясь на земле; или, хотя находила в этом пособие
для души, однако же менее кого-либо другого ограничивала
меру сна; или, хотя и в этом дала себе закон, как
бесплотная, однако же восклонялась на землю, когда
другие проводили всю ночь в прямом положении (какой
подвиг приличен преимущественно любомудрым мужам); или,
хотя и в сем оказалась мужественнее не только жен, но и
самых доблестных мужей; однако же что касается мудрого
возглашения псалмопений, чтения и изъяснения Божия
слова, благовременного припамятования, преклонения
изможденных и как бы приросших к земле колен, слезного
очищения душевной скверны в сердце сокрушенном и духе
смиренном, молитвы горе возносимой, нерассеянности и
парения ума, то мог бы кто-либо из мужей или жен
похвалиться превосходством перед ней во всем этом или в
чем-либо одном. Напротив, как ни высоко это, однако же
справедливо может быть сказано о ней, что в ином
совершенстве она соревновалась, а в другом сама была
предметом соревнования, одно изобрела, а другое
восхитила силой, и если имела подражателей в каком-либо
одном, то всех превзошла тем, что в одной себе
совместила все совершенства. Она столько преуспела во
всех, сколько никто другой не успел и в одном, даже
посредственно. Она довела каждое совершенство до такой
высоты, что вместо всех достаточно было бы и одного.
Какое пренебрежение к телу и одежде, цветущим единой
добродетелью! Какая сила души, почти без пищи
поддерживающей тело, как невещественное! Или лучше
сказать, сколько терпения в теле, еще до разлучения с
душой уже умерщвленном, чтобы душа получила свободу и не
стеснялась чувствами! Сколько ночей, проведенных без
сна, псалмопений и стояний, продолжавшихся от одного дня
до другого! Твои песни, Давид, непродолжительны только
для душ верующих! Где нежность членов, распростираемых
по земле и вопреки природе огрубевших? Какие источники
слез, посеваемых в скорби, чтобы пожать радость! Ночной
вопль, проникающий облака и достигающий неба! Горячность
духа, который в вожделении молитвы не страшится ни
ночных псов, ни морозов, ни дождей, ни громов, ни града,
ни мрака! Естество жены, победившее в общем подвиге
спасения естество мужей и показавшее, что жена отлична
от мужа не по душе, а только по телу! Чистота, как
вскоре по крещении, и душа уневещенная Христу в чистом
брачном чертоге - теле! И горькое вкушение, и Ева -
матерь человеческого рода и греха, и змий-соблазнитель,
и смерть - побеждены ее воздержанием! И истощение
Христово, и образ раба, и страдание - почтены ее
самоумерщвлением! Как мне, или исчислить все ее
добродетели, или, умолчав о большем их числе, лишить
пользы их, кому они неизвестны.
Но время уже продолжить слово и о
наградах за благочестие. Ибо кажется мне, что вы, хорошо
знающие о ее добродетелях, давно желаете и надеетесь
услышать в слове моем не о настоящих только наградах, не
о тех, какими увеселяется она теперь там и которые выше
человеческого разумения, недоступны ни слуху, ни зрению,
но и о тех, которыми Праведный Мздовоздаятель награждал
еще здесь: ибо Он и это нередко творит в назидание
неверным, уверяя через малое в великом, и через видимое
в невидимом. Буду же говорить и о том, что всем
известно, и о том, что для многих тайна; ибо она, по
своему любомудрию, не хвалилась благодатными дарами.
Вам известно, как однажды взбесились
мулы и понеслись с колесницей, как ужасно была она
опрокинута, жалким образом влачима и разбита, как
вследствие этого неверующие соблазнялись тем, что и
праведники предаются таким несчастьям, и как скоро
вразумлено было неверие. У Горгонии были сокрушены и
повреждены все кости и члены, и сокрытые и открытые; но
она не захотела иметь другого врача, кроме Предавшего ее
бедствию, как потому, что стыдилась взора и
прикосновения мужчин (ибо и в страданиях сохраняла
благопристойность), так и потому, что искала защиты
единственно у Того, Кто попустил ей претерпеть такое
страдание. И действительно от Него, а не от другого кого
получила она спасение. Поэтому некоторые не столько
поражены были ее болезнью, насколько изумлены чудесным
выздоровлением и заключали из этого, что такое печальное
происшествие для того и случилось, чтобы ей прославиться
в страданиях. Хотя она страдала как человек, однако же
исцелена силой высшей, а не человеческой, и для
потомства оставила сказание, которым доказываются, как
ее мера в страданиях и терпение в бедствиях, так еще
более Божие человеколюбие к подобным ей. Ибо к
сказанному о праведнике: когда падет, не разобьется
(Пс.36:24), как бы присовокуплено теперь еще и это, хотя
разобьется, однако же вскоре будет восставлен и
прославлен. Если страдание ее было выше вероятия, то
выше также вероятия и возвращение к здравию; так что
болезнь почти совершенно закрыта выздоровлением, и
исцеление стало очевиднее нанесенного ей удара. Такое
бедствие вполне достойно хвалы и удивления! Такая
болезнь выше здравия! И слова: уязвит, и уврачует, и
исцелит, и после трех дней воскресит (Ос.6:2.3),
указывающие, как и событие показало, на нечто высшее и
таинственнейшее, не менее приличны и ее страданиям!
Но это чудо известно всем, даже и
дальним, слух о нем распространился повсюду; везде
рассказывают и слышат об этом, равно как и о других
Божиих чудесах и силах. О том же, что до сих пор еще
неизвестно многим и что, как сказал я, скрыто ее
любомудрием и благочестием, чуждым тщеславию и
превозношению, повелишь ли мне сказать ты,
превосходнейший и совершеннейший из Пастырей, пастырь
этой священной овцы [1]? Дашь ли и на это свое
соизволение (ибо одним нам вверена тайна, и только мы с
тобой свидетели чуда)? Или будешь еще сохранять слово,
данное усопшей? Но, по моему мнению, как тогда было
время молчать, так теперь время поведать, не только во
славу Божию, но и в утешение скорбящим.
Горгония одержима была телесным недугом
и тяжко страдала; болезнь была необыкновенная и
странная: делалось внезапное воспаление во всем теле, и
как будто волнение и кипение в крови; потом кровь стыла
и цепенела, в теле появлялась невероятная бледность, ум
и члены ослабевали, и все это повторялось не через
продолжительное время, но иногда почти непрестанно.
Болезнь казалась не человеческой; не помогали ни
искусство врачей, как ни внимательно вникали они в
свойство припадков, каждый отдельно, и все в совокупных
совещаниях, - ни слезы родителей, как ни сильны бывали
они часто во многом, - ни общественные молитвы,
прошения, совершаемые целым народом с таким усердием,
как будто бы каждый молился о собственном своем
спасении; и действительно, ее спасение было спасением
для всех, равно как ее злострадания в болезни - общим
страданием. Что же предпринимает эта великая и высоких
наград достойная душа? Какое изобретает лечение болезни?
Ибо в этом заключается уже тайна. Отвергнув все другие
способы, она прибегает ко Врачу всех, и воспользовавшись
темнотой ночи, когда болезнь ее несколько облегчилась,
припадает с верой к жертвеннику, громогласно взывая к
Чествуемому на нем, нарицая Его всеми именами и
вспоминая обо всех когда-либо бывших чудесах Его (как
знавшая и ветхозаветные и новозаветные сказания).
Наконец отваживается на некоторое благочестивое и
прекрасное дерзновение, подражает жене, иссушившей ток
крови прикосновением к краю риз Христовых; и что делает.
Приложивши к жертвеннику главу свою с таким же воплем и
столь же обильными слезами, как издревле омывшая ноги
Христовы, дает обет не отойти, пока не получит здоровья;
потом, помазавши все тело этим лекарством своего
изобретения, что могла рука собрать со всего образа
честного Тела и Крови, смешавши то со своими слезами,
(какое чудо!) немедленно отходит, ощутив в себе
исцеление, получив облегчение в теле, сердце и уме,
приняв в награду за упование исполнение упования, и
крепостью духа приобретши крепость телесную. Велико это
подлинно, однако же не ложно; да верит этому всякий, и
здравый и болящий, один для сохранения, другой для
получения здоровья! А что мое повествование - не
хвастовство, это видно из того, что я, молчавший при
жизни ее, открыл теперь; и будьте уверены, даже и ныне
не объявил бы, если бы не запрещал мне страх скрывать
такое чудо от верных и неверных, от современников и
потомков.
Такова была жизнь ее! Но гораздо большую
часть обошел я молчанием для соразмерности слова и из
опасения показаться не знающим меры в похвалах ей. Но
конечно, я не оказал бы должного уважения ее святой и
славной кончине, если бы не упомянул о прекрасных
обстоятельствах ее, тем более, что Горгония с таким
желанием и нетерпением ожидала себе смерти. Упомяну же
об этом, как можно короче. Она сильно желала разрешиться
(ибо много имела дерзновения к Зовущему) и быть с
Христом предпочитала всему на земле. И никто, при всей
страсти и необузданности, не любит так своей плоти, как
она, свергнув с себя все узы и став выше этого бренного,
в котором проводим жизнь, желала вполне соединиться с
Вожделенным и всецело восприять Возлюбленного
(присовокуплю еще) и Возлюбившего ее, Который ныне
озаряет нас немногими лучами Своего света, чтобы только
могли мы понимать, с Кем разлучены. Не тщетным остается
ее желание, столь божественное и высокое, но что еще
более, она предвкушает желаемое благо в предведении
после продолжительного бдения, вознагражденного одним из
самых приятных снов и видением, в котором, по устроению
Божию, предназначен ей срок и даже открыт сам день
отшествия, чтобы она уготовилась и не смутилась
(Пс.118:60). Итак, для нее готова была благодать
очищения и освящения, которую все мы получили от Бога,
как общий дар и основание новой жизни; или лучше
сказать, вся жизнь была для нее очищением и освящением.
И хотя дар возрождения прияла она от Духа, но безопасное
соблюдение этого дара было приуготовано прежней жизнью.
Дерзну даже сказать, что само Таинство было для нее не
новым дарованием, а только печатью. Ко всему этому
старалась она присовокупить еще освящение своего мужа.
(Хотите ли, чтобы я изобразил его вам кратко? Это был
муж Горгонии, и не знаю, нужно ли что говорить о нем
кроме этого.) Она заботилась, чтобы целое тело посвящено
было Богу, и чтобы не переселиться ей отсюда, когда
совершенна одна только половина ее самой, а некоторая
часть остается еще несовершенной. И это моление ее не
оставлено без исполнения Творящим волю боящихся Его и
Приводящим к концу прошения их. А когда же все
устроилось по ее намерению, ни одно из желаний не
оставалось без исполнения, и назначенный день
приближался; тогда она начинает готовиться к смерти и
отшествию и в исполнение общего для этого устава
возлегает на одр. Потом, передавши последнюю волю свою
мужу, детям и друзьям, как прилично было жене,
приверженной к мужу, чадолюбивой и братолюбивой, после
любомудренной беседы о будущей жизни, и день своей
кончины сделавши днем торжества, она засыпает, хотя не
исполнив дней человеческого века, чего и не желала,
зная, что продолжительная жизнь бесполезна для нее
самой, и большей частью бывает предана праху и
заблуждению, но столько преисполненная дней по Богу,
сколько, не знаю, бывает ли кто исполнен из умирающих в
глубокой старости и совершивших на земли многие годы.
Так она разрешается, или, лучше сказать, вземлется,
отлетает, переселяется и немногим предваряет тело.
Но какое важное едва не ускользнуло от
меня обстоятельство! Разве не допустил бы до этого ты,
духовный отец ее, который внимательно наблюдал и нам
поведал чудо, так много и ее прославляющее, и для нас
служащее напоминанием ее добродетели и побуждением
желать такой же кончины. И меня при воспоминании об этом
чуде объемлет какой-то ужас и заставляет проливать
слезы. Она уже кончилась и была при последнем дыхании;
стояли вокруг нее домашние и посторонние, пришедшие
воздать последнее целование; престарелая мать воздыхала
и терзалась душой (ибо желала бы предварить ее
отшествием), общая любовь смешивалась со скорбью, одни
желали бы что-нибудь услышать на память о ней, другие -
сами сказать; но никто не смел произнести слова;
безмолвны были слезы, и скорбь неутешна;
непозволительным казалось - сопровождать рыданиями
отходящую с миром; глубокая соблюдалась тишина, и смерть
имела вид какого-то священного торжества. А она,
по-видимому, была бездыханна, недвижима, безгласна, ее
молчание заставляло думать, что тело оцепенело, и органы
гласа уже омертвели, по причине удаления того, что
приводило их в движение. Но Пастырь, тщательно
наблюдавши в ней все перемены, потому что все с нею
происходившее было чудесно, приметив легкое движение
губ, приложил ухо к устам, на что давали ему право
близость и единодушие. Но лучше бы тебе самому поведать
тайну безмолвия, в чем она состояла. Никто не отрекся бы
верить сказанному тобой. Ею были произносимы
псалмопения, именно слова исходного псалма, и (если
нужно выговорить истину) свидетельствовали о
дерзновении, с каковым кончалась Горгония. Блажен, кто
упокоивается с этими словами: в мире спокойно усну и
почию (Пс.4:9). Это и воспевала ты, это и исполнилось на
тебе, совершеннейшая из жен; это было и псалмопение и
надгробие по отшествии тебе, прекрасно умиренная по
мятеже страстей, и в общую череду успения вкусившая сон,
даруемый возлюбленным Божиим, как прилично было той,
которая и жила, и отошла со словами благочестия.
Поэтому я уверен, что гораздо лучше и
превосходнее видимого твое настоящее состояние - глас
празднующих, веселье Ангелов, небесный чин, видение
славы, а больше всего, чистейшее и совершеннейшее сияние
Всевышней Троицы, уже не скрывающейся от ума, как
связанного и рассеиваемого чувствами, но всецело целым
умом созерцаемой и приемлемой, и озаряющей наши души
полным светом Божества. Ты наслаждаешься всеми теми
благами, которых потоки достигали тебя еще и на земле,
за искреннее твое к ним стремление. Если же для тебя
сколько-нибудь спасительно и наше прославление, если
святым душам дается от Бога в награду и то, чтобы
чувствовать подобные прославления, то прими и мое слово,
вместо многих и больше многих погребальных почестей,
слово, какое прежде тебя воздал я Кесарию, а после него
воздаю и тебе, ибо для того и соблюден я на земле, чтобы
надгробными речами сопровождать братий. Почтит ли кто
после вас и меня подобной честью, - не могу того
сказать, но желал бы сподобиться единой чести - чести в
Боге и пришествуя и вселяясь во Христе Иисусе Господе
нашем. Ему слава, и Отцу со Святым Духом вовеки. Аминь.
Григорий Богослов, святитель
Цитировано по:
Григорий Богослов. Собрание творений: в
2т.
Т.1. - Мн.: Харвест, М.: АСТ, 2000, -
С. 211-226
Святоотеческое наследие
Примечание
1. Св. Григорий обращает слово к
родителю, присутствовавшему при погребении.
***
Молитва святителю Григорию Богослову:
- Молитва святителю
Григорию Богослову. Святитель Григорий
Богослов - один из величайших христианских
богословов, апологетов и гимнографов. Небесный
покровитель ученых, богословов, апологетов и
миссионеров. Ему молятся об укреплении веры,
ниспослания проповеднического дара, молитвенности,
разумения основ вероучения, об обращении иноверцев,
сектантов и раскольников. Ему вместе со святителями
Василием Великим и Иоанном Златоустом издревле в
народе молятся при начале строительства дома и
вхождении в новый дом, а также о молитвенной защите
в гонениях и искушениях от злых людей и начальства
Житийная и научно-историческая литература о святителе Григорие Богослове:
Труды святителя Григория Богослова:
- "Слово на Святую Пасху и о тридневном сроке Воскресения Христова"
- "Слово о догмате Святой Троицы"
- "Песнопения таинственные"
- "Молитва шествующего в путь"
- "Мысли, писанные одностишиями"
- "Мысли, писанные четверостишиями"
- "О том, какия подобает читати книги Ветхаго и Новаго Завета"
- "Плач Григория о себе самом"
- "Плач и моление ко Христу"
- "Послания"
- "Слово на Пасху и о своем промедлении"
- "Слово к призвавшим вначале, но не встретившим Св. Григория, когда он стал пресвитером"
- "Слово, в котором Григорий Богослов оправдывает удаление свое в Понт после рукоположения в пресвитеры и возвращение оттуда, а также учит, как важен сан священства и каков должен быть епископ"
- "Слово Первое обличительное на царя Юлиана"
- "Слово Второе обличительное на царя Юлиана"
- "Слово о мире, произнесенное в присутствии отца после предшествовавшего молчания по случаю воссоединения монашествующих"
- "Слово надгробное брату Кесарию, произнесенное еще при жизни родителей"
- "Слово надгробное Горгонии, сестре Св. Григория Назианзина"
- "Слово защитительное, говоренное им отцу своему Григорию в присутствии Василия Великого после рукоположения Св. Григория Богослова в епископа Сасимского"
- "Слово защитительное, говоренное им отцу своему и Василию Великому по возвращении Св. Григория Богослова из уединения"
- "Слово говоренное брату Василия Великого, Святому Григорию, епископу Нисскому, когда он пришел к Св. Григорию Богослову по рукоположении его в сан епископа"
- "Слово, говоренное отцу, поручившему ему попечение о Назианзской церкви"
- "Слово, произнесенное при рукоположении Евлалия в сан Епископа Доарского"
- "Слово о любви к бедным"
- "Слово, произнесенное в присутствии отца, который безмолвствовал от скорби, после того как град опустошил поля"
- "Слово в память святых мучеников маккавеев"
- "Слово, произнесенное встревоженным жителям Назианза и прогневанному градоначальнику"
- "Слово, сказанное в похвалу отцу и в утешение матери Нонне в присутствии Св. Василия, к которому обращено вступление к данному слову"
- "Слово, произнесенное Св. Григорием Богословом о словах своих Юлиану, производившему перепись народа и уравнение податей"
- "Слово похвальное Афанасию Великому, архиепископу Александрийскому"
- "Слово о мире, произнесенное на общем собрании единоверных, бывшем после примирения"
- "Слово о мире, произнесенное в Константинополе по случаю распри, произошедшей в народе, о некоторых несогласных между собой епископах"
- "Слово в похвалу святому священномученику Киприану, сказанное на другой день его памяти по возвращении Григория из села"
- "Слово в похвалу философу Герону, возвратившемуся из изгнания"
- "Слово, произнесенное Святым Григорием Богословом о себе самом, когда он после покушения Максима занять архиепископский престол в Константинополе возвратился из села"
- "Слово против евномиан и о богословии первое, или предварительное"
- "Слово о богословии второе"
- "Слово о богословии третье, о Боге Сыне первое"
- "Слово о богословии четвертое, о Боге Сыне второе"
- "Слово о богословии пятое, о Святом Духе"
- "Слово о соблюдении доброго порядка в собеседовании и о том, что не всякий человек и не во всякое время может рассуждать о Боге"
- "Слово против ариан и о самом себе"
- "Слово к пришедшим из Египта"
- "Слово в память мучеников и против ариан"
- "Слово о себе самом и к говорившим, что Св. Григорий желает константинопольского престола"
- "Слово на евангельские слова: "Когда окончил Иисус слова сии..." и проч."
- "Слово на Богоявление или на Рождество Спасителя"
- "Слово на святые светы явлений Господних"
- "Слово на Святое Крещение"
- "Слово на Святую Пятидесятницу"
- "Слово прощальное, произнесенное во время прибытия в Константинополь ста пятидесяти епископов"
- "Слово надгробное Василию, архиепископу Кесарии Каппадокийской"
- "Слово на неделю новую, на весну и в память мученика Маманта"
- "Слово на Святую Пасху"
- "Стихотворения богословские"
- "Стихотворения исторические. Раздел первый. О себе"
- "Стихотворения исторические. Раздел второй. О других"
- "Стихотворения исторические. Надгробия"
- "Стихотворения исторические. Надписания"
- "Письма"
- "Завещание"
- "Сотницы"
- "О человеках, во плоти живущих подобно бесплотным"
- "О себе самом и о епископах"
|