Василий Великий. Подвижнические уставы
подвизающимся в общежитии и в отшельничестве
Память: 1 января / 14 января, 30 января / 12 февраля
Святитель Василий Великий - один из
величайших богословов и гимнографов, толкователь
Писания, церковный благотворитель, аскет, приложил
усилия для включения в общецерковную жизнь и
упорядочения монашества, до этого развивавшегося
стихийно. Активнейший обличитель арианства. Церковь
называет его Вселенским учителем.
Святитель Василий Великий, архиепископ
Кесарии Капподакийской. Фреска, 1209 год. Cербия (Студеница)
***
Содержание
- Вступление
- Глава 1. О том, что молитву должно
предпочитать всему
- Глава 2. О бдительности над помыслами и
о том, что тело не есть зло, как предполагают некоторые
- Глава 3. О том, что не должно без
осторожности иметь свидания с женщинами
- Глава 4. О том, что воздержание д`олжно
измерять телесною силою, и о том, что телесный труд есть
дело прекрасное и законное
- Глава 5. О том, что подвижнику надобно
заниматься приличными ему работами
- Глава 6. О том, что подвижнику не должно
без осторожности проводить время со всякими людьми
- Глава 7. О том, что не должно делать
частых и неосмотрительных выходов
- Глава 8. О том, что не должно давать
воли и свободного доступа скитающимся подвижникам, но
надобно остерегаться и их
- Глава 9. О том, что подвижнику никак не
должно домогаться избирательного голоса или начальства
над братиею
- Глава 10. О том, что не из тщеславия
д`олжно ревновать о добрых делах
- Глава 11. О благовременном употреблении
слова
- Глава 12. О том, что подвижнику не
должно вдаваться в шутки
- Глава 13. О кротости и о том, каким
образом появляется любовь
- Глава 14. О благоразумии
- Глава 15. О вере и надежде
- Глава 16. О смиренномудрии
- Глава 17. Сколькими способами возникают
в душе лукавые помыслы
- Глава 18. К соблюдающим подвижническое
правило в общежитии
- Глава 19. О том, что подвижник должен
приступать к подвигу с твердою решительностью, и о
послушании
- Глава 20. О том, что не должно
домогаться бесед с мирскими родственниками или
заботиться о делах их
- Глава 21. О том, что не должно
отделяться от духовного братства
- Глава 22. О послушании - полнее
- Глава 23. О том, что подвижнику и низкие
работы д`олжно брать на себя с великим усердием
- Глава 24. О том, что подвижнику не
д`олжно домогаться почестей и отличий
- Глава 25. О неизысканности и простоте в
снедях
- Глава 26. О том, что стремящемуся к
совершенству не причинит никакого вреда выход из обители
- Глава 27. О том, что подвижнику не
должно иметь своих собственных занятий
- Глава 28. О том, что настоятель должен с
отеческим доброжелательством устраивать нужное для
пребывающих в послушании
- Глава 29. О том, что в обществе
подвижников не должно быть дружеских связей между двумя
или тремя братиями
- Глава 30. О том, что подвижнику не
должно заботиться о выборе для себя одежды и обуви
- Глава 31. О том, что настоятель должен
сообразовывать свои приказания с телесными силами
подчиненных, и о скрывающих свои силы
- Глава 32. О том, что братия не должны
огорчаться, когда слабосильным оказывается пощада
- Глава 33. О том, что настоятели не
должны давать воли подвижникам, оставляющим свое
собрание, и принимать их в общежитие
- Глава 34. О том, что подвижник, живущий
в братстве, не должен приобретать чего-либо мирского в
собственное свое владение
Обязав себя к любомудрию Христову,
приняв такой образ мыслей, который выше житейских
пожеланий, удовольствий и попечений, и озаботившись
всеми мерами устранить и отдалить помысл от плотских
страстей, неоднократно вел ты со мною длинные беседы,
спрашивая, каким образом должно совершить начатый
подвиг, нимало не покоряясь плотским вожделениям,
которые чрез тело переходят и в душу? Чего, во-первых,
всего более и чего затем надобно остерегаться, и о каком
из совершенств ревновать, чтобы осторожностью избежать
несообразного действования, а ревностью приобучить себя
к деланию прекрасного? А потом пожелал ты, чтобы сделал
я тебе письменное изложение своего о сем мнения. По
сей-то причине и сам я решился не оставлять в небрежении
твою благую ревность, но сколько можно своими советами
подкрепить и утвердить ее не в той мысли, что
предлагаемое слово удовлетворит предмету, но, чтобы под
молчанием, как бы под насыпью какою, не скрыть того, что
могу сказать, а чрез это избежать суда, объявленного
скрывшему талант в землю.
У людей всего чаще предлогом к
вожделению мирских удовольствий бывает супружество,
потому что нельзя и найти другого врожденного телесной
природе вожделения, более сильного и стремительного, как
вожделение в мужчинах к женскому полу или в женщинах к
мужскому, чему и быть надлежит, так как оно естественным
образом устремлено к рождению детей. Брак, составляя
одно из главных действований природы, должен влагать и
сильнейшее стремление. Да и попечений не встречается с
людьми обременительнее тех, какие вдруг постигают их в
супружестве, как говорит Павел: оженивыйся печется о
мирских (1 Кор. 7:33), будучи обременен заботами. Ибо
одинокий будет заботиться только о себе и о собственных
телесных нуждах или, может быть, и пренебрежет ими,
легко имея возможность убедить себя к этому. А женатый и
имеющий на своем попечении детей не бывает уже
господином своей воли, но принужден поступать в угоду
жене и занятый попечением о детях выносит целую бездну
забот, которые и перечислить потребовалось бы больше
времени, нежели сколько имеем его у себя теперь.
Поэтому желающий быть свободным от
мирских уз избегает супружества, как оков, а избежав
его, посвящает жизнь свою Богу и дает обет чистоты,
чтобы не иметь уже и права возвратиться к браку, но
всеми мерами бороться с природою и с сильнейшими ее
стремлениями, подвизаясь в соблюдении чистоты. Таковой,
предавшись любви Божией, желая, хотя в малой мере,
достигнуть Божия бесстрастия, вожделевая вкусить
духовной святости, тишины, безмятежия, кротости и
порождаемого ими веселья и радости, старается держать
помыслы свои как можно дальше от всякой вещественной и
телесной страсти, возмущающей душу, чистым же и
непотемненным оком души созерцает Божественное, без меры
наслаждаясь тамошним светом. А приведя душу в подобное
расположение и состояние, возможным уподоблением
приближается к Богу и делается Ему возлюбленным и
желанным, так как, совершив великий и едва исполнимый
подвиг, приходит в состояние беседовать с Богом мыслью,
очищенною от вещественного срастворения и удаленною от
примеси телесных страстей.
Поэтому и прилично, и с разумом
сообразно, чтобы чрез упомянутое выше подвижничество
достигающий подобного навыка не увлекался снова
раздражениями плоти в общение страстей ее и чтобы око
души, приняв на себя дыхание сих страстей, не омрачилось
как бы густой какой мглою и не смежилось для
Божественного и духовного созерцания от того, что зрение
рассудка болезненно поражается дымом страстей.
Всякое действие, возлюбленный, и всякое
слово Спасителя нашего Иисуса Христа есть правило
благочестия добродетели. Для того и воплотился Он, как
бы на иконе изображая и благочестие, и добродетель,
чтобы каждый и каждая, взирая на Него, по возможности
подражали Первообразу. Ибо для того носит наше тело,
чтобы и мы сколько возможно подражали Его житию.
Поэтому, когда слышишь о Его слове или действии, не
мимоходом и не просто, как случилось, выслушивай это,
но, входя в глубину созерцаний, соделывайся причастником
таинственно преподаваемого.
Так, Марфа принимает в дом свой Господа,
а при ногах Его сидит Мария (Лк. 10:38-39). В обеих
сестрах видно прекрасное усердие, но ты различай дела.
Марфа служила, приготовляя к угощению нужное для
телесной Его потребности, а Мария, сидя при ногах Его,
слушала слова Его. Поэтому одна упокоивала видимое, а
другая служила невидимому, потому что присутствующий у
них действительно был и человек, и Бог. Сам Господь
одобрил усердие обеих женщин. Но Марфа, утомляемая
трудами, призывала Господа в посредники, чтобы и сестру
свою иметь помощницею в служении. Рцы ей, - говорит она,
- да восставши ми поможет. Господь же говорит ей:
"Марфо, Марфо, печешися и молвиши о мнозе, едино же есть
на потребу. Мария же благую часть избра, яже не отимется
от нея (Лк. 10:40-42). Я не для того здесь, чтобы
возлежать на ложе и питать чрево, но для того, чтобы вас
напитать словом истины с созерцанием тайн". Поэтому как
одну не отвлек от того, чем занималась, так и другую
одобрил за то, к чему была внимательна.
Вникни же, что значат сии две "части",
представляемые в лице двух женщин, одна - низшая,
избравшая для себя служение более телесное, хотя и оно
весьма полезно, а другая, восшедшая до созерцания таин,
- высшая и более духовная. Сие, слушатель, разумей
духовно и избери что хочешь. Если хочешь услуживать,
служи о имени Христовом, ибо Сам Он сказал: понеже
сотвористе единому сих братий Моих менших, Мне
сотвористе (Мф. 25:40). Принимаешь ли у себя странных,
упокоиваешь ли бедных, состраждешь ли болезнующим,
подаешь ли руку помощи находящимся в нужде и несчастии,
услуживаешь ли недужным - все это Христос приемлет на
Себя. Но если хочешь соревновать Марии, которая оставила
служение телу, а востекла к созерцанию духовных
предметов, то искренне приступи к делу. Оставь тело,
покинь земледелие, приготовление снедей и хлопоты, но
сядь у ног Господних и слушай слово Господне, чтобы
стать тебе причастником тайн Божества, потому что
созерцание учений Иисусовых выше служения телу.
Итак, возлюбленный, ты получил примеры и
указание. Подражай чему хочешь: будь или служителем
бедных, или любителем догматов Христовых. Если же можешь
возревновать о том и о другом, то тем и другим
приобретешь плод спасения. Впрочем, духовное учение есть
первое, а все прочее - второе по нем. Ибо сказано: Мария
благую часть избра. Поэтому если и ты хочешь быть
таинником Христовым, если сидишь при ногах Христовых,
принимаешь благовествование Христово, то оставишь всю
мирскую жизнь свою и будешь жить беззаботно, забудешь и
собственное тело свое и таким образом возможешь
беседовать со Христом в созерцаниях, чтобы подражать
Марии и пожать горнюю славу.
Молясь же, смотри не попроси одного
вместо другого и не прогневай Господа. Не проси ни
имения, ни славы человеческой, ни власти, ни другого
чего преходящего, но проси Царствия Божия, и все
служащее на потребу тела Он подаст тебе, как говорит Сам
Господь: Ищите Царствия Божия и правды Его, и сия вся
приложатся вам (Мф. 6:33).
Молитва же, возлюбленный, имеет два
вида: первый - славословие со смиренномудрием, а второй,
низший, - прошение. Посему, молясь, не вдруг приступай к
прошению; в противном случае сам обнаруживаешь свое
произволение, что молишься Богу вынужденный
потребностью.
Поэтому, начиная молитву, оставь себя
самого, жену, детей, расстанься с землею, минуй небо,
оставь всякую тварь, видимую и невидимую, и начни
славословием все Сотворившего. И когда будешь
славословить Его, не блуждай умом туда и сюда, не
баснословь по-язычески, но выбирай слова из Святых
Писаний и говори: "Благословляю Тебя, Господи,
долготерпеливого и незлобивого, ежедневно являющего Свое
долготерпение мне, грешнику, и всем нам дающего свободу
покаяться. Ибо для того, Господи, молчишь и терпишь нас,
чтобы мы славословили Тебя, домостроительствующего
спасение рода нашего, посещавшего нас то страхом, то
увещаниями, то чрез Пророков, а напоследок пришествием
Христа. Ибо Ты сотворил нас, а не мы. Ты Бог наш" (Пс.
99:3).
Когда же кончишь славословие, по мере
сил твоих заимствованное из Писаний, и восшлешь хвалу
Богу, тогда начни со смиренномудрием и говори: "Я
недостоин, Господи, говорить пред Тобою, потому что
весьма грешен". Так надобно говорить тебе, хотя бы ты и
не сознавал за собою ничего худого. Ибо никто не
безгрешен, кроме единого Бога. А мы, согрешая во многом,
большей части грехов за собою не замечаем. Потому
Апостол говорит: Ничесоже в себе свем, но ни о сем
оправдаюся (1 Кор. 4:4), то есть грешу много и не
примечаю. Поэтому и Пророк говорит: Грехопадения кто
разумеет? (Пс. 18:13). Таким образом, и ты не лжешь,
называя себя грешником. Если же разумеешь свои
грехопадения, то согрешаешь тем самым, что говоришь: "Я
не грешен".
Напротив того, говори лучше: "Более всех
грешников грешен я, преступая Божию заповедь, которая
повелевает: Егда сотворите вся, глаголите, яко раби
неключими есмы, яко, еже должни бехом сотворити,
сотворихом" (Лк. 17:10). Так всегда должно рассуждать
тебе: "Я неключимый" и еще: смиреномудрием друг друга
честию болша себе творяще (Флп. 2:3). Итак, молись Богу
со страхом и смиренномудрием.
Когда же прострешь слово смиренномудрия
и скажешь: "Благодарю Тебя, Господи, что долготерпел Ты
моим грехопадениям и доныне оставлял меня ненаказанным,
ибо давно достоин я был претерпеть тысячи бедствий и
быть отринутым от лица Твоего, но незлобивое Твое
человеколюбие было ко мне долготерпеливо; благодарю
Тебя, хотя и нет у меня достаточных сил к благодарению
за незлобие Твое" и когда совершишь обе части -
славословия и смиренномудрия, - тогда уже проси, чего
должен ты просить, то есть, как выше сказал я, не
богатства, не славы земной, не здравия телесного, потому
что Сам Он создал тебя и печется о твоем спасении и
знает, что полезно каждому, здоровым ли быть или
больным, - но, как повелено тебе, проси только Царствия
Божия, ибо о потребностях тела твоего, как я сказал
выше, Он заботится Сам. Царь наш преславен и негодует,
если кто попросит у Него какой малости, если кто из нас
просит у Него недостойного. Поэтому молитвою своею не
наведи на себя негодования, но проси себе того, что
достойно Царя Бога.
А прося того, что достойно Бога, не
отступай, пока не получишь. Ибо, на сие наводя мысль,
Господь говорит в Евангелии: кто от вас имать друга, и
идет к нему в полунощи, и речет ему: друже, даждь ми
взаим три хлебы, понеже друг прииде с пути ко мне, и не
имам чесо предложити ему. И той извнутрь ответит: Не
твори ми труды, уже двери затворены суть, и дети моя со
мною на ложи суть; не могу востав дати тебе. Глаголю же
вам, аще и не даст ему востав, зане друг ему есть, но за
безочьство его, востав даст ему, елика требует (Лк. 11:5-8). Господь представляет нам пример, чтобы научить нас
быть неослабными и ревностными в вере. Он берет пример с
человека и для человека же, чтобы научился ты никогда не
терять надежды, чтобы, когда будешь просить и не
получишь, не отставал, пока не получишь, если только,
как я сказал прежде, просишь того, что Богу угодно, и
чтобы не говорил: "Я грешник, и потому не услышан". А
чтобы не отчаялся ты, для сего говорит Он: аще и не даст
ему, зане друг ему есть, но за безочьство его даст ему,
елика требует. Наконец, хотя пройдет месяц, хотя год,
три года и большее число лет, пока не получишь, не
отступай, но проси с верою, непрестанно делая добро.
Часто бывает, что иной из нас в юности
заботился о целомудрии, потом подкралось удовольствие,
пробудились естественные пожелания, ослабела молитва, к
молодости подлито вино, и целомудрие погибло, и человек
из одного стал другим. Так происходят превращения,
потому что человек не с мужественным рассудком
противится страстям. Поэтому должен он со своей стороны
сделать все, но вопиять к Богу, чтобы Он был ему
помощником. Ибо если кто по непостоянству предается
пожеланиям и сам себя выдает врагам, то Бог не помогает
ему и не слушает его, потому что он предварительно
сделал себя чуждым Богу чрез грех. Кто хочет иметь
помощь от Бога, тот не изменяет долгу, а кто не изменяет
долгу, тому никогда не изменяет Божие содействие.
Поэтому не надобно доводить себя до
того, чтобы осуждала в чем-либо собственная совесть, и в
таком состоянии призывать Божию помощь; призывать же ее
должно не с нерадением, не скитаясь умом туда и сюда.
Такой не только не получит просимого, но еще более
преогорчит Владыку. Если и тот, кто стоит и ведет речь
пред князем, стоит с великим страхом, не дозволяя
блуждать как внешнему своему оку, так и внутреннему,
душевному, чтобы не подвергнуться опасности, то не тем
ли паче со страхом и трепетом надобно стоять пред Богом,
весь ум устремляя к Нему единому, а не к чему-либо
иному? Ибо Он не только, подобно людям, видит внешнего
человека, но прозирает и во внутреннего. Посему если
будешь стоять пред Богом, как надобно, и с своей стороны
все сделаешь, то не переставай просить, пока не получишь
просимого тобою. Если же будешь осуждаем своею совестию
как презритель и если будешь стоять на молитве
рассеянно, то не дерзай стоять пред Богом, чтобы молитва
твоя не обратилась в грех. А если, изнемогши от греха,
ты не в состоянии молиться без развлечения, то принуждай
себя, сколько станет сил, и продолжай стоять пред Богом,
к Нему устремляя ум и собирая его в себя самого, и Бог
простит тебе, потому что не из пренебрежения, но по
немощи не имел ты сил стоять пред Богом, как должно.
Если так будешь себя принуждать ко всякому делу благому,
не переставай просить, пока не получишь просимого тобою,
но терпеливо толкай в дверь Его, прося тобою просимого.
Всяк бо, сказано, просяй приемлет, и ищай обретает, и
толкущему отверзется (Лк. 11:10). Ибо чего иного
желаешь ты получить, как не единого спасения в Боге?
Хочешь ли знать, возлюбленный, как
терпеливы были святые и не отчаивались? Бог призвал
Авраама в юности и из земли Ассирийской переселил его в
Палестину, сказав ему: тебе дам землю сию и семени
твоему по тебе, и как звезды небесные, так будет семя
твое, которое не исчислится (Быт. 17:8; 15:5). И
прошло большое число лет, омертвела в нем природа,
кончина была уже при дверях, но он не сказал: "Господи,
Ты всегда обещаешь мне детей и предсказываешь, что буду
отцом всех народов; мертвы во мне от старости
естественные движения, и у Сарры, жены моей, по старости
не бывают уже женская (Быт. 18:11), потому обетование
ложно. Ибо какая остается надежда нам двоим,
престарелым?". Он не сказал и не помыслил сего, но
пребывал непоколебимым в вере, и хотя он был стар
возрастом, но юна была надежда; тело и приходило в
бессилие, и внушало отчаяние, но вера подкрепляла и
душу, и тело. "Давший мне обетование", - говорит он, -
есть Бог и Владыка естества; и не может быть иначе. Это
Тот, Кто и невозможное делает возможным, потому что все
творит и претворяет (Ам. 5:8), как Ему угодно".
Подражай и ты вере Авраамовой. Итак, когда природа
изнемогла и движения омертвели, тогда ожило обетование
Божие. Вот тебе примеры.
А мы помолимся год и оставим, попостимся
два года и перестанем. Не будем же ослабевать, имея в
виду обетование Божие. Ибо Обещавший Аврааму умножить
семя его и нам обещал, что просящим даст просимое. Ибо
говорит: Приидите ко Мне вси труждающиися и
обремененнии, и Аз упокою вы (Мф. 11:28). Когда был ты
далеко от Него, умилосердившись над тобою, труждающимся
и обремененным тяжкою ношею греха, призвал Он тебя,
чтобы облегчить от бремени и даровать тебе напоследок
покой (29); ужели не веришь Ему? Но если бы захотели мы
молчать, то изобличит нас совесть наша. Ибо не Ему не
верим в том, что может упокоить нас, но отказываемся
взять на себя иго Его благое и легкое (30) и узкими
вратами войти в Царство Небесное; а напротив,
предпочитаем носить бремя грехов, ходить широким путем
страстей сластолюбия и пространными вратами войти в
пагубу (Мф. 7:13).
Но говоришь: "Много раз просил я, и не
получал". Без сомнения, потому, что просил худо, или с
неверием, или рассеянно, или неполезного тебе. А если
нередко и полезного просил, то не имел постоянства. Ибо
написано: в терпении вашем стяжите души ваша (Лк. 21:19) и претерпевый до конца, той спасен будет (Мф. 10:22).
Бог знает сердце молящихся. Поэтому,
говоришь, какую нужду имеет Бог в нашем прошении? Разве
не знает Он, в чем имеем нужду? Посему какая нужда в
прошении? Бог знает, что нам нужно, и все телесное дает
нам обильно в наслаждение (1 Тим. 6:17) и, будучи благ,
дождит на праведныя и неправедныя, и солнце Свое сияет
на злыя и благия (Мф. 5:45) еще прежде прошения нашего
(Мф. 6:8). Но веры, заслуг добродетели, Царства
Небесного, если не будешь просить с трудом и многим
терпением, не получишь, потому что должно прежде
пожелать, а пожелав, искать искренно в вере и терпении,
употребив с своей стороны все нужное, так чтобы ни в чем
не осуждала собственная совесть, будто бы просишь или
нерадиво, или лениво; и тогда уже получишь, если угодно
сие Богу. Ибо Он лучше тебя знает, что полезно тебе.
И может быть, Он медлит даровать
(просимое), умудряя тебя в усердии к Нему, и чтобы ты
узнал, что такое дар Божий, и со страхом хранил данное.
Ибо все, что приобретает кто-нибудь со многим трудом,
старается он сохранить, чтобы, потеряв это, не потерять
и многого труда своего и, отринув благодать Божию, не
соделаться недостойным вечной жизни. Какую пользу
принесло Соломону, что он скоро получил дар мудрости и
утратил оный? Посему не малодушествуй, если не скоро
получаешь просимое. Ибо если бы благий Господь видел,
что ты, скоро получив дар, не утратишь его, то готов был
бы даровать оный и прежде твоего прошения. А теперь из
попечительности о тебе делает это. Ибо если принявший
талант и сохранивший его в целости осужден за то, что не
пустил его в оборот, то не тем ли паче осужден будет
утративший его?
Посему, зная это, получаем ли скорее или
медленнее, пребудем благодарными Господу, потому что
все, что ни делает Владыка, домостроительствует ради
нашего спасения, только мы да не будем из малодушия
прекращать прошения. Ибо Господь для того и сказал
притчу о вдовице, которая своею неотступностью
преклонила беззаконного судию, чтобы и мы ради своей
неотступности получали по прошениям своим. В этом
выказывается и вера ваша, и любовь к Богу, когда, и не
скоро получая, пребываем благодарными Ему. Будем же
всегда благодарить Его, чтобы быть нам достойными
сподобиться вечных благ Его, потому что Ему подобает
слава во веки веков, аминь.
Прежде всего должны мы всеми мерами
удерживать помысл, установив над ним трезвенный надзор
ума, чтобы не дозволять душе предаваться необдуманным
стремлениям по увлечениям тела. Как телесное зрение - в
глазе, так око души - в прирожденном ей уме; но не как
одно в другом, а одно и то же - душа и ум, который есть
некая сила естественная, а не превзошедшая в разумную
часть души. Ибо когда душа, приводя в движение свою
мысленную силу, какая естественно вложена в нее
сотворившею ее Святою Троицею, желает должного и
надлежащего, тогда избегает она нападений тела,
предусматривая и обуздывая беспорядочные его движения,
блюдет в себе приличную ей тишину и в безмятежном покое
занимается свойственными ей созерцаниями, и сие делает,
по возможности возводя внимательный взор к
достопоклоняемой Троице и умозаключая о неприступности
Божией славы по преизбытку ее сияния, о светлости
блаженства, о беспредельной премудрости, о постоянстве и
неволненности безмятежия, об естестве бесстрастном и
неподвижном; ибо с Кем ничто не может случиться
нечаянно, потому что в Нем, как в сокровищнице, собрано
ведение всего настоящего и будущего, Кто объемлет
всяческая и все содержит в руке Своей, и Кому совершенно
ничто не может воспротивиться и противостать, в Том и
следует быть тишине и непрестанному безмятежию. Ибо
внезапные стечения неожиданных происшествий в умах
человеческих обыкновенно производят мятежи. Поэтому кого
не возмущает ни один порок, сопровождает же всякая
добродетель и все, что есть прекрасного, тот справедливо
может веселиться непоколебимым и нескончаемым весельем,
потому что веселье - спутник добродетели и благости, как
говорит Пророк: возвселится Господь о делех Своих (Пс.
103:31).
Посему душа, соблюдающая мысленную силу
свою в ая мысленную силу
свою в трезвении и приличных действованиях, утвердится в
описанных выше созерцаниях и будет упражнять свой нрав в
том, что правильно, справедливо, благопристойно и мирно.
А как скоро прекратит размышления и перестанет
углубляться в надлежащие созерцания, тогда восставшие
телесные страсти, как бесчинные и наглые псы, над
которыми нет надсмотрщика, начинают сильно лаять на
душу, и каждая страсть усиливается всячески истерзать
ее, отделяя себе часть жизненной ее силы. Ибо думаю,
что, хотя душа одна и та же, сила ее двояка: одна -
собственно жизненная сила тела, а другая - сила,
созерцающая существующее, которую называем также
разумом. Но душа, поелику соединена с телом,
естественно, вследствие сего соединения, а не
произвольно, сообщает телу силу жизненную. Ибо, как
солнцу, воссияв, невозможно не освещать того, на что
простерло лучи, так невозможно душе не оживлять тела, в
котором пребывает. А сила созерцательная приводится в
движение по произволению. Поэтому если душа соделает
свою созерцательную и разумную силу всегда бодрственною,
как говорит Пророк: ниже воздремлет храняй тя (Пс. 120:3), то усыпляет телесные страсти двояким образом, то
есть и тем, что бывает занята созерцанием лучшего и
сродного, и тем, что, надзирая за безмятежием тела,
уцеломудривает и утишает его страсти. Если же, возлюбив
леность, оставит созерцательную силу в недеятельности,
то телесные страсти, нашедши жизненную силу праздною, и
разделив ее между собою, так как никто ими не правит, и
никто их не останавливает, увлекают душу к своим
стремлениям и действованиям. Посему телесные страсти в
нас сильны, когда ум бездействен, благопокорны же, когда
ум управляет и владеет телом.
Поэтому тело не заслуживает укоризн в
глазах тех, которые хотят судить о нем правильно. При
изложении сего мнения прилично опровергнуть ложные
мнения тех, которые худо думают о теле. Возлюбленный,
прекрасная вещь - конь, и чем он по природе резвее и
горячее, тем лучше, но он требует наездника и
упрарассудком. Если
наездник на нем, то он сам попытается воспользоваться
природными свойствами. Поэтому если наездник как должно
распорядится стремлениями подъяремного животного, то
употребит его с пользою для себя и достигнет
предположенной цели, и сам остается в целости, и
животное окажется весьма годным в дело. Если же наездник
худо правит молодым конем, то конь неоднократно
сбивается с большой дороги, попадает на дорогу
непроезжую, низринувшись же со стремнины, уносит иногда
с собою и самого седока, и нерадение наездника
подвергает опасности обоих. Так рассуждай о душе и о
теле.
Тело получило естественные стремления,
которые не бессмысленны, но, без сомнения, на что-нибудь
хороши и полезны, но оно не получило на свою долю
рассудка, чтобы преимуществом разума почтена была душа.
Если душа как должно управляет стремлениями тела, то и
тело спасено, и душа пребывает вне опасностей. Если же
вознерадит об управлении и, объятая сном беспечности,
перестанет держать тело в узде, то и само оно, как не
имеющее рассудка, совращается с прямого пути, и душу
ввергает в равные с своими падения - не по собственной
негодности, но по нерадению души. Ибо если бы телесные
страсти были таковы, что не могла бы укрощать их душа,
то по справедливости было бы виновно тело. Но если они
стали покорны многим, потщившимся преодолеть их, то тело
не может быть обвинено теми, которые стараются очернить
его, называя первым виновником порока. Достойна же
укоризны за нерадение душа, ослабившая власть свою над
телом, но также не по самой природе имеющая в себе зло,
а поставившая себя во зле, чрез оскудение в ней добра,
потому что порок есть не что иное, как оскудение
добродетели.
О бдительности над помыслами и обуздании
телесных страстей, об изведении на простор и тишине
внутреннего человека, о внимании и усердии его к своим
обязанностям сколько могли, достаточно сказали мы ранее.
Однако надобно не только бдительно наблюдать за
помыслами, но по возможности удаляться от близкого
общения с тем, что всего более, приближаясь к нам,
приводит нам на память страсти, тревожит и смущает
рассудок и производит в душе брани и борения. Ибо ту
брань, которая невольно постигает нас, принимать на себя
необходимо, но весьма безрассудно воздвигать самим
против себя брань произвольную. В первой и поражение
(чего да не будет с Христовыми подвижниками!), может
быть, получит извинение, а в последней побежденный сверх
того, что бывает осмеян, лишается и извинения.
Посему надобно всего больше избегать
бесед и свиданий и с женщинами, если не принуждает к
свиданию неминуемая какая-нибудь необходимость. Да и при
встретившейся необходимости надобно беречься женщин, как
огня, и как можно скорее и поспешнее расходиться с ними.
Вникни, что о сем говорит премудрость: Ввяжет ли кто
огнь в недра, риз же не сожжет ли? Или ходити кто будет
на углиех огненных, ног же не сожжет ли? (Притч. 6:27-28).
А если кто говорит, что от свидания и
долгого сожительства с женщинами не терпит вреда, то он
или не имеет в себе мужской породы и есть какое-то
весьма странное создание, занимающее средину между тем и
другим полом, - как это говорят о скопцах от рождения,
если уже хотя им можно присвоить бесстрастие и
нечувствительность к женскому полу, ибо желание скопчо
растлит ли девицу? - говорит Премудрый (Сир. 20:4), или
если имеет, то, будучи погружен в страсти, не чувствует
сего, уподобляясь упившимся или сумасшедшим, которые в
самых тяжких страданиях почитают себя нестраждущими. Но
допустим условно то, что выходит из пределов разума, а
именно: будто иной не уязвляется мужскою страстью. Хотя
бы сам он и остался бесстрастным, но нелегко ему уверить
других, что он бесстрастен. А соблазнять многих, не имея
при сем ввиду никакого доброго дела, почитаю
небезопасным для поступающего так.
Притом должно принять во внимание и
другое нечто, а именно: хотя мужчина и не терпит вреда
от помыслов, но не будет уже спорить с нами и в
рассуждении женщины, что она также изъята от телесных
страстей. Напротив того, будучи слаба рассудком и более
склонна к страсти, она нередко терпит уже некоторый вред
от того, кто неосторожно имел с ней свидание. И кто сам
не уязвляется, тот часто уязвляет, хотя и не знает того.
И женщина, часто приходя к подвижнику под предлогом
якобы духовной любви, начинает впивать в себя грех
посредством очей, похотливыми взорами пожирать
наружность ближнего и нечистыми помыслами растлевать
внутреннюю деву, которую всего более любит Жених.
Поэтому, чтобы не случилось чего-либо из
сказанного, надобно нам остерегаться, если возможно,
всяких, а в противном случае, по крайней мере, частых и
продолжительных бесед и свиданий с женщинами, не питая
ненависти к этому полу и не отрицаясь родства с ним, но
покровительствуя и помогая всякой женщине, как
сопричастнице естества человеческого, особенно же -
вступившим в подвиг чистоты, потому что подвизаются они
в одном с нами; но свидания остерегаться, чтобы не
привести себе на память той страсти, от которой мы
удалились и отреклись.
Нужно также преодолевать и чрево, потому
что приучение чрева есть обуздание страстей, а обуздание
страстей - безмятежность и тишина души, душевная же
тишина - самый производительный источник добродетелей.
Самое лучшее воздержание чрева - то, которое у каждого
соразмеряется с телесною силою. Ибо иным и усиленное
злострадание казалось не прискорбным и более
представлялось отдохновением, нежели трудом, по
твердости и непреклонности их телесного состава и силы.
Но что сносно для таких людей, то для других бывало
причиною опасностей. Ибо у одних тел с другими можно
найти столько же различия, сколько у меди и железа с
деревами, растущими кустарником. Посему должно выбирать
воздержание по мере силы каждого.
Так, добродетели, совершаемые одною
душою, равно все и всем предписываются. Таковы:
кротость, скромность, смиренномудрие, благость,
братолюбие, простосердечие, любовь к истине,
сострадательность, обходительность, человеколюбие. Сии
добродетели преимущественно называют душевными, потому
что тело к приобретению и совершению оных ничем более не
содействует душе, а служит только для нее местом
совещания, где душа рассуждает о сих добродетелях.
Воздержание же для каждого должно быть определяемо по
его телесной силе, чтобы не останавливаться на том, что
ниже силы, какая есть в человеке, и не простираться до
того, что выше силы.
И на то, думаю, надобно обращать
внимание, чтобы, чрезмерностью воздержания ослабив
телесную силу, не сделать тела ленивым и недеятельным
для важнейших занятий. Ибо Бог, творя человека, конечно,
не желал, чтобы он оставался праздным и неподвижным, но
чтобы он был деятельным, в чем ему должно. И в раю
повелел Он Адаму делати его и хранити (Быт. 2:15) (хотя
с сими словами соединено и высшее значение, но они и по
собственному их смыслу достойны ревности и усердия); по
изгнании же оттуда Он определил ему в поте лица есть
хлеб (Быт. 3:19). А что сказанное Адаму сказано всем
родившимся от него, сие явствует из следующего: и смерть
Бог определил в наказание Адаму, сказав: земля еси, и в
землю отидеши (там же), но все родившиеся от него
сделались, подобно ему, участниками сего бедствия.
Посему не должно делать нововведений вопреки естеству и
уставам Благодетеля естества, но, их держась, надобно
сохранять тело деятельным, никогда не слабеющим от
неумеренности. Ибо, думаю, что знак самой лучшей
распорядительности - следовать положенным уставам.
Иначе могу подтвердить слово свое и
многими свидетельствами Божественного Писания. Ибо
Божественное Писание повелевает работать, приводить тело
в движение и больше подкреплять немощь других, нежели
самому искать руки других, но нимало не велит истощать и
расслаблять тело неумеренными изнурениями. И на это
представляю тебе достовернейшего свидетеля- святого
Павла, который негде говорит: Слышим некия у вас
безчинно ходящия и ничтоже делающия (2 Сол. 3:11), а
бесчинием называет праздность, ибо говорит: не
безчинновахом у вас, ниже туне хлеб ядохом у кого, но в
труде и подвизе нощь и день делающе (7-8), и что еще
важнее сего: требованию моему и сущим со мною послужисте
руце сии (Деян. 20:34), и еще в другом месте говорит:
да делающе, свой хлеб ядят (2 Сол. 3:12), и еще в одном
месте: безмолвствовати и деяти своя и делати своими
руками (1 Сол. 4:11).
Подвижнику надобно быть свободным от
всякого надмения и, идя путем истинно средним и царским,
нимало не уклоняясь ни в ту, ни в другую сторону, не
любить неги и не приводить тела в бессилие излишеством
воздержания. Ибо если бы хорошо было изнемогать телом и
лежать дышащим мертвецом, то, конечно, Бог вначале
устроил бы нас такими. Если же не так сотворил, то,
конечно, что признал хорошим, то и сделал. А если такими
произвел нас, какими хорошо было произвести, то грешат
те, которые хорошо сотворенного не хранят, сколько
могут.
Посему подвижник благочестия пусть имеет
в виду одно: не вкрался ли как в душу, по нерадению,
порок, не ослабели ли трезвение и напряженное стремление
ума к Богу, не затмились ли как святыня Духа и
производимое ею в душе просвещение. Если исчисленные
благие дарования остаются в полной своей силе, то
телесные страсти не будут иметь времени к восстанию,
потому что душа занимается горним и не дает времени телу
для восстания в нем страстей. Если нередко бывает в
жизни, что, когда размышляем о чем с напряжением
рассудка, зрение и слух остаются бездейственными, вся
душа бывает занята предметом размышлений, оставив
чувства в стороне, то, если Божественная любовь
усиливается в нашей душе, тем паче не будет у нас и
времени подумать о страстях. Если же когда и восстанут
они несколько, скоро усмирены будут высотою ума.
Скажи же мне, что лучше: подражать ли
плодоносным деревам, которые и сами богаты плодами и
других увеселяют своим плодоносием, или уподобляться
огородным растениям, которые вянут от зноя и засухи,
быть, по слову Пророка, яко свекла недовареная (Ис. 51:20), быть неспособным послужить собственным своим
потребностям (и притом когда имеем от природы
совершенные силы к удовлетворению своих нужд) и
упражняться в любомудрии только вполовину, то есть одною
душою, а не вместе и телом? Если бы мы находились вне
тела, то необходимо было бы стремиться к совершеннейшему
одною душою. Но поелику человек двояк, то и упражнение в
добродетели должно быть двоякое, состоящее и в телесных
трудах, и в душевных подвигах. Трудами же телесными
назвать должно не праздность, а работу.
Впрочем, должно обращать внимание и на
то, чтобы под предлогом телесной потребности не
уклониться в служение сластолюбию. Если бы можно было
выполнять надлежащие телу работы при непрестанном
воздержании от пищи, то сие было бы всего лучше. Но
поелику весьма немногие тела могут не упадать в силах
при таком воздержании, то должно и поститься умеренно и
оказывать телу самую необходимую помощь, но так, чтобы
не сластолюбие руководствовало в избрании снедей, а
рассудок со всею строгостью определял потребность,
подобно сведущему врачу, который беспристрастно врачует
болезнь, чем должно. Ибо при таком душевном расположении
вкушающий пищу оказывается в любомудрии нимало не ниже
невкушающего, а по намерению соблюдает не только
непрестанный пост, но и неядение; попечением же о теле
заслуживает похвалу, как наилучший домостроитель, потому
что соразмерное питание тела и воздержание не способны
воспламенять похоть и делать страсти необузданными. Это
бывает следствием ненасытности и роскоши.
Указанное, насколько оно зиждется на
естественных законах и свидетельствах Божественного
Писания, и составляет теперь предмет нашего
рассмотрения. Но поелику сказанное должно не только
подкрепить словесными увещаниями, но и подтвердить этот
совет примерами деятельности, то перейду теперь к самой
жизни Спасителя, которую Он, пожив во плоти, оставил в
образец и начертание добродетели всем, хотящим жить
благочестно, чтобы и прочие, взирая на сии черты,
отпечатлевали в жизни своей подобный образ, ничем не
уклоняясь от первообраза отступлением в подражании. "А
что Спаситель жизнь Свою положил в образец
совершеннейшего жития для всех хотящих Ему повиноваться,
выслушай, как Сам Он ясно о сем учит: Аще кто Мне
служит", - говорит Он, - не да последствует (Ин. 12:26), разумея не телесное за Ним последование (которое
для всех не было возможно, потому что Господь, как
известно, пребывает ныне телом на небесах), а точное по
возможности подражание Его житию.
Как же жил и как поступал Спаситель наш?
Греха не сотвори (1 Пет. 2:22). Как правда была бы
побеждена грехом? Как ложь восторжествовала бы над
истиною? Как могущество было бы преодолено немощию? Или
как несущее стало бы сильнее сущего? Бог, всегда сущий и
не имеющий предела бытия, не допускает конца (Своего
бытия). А грех никогда не существует (сам по себе) и не
мыслится как особая сущность. Но чрез оскудение добра
получая существование более в делающих грех, нежели в
том, что сделано худо, неправедными делами образуется в
духовную тьму, которая, впрочем, рассеивается светом
правды (потому что свет во тме светится (Ин. 1:5) и
продолжается только до конца самых неправд. Ибо с
прекращением лукавых дел и существование греха вместе
уничтожается. Сказано: взыщется грех его и не обрящется
(Пс. 9:36), хотя бы наказание за грехи и было
соблюдаемо для грешников и мучение за неправды было
нескончаемо. Итак, греха не сотвори, ни обретеся лесть
во устех Его (1 Пет. 2:22).
Долготерпения же, незлобия, благости,
кротости, человеколюбия, снисходительности,
смиренномудрия, благоразумия и, словом, всякой
добродетели показал Он многие примеры, которые ясно
описаны в Евангелиях. Примеры долготерпения и незлобия -
в том, что переносил наветы иудеев, затмевающие
непрестанно новыми излишествами прежние лукавства, и
хотя обличал их кротко, чтобы остановить лукавство,
однако же не отмщал и нимало не наказывал, но старался
благодеяниями победить их бесчеловечие и подаянием благ
- усиление лукавства; напоследок же восприял крест за
распявших Его. Примеры кротости и снисходительности - в
том, что всех допускал к Себе со свойственною Ему
благостью и дозволял смело беседовать с Собою не только
людям добродетельным, но и тем, для кого было приятно и
уже обратилось в привычку предаваться делам самым
постыдным. Так приступали к Нему блудницы и мытари,
причем они не увеличивали недуга похотливости или
сребролюбия, но очищались от душевной болезни, и не
столько приводимы были в стыд сознанием своего
лукавства, сколько приобретали дерзновение в уповании на
исцеление, потому что встречали на деле то, что
превосходило их ожидания.
А какие примеры Его человеколюбия и
сердоболия! То в пустыне ослабевшим от пребывания без
пищи изготовляет наскоро богатую трапезу, вдвойне угощая
и изобилием потребного, и чудесностью снабжения (Мф. 15:32-38), то милосердует о недужных, яко бяху смятени и
отвержени, яко овцы не имущия пастыря (Мф. 9:36). И как
врачует телесные немощи, исцеляет повреждения и
омертвения членов, так разрешает душевные недуги,
неразрешимые узы грехов и путы насильственных договоров,
какие заключены нами с отцом греха диаволом.
А какие примеры смиренномудрия! Не
только соблаговолил облечься плотию, но и быть, и
почитаться сыном родителей, по настоящему состоянию
низких, быть сыном Матери, почитаться же сыном
названного отца. А примеры благоразумия! То обличает
саддукеев, покушавшихся осмеять воскресение вымышленным
рассказом об умерших семи братьях, после того как имели
одну жену (Мф. 22:25-32), то посрамляет учеников
фарисейских с иродианами, когда, предложив обоюдоострый
вопрос: достойно ли даяти кинсон кесареви, или ни? (17),
получили обоюду разящий ответ, который мог в том и
другом отношении обличить их неразумие, повелевая, не
дать, но воздать, ибо говорит: воздадите кесарева
кесареви (21), потому что монета бы кесарева, имела на
себе образ и надпись кесаревы.
Вот сколько, и даже в неизмеримое число
раз больше, одних главнейших подвигов! А каковы и как
многочисленны Его телесные труды, ради которых особенно
и приводится пример! В первом возрасте, повинуясь
родителям, кротко и благопокорно переносил Он с ними
всякий телесный труд, потому что они, как люди хотя
праведные и благочестивые, но бедные и не в обилии
снабженные необходимым для жизни (чему свидетелями ясли,
послужившие честному Рождеству), естественно, занимались
непрестанными телесными трудами, снискивая тем себе
необходимое на потребности. Иисус же, повинуяся има, как
говорит Писание (Лк. 2:51), без сомнения, показывал
благопокорность и в перенесении с ними трудов.
А пришедши в возраст и оказывая
Владычные и Божеские благодеяния, избирая уже учеников и
намереваясь проповедовать Царствие Небесное, не требует
Себе служения от других, лежа на одном боку и нежа тело
Свое, но ради нашего спасения то путешествует, и всегда
пеший, и служит ученикам, как Сам говорил: Аз же посреде
вас есмь яко служай (Лк. 22:27) и якоже Сын
Человеческий не прииде, да послужат Ему, но послужити
(Мф. 20:28), то омывает ноги ученикам, а потом, долгое
время занимаясь учением, неленостно переходит с места на
место. Однажды только, и то на короткое время,
употребляет подъяремное животное, впрочем, не для
успокоения тела, но чтобы запечатлеть делами Своими
пророчество (Мф. 21:5; Зах. 9:9).
А Апостолы? Не Владыке ли подражали? Не
занимались ли непрестанно трудами? Посмотри на Павла,
который непрерывно работает, неутомимо путешествует,
плавает, бедствует, переносит непогоду, изгнание, удары,
избиение камнями, душевным усердием и телесною силою
противостоит всем искушениям. А если бы расслабил он
телесные силы неумеренностью, то не был бы за сие
увенчан.
Поэтому хорошо, душевными добродетелями
и телесными подвигами подражая жизни Владыки и Его
учеников и Апостолов, употреблять тело на службу самым
добрым деяниям. Ибо душе принадлежит избирать из добрых
дел и такие, которые совершаются при содействии тела, а
телу - приводить в действие то, что избрала душа. Если
же тело бессильно для приведения сего в действие, то
доброе дело, сокрытое еще в произведении, остановилось
на полпути, подобно какому-нибудь ростку, увядающему в
земных недрах и не поступающему в употребление тем, для
кого он зародился.
Но говорят: и Господь переносил
продолжительное невкушение пищи, а точно так же и
Моисей, и Илия Пророк. Но заметьте то, что Господь наш
однажды только совершил это; подобным образом и Моисей,
и Илия. Во все же прочее время, в надлежащем порядке
управляя телом и содержа его в деятельности, всегда
занимаясь работами и трудами, таким образом просияли
душевными добродетелями при содействии тела, жизнь
деятельную соделав печатию и совершением жития
духовного. Так поступал Моисей, так Илия, так и сам
Иоанн, по неизреченному домостроительству долгое время,
живший в пустыне, по совершении же домостроительства
пришедший в населенную страну проповедовать и крестить,
кроме деятельности довершивший свой подвиг еще и
дерзновением пред Иродом. Так поступал и весь сонм
святых и Сам Иисус, проводивший время в делании. Посему
отовсюду - и из законов природы, и из учения
Божественных Писаний, и из того, что делали все святые,
и из жития Спасителя нашего, и из правила жизни
благочестивых - явствует, что гораздо лучше и полезнее
иметь крепкое, а не расслабленное тело, и употреблять
его на добрые дела, а не держать произвольно в
бездействии.
Заниматься же подвижнику надобно
работами приличными, которые свободны от всякой
суетливости, долговременных развлечений и
непозволительного прибытка, которые большей частью можно
нам производить, оставаясь под своей кровлей, так что и
дело делается, и безмолвие соблюдается. А если бы по
необходимой потребности должно было произвести работу и
на открытом воздухе, то и сие не воспрепятствует
любомудрию. Ибо в строгом смысле любомудрый, имея
собственное тело свое приютом и безопасным пристанищем
для души, хотя бы случилось ему быть на рынке, или в
торжественном собрании, или на горе, или в поле, или
среди народного множества, всегда заключен в этом
естественном своем монастыре, внутрь собирая свой ум и
любомудрствуя о том, что ему прилично. Можно, и дома
сидя, скитаться помыслами вне, и находясь на рынке, но
соблюдая трезвение, быть как бы в пустыне, обращаться
только к себе самому и к Богу и не воспринимать
чувствами тех мятежей, какие производятся в душе
чувственными предметами.
Но не должно без осторожности доверяться
всякому и перед всяким себя обнаруживать и открывать.
Ибо, кто живет по Богу, у того много наветников, и
нередко самые близкие к нему подсматривают за его
жизнью. Поэтому не без предварительного испытания
надобно иметь свидания с посторонними. Ибо если
Спаситель, как говорит Евангелие, не всякому вверялся,
сказано: Сам Иисус не вдаяше Себе в веру их (Ин. 2:24),
если Он, чистый, непорочный, неукоризненный, праведный,
Он, Который весь - добродетель, поступал так, то мы,
грешные, поползновенные, не всегда верно идущие к цели -
то по естественной своей немощи, то по ухищрению того,
кто лукаво и неослабно с нами борется, - выдавая себя
людям любопытным, не навлечем ли на себя злой клеветы и
не устроим ли сами себе соблазнов? Ибо люди порочные
часто и прекрасные дела стараются оклеветать и даже
маловажных погрешностей не потерпят оставить
неосмеянными. Поэтому нужно с осторожностью вступать в
беседы с посторонними.
Бывает у них и другой недуг от
невежественных суждений об удалившихся от мира: они
думают, что в переменивших образ жизни нерасположение
одно переменено, но перестроена сама человеческая
природа; не рассуждают, что подвижники подвержены тем же
страстям и преодолевают их душевною силою и удалением
себя от удовольствий, но полагают, что страсти от
телесного естества их совершенно устранены. А посему,
если человек духовный хотя несколько уклонился от
совершенства, тотчас все, даже прежние самые горячие
хвалители и почитатели, делаются жестокими обвинителями
и сами себя обличают в том, что и прежде расточали
похвалы неискренние.
Как на поприще, если какой борец
поскользнется, противник наступает на него немедленно,
наносит ему удары и доводит его до совершенного падения,
так и они, как скоро увидят, что живущий в подвиге
добродетели уклонился несколько от совершенства,
нападают на него, как стрелами поражая его укоризнами и
клеветами, а не рассудят в себе, что их самих ежедневно
уязвляют страсти тысячами стрел; подвижники же
благочестия, если и воюют против них подобные страсти,
или терпят от них малый какой-нибудь вред, или часто и
вовсе никакого, и притом имея сильнейшего, нежели они,
противника. Поелику подвижники вызвались на борьбу с
противником, то для лукавого весьма важно одержать над
ними победу, а напротив, остаться побежденным - значит
получить смертную рану, как потерпевшему совершенное
поражение во всех частях добродетели. А брань с теми,
которые предали себя миру, враг презирает частью потому,
что весьма многие из них произвольно стремятся к
поражению, будучи уловляемы в грех различными
удовольствиями и вожделениями и доставляя противнику
нетрудную над собою победу, частью ж потому, что
по-видимому и противящиеся несколько греху разными
развлечениями легко бывают уклонены от борьбы, обращают
хребет и, неослабно поражаемые, несут на себе позорные
знаки одержанной над ними победы.
Если же иногда, преодолев устремление
житейских развлечений, смогли отважиться на брань с
лукавым, то вынесли не такие борения, но во многом и до
бесконечности меньшие в сравнении с подвижническими. Ибо
один усиливается удержать за собою, что принадлежит ему
по праву, и упорно подвизается в спорах о настоящих
благах, а другой уступает оспаривающим и то, что
принадлежит ему по праву, исполняя сказанное: от
взимающаго твоя не истязуй (Лк. 6:30). Один, получив
удар, сам отвечает ударом и, потерпев обиду, платит
обидою же и думает, что сим поддерживает равенство, а
другой терпит до тех пор, пока не почувствует сытости
наносящий ему обиду или удары. И один старается одержать
верх над всеми телесными удовольствиями, а другой
проводит жизнь, пресыщаясь удовольствиями. Поэтому как
мирского человека счесть борцом в сравнении с
подвижником?
Затем и другое, чем обыкновенно страдают
привязанные к настоящей жизни, когда судят о подвигах.
Как скоро подвижник, после долгого невкушения, признал
необходимым подкрепить тело пищею, они хотят, чтобы он,
как бестелесный и невещественный, или вовсе не принимал
пищи, или принимал как можно меньше. И если увидят
подвижника, который не вовсе не щадит тела, но хотя в
чем-нибудь удовлетворяет настоящей своей потребности, то
злословят, и клевещут, и называют какими-то обжорами и
лакомками, поношение и издевательство над одним
распространяя на всех. А не рассуждают того, что сами
два раза, иные же из них и три раза в день, едят самые
тяжелые и жирные яства, нагружают себя необъятною грудою
мяса и наливают безмерным количеством вина, и с такою же
жадностью кидаются за стол, как и псы, после
продолжительного голода спущенные с привязи.
А истинные подвижники употребляют пищу
самую сухую, которая при легкости имеет мало в себе
питательного, и каждый день вкушают по одному разу;
научившись же проводить жизнь в строгом порядке и вкушая
пищу умеренно и разумно, имеют они право при вкушении с
дерзновенной совестью подавать телу потребное. А посему
и прилично, чтобы свобода наша не судилась от иныя
совести (1 Кор. 10:29). Ибо, если вкушаем пищу с
благодарением, для чего хулят нас за то самое, за что мы
благодарим, скудную и дешевую пищу принимая с таким
весельем, с каким не принимают они блистательных и
многоценных приготовлений богатого яствами стола?
Но если кто из упомянутых мною людей
известен своим благоразумием и благоговением и с
уважением смотрит на нашу жизнь, такового с
осмотрительностью допустить к трапезе, если будет о сем
просить, не противно благоразумию.
Не надобно под предлогом посещения
братий и свидания с ними делать многих и частых отлучек.
Ибо это есть одно из диавольских примышлений, потому что
враг и подобным способом пытается расстроить наше
постоянство и благочиние в жизни, ввергнуть же нас в
сластолюбие и различные расстройства помыслов. Но
надобно в безмолвии беседовать с самими собою,
рассматривать и исправлять душевные прегрешения. Ибо
недавно оставивший мир по собственному расположению
достоин похвалы за наклонность к добру, но не приобрел
еще совершенства добродетелей; нередко же бывает, что он
и не думал еще, каким образом выполнить ими требуемое.
Напротив того, ему нужно в безмолвии, вникая в себя
самого, усматривать беспорядочные стремления и движения
души, мужественно им противоборствовать и исправлять
беспорядки добрыми помыслами, потому что порядок в душе
есть знак добродетели.
Поэтому кто всегда в отлучках и
переходах непрестанно расстроивает и рассеивает
внимательность и собранность души и постепенно привыкает
обращать взор на телесные удовольствия, тот будет ли в
состоянии заглядывать в самого себя, или узнавать, что
на душе нехорошо, или приводить это в устройство
сообразно с долгом, пока еще раздражает душу к страстным
расположениям.
Посему надобно больше пребывать в
безмолвии и каждому терпеливо оставаться в своем
убежище, чтобы это свидетельствовало о постоянстве
нравов, хотя и не жить в совершенном затворе, но с
добрым дерзновением делать необходимые выходы, за
которые нимало не зазирает совесть, и навещать из братии
лучших и полезнейших по строгости жития, заимствуя для
себя при полезном свидании образцы добродетелей и
соблюдая в выходах своих, как сказали мы, умеренность и
неукоризненность. Ибо часто выход и рассеивает уныние,
родившееся в душе, и, дав как бы несколько укрепиться и
отдохнуть, доставляет возможность вновь с усердием
приступить к подвигам благочестия.
А если кто высоко думает о том, что не
выходит из своей хижины, пусть он знает, что надмевается
пустым делом. Ибо не выходить из дому не есть еще само
по себе прекрасное дело, и выходы по временам не сделают
человека хорошим или худым. Но твердое и непоколебимое
суждение о хорошем или, наоборот, переменчивость в
суждениях делают человека добрым или негодным. Если же
кто укоренил в душе прекрасное и долговременным
подвижничеством приобрел опытность в управлении
страстями, укротил в себе телесные бесчинства и обуздал
душевные и, надеясь на узду рассудка, намерен делать
более частые выходы для назидания и посещения братий, то
подобного человека и Писание еще более поощряет к
исхождению, чтобы, поставив светильник на свещнице, всем
подавал он свет прекрасного руководства, если только
надеется, что встречающимся с ним и в слове, и в деле
послужит училищем добродетели и таким образом приведет
себя в безопасность, по сказанному Апостолом: да не
како, иным проповедуя, сам неключим буду (1 Кор. 9:27).
Надобно остерегаться и тех, которые
скитаются и переходят из одного братства в другое,
постоянно, с неугомонной и неослабной стремительностью
бегают по монастырям и под видом якобы духовной любви
выполняют хотения плоти; у которых в душе нет ничего
постоянного, твердого, благочинного, украшенного
благоразумием, но есть все то, что суетно, злонравно,
исполнено беспокойства и неразумия, коварства и
лицемерия, лжи и обманчивого ласкательства.
Язык у них необузданный, чрево
неумеренное, душа всегда готова лететь и кидаться
опрометью, помыслы подобны полету нетопырей, никогда не
следуют прямому направлению, но несутся вкось и удобно
обращаются назад, что обнаруживают в первых своих
порывах, а к другому, сверх всякого ожидания, стремятся
по переменчивости расположения, много ползают и нимало
не подаются вперед.
Они походят также на подъяремных
животных, которых гоняют вокруг жерновов и которые ходят
много, но всегда остаются на том же месте, и хотя
утомляются телом, однако же никак не выходят из малого
пространства. Так и эти люди, всегда пресмыкаясь в
телесных страстях, нимало не восходят на духовную
высоту, но бегут по бесконечному колесу, непрестанно
гонимые телесными удовольствиями и вожделениями, от
одного и того же опять в то же увлекаемые и, по причине
худого произволения, не освобождаемые от лукавого
рабства.
Они вместо приманки показывают смотрящим
на них наружность овчую, а внутри скрывают жадную,
злонравную и хитрую лисицу, стараются же в равное
злонравие совращать и других многих, именно тех,
которые, не состоя под управлением рассудка, легко
отдаются в волю и хорошего, и худого вождя, то и
признавая хорошим, что другой укажет или правильного,
или только правдоподобного. И таких-то людей стараются
они увлекать в свою пропасть, думая, что развращение
обманутых ими послужит к собственному их оправданию и
что сообщники в пороке уменьшат их вины.
Поэтому таковых надобно всеми мерами
остерегаться, чтобы они не сделали вреда другим, сообщив
им душевную заразу, и чтобы сами по преграждении им
повсюду доступа хотя поздно, но обратились к добру,
приняв себе в наставники стыд и в отвращении от них
людей честных, находя вразумление к тому, чтобы бежать
порока. "Сему научил и Павел, рассуждая о не делающих
ничего, но обо всем любопытствующих: сего", - говорит
он, - назнаменуйте и не примешайтеся ему, да посрамится
(2 Сол. 3:14).
Нимало не должно подвижнику домогаться
избирательного голоса или начальства над братиею. Ибо
это - диавольский недуг и проявление любоначалия,
которое служит признаком самого высшего диавольского
лукавства. И диавол сею страстью увлечен был к своему
весьма известному падению, и кем обладает сия страсть,
тот болезнует наравне с ним.
Сверх того, страсть сия плененных ею
делает завистливыми, ревнивыми, обвинителями,
бесстыдными, клеветниками, ласкателями, злокозненными,
унижающимися сверх должного, раболепными, высокомерными
и исполненными бесчисленных смут. Ибо такой человек
завидует достойным и клевещет на них, а нередко пожелает
им и смерти, чтобы при недостатке способных к делу
голоса дошли и до него.
Он будет ласкательствовать тем, в чьей
воле подать избирательный голос, и поэтому сделается
раболепным, но будет дерзок против низких, если станут
противиться, и поэтому начнет сплетать козни; у него
будут тысячи смущений и подозрений, душевная тишина
разрушится, и Бог мира, не находя места, где упокоиться,
оставит его.
Посему, зная такой вред, будем избегать
неприличного пожелания. Если же кого Бог изберет к сему,
то Он, как благоискусный, знает, как и соделать его
достойным, а мы должны сознавать в себе, что не
домогались ничего подобного и вовсе не имеем такого
желания в душе. Ибо это есть самая тяжелая болезнь души
и отпадение от добра.
Наипаче должно убегать тщеславия не
того, которое удаляет от трудов еще прежде трудов (ибо
это было бы меньшее зло), но того, которое лишает венцов
по трудах, - этого неодолимого наветника нашему
спасению, который под самыми небесными кругами ставит
против нас свою засаду и усиливается ниспровергнуть
добродетели, пустившие стебли свои даже до неба. Ибо
когда видит, что купец благочестия наполнил уже корабль
своего разумения всякими товарами добродетелей, тогда,
возбудив свою бурю, старается опрокинуть и потопить
ладью. Ибо, убедив ум пловца, поспешающего к горнему
Царству, обратить взоры на дольнее и на человеческую
славу, внезапно развевает все душевное богатство и,
основания добродетели сравняв с землею, ниспровергает
труды, досягавшие до небес, доведя до того, что за
сделанное нами просим у людей себе награды мы, которым
надлежало, устремляя взор к единому Богу и Ему соблюдая
в тайне добрые дела свои, от Него Единого ожидать
достойного себе воздаяния.
А мы, предпочтя попечению о добре ради
Бога делание ради славы от людей и от них требуя себе
суетной награды - похвалы, достойно и праведно лишаемся
Божиих воздаяний, не для Бога трудясь, но отдав себя в
работники людям, а от них вместо наград получая потерю
всех наград, чего же можем просить себе у Бога, для
Которого ничего не захотели сделать? И что сие
справедливо, выслушай, как Священное Евангелие говорит о
тех, которые делают добро ради людей: Аминь глаголю вам,
восприемлют мзду свою (Мф. 6:5).
Посему будем убегать тщеславия, этого
льстивого грабителя духовных богатств, этого приятного
врага наших душ, этого червя, подтачивающего
добродетели, - тщеславия, которое с удовольствием
расхищает наше добро, намазывает медом отраву своего
обольщения и умам человеческим подает губительную чашу
для того, думаю, чтобы они без сытости упивались сею
страстью, потому что слава человеческая сладостна для
неопытных, а сверх того делает, что плененные ею легко
погрешают и против здравого суждения. Ибо домогающийся
этой славы отступает от собственных суждений, почитает
же достоуважительным то, чему могут подивиться первые из
встретившихся с ним. Хотя бы они, будучи порочны или
неразумны, стали дивиться худому, все-таки желающий
похвал то и сделает, что, по его мнению, предполагают
хорошим эти судьи собственных его предначинаний. А таким
образом, тщеславие бывает не только искоренителем добрых
дел, но и путеводителем к делам лукавым.
Поэтому, имея ввиду здравый разум и Бога
- наставника здравого разума, надобно идти тем путем,
каким поведет Бог. Если иные похвалят сей путь, должно
не ставить в великое их похвалу, обращая взор к горнему
Хвалителю, и только радоваться за них, что имеют
правильное суждение о добре. Если же другие будут
порицать, то не должно стыдиться сего, но жалеть о них,
как о не имеющих здравого суждения и пребывающих в
страшном помрачении разумения.
Таковы главные из добрых дел, описанные
нами не в соответствии собственному величию добродетели,
но соразмерно с нашими силами. Следующие же за сим
добродетели, какими обыкновенно украшаются нравы,
всякий, думаю, без труда увидит сам. Таково, например,
благовременное употребление слова и произношение оного
на пользу. Полезным же будет или беседовать о
добродетели вовремя, или вести речи по настоятельной и
неминуемой нужде, или вообще для созидания слушателей, а
прочих речей как излишних и бесполезных избегать.
Надобно воздерживаться от всякой
шутливости, так как со многими, занимающимися этим,
случается, что погрешают они против здравого разума,
когда душа развлекается смехом и теряет собранность и
твердость ума. А нередко зло сие, возрастая постепенно,
оканчивалось сквернословием и крайним бесчинием:
столько-то несовместны между собою трезвенность души и
излияние шутливости! Если же когда, чтобы дать себе
некоторую ослабу, нужно разогнать угрюмость беседою, то
да будет слово ваше исполнено духовной благодати и
приправлено евангельскою солью, чтобы оно изливало из
себя благоухание внутренно мудрого домостроительства и
вдвойне увеселяло слушателя: и успокоением, и даром
разумения.
Подвижник должен как можно более быть
исполнен кротости, потому что он или приобщился, или
желает приобщиться Духа кротости, а приемлющий в себя
сего Духа должен уподобляться Приемлемому. Если же когда
нужно и негодование, а именно на леность подчиненного
нам, то негодование да будет растворено
рассудительностью. Ибо и нож употребляют убийцы,
употребляют и врачи. Но одни, поелику действуют ножом по
гневу и жестокости, совершают им дела самые
безрассудные, убивая подобных себе, а другие, поелику с
рассуждением приступают к действию ножом, извлекают из
сего великую пользу, потому что спасают жизнь
находившихся в опасности. Так, умеющий негодовать с
разумом делает великую пользу тому, против кого
обнаруживает негодование, исправляя его леность или
лукавство, а обладаемый страстью гнева не производит
ничего здравого.
А что и заботящимся о кротости прилично
благовременное негодование, явствует сие из следующего.
И Моисей, о котором засвидетельствовано, что был кроток
паче всех человек (Чис. 12:3), когда потребовали
обстоятельства, вознегодовал и до того простерся в
движении гнева, что негодование свое заключил убиением
единоплеменных - однажды, когда соорудили они тельца
(Исх. 32:27), в другой раз, когда осквернились
Веельфегором (Чис. 25:5).
Поэтому и кроткому можно разгорячаться с
разумом, не повреждая в себе совершенства кротости.
Оставаться же неподвижным или не показывать негодования,
когда должно, есть признак недеятельной природы, а не
кротости. Но за кротостью обыкновенно следует и
незлобие, потому что кротость есть матерь незлобия. А в
людях истинно кротких, не имеющих тяжелого нрава, не
менее сего бывает и благости, потому что благость -
основа кротости. Все же это, взаимно срастворенное и
совокупленное вместе, производит из себя наилучшую из
добродетелей - любовь.
Но всеми поступками должно руководить
благоразумие. Ибо без благоразумия и все то, что
по-видимому прекрасно, от неблаговременности и
несоблюдения меры обращается в порок. А когда разум и
благоразумие определяют время и меру благ, тогда от
употребления их получают удивительную выгоду и дающие, и
приемлющие сии блага.
Всеми же начинаниями да руководит вера в
Бога и да сопутствует ей благая надежда, чтобы верою
укреплять нам в себе душевную силу, а благою надеждою
возбуждать в себе усердие к доброму. Ибо человеческое
начинание в рассуждении доброго не совершится без помощи
свыше, а вышняя благодать не снизойдет на того, кто не
прилагал о сем старания. Напротив того, в совершении
добродетели должно соединиться то и другое - и
человеческое усердие, и помощь, по вере приходящая
свыше.
Во всем, что ни сделано нами доброго,
душа причины успеха в деле должна приписывать Господу,
нимало не думая, чтобы она в чем-либо добром успевала
собственною силою. Ибо таким расположением обыкновенно
производится в нас смиренномудрие. А смиренномудрие -
сокровищехранительница добродетелей.
Вот тебе от меня, как сказал бы иной,
семена учения о добродетели! Ты, приняв их, отсюда
возрасти мне обильный плод и исполни слово премудрости,
которое велит давать премудрым вины, да премудрейшие
будут (Притч. 9:9).
Поелику прежде хотя рассуждали мы о
помыслах, однако же не объяснили, сколько есть способов,
по которым в здравом рассудке зарождаются лукавые мысли,
то теперь почли мы справедливым присовокупить и сие,
чтобы исследование сего предмета было совершенно.
Итак, два способа, которыми непристойные
мысли приводят в смущение здравый рассудок: или душа по
собственному нерадению блуждает около того, что для нее
неприлично, и от одних мечтаний переходит к другим,
самым бессмысленным, или бывает сие по злоумышлению
диавола, который старается представлять уму предметы
непристойные и отводит его от созерцания и внимательного
рассматривания предметов похвальных.
Посему, когда душа, ослабив твердость и
собранность мысли, пробудит в себе первые встретившиеся
ей воспоминания о предметах, без разбора взятых, тогда
помысл, невежественно и безрассудно увлекаясь
воспоминаниями об этих предметах и долго на них
останавливаясь, из одного заблуждения переходит в
другое, еще далее его заводящее, пока, наконец, не
вринется в гнусные и ни с чем не сообразные мысли. Но
таковое нерадение и такую рассеянность души должно
исправлять и отклонять от себя более собранным и строгим
вниманием ума и в каждую настоящую минуту надобно
занимать непрестанно душу размышлением о том, что
прекрасно.
Когда же диавол предпринимает строить
свои козни и с великою силою старается в безмолвствующую
и в покое пребывающую душу впустить свои помыслы, как
разжженные какие стрелы, внезапно воспламенить ее и
произвести в ней продолжительные и неистребимые
воспоминания однажды в ней впечатленного, тогда
трезвением и усильнейшею внимательностью должно отражать
таковые нападения, подобно тому как борец самою строгою
осторожностью и изворотливостью тела отклоняет от себя
удары противоборцев, и между тем все, то есть и
прекращение брани и отражение стрел, приписывать должно
молитве и призыванию помощи свыше. Ибо сему научает нас
Павел, говоря: над всеми восприимше щит веры, в немже
возможете вся стрелы лукаваго разжженныя угасити (Еф. 6:16).
Хотя бы во время этих молитв он и стал
влагать лукавые мечтания, душа не перестает молиться и
да не почитает собственными своими произращениями эти
лукавые всеяния врага, эти мечтания неистощимого в
кознях чудодея yaumatopoioа, но рассудив, что появление
неприличных мыслей бывает в нас по безотвязности
изобретателя лукавства, тем сильнее да припадает к Богу
и да молит Его рассыпать лукавую преграду остающихся в
памяти непристойных помыслов, чтобы стремлением ума
своего беспрепятственно, без всякого промедления и
мгновенно, востечь к Богу, когда нашествия лукавых
помышлений нимало не будут пресекать пути. Если же и
продолжится таковое восстание помыслов по безотвязности
воюющего с нами, то и в этом случае не должно приходить
в отчаяние и оставлять подвиги на половине дела, но
терпеть дотоле, пока Бог, видя нашу стойкость, не озарит
нас благодатию Духа, которая обращает в бегство
наветника, очищает и наполняет Божественным светом ум
наш и дает, что мысль наша в неволненной тишине служит
Богу с веселием.
В сказанном пред сим рассуждали мы,
сколько было можно, о подвижнике, взятом отдельно и
возлюбившем жизнь одинокую: как ему, приобучая душу к
доброму и направляя тело к должному, можно напечатлеть в
себе для нас образец совершенного любомудрия. Но поелику
б!Ольшая часть подвижников живет обществами, изощряя
друг в друге мысли об усовершении себя в добродетели и
чрез взаимное сравнение того, что делает для сего
каждый, возбуждая себя к преспеянию в добром, то почли
мы справедливым и им предложить словесное увещание. А
прежде всего, выразумев великость и важность того блага,
какое усвояют себе, должны они так принять сие увещание,
чтобы показать в себе усердие и тщательность, достойную
добродетели, в какой упражняются.
Итак, во-первых, возлюбив общение и
совокупную жизнь, возвращаются они к тому, что по самой
природе хорошо. Ибо то общение жизни называю
совершеннейшим, из которого исключена собственность
имущества, изгнана противоположность расположений, в
котором с корнем истреблены всякое смятение, споры и
ссоры, все же общее, и души, и расположения, и телесные
силы, и что нужно к питанию тела и на служение ему, в
котором один общий Бог, одна общая купля благочестия,
общее спасение, общие подвиги, общие труды, общие венцы,
в котором многие составляют одного и каждый не один, но
в ряду многих.
Что равняется сему житию? Но что и
блаженнее оного? Что совершеннее такой близости и такого
единения? Что приятнее этого слияния нравов и душ? Люди,
подвигшиеся из разных племен и стран, привели себя в
такое совершенное тождество, что во многих телах видится
одна душа, и многие тела оказываются орудиями одной
воли. Немощный телом имеет у себя многих состраждущих
ему расположением; больной и упадающий душою имеет у
себя многих врачующих и восстановляющих его. Они в
равной мере и рабы, и господа друг другу, и с
непреоборимою свободою взаимно оказывают один перед
другим совершенное рабство - не то, которое насильно
вводится необходимостью обстоятельств, погружающею в
великое уныние плененных в рабство, но то, которое с
радостью производится свободою произволения, когда
любовь подчиняет свободных друг другу и охраняет свободу
самопроизволением. Богу угодно было, чтобы мы были
такими и вначале, для этой цели и сотворил Он нас. И
они-то, изглаждая в себе грех праотца Адама,
возобновляют первобытную доброту, потому что у людей не
было бы ни разделения, ни раздоров, ни войны, если бы
грех не рассек естества. Они-то суть точные подражатели
Спасителю и Его житию во плоти. Ибо как Спаситель,
составив лик учеников, даже и Себя соделал общим для
Апостолов, так и сии, повинующиеся своему вождю,
прекрасно соблюдающие правило жизни, в точности
подражают житию Апостолов и Господа. Они-то соревнуют
жизни Ангелов, подобно им во всей строгости соблюдая
общительность.
У Ангелов нет ни ссоры, ни любопрения,
ни недоразумения; каждый пользуется собственностью всех,
и все вмещают в себе всецелые совершенства, потому что
ангельское богатство есть не какое-нибудь ограниченное
вещество, которое нужно рассекать, когда требуется
разделить его многим, но невещественное стяжание и
богатство разумения. И посему-то совершенства их, во
всяком пребывая всецелыми, всех делают равно богатыми,
производя то, что собственное обладание у них несомненно
и бесспорно. Ибо созерцание высочайшего совершенства и
самое ясное постижение добродетелей есть ангельское
сокровище, на которое позволительно взирать всем, так
как каждый приобретает всецелое ведение сего и всецелое
сим обладание.
Таковы и истинные подвижники, не земное
себе присвояющие, но домогающиеся небесного и в
нераздельном участии всецело хранящие в себе все, и
каждый одно и то же, потому что приобретение добродетели
и обогащение добрыми делами есть любостяжание
похвальное, хищение, не доводящее до слез, ненасытность,
достойная венца; и виновен тот, кто не делает таких
насилий. Все расхищают, и ни одного нет обиженного, а
потому распоряжается богатством мир. Они-то
предвосхищают блага обетованного Царствия, в
доброхвальном своем житии и общении представляя точное
подражание тамошнему жительству и состоянию. Они-то на
самом деле хранят совершенную нестяжательность, не имея
у себя ничего своего, но все общее. Они-то ясно показали
жизни человеческой, сколько благ доставило нам
Спасителево вочеловечение, потому что расторгнутое и на
тысячи частей рассеченное естество человеческое по мере
сил своих снова приводят в единение и с самим собою и с
Богом. Ибо это главное в Спасителевом домостроении во
плоти - привести человеческое естество в единение с
самим собою и со Спасителем и, истребив лукавое сечение,
восстановить первобытное единство, подобно тому как
наилучший врач целительными врачествами вновь связывает
тело, расторгнутое на многие части.
И это изобразил я не с тем, чтобы самому
похвалиться сколько-нибудь и превознести словом своим
добрые дела общежительных подвижников (ибо не такова
сила моего слова, чтобы могло украсить великое, а
напротив того, оно может более помрачить его слабостью
изображения), но для того, чтобы по возможности описать
и показать высоту и величие сего доброго дела. Ибо что
при сличении может стать наравне с сим благом? Здесь
отец один, и подражает Небесному Отцу, а детей много, и
все стараются превзойти друг друга благорасположением к
настоятелю, все между собою единомысленны, услаждают
отца доброхвальными поступками, не узы естественные
признавая причиною сего сближения, но вождем и
блюстителем единения соделав Слово, Которое крепче
природы, и связуемые союзом Святаго Духа. Можно ли в чем
земном найти какое подобие к изображению совершенства
этой добродетельной жизни? Но в земном нет никакого
подобия, остается одно подобие - горнее.
Небесный Отец бесстрастен, без страсти и
этот отец, всех приводящий в единство словом.
Нерастленными хранят себя дети Небесного Отца, и сих
сблизило соблюдение нерастления. Любовь связует горних,
любовь и сих привела в согласие друг с другом. Подлинно,
и сам диавол приходит в отчаяние пред этою дружиной, не
находя в себе сил против такого числа борцов, которые
бодро и дружно ополчаются против него, так прикрывают
друг друга любовью, столько ограждены Духом, что нет и
малейшего места, открытого для его ударов. Представь
себе единодушный подвиг семи Маккавеев и найдешь, что в
согласии подвижников еще более горячности. О них-то
пророк Давид восклицает песненно, говоря: Се, что добро,
или что красно, но еже жити братии вкупе (Пс. 132:1),
словом добро изображая достохвальность жизни, а словом
красно - веселье, производимое единомыслием и согласием.
Кто во всей точности проходит жизнь сию, тот, по моему
мнению, ревнитель высочайшей добродетели.
Для проницательных умов слово наше в
предыдущем изложении свойств этого рода жизни определило
уже правило для жизни. Но поелику для более простых
братий надобно еще яснее изложить в подробности правило
этой жизни, то и обратимся к сему.
Итак, приступивший к подобному образу
жизни прежде всего должен иметь образ мыслей твердый,
непоколебимый и неподвижный, такую решимость, которой бы
не могли преодолеть и изменить духи злобы, и душевною
твердостию даже до смерти показывать стойкость мучеников
как держась заповедей Божиих, так и соблюдая послушание
наставникам. Ибо это главное в сем роде жизни. Как Бог,
Который Отец всем и благоволит именоваться так, требует
от Своих служителей самой точной благопокорности, так и
духовный у людей отец, сообразовывающий распоряжения
свои с Божиими законами, требует беспрекословного
послушания. Если посвятивший себя какому-нибудь
рукодельному художеству, одному из полезных нам в
настоящей жизни, во всем покоряется художнику и ни в чем
не противится его приказаниям, не отлучается от него и
на самое короткое время, но непрестанно бывает на глазах
у учителя, такую принимает пищу и такое питие, такой
ведет во всем прочем образ жизни, какой тот предпишет,
то кольми паче приступающие к изучению благочестия и
святости, однажды уверившись, что могут приобрести
таковое познание от наставника, воздадут за сие всякою
благопокорностью и самым точным во всем послушанием и
даже не будут допытываться, на каком основании дается им
приказание, но станут исполнять сказанное дело. И разве
о том только пожелают знать, о чем не знающим чего-либо,
относящегося ко спасению, позволительно вежливо и с
надлежащей скромностью спросить и получить вразумление.
Но все старание да употребит человек,
чтобы душевная высота не была унижена восстанием
сластолюбивых пожеланий. Ибо душа, пригвожденная к земле
плотским сластолюбием, как уже может взирать свободным
оком на сродный ей и умный свет? Потому прежде всего
надобно упражняться в воздержании, которое служит
надежным стражем целомудрия, и вождю - уму - не
позволять порываться туда и сюда. Как вода, запертая в
трубах, под гнетущею ее силою не имея возможности
разливаться в стороны, стремится прямо вверх, так и ум
человеческий, когда воздержание, подобно узкой трубе,
отовсюду сжимает его, не имея случаев к рассеянию, по
свойству своей движимости возвысится до желания
предметов возвышенных. Ибо ему невозможно когда-либо
остановиться, получив от Творца природу, назначенную к
непрестанному движению; и если препятствуют ему
устремляться к чему-либо суетному, то, конечно,
невозможно для него не идти прямо к истине.
А воздержание думаем определить так, что
оно есть не одно воздержание себя от снедей (ибо в этом
успевали многие и из эллинских философов), но
преимущественно воздержание от скитания очей. Ибо какая
польза, если, воздерживаясь от яств, пожираешь глазами
похоть любодеяния или ушами охотно выслушиваешь суетные
и диавольские речи? Нет пользы воздерживаться от снедей,
но не воздерживаться от кичения, высокоумия, суетной
славы и всякой страсти. Или что пользы наблюдать
воздержание в снедях и не воздерживаться от лукавых и
суетных помыслов? Посему и Апостол сказал: Боюся, да не
како истлеют разумы ваши (2 Кор. 11:3). Посему будем
воздержными от всего этого, чтобы и на нас не пала по
справедливости укоризна Господня, как на оцеждающих
комара, вельблуда же пожирающих (Мф. 23:24).
От родственников, друзей и родителей
надо столько же отдаляться своим расположением, сколько
видим далекими между собою мертвых и живых. Ибо кто
действительно приуготовил себя к подвигам добродетели,
отрекся от целого мира и от всего, что в мире, и, скажу
полнее, распялся миру, тот умер для мира и для всего,
что в мире, будут ли это родители или братья, или
родственники, состоящие в третьем, четвертом и далее
колене. Поэтому если родители удаляются от мира и
приступят к тому же роду жизни, какой ведет сын, то
подлинно они сродники и стоят на степени не родителей, а
братий. Ибо первый, самый истинный, отец есть Отец всех,
а второй после Него - наставник в духовном житии.
Если же сродники продолжают любить
прежнюю жизнь, то составляют они часть мира, от которого
мы удалились, и ни в каком родстве не состоят с тем, кто
отложил плотского человека и совлекся свойства с ними. А
кто вполне любит дружбу с людьми мирскими и желает
непрестанно с ними беседовать, тот вследствие частых
бесед поселяет в душе своей их расположения. И опять,
кто наполнил ум мирскими понятиями, тот отстал от
благого предприятия, удалился от духовного образа
мыслей, снова собрал в душу извергнутое им прежде и
уязвлен врагом, который плотским сродством возмущает
духовное житие.
Поэтому пожелаем сродникам наилучшего,
то есть правды и благочестия и того, что мы признали для
себя досточестным. Ибо и нам прилично желать сего, и им
полезно получить от нас такой плод. А сами освободим
свои помыслы от заботы и беспокойства о них, потому что
диавол, как скоро видит, что совлеклись мы всякого
житейского попечения и с легкостью течем к небу, внушив
нам мысль о родственниках и настроив нас заботиться об
их делах, делает, что рассудок наш обеспокоивается
житейскими заботами о том, каково имущество у близких
нам, достаточное или скудное; какая прибыль получена от
сделанных ими оборотов и насколько от сего возросло их
богатство; какие потери понесены ими от встретившихся
несчастных обстоятельств и насколько от этого
уменьшилось настоящее их имущество.
Он делает также, что как радуемся их
успехам и приходим в уныние от их неудач, так и враждуем
с ними на их врагов (тогда как нам велено никого не
считать врагом - Мф. 5:44), и радуемся с друзьями,
которые часто бывают недостойны духовного сближения,
радуемся неправедным и безрасчетным их прибыткам. Диавол
снова вводит в наши помыслы все лукавые расположения к
предметам житейским, которых совлеклись мы, чтобы
поселить в себе духовные понятия. И опять внеся в душу
вещественный и мирской образ мыслей, уничтожает в нас
внутреннего подвижника, делает же из нас какой-то
истукан, который носит на себе наружность подвижника, но
нимало не одушевлен добродетелями. А нередко бывало, что
от сильного расположения к родственникам подвижник
осмеливался учинить святотатство, чтобы избавить от
нужды родственников. Ибо сберегаемое для святых,
посвятивших себя Богу, священно, признается и приемлется
за истинное приношение Богу, а потому похищающий
что-либо из этого принадлежит к числу отважившихся на
святотатство.
Посему, познав несносный вред сего
расположения к своим, будем избегать заботы о них, как
диавольского оружия. Ибо и Сам Господь запретил таковую
привязанность и привычку, не дозволив одному из учеников
даже проститься с домашними, а другому - предать земле
тело умершего отца. Тому, кто хочет проститься с
домашними, Господь говорит: никтоже возложь руку свою на
рало и зря вспять, управлен есть в Царствии Небесном
(Лк. 9:62). А тому, кто просит погребсти отца,
ответствует: ходи вслед Мене и остави мертвыя погребсти
своя мертвецы (59-60). Хотя по-видимому тот и другой
предлагают весьма благовидные и справедливые прошения,
однако же Спаситель не дал на них соизволения и на
короткое время не позволил отлучиться от Него питомцам
Небесного Царствия, чтобы они по увлечению в земные и
плотские расположения, не сделали или не помыслили
чего-либо такого, что ниже возвышенного и небесного
образа мыслей. Посему помышляющим о небесном, как уже
переселенным отселе и мысленно сделавшимся премирными,
непозволительно иметь какое-либо уважение к земному.
Если же кто скажет: "Как же закон
повелевает заботиться о своих, говоря: и от свойственных
племене твоего не презри (Ис. 58:7), а подобно сему и
Апостол: Аще же кто о своих, паче же о присных не
промышляет, веры отверглся есть и невернаго горший есть
(1 Тим. 5:8)", - то дадим ему краткий ответ, что
божественный Апостол сказал сие людям мирским, имеющим у
себя вещественное богатство и возможность облегчить
нужду родственников; а подобно и закон говорит сие
(скажу короче) живым, а не мертвым, потому что последние
не подлежат никакой подобной сему обязанности. А ты умер
и распялся целому миру. Ибо, отказавшись от
вещественного богатства, возлюбил ты нестяжательность,
посвятив себя Богу, соделался Божией драгоценностью. Как
умерший свободен ты от всякого вклада в пользу
сродников, а как нестяжательный ничего у себя не имеешь,
что мог бы подать им. Поелику же ты плодопринес Богу и
самое тело и над ним, как над принесенным в дар Богу, не
имеешь уже власти, то непозволительно тебе обращать себя
на употребление людям и надобно иметь дело с одними
единонравными, которые и сами все посвятили Богу. Посему
как могут быть прилагаемы к тебе упомянутые изречения
Святого Писания? Или не погрешишь ли, отказываясь от
обета своего касательно подвижничества?
Надобно ясно увериться и в том, что
однажды вступивший в союз и единение духовного братства
не вправе уже отделяться и разлучаться с теми, с
которыми стал соединен. Ибо если вступившие между собою
в связи по этой вещественной жизни часто не могут
расходиться вопреки сделанным условиям или поступающий
так подпадает определенным за то наказаниям, то тем паче
принявший на себя условия духовного сожительства,
имеющего неразрывную и вечную связь, не вправе отделять
и отторгать себя от тех, с которыми вступил в единение,
или поступающий так подвергнет себя самым тяжким
наказаниям свыше. Если женщина, которая вступила в
сообщество с мужчиной и имеет с ним плотскую связь, как
скоро обличена будет в неверности к нему, осуждается на
смерть, то во сколько крат более делается виновным за
свое отлучение тот, кто при свидетельстве и
посредничестве Самого Духа принят в духовное сообщество?
Посему как телесные члены, связанные между собою
естественными узами, не могут отторгаться от тела, а
если отторгнутся, то отторгнувшийся член сделается
мертвым, так и подвижник, принятый в братство и
удерживаемый в нем счленением Духа, которое крепче
естественных уз, не имеет власти отделяться от тех, с
которыми стал соединен; или, поступая так, он мертв
душою и лишен благодати Духа, как обративший в ничто
условия, заключенные при Самом Духе.
Если же кто скажет, что некоторые из
братий худы (конечно, не обвинит он всех, потому что не
для худого чего вступают в сообщество, чтобы всем
согласно быть худыми), - итак, если скажет, что
некоторые из братий худы, без осторожности нарушают
доброе, не радят о благопристойности, небрегут о
строгости, приличной подвижникам, и потому надо с
таковыми разлучиться, то придумал он недостаточное
оправдание сего удаления, потому что ни Петр, ни Андрей,
ни Иоанн не отторглись от прочего лика Апостолов за
лукавство Иуды, и никто другой из Апостолов не обратил
сего в предлог к отступничеству, и злонравие Иуды нимало
им не воспрепятствовало повиноваться Христу, напротив
того, пребывая покорными наставлениям Господа, они
ревновали о благочестии и добродетели, не совращаясь в
лукавство Иуды.
Таким образом, кто говорит: "Ради дурных
братий принужден я отделиться от духовного союза", тот
изобрел неблаговидный предлог своему непостоянству.
Напротив того, сам он есть та каменистая земля, которая
по непостоянству воли не может возрастить в себе слова
истины, но при малом приражении искушения или от
неудержимости страстей не терпит целомудренного жития, и
едва взошедший росток учения вскоре иссушается в нем
зноем страстей. И он придумывает, по собственному
убеждению, пустые и недостаточные предлоги к своему
оправданию на суде Христовом и сам себя легко вводит в
обман, потому что всего легче обмануть самого себя, ибо
всякий бывает снисходительным к себе судиею, рассуждая,
что приятное вместе и полезно.
Потому да будет таковой осужден по суду
самой истины как подающий для многих повод к соблазну
или худой пример, который всегда поощряет к соревнованию
таким же несообразным поступкам, и как сделавшийся
наследником возвещенного: горе. И уне есть ему, да
обесится жернов осельский на выи его, и потонет в пучине
морстей (Мф. 18:7:6). Ибо душа, как скоро привыкнет к
отступничеству, наполняется сильною невоздержанностью,
любостяжательностью, ненасытностью, лживостью и всяким
злонравием, и наконец, погружаясь в крайнее зло,
низвергается в бездну порока. Посему кто стал
путеводителем в подобных делах, тот пусть посмотрит, в
погибели скольких душ виновен он, между тем как не в
состоянии дать удовлетворительного отчета за свою душу.
Ибо почему таковой не подражает лучше великому Петру и
не служит для прочих примером твердой веры и постоянства
в прекрасном, чтобы при воссиянии света добрых дел его и
живущие во тьме лукавства направляли путь свой к
лучшему?
Потом и Ной праведный не сказал Богу:
"Мне должно уйти из мира, потому что все лукавы", но
терпел подвижнически и мужественно, среди бездны
лукавства соблюдал необуреваемое благочестие, никогда не
мятежничал против Владыки, но терпением и постоянством и
среди волн нечестия спас корабль благочестия. И Лот,
живя в Содоме среди такого нечестия, беззакония и
бесчиния, сохранял добродетель неповрежденную, нимало не
уловленную никакими злыми наветами, но среди жителей,
которые убивали странников, с великою наглостью и
похотливостью поступали вопреки уставам природы, и сам
сохранял святыню неоскверненною, и других, сколько можно
было, приводил к ней, поучая доброму более делами,
нежели словами. А ты выставляешь предлогом нерадение
братий, или действительное, или тобою придуманное, сам
замышляя отступничество, подыскивась уничижить Святаго
Духа, и клевету на братий обращаешь в завесу
собственного своего лукавства и лености потрудиться для
добродетели.
Посему таковой, уцеломудрившись сими
примерами, да возлюбит согласие Духа, в какое привел
себя от первых пелен небесного рождения. Ибо если одному
из перстов на руке случится потерпеть что-нибудь
болезненное, другой перст не будет усиливаться, чтобы и
его также отсекли, но сперва постарается избежать боли
отсечения, а потом будет столько тверд, чтобы заменить
собою телу потребность подвергшегося опасности перста и
чтобы руке, лишенной естественных своих ветвей, не дать
вовсе утратить свойственное и прирожденное ей украшение.
Посему примени сей пример к подвижнику и смотри, сколько
скорби и замешательства причиняет он чувствительным
душам своим отсечением и как себя самого делает мертвым
и непричастным жизни.
А что наставник не захочет обучаемого им
вводить в порок, в каковом случае худое руководство
учителя послужило бы ученику предлогом к удалению и
отступлению, это, если угодно, рассмотрим так. Что такое
отец? Что такое учитель? Тот и другой образует детей для
подвигов: один сыну, другой ученику старается желать и
советовать лучшее. Ибо отцам естественно желать, чтобы
дети их сделались самыми хорошими, благоразумными,
благонравными и скромными, чтобы и детям иметь добрую о
себе славу, и отцам приобрести более именитости, когда
им воспишутся и добрые качества детей.
А обучающие телесным упражнениям
стараются упражняемых ими сделать самыми сильными и
ловкими, чтобы, при силе и опытности совершив искусный
подвиг, оказались они славными победителями
противоборцев, и чтобы по всем правилам производимая ими
борьба обратилась в явную похвалу наставникам. И
всякому, вознамерившемуся учить, естественно желать,
чтобы ученики дошли до самого точного уразумения уроков.
Итак, поелику в отцах природа следует сему закону, то
как же наставнику святой жизни не пожелать, чтобы
обучаемый им не оказался самым непорочным и
целомудренным в духовной мудрости, когда при том ясно он
знает, что если ученик сделается таким, то и у людей
будет он славен, и от Христа получит светлые венцы за
то, что служителей, или, лучше сказать, братий Его
(потому что Христос употреблял и сие наименование - Мф.
12:49), своею попечительностью соделал достойными
единения со Христом?
Посмотрим и с другой стороны. Если
ученик от его руководства сделается худ, то наставнику
будет безутешный стыд на всемирном собрании во время
Суда, и на всеобщем небесном соборе будет он не только
постыжен, но и наказан. Поэтому как возможно, чтобы
наставник не пожелал своему слушателю сделаться
благонравным и скромным? Да и в другом отношении не
полезна учителю порочность ученика. Поелику оба они
вознамерились жить друг с другом, то плоды того порока,
который примет в себя ученик, прежде всего сообщит он
учителю, как ядовитые пресмыкающиеся прежде всего
изливают яд свой на тех, кто отогрел их.
А таким образом и из свойства дела, и из
того, что полезно руководителю, - из всего явствует, что
он пожелает и всемерно постарается сделать своего
воспитанника скромным и благонравным. Ибо если бы он был
наставником во грехе и лукавстве, то, конечно,
постарался бы упражняемых им привести к этому концу.
Если же он учитель добродетели и справедливости, то
захочет, как думаю, чтобы обучаемый достиг конца, не
противного собственным его стараниям.
Посему у хотящего удалиться из духовного
общества отнят всякий благовидный предлог. Оказалось же,
что причиною подобной мысли в нем есть неудержимость
страстей, нерадение о трудах, неосновательность и
нетвердость суждения. Он не слыхал сказанного пророком
Давидом: Блажени хранящии суд (Пс. 105:3) - хранящии, а
не разоряющие. Эти люди подобны уродивым, которые
основание духовного здания положили на песце, то есть на
нетвердой воле, и это здание небольшой дождь искушений и
малый поток нашествий лукавого, увлекши его опору,
разрушают и размывают (Мф. 7:26-27).
Показали мы, по возможности, что однажды
вступивший в единение с духовным обществом должен
хранить сие единение неразрывным. А теперь снова
займемся словом о послушании, о котором прежде говорили
мы кратко; теперь же изложим свои мысли совершеннее и
покажем, какой благопокорности к настоятелю требует от
подвижников строгое учение, потому что меру сей
благопокорности попытаюсь определить из самого Святого
Писания.
Апостол Павел в Послании к Римлянам
повелевает всем властем предержащим повиноваться (Рим.
13:1), то есть повиноваться властям мирским, а не
духовным, что и дает он уразуметь в последующем, где
говорит об уроках и дани (7), и объясняет, что даже в
самой малости противящийся власти противится Богу (2).
Посему если закон Божий требовал от благочестивых такого
подчинения начальникам мира сего, получившим начальство
по человеческому закону, и притом жившим тогда в
нечестии, то какую благопокорность обязан подвижник
оказывать начальнику, который поставлен Богом и приял
власть по Его законам? Противящийся наставнику не явно
ли противится Божию повелению, особливо же, когда
Апостол ясно повелевает во всем повиноваться духовным
вождям? Ибо говорит: Повинуйтеся наставником вашим и
покаряйтеся, тии бо бдят о душах ваших, яко слово
воздати хотяще; да с радостию сие творят, а не
воздыхающе, несть бо полезно вам сие (Евр. 13:17).
Поэтому если не в точности повиноваться несть полезно,
то надобно нам стремиться к тому, что полезно, потому
что слова несть полезно, как думаю, дают подразумевать
великий ущерб, требующий раскаяния и исправления.
Более же всего надобно подражать
благопокорности святых, какую оказывали они пред Богом,
если намерены мы, воспользовавшись достаточным для нашей
цели примером, совершенно выполнить долг послушания. И
никто да не думает, что, желая внушить благопокорность
пред наставниками, привожу примеры слишком высокие и
благопокорность людям надменно осмеливаюсь уподоблять
тому послушанию, каким обязаны мы Богу. Не по
собственному своему изволению, но согласно с самыми
Божественными Писаниями делаю это уподобление. Ибо
смотри, что говорит Господь в Евангелиях, предписывая
иметь послушание к рабам Его: Иже вас приемлет, Мене
приемлет (Мф. 10:40) и еще в другом месте: Слушаяй вас,
Мене слушает, и отметаяйся вас, Мене отметается (Лк. 10:16). А что сказанное Апостолам узаконил Он о всех и
после них наставниках, сие можно подтвердить многими и
несомненными свидетельствами Божественного Писания и
самыми ясными доводами. Почему и мы выразились согласно
с Божественными узаконениями, сказав, что
благопокорность святых Богу должны мы брать себе за
образец послушания настоятелю.
Как же святые оказывали благопокорность
Владыке? Посмотри на Авраама, которому велено оставить
дом, отечество, имущество, владения, родственников,
друзей - сверх того, искать противного: земли чужой,
неизвестного, скитания, бедности, страхов, опасностей и
всех неприятностей, какие сопровождают странников. И он
беспечально повинуется, оставляет домашнее благоденствие
и спокойствие, вместо же сего избирает бедствование и
странствование на чужой стороне. Видишь ли, какой он
самый строгий подвижник и как для Бога презирает всякое
мирское благоденствие?
Но посмотрим, что было впоследствии.
Приходит он в Палестину - на место, какое указал ему Бог
для поселения; но поелику страну сию посетил голод,
переходит в Египет и там, когда отнята была у него жена,
не малодушествует, не сетует на Божии распоряжения как
получивший такое возмездие за свою благопокорность, но
кротко переносит свою обиду, из всех обид самую тяжкую,
и не в этот один раз, но и в другой еще, от царя
герарского. Ибо, однажды решившись на послушание пред
Богом, смотрит не на то, как домостроительствует о нем
Бог, но на то, как ему соблюсти самое точное и
неукоризненное послушание. За сие-то напоследок получает
и сына Исаака - награду и дар за долговременную молитву
и веру. Но когда увидел, что Исаак приходит в цветущий
возраст и подает родителям благие надежды в преемстве и
в последующем продолжении рода, тогда, после таких
надежд, получает от Бога повеление возвести его на
высокую гору и принести в жертву Даровавшему. Приняв же
это разительное требование и это страшное служение,
когда не только исполнить, но и выслушать повелеваемое
было выше сил природы, смотри, с какою кротостью
переносит сие: не теряет ума, не падает духом, но с
таким спокойствием и безмятежием мыслей, как будто
намереваясь принести в жертву агнца, возлагает на себя
иго послушания и идет за сыном исполнить повеление,
нимало не испытуя Божия о сем суда и не сетуя, но имея
ввиду свое дело - ни в чем не нарушить долга послушания.
А таким образом приобрел он светлый венец: для целой
вселенной поставлен в столп веры и послушания.
Можно было бы распространяться о
благопокорности и прочих святых, просиявших в
ветхозаветной истории, в урок подвижникам
беспрекословного послушания. Но чтобы не сделать
продолжительного слова, каждого желающего научиться,
отослав к слушанию Святых Писаний, обратим слово к
ученикам Спасителя и покажем, как они были послушливы и
покорны.
Говорит им Иисус еще в начале их
обучения, когда ожидали, что Господь скоро будет
царствовать, и предполагали, что сами они ничего не
потерпят, не подвергнутся опасностям, не понесут трудов,
но будут царствовать со Христом и сделаются
причастниками Его царской славы, Ему подобающих служения
и почести. И это дает видеть Петр, пререкающий Иисусу,
когда предложил Он слово о Своем страдании, ибо сказано:
И поемь Его Петр, начат пререцати Ему глаголя: милосерд
Ты, Господи! Не имать быти Тебе сие (Мф. 16:22),
показывая тем, что не ожидал ничего прискорбного. То же
дают видеть и сыны Зеведеевы, которые привели матерь
просить за них Господа, чтобы почтены они были седением
один по правую, а другой по левую сторону; ибо если бы
не предполагали, что очень скоро воцарится, то не
осмелились бы просить Его, размыслив о седении Спасителя
на небесах одесную Отца. Итак, что говорил им Иисус,
когда они сего ожидали и надеялись? Се, Аз посылаю вас
яко овцы посреде волков (Мф. 10:16). И таким образом,
выслушав слово, столь противное собственному их
упованию, не сказали они: "Мы пришли с другими
надеждами, а Ты повелеваешь противное нами чаемому. Мы
ожидали упокоения, а Ты посылаешь на опасности. Мы
надеялись на почести, а Ты предлагаешь бесчестие. Мы
ожидали Царства, а Ты повелеваешь нам быть гонимыми и
быть рабами всех". Они не сказали ничего такого, хотя,
сверх сказанного выше, услышали многое и еще более
тягостное, например: Предадят вы в скорби и убиют вы; и
будете ненавидими всеми языки имене Моего ради (Мф. 24:9); и пред владыки же и цари ведени будете Мене ради
(Мф. 10:18). Так, сверх ожидания выслушав все это,
преклонив выю ума, они подъяли на себя иго и охотно
пошли на опасности, на судилища, навстречу оскорблениям,
метаниям камнями, биениям жезлом, бесчестиям, на кресты,
на разные роды смертей, и с таким усердием терпели сие,
что радовались и светло праздновали, когда удостаивались
приобщаться страданий Христовых. Ибо сказано:
радовались, яко сподобишася за имя Его безчестие прияти
(Деян. 5:41).
От подвижника по Богу требуется, чтобы
он оказывал такую же благопокорность наставнику. Ибо
Христос избрал учеников, назнаменуя, как выше сказали
мы, именно сей род жизни, потому что наставник не иное
что есть, как человек, который представляет собою лицо
Спасителя, стал посредником между Богом и людьми и
священнодействует пред Богом спасение покорных ему. И
сему научаемся у Самого Христа, Который Петра поставляет
по Себе пастырем Своей Церкви. Ибо говорит: Петр, любиши
ли Мя паче сих? Паси овцы Моя (Ин. 21:15-16). Равную
власть дает Он и всем последующим пастырям, и учителям.
Доказательством сему служит всем одинаково данное право,
подобно Петру, всех связывать и разрешать. Посему как
овцы покоряются пастырю и туда обращаются, куда ведет
пастырь, так и подвижники по Богу должны покоряться
наставникам, не входя в исследования их приказаний,
когда они чисты от греха, но исполняя приказанное со
всяким усердием и тщанием.
Как древодел или зодчий каждым из орудий
своего искусства пользуется по своему хотению, и орудие
не отрекается удовлетворить той потребности, на какую
употребляет его художник, но уступает руке действующего
им, так и подвижник должен, как орудие художника,
содействовать к совершению духовного здания, покоряться
во всем, в чем служение его признает полезным наставник,
чтобы не воспрепятствовать совершению духовного дела, не
приложив своего труда. И как орудие не избирает само для
себя, что должно ему делать в пособие искусству, так
надобно и подвижнику не самому для себя избирать работу,
но распоряжение собою уступать благоразумию и
домостроительству художника. Ибо разумно
настоятельствующий умеет в точности изведывать нравы,
страсти и душевные стремления каждого и соглашать с этим
свое распоряжение каждым. Посему никак не должно
противиться его приказаниям, но быть уверенным, что
всего труднее знать и врачевать себя самого, потому что
людям прирождено самолюбие и каждый, по пристрастию к
самому себе, превращает истинный суд. Удобнее же может
познавать и врачевать нас другой, потому что судящего о
других страсть самолюбия не затрудняет в истинном
распознавании. А когда в подвижническом обществе
установлено такое согласие, тогда удобно водворится
между ними мир, и спасение будет соделываемо с общею
всех любовию и единомыслием.
Подвижник должен и низкие работы брать
на себя с великим старанием и усердием, зная, что все,
делаемое ради Бога, немаловажно, но велико, духовно,
достойно небес и привлекает нам тамошние награды.
Поэтому хотя бы надлежало ходить за подъяремными
животными, которые носят на себе тяжести для общих
потребностей, не должно противиться, представляя в уме,
с каким усердием Апостолы повиновались Господу,
повелевшему привести жребя, и рассуждая, что те, для
кого приняли мы на себя попечение о вьючном скоте, суть
братья Спасителю и что благорасположение к ним и
старание о них переносится на Самого Господа,
сказавшего: понеже сотвористе единому сих братий Моих
менших, Мне сотвористе (Мф. 25:40). Если же Он Себе
присвояет, что делается для сих менших, то тем паче
присвоит Себе, что более делается для избранных, если
только работающий не признает служения своего поводом к
беспечности, но оградит себя со всяким трезвением, чтобы
и ему самому, и тем, которые вместе с ним, была от сего
польза. Если же должен исполнить какую-либо низкую
работу, то надобно ему знать, что и Спаситель служил
ученикам и не гнушался исполнять маловажные дела; а для
человека великое дело быть подражателем Богу и чрез сии
низкие работы возводимому быть на высоту оного
подражания. Да и кто назовет уже низким то, к чему Бог
прикасался Своею деятельностью?
Почестей нисколько не должно домогаться
подвижнику. Ибо если за труды и заслуги ищет он
воздаяний здесь, то жалок тем, что чрез временное
вознаграждение теряет вечное. Если же вознамерился он
подвизаться здесь, а венцы получить на небе, то должен
не только сам не домогаться почестей, но бегать и
отказываться от тех, какие ему воздают, чтобы здешняя
почесть не послужила к умалению тамошней славы. Ибо
настоящая жизнь вся предоставлена трудам и подвигам, а
будущая - венцам и наградам, как и великий Павел,
приближаясь к скончанию в здешней жизни и к переселению
в жизнь тамошнюю, говорит: подвигом добрым подвизахся,
течение скончах, веру соблюдох; прочее соблюдается мне
венец правды, егоже воздаст ми Господь не здесь, но в
день он, праведный Судия (2 Тим. 4:7-8). И еще
Спаситель говорит: в мире сем скорбни будете (Ин. 16:33); и опять тот же Апостол говорит: многими скорбьми
подобает нам внити в Царствие Небесное (Деян. 14:22).
Поэтому если хочешь царствовать в будущем веке, то ищи
здесь не упокоения, не почести, а напротив того, если в
настоящее время и скорби потерпишь за слово, то есть за
истину, знай, что впоследствии будешь царствовать. Ибо
сия награда определена за здешнюю скорбь, подъятую ради
доброго. Если же не терпишь скорбей, то не ожидай и
тамошних венцов, как не выходящий здесь на подвиги и
труды, какие назначены для получения венцов.
Посему подвижник нимало да не домогается
почестей и предпочтения другим. Ибо всяк возносяйся
смирится, и смиряяйся вознесется (Лк. 14:11). Если
подвижник будет возноситься, то есть у него тяжкий и
сильный смиритель, который может низвести до ада. Если
же будет смиряться, то блистательно и величественно
будет вознесен, потому что Бог собственною силою
возвышает смиренного. Итак, подвижник, жди Того, Кто
прекрасно возвышает, и никак не малодушествуй ради
настоящего. Ибо ты борец и делатель Христов,
условившийся целый день провести в борьбе и претерпеть
зной целого дня (Мф. 20). Почему же, не исполнив еще
меры дня, домогаешься упокоения? Дождись вечера, предела
здешней жизни, и тогда Домовладыка придет и отсчитает
тебе плату. Ибо вечеру бывшу, сказал господин винограда
к приставнику своему: призови делатели и даждь им мзду
(Мф. 20:8), а не в полдень, не при начале найма. Посему
жди предела жизни и тогда достойно примешь награду;
теперь же люби последнее место, чтобы тогда получить
первое.
Подвижник никак не должен домогаться
разнообразия в снедях и, даже под видом воздержания,
перемены предлагаемых яств. Ибо это бывает нарушением
общего благочиния и поводом к соблазнам, и тот делается
наследником возвещенного: горе (Мф. 18:7), кто в
подвижническом обществе подает такие поводы к мятежу.
Напротив того, хотя бы для вкушения с хлебом
предлагалась соленая рыба, которую святые отцы рассудили
вместо другой какой приправы в малом количестве
прибавлять к яствам, примешивая сие к остальной снеди из
воды или из зелени, подвижник не должен, под предлогом
тщеславной, самопроизвольной набожности отказываясь от
сего, как бы от мяса, требовать яств более дорогих и
доброкачественных, но без особенного к тому внимания,
омокая кусок в отвар из весьма малого куска соленой
рыбы, да вкушает со всяким благодарением. Ибо этот
весьма малый кусок, положенный в такое большое
количество воды или, если случится, и в варение из
семян, не есть признак лакомства, но самое строгое и в
подлинном смысле исполненное терпения воздержание
подвижников. Поэтому подвижнику святости не должно
обращать внимание на что-либо подобное, потому что мы
удерживаемся от подобных яств, не иудействуя, но избегая
лакомого насыщения.
Если подвижник скажет, что вредны для
него выходы и путешествия, предпринимаемые для
необходимых общих потреб, и потому будет отказываться от
выхода, то он не уразумел еще строгости послушания и не
знает, что добродетель сия не усовершается такою
недеятельностью. Посему пусть посмотрит на примеры
святых, как достигали они совершенства в послушании,
нимало не противоречили и не противились ни одному, даже
неудобоисполнимому, приказу, и пусть обучится
совершенному послушанию. Если же кто и в самом деле
потерпит от сего вред, то пусть просит братство
помолиться за него Богу и сам да испрашивает у Бога с
несомненною надеждою, чтобы во всех духовных упражнениях
и в телесных служениях добрым делам соделаться ему
сосудом, годным в дело и благопотребным. И, конечно,
Тот, Кто одобряет усердие ищущих доброго, даст ему силу,
так как Сам Он велел просить и сказал: Просите, и дастся
вам; ищите, и обрящете; толцыте, и отверзется вам; всяк
бо просяй приемлет, и ищай обретает, и толкущему
отверзется (Мф. 7:7-8) и еще в другом месте: Аще же кто
от вас лишен есть премудрости, да просит от дающаго Бога
всем нелицеприемне и не поношающаго, и дастся ему. Да
просит же верою, ничтоже сумняся (Иак. 1:5-6). И вообще
во всех таких случаях, в которых ум будет уклоняться от
совершенного послушания или сатана станет полагать
препятствия, ослабляя и отсекая усердие, мы, пользуясь
сим пособием, будем молить Бога и просить, чтобы дано
было нам обилие добрых дел, плоти наши пригвождены были
страху Божию, ум наш сделался нерассеянным и нимало не
уловляем был плотскими пожеланиями и удовольствиями. Ибо
мирские пожелания, рождающиеся в душе при рассеянности
ума, производят многоразличные беспорядки в помыслах и
делают нас ленивыми на добрые дела.
Посему каждый из нас да не отказывается
служить собственным своим содействием общим и
необходимым телесным потребам, но да молит Бога, чтобы
получить от Него силу содействия. Ибо если все будут
отказываться в подражание тем, которые уже отказались,
то кто будет тогда выполнять требуемое нуждою?
Кроме сего, не худо вразумиться в этом и
примером. Воин, недавно поступивший в какой-нибудь полк,
не о том старается, чтобы служащих в полку переучить
по-своему, но сам соображается с порядком и обычаями,
какие в полку. Поэтому и включенный в духовное общество
должен желать не членов общества преобразовать по своему
нраву, но собственный свой нрав привести в согласие с
обычаями и уставами общества.
Подвижник ни на малое время не должен
иметь власти располагать собою, чтобы предаваться
собственным занятиям. Ибо как орудие не может двигаться
без художника и член не может ни на краткое время
отделиться от целого тела или двигаться без воли
внутреннего художника, правящего всем телом, так и
подвижник не имеет власти что-либо делать или исполнять
без воли настоятеля. Если же скажет, что он по немощи
телесной не в силах исполнить, что ему приказано, то
пусть предоставит начальнику своему испытать его немощь.
Впрочем, когда размыслит о сказанном в Писании, то и сам
будет понуждать себя к исполнению приказаний, слыша
слова Писания: Не у до крове стасте, противу греха
подвизающеся (Евр. 12:4) и еще в другом месте: Темже
ослабленныя руки и ослабленная колена исправите (12).
Но и сам начальник должен, как отец,
пекущийся о своих законных детях, обращать внимание на
нужды каждого и по возможности употреблять приличное
врачевание и попечение и поддерживать с любовию и
свойственным отцу доброжелательством каждый член,
действительно немоществующий по душе или по телу.
Надобно братиям иметь любовь друг к
другу, но не должно двоим или троим, согласившись между
собою, заводить особенные дружеские связи. Ибо это не
любовь, а возмущение и разделение и вместе
доказательство порочности сдружившихся. Если бы они
любили общее благочиние, то имели бы общую и равно
внимательную любовь ко всем, а когда, отсекая и отделяя
себя, они становятся обществом в обществе, то такой союз
дружбы есть союз злой, и таких людей сводит что-нибудь
отличающееся от общего дела, какое-нибудь нововведение
против господствующего благоустройства. Посему не
надобно допускать в обществах таких дружеских связей и
кому-нибудь для сохранения любви вступать в сообщество с
братом, который хочет действовать лукаво и нарушать
уставы общего благочиния, а должно каждому быть в
общении и единении со всеми, доколе все держатся
доброго.
А если кто, захотев противиться
господствующему устройству, привлекает к тому же брата,
то здравый брат должен сначала втайне вразумить его, как
болящего рассудком; если же не захочет наедине принять
врачевство, то нужно пригласить и других братий, более
рассудительных, для уврачевания его, по сказанному в
священном Евангелии: аще же тебе не послушает, поими с
собою еще единаго или два (Мф. 18:16). А когда и их не
послушается, надобно объявить о душевном его недуге
настоятелю; если же не примет и увещаний настоятеля, то
должно смотреть на него, как на язычника и мытаря, и,
как овцу, одержимую заразой, выгнать из стада, чтобы не
заразить ему и прочих своим недугом. Но ежели никто не
может потерпеть вреда от худого примера, то единственно
в этом случае и уже по употреблении выше упомянутых
средств можно дать место долготерпению в надежде
исправления. Долготерпение же будет состоять в том,
чтобы не отсекать его, а не в том, чтобы оставлять его
без увещания и вразумления законными наказаниями.
Не надобно желать себе лучшей одежды или
обуви, а должно выбирать такую, которая похуже, дабы и в
этом показать смиренномудрие и не явиться любящими
наряды, самолюбивыми и чуждыми братолюбия, потому что
домогающийся первенства отпал от любви и смиренномудрия.
Настоятелю нужно обращать внимание на
то, чтобы не делать приказаний, превышающих телесные
силы, и через это бессильного не довести до прекословия.
Он должен, как отец, одинаково расположенный и близкий
ко всем, смотреть на телесные силы каждого и сообразно с
тем размерять и распределять свои приказания. Но
величайшему осуждению подвергнутся те, которые, имея
данную им от Бога телесную силу, отказываются, будто не
имеют оной, и, бесстыдно обманывая начальников, не
повинуются их приказаниям. Ибо если настоятель навлекает
на себя великую и нестерпимую беду, когда скроет талант
слова и не будет наперед объявлять каждому о мече,
грядущем на грех, то несравненно большую беду навлечет
на себя тот, кто, получив от Бога телесную силу для
пользы общей, не употребит ее в дело и скроет.
Братиям не должно огорчаться и
досадовать, когда настоятель поручает слабосильным
служение, соответствующее их силам, и по требованию
нужды оказывает им пощаду, а напротив того, более
сильным надобно щадить имеющих нужду в пощаде, как
немощные члены, и таким образом исполнять долг духовной
любви. Ибо и нога в теле не восстает против руки, не
принуждает ее к своим делам, и целая рука не накладывает
на мизинец тяжести своей работы, но каждый член
действует тою силою, которую получил от природы,
поддерживая члены слабые. Когда такой порядок будет
соблюдаться в обществе духовном, тогда окажется, что мы
поистине тело Христово, и уди от части (1 Кор. 12:27),
всегда сохраняющие стройное согласие и безмятежное
единение друг с другом.
Начальствующие над духовными обществами
должны действовать в духе взаимного доброжелательства и,
заботясь друг о друге, не разорять того, что устроено
другими, и не принимать просто, без разбора, тех,
которые оставляют другие братства. Ибо это есть
совершенное замешательство, расстройство и разрушение
духовного дела. Так, разумнейшие из братий твердо
пребывают в добре, удерживаясь страхом Божиим, а ленивые
и беспечные ведутся и направляются к добру стыдом
человеческим и нуждою, налагаемою от людей; посему если
беспечный увидит, что ему можно без страха убежать от
трудов, назначаемых в избранном им однажды обществе,
перейти в другую обитель и жить там без опасения и
невоздержно, то он легко оторвется от союза, и поспешно
принимающий его будет виновен в его погибели. И когда
это зло размножится, то и хорошо живущих нередко будет
совращать с прямого и правого пути, и погибель всех их
соберется на главу того, кто подает повод к таким
поползновениям. Итак, чтобы не случилось сего, будем
отступающих от своих братий вразумлять и возвращать
туда, откуда они вышли. Если же не послушаются нас,
будем беречься и отвращаться от них, избегать встречи с
ними и это же внушать и всем братиям, дабы или они сами,
уцеломудренные таким отвращением, опять вошли в свою
ограду и паслись от поставленного над ними пастыря, или
ежели они пребудут упорными в своем отречении от общения
духовного, то, по крайней мере, прочие, видя, как
гнушаются ими, уцеломудрились бы их примером и, избегая
стыда, боялись бы подражать им.
"А чтобы показать, что это не мои слова,
а ясные законы Духа, предложу вам глаголы Павла,
которыми он обличал невоздержно живущих, подвергая
наказаниям, вместе с другими, и пьянствующих, и
поносителей: аще бо", - говорит он, - будет блудник, или
досадитель, или пияница, с таковыми ниже ясти (1 Кор. 5:11). И в другом месте, указывая на ничтоже делающия, но
лукавно обходящия (2 Фес. 3:11), говорит: сего
назнаменуйте и не примешайтеся ему (14). А что
нарушающий обеты, данные Духу Святому, поступает хуже
досадителей, пияниц и проводящих жизнь в праздности, это
всякому очевидно. Итак, самый разум по праву убеждает
нас тем людям, которые разоряют духовное благочиние,
воспрещать и преграждать всякие сношения с хранящими
оное. Отлучка брата из обители тогда только остается
непредосудительною, когда это бывает по определению
настоятеля для устроения дел монастыря.
Подвижник, вступивший в описанное нами
общество, должен быть свободен от всякого приобретения в
собственность вещей мирских. Ибо если не исполняет сего,
то, во-первых, нарушает строгость общежития
приобретением собственности, а сверх того сам на себе
представляет сильное доказательство своего неверия, как
не доверяющий Богу, что Он пропитает собравшихся во имя
Его, и как не внявший пророку Давиду, который говорит:
Юнейший бых, ибо состарехся, и не видех праведника
оставлена, ниже семене его просяща хлебы (Пс. 36:25), -
или духовные хлебы разумения, или хлебы чувственные,
какими питается тело. Если идеже два или трие собрани во
имя Христово, ту Христос есть посреде их (Мф. 18:20),
то кольми паче Он там, где собрание многочисленнее и
многолюднее. Поэтому или не будет у нас, потому что
Христос с нами, недостатка в необходимом, как у
израильтян в пустыне не было скудости в потребном, или
если и произойдет недостаток к испытанию нашему, то
лучше терпеть скудость и быть со Христом, нежели вне
общения с Ним изобиловать всем житейским.
Вред же от приобретения собственности не
ограничивается сим, но простирается далее. Ибо
домогающийся иметь что-либо собственное не об ином чем
помышляет, как об отделении и отступлении. А у кого нет
сего в виду, на что ему иметь и собственность, когда
знает, что рабы Христовы, по благодати Христовой, всегда
изобилуют всем необходимым? Посему явно, что такой
человек замышляет об отсечении и умерщвлении собственной
души своей, за малое число оволов предает собственное
свое спасение и делается (позвольте мне выразиться
несколько смело) вторым Иудою, начав кражею (потому что
личная собственность есть кража) и окончив
предательством, ибо и он предает слово истины, как тот -
Господа.
Действительно, когда у нас правило жизни
- не отделяться от общества, к которому присоединились,
не приобретать ничего в собственность и вообще не
замышлять чего-либо тайного и такого, что ко вреду
братии служит худым примером для спасаемых, и когда
после этого кто-нибудь презирает страх Божий и
постановления Святаго Духа, замышляет же сперва хищение
(потому что приобретать в собственность что бы то ни
было и откуда бы то ни было есть хищение), а потом
отступление и отделение, то как же не изменяет он слову
истины и не делается вторым Иудою, в своем роде предавая
истину?
Посему всемерно надобно избегать
приобретения чего-либо в свою собственность сверх
получаемого для всех вообще и не в этом только отношении
соблюдать мысль неоскверненною, но очищать внутреннего
человека и от всякой скверны, то есть, во-первых,
нечистых и лукавых помыслов, которыми омрачается
внутренняя обитель Духа, затем лести, лицемерия,
зависти, сварливости, которые с корнем исторгают любовь
и удаляют из души таких людей Бога, ибо если Бог любы
есть (1 Ин. 4:8), то кто не имеет в себе любви, тот
лишается Божественной благодати.
Должен же каждый, соблюдая душу свою во
всяком смиренномудрии, во святыне и в готовности на дела
благие, загладить помысл для настоящего, имея ввиду,
чтобы в настоящее время не уклониться в чем-либо от
Божией воли и не прервать начатого образа жизни. Ибо
таковое состояние души избавляет нас от всякого
рассеяния и делает, что с благоговением и твердою мыслию
соображаемся со всем прекрасным, прежде всего укореняя в
душе, что Бог благ и виновник всякого добра, но ни
единого какого бы то ни было зла, хотя мы для
собственного нашего исправления и вкушаем горькое
врачевство. Бог как врач человеческих душ по свойству
болезней соразмеряет достаточную силу врачеваний, чтобы,
когда сие нужно, очистить глубоко вошедшую порчу. Ясно
сие зная, всегда будем благодарить, хотя испытаем на
себе и сильное врачевание, очищающее от разных видов
нерадения. Но терпеливо переносить искушение и испытание
свойственно весьма немногим людям и только подобным
Аврааму.
Вот что Божия благодать ниспослала
смирению моего ума в наставление вам, возлюбившим
общежитие, в сравнении с которым, как и Писание
показало, и мой ум убежден, не найдется у людей другого
рода жизни, столько светлого, приятного и высокого.
Поелику же предлагал я по мере сил своих увещание и
ведущим жизнь отшельническую, а у тех и у других цель
одна - благоугодить Христу, и правила для сего между
собою сродны, то обратимся и к тому слову, которое им
было предложено. Ибо, может быть, в настоящее слово и
оттуда внесется нечто полезное, способное к тому, чтобы
еще более сделать светлым и украсить сей образ жизни.
Василий Великий, святитель
Цитировано по:
Творения иже во святых отца нашего
Василия Великаго,
Архиепископа Кесарии Каппадокийския. –
Новый исправленный
перевод Московской Духовной Академии.
Том II. – Спб.:
Книгоиздательство П. П. Сойкина, 1911.
– С. 482-530
***
Молитва святителю Василию Великому, архиепископу Кесарии Капподакийской:
- Молитва святителю Василию Великому, архиепископу
Кесарии Капподакийской. Святитель Василий
Великий - один из величайших богословов и
гимнографов, толкователь Писания, церковный
благотворитель, аскет, приложил усилия для включения
в общецерковную жизнь и упорядочения монашества, до
этого развивавшегося стихийно. Активнейший
обличитель арианства. Церковь называет его
Вселенским учителем. Ему молятся об укреплении веры,
монашеского служения, обращения еретиков и маловеров, обращаются за
помощью в учебе, делах благотворительности и вообще
во всяком занятии. Издавна считается покровителем
садов и огородов, которому молятся о даровании щедрого урожая
Акафист святителю Василию Великому:
Канон святителю Василию Великому
Житийная и научно-историческая литература о святителе Василии Великом:
Труды святителя Василия Великого:
- "Беседа первая. О посте"
- "Беседа вторая. О посте"
- "Беседа третья. На слова: внемли себе"
- "Беседа четвертая. О Благодарении"
- "Беседа пятая. На память мученицы Иулитты"
- "Беседа шестая. На слова из Евангелия от Луки"
- "Беседа седьмая. К обогащающимся"
- "Беседа восьмая. Говоренная во время голода и засухи"
- "Беседа девятая. О том, что Бог не виновник зла"
- "Беседа десятая. На гневливых"
- "Беседа одиннадцатая. О зависти"
- "Беседа двенадцатая. На начало книги Притчей"
- "Беседа тринадцатая. Побудительная к принятию святого крещения"
- "На упивающихся"
- "Беседа пятнадцатая. О вере"
- "Беседа шестнадцатая. На слова: В начале бе Слово"
- "Беседа семнадцатая. На день святого мученика Варлаама"
- "Беседа восемнадцатая. На день святого мученика Гордия"
- "Беседа девятнадцатая. На день святых четыредесяти мучеников"
- "Беседа двадцатая. О смиренномудрии"
- "Беседа двадцать первая. О том, что не должно прилепляться к житейскому, и о пожаре, бывшем вне церкви"
- "Беседа двадцать вторая. К юношам о том, как пользоваться языческими сочинениями"
- "Беседа двадцать третья. На день святого мученика Маманта"
- "Беседа двадцать четвертая. Против савеллиан, Ария и аномеев"
- "Беседа двадцать пятая. О милости и о суде"
- "Беседа двадцать шестая. Утешение больному"
- "Гомилия на Святое Рождество Христово"
- "Из двадцать седьмой главы книги о Святом Духе, к блаженному Амфилохию"
- "Из двадцать девятой главы книги о Святом Духе, к блаженному Амфилохию"
- "Каноническое послание первое к Амфилохию епископу Иконийскому"
- "Каноническое послание второе к Амфилохию епископу Иконийскому"
- "Каноническое послание третье к Амфилохию епископу Иконийскому"
- "Каноническое послание к хорепископам"
- "Письмо Григорию брату о различии сущности и ипостаси"
- "Послание к Григорию пресвитеру"
- "Послание к Диодору епископу Тарскому"
- "Послание к епископам"
- "Нравственные правила"
- "Подвижнические уставы подвизающимся в общежитии и в отшельничестве"
- "Правила, кратко изложенные в вопросах и ответах"
- "Правила, пространно изложенные в вопросах и ответах Большой Аскетикон"
- "О подвижничестве"
- "О Предании Церковном"
- "О Святом Духе"
- "Опровержение на защитительную речь злочестивого Евномия"
- "Наставление священнику, которому предстоит служить св. Литургию"
- "Коленопреклоненные молитвы на Троицу"
- "Сотницы"
- "Письма к разным лицам. Часть первая"
- "Письма к разным лицам. Часть вторая"
- "Письма к разным лицам. Часть третья"
- "Беседы на псалмы"
- "Беседы на Шестоднев"
- "Толкование на книгу пророка Исаии"
|