Бабуин мадам Блаватской. Глава 2. Мэлони и Джек
История мистиков, медиумов и шарлатанов,
которые открыли спиритуализм Америке...
Елена Блаватская
Оглавление:
Глава 2. Мэлони и Джек
Не каждой фотографии можно доверять.
Особенно если это фотопортрет XIX века, для которых
позировали, стремясь соответствовать традиционным образам:
неотразимый красавец, глава семейства, добродетельная
жена... Однако фотография Елены Блаватской свидетельствует о
ее характере: перед нами коренастая, тучная, уверенная в
себе женщина, с сильными руками, двойным подбородком,
непокорными волосами, решительно сжатым ртом и большими
водянистыми глазами слегка навыкате. Кажется, будто она
вот-вот сойдет с фотографии и бросится в атаку на очередного
противника! Однако в ее лице различимы и следы пережитых
тягот и испытаний. Это лицо настоящего закаленного бойца,
много повидавшего в жизни.
Лицо Генри Олькотта с густой бородой и в
очках, как положено добропорядочному отцу семейства
викторианской эпохи, на первый взгляд кажется более
загадочным. Правда, на некоторых портретах Олькотт выглядит
глуповато, но в этом, возможно, повинен не он сам, а
фотограф. На одной фотографии, где он снялся вместе с
Блаватской, она нетерпеливо подалась вперед, к камере, а он
скромно держится позади. Поза его несколько неуверенна,
взгляд устремлен куда-то внутрь себя. Рядом с Блаватской (и,
возможно, по ее вине) Олькотт явно чувствует себя не в своей
тарелке. Хотя он выше ее ростом, но кажется менее крепким по
сравнению со своей напарницей, такой же широкой в плечах,
как он. Худоба Олькотта заставляет предположить, что он вел
более аскетический образ жизни (особенно если сравнить его
подтянутую фигуру с широким торсом Блаватской).
Эта фотография хорошо отражает характер
отношений между компаньонами. Отчасти на ней можно увидеть и
разницу в их происхождении и прошлом, ибо Блаватская и
Олькотт пришли к одной и той же цели очень разными путями.
Каждый из них является, по сути, типичным представителем
своей национально-общественной культуры, которые так
различны; Блаватская – праздная русская аристократка,
ставшая мятежным духовным Учителем; Олькотт – серьезный
американский буржуа, ищущий высшей истины. По крайней мере,
таковы были образы, которые они пожелали явить миру.
Насколько же правдивы эти образы?
Олькотт родился в 1832 году в Нью-Джерси, в
семье, возводившей свой род к первым поселенцам [1]. Получив
строгое пресвитерианское воспитание, он затем по причине
"финансовых затруднений" (обычный штрих в биографиях
теософов) был вынужден отказаться от высшего образования и
заняться сельским хозяйством в Огайо. Он стал специалистом
по агрономии и выпустил несколько книг по этому предмету, в
том числе – руководство по выращиванию сорго и имфея (два
заменителя сахарного тростника), которое выдержало семь
изданий. Отклонив предложение правительства Греции,
приглашавшего его занять пост научного агронома в Афинах,
Олькотт попытался основать "Школу фермера" в Уэстчестере. Но
это предприятие окончилось крахом, и в 1859 году Олькотт
стал работать редактором в сельскохозяйственном разделе
издания "Нью-Йорк трибюн". Вскоре его карьера снова
прервалась – на сей раз по причине начавшейся Гражданской
войны. Олькотт стал связистом в Объединенной армии.
Выбыв в чине полковника из действующих войск
по инвалидности, он стал специальным уполномоченным Военного
департамента. В его обязанности теперь входило расследование
спекуляций. На этом поприще он добился таких успехов, что
после убийства президента Авраама Линкольна в 1865 году
Олькотт вошел в комиссию из трех человек, которой было
поручено расследование этого преступления. Выйдя в отставку
с благодарностями Военного департамента, в конце 1860-х
годов Олькотт открыл частную юридическую практику в Нью-Йорке.
***
Читайте также по теме:
***
Эта, по любым стандартам, несомненно,
интересная и разнообразная деловая карьера привела к
неожиданным результатам. Профессия юриста, обычно весьма
выгодная, почему-то не принесла Олькотту большого успеха.
Кроме того, его семейная жизнь, несмотря на рождение
четверых детей, не сложилась. Разведясь в конце концов с
женой, Олькотт увлекся спиритизмом. Он всерьез
заинтересовался "иным миром" еще на ферме в Огайо: он
вступил тогда в масонский орден и занимался гипнозом и
духовным целительством. И вот теперь, в Нью-Йорке, он стал
спиритуалистом.
В один июльский день 1874 года, устав от
работы, Олькотт вышел купить новый номер популярной
спиритуалистической газеты "Banner of Light" ("Знамя
Света"), которая продавалась в магазине на углу, рядом с его
конторой. В этом номере была напечатана статья о психических
феноменах, наблюдавшихся на ферме семейства Эдди в
Читтендене (штат Вермонт), где происходили многочисленные
материализации духов. После относительного спада
популярности в 1860-е годы, спиритизм в Америке вновь
переживал период возрождения, и Читтенден вызывал немалый
интерес. Полковник, время от времени сам писавший статьи в
спиритуалистские издания, решил оживить скучное нью-йоркское
лето поездкой в Вермонт, где можно было применить на деле
старые навыки детектива. В августе и сентябре 1874 года он
посетил ферму несколько раз, о чем написал в нью-йоркской
газете "Дэйли график".
В Читтендене и впрямь было на что посмотреть
[2]. Мэри Эдди, чья прабабушка-шотландка была некогда
повешена как ведьма, сама обладала даром ясновидения и
передала своим малышам целый набор сверхъестественных
способностей (в том числе – левитацию и умение
материализовать духов). Эти способности проявлялись не
только непреднамеренно, но зачастую и несвоевременно. К
примеру, стоило иногда уложить детей на ночь в постели, как
они воспаряли к потолку. В школе детей Эдди окружали духи,
барабанившие по их партам, а дома постоянно пугали и
доводили до слез всякие призраки.
Самыми выдающимися способностями обладал
Уильям. Он нашел им неплохое применение, начав устраивать
регулярные публичные спектакли на ферме, на которые порой
собиралось до тридцати зрителей. Прячась в закрытом шкафу на
возвышении в дальнем конце комнаты для сеансов (это
устройство было известно среди клиентов как "лавка духов"),
он порождал целый поток феноменов, которых хватило бы для
целого водевиля. В число духов, являвшихся в гости к
Уильяму, входили три индейские скво (Хонто, Утренний Рассвет
и Яркая Звезда), ряд недавно умерших белых людей и двое
покойных детей некой немецкой фрау, постоянно
присутствовавшей на этих спектаклях. Все призраки ненадолго
показывались перед занавесом, закрывавшим шкаф, в котором
сидел Уильям. Некоторые духи говорили, но большинство
хранило молчание. Иные пели и танцевали, а два призрака даже
сражались на мечах. Место Уильяма иногда занимал его брат
Горацио, которому помогал дух-проводник по имени Джордж
Дике. Джорджа никогда никто не видел; его можно было только
слышать, но этого вполне хватало, поскольку дух-проводник
любил подшучивать над публикой и рассказывал неприличные анекдоты.
Уильям устраивал и большие представления,
проходившие в темноте. Он вызывал целый индейский оркестр, и
тот исполнял популярную в те дни мелодию "Буря на море"
(довольно странный репертуар для духов-индейцев, которым
было бы проще исполнить какой-нибудь национальный напев, а
то и вовсе музыку сфер!). Не исключено, что объяснением
этому может послужить тот факт, что муж немецкой фрау был
музыкантом и хорошо знал эту мелодию.
Олькотта обуревали сомнения. С одной
стороны, эти представления были чрезвычайно убедительны –
вплоть до того, что однажды в темноте полковника поцеловали
в щеку ледяные губы какого-то невидимого существа. Поцелуй
был в той самой мере холодный и влажный, как и подобало
ласке загробного существа. Но, с другой стороны, Олькотт был
тверд в своем решении не поддаваться на шарлатанские
проделки. Поэтому он посетил ферму еще несколько раз, чтобы
проверить свои первые впечатления. В один из этих визитов он
и встретил Блаватскую. Это произошло 14 октября 1874 года.
Блаватская сказала, что ее привлекли в Вермонт статьи
полковника в "Дэйли график", подобно тому как сам он
отправился сюда под впечатлением от статьи в "Знамени
Света". Такой поступок вполне типичен для энергичной,
решительной и целеустремленной Блаватской: только-только
приехав в Америку, она без колебаний бросилась в Читтенден,
чтобы познакомиться и подружиться с Олькоттом. И эта встреча
принесла удивительно богатые плоды.
Если биография и прошлое Олькотта были в
общем-то обычными, то об Елене Петровне Блаватской этого не
скажешь. Ее отец Петр Алексеевич Ган принадлежал к
обрусевшему немецкому дворянскому роду, представители
которого давно вошли в русскую административную и военную
элиту. Мать Блаватской, известная в свое время романистка,
происходила из гораздо более знатного рода Долгоруких.
Однако, несмотря на благородное происхождение, родители
Елены Блаватской вели беспокойную жизнь, связанную с военной
службой отца. Семья постоянно переезжала с места на место.
Елена, родившаяся в 1831 году, лишилась матери в одиннадцать
лет. Хотя после смерти матери дети (Сестры Елена и Вера -
последствии В. П. Желиховская, и брат Леонид. Елена была
старшей) долго жили у бабки и деда со стороны матери,
вероятно, они успели привыкнуть к бродячей жизни и к
постоянным треволнениям [3].
В детстве Елена была своенравной фантазеркой
и жила в каком-то своем причудливом и загадочном мире. Позже
она рассказывала своему биографу:
"Какое у меня было детство? С одной стороны,
меня баловали и портили, с другой – наказывали и тем самым
закаляли. Бесконечные болезни до семи-восьми лет, хождение
во сне по наущению дьявола. Две гувернантки... Несколько
нянь... Помню, как солдаты отца заботились обо мне... Я жила
в Саратове, где дедушка был губернатором, а до того он
занимал эту должность в Астрахани, где под его началом было
несколько тысяч калмыцких буддистов (их было то ли
восемьдесят, то ли сто тысяч)" [4].
Елена легко училась, прекрасно играла на
фортепиано, но не была послушным ребенком. Она имела
обыкновение мечтать вслух и рассказывать брату и сестре свои
видения – четкие, живые и не менее реальные для нее, чем
реальная жизнь. "Она очень любила в сумерки собирать вокруг
себя маленьких детей, – вспоминала ее сестра Вера, – вести
их в музей бабушки (Бабушка Е П. Блаватской Е.П. Фадеева
была исключительно образованной женщиной, серьезно
увлеченной геологией и зоологией, состоявшей в переписке со
многими учеными. Здесь речь идет о зоомузее доисторических
ископаемых, птиц и животных, находившемся в саратовском
имении Фадеевых) и там поражать их воображение
сверхъестественными рассказами, неслыханными приключениями,
в которых главной героиней была она сама. Каждый экспонат
музея доверял ей свои тайны, передавал свои предыдущие
воплощения или эпизоды из их жизни" [5].
Далее сестра пишет, что "позже она никогда
нам так не говорила, как это было в раннем детстве. Ее
источник иссяк". Но, несомненно, г-жа Желиховская тут
пошутила, преувеличила либо проявила осторожность. Ведь все,
знавшие Елену в зрелые годы, говорят о ней как о блестящей
собеседнице, убедительнейшей рассказчице, способной
очаровать своим красноречием даже противников. Однако эта
способность, проявившаяся в детстве, – способность творить
свой собственный мир и убеждать других в его существовании,
– сделала Блаватскую эгоцентричной и невнимательной к окружающим.
Сведений о жизни Елены Петровны Блаватской
до ее прибытия в Америку немного. Ее брак с Никифором
Васильевичем Блаватским, вице-губернатором Еревана,
состоявшийся 7 июля 1848 года, когда Елене было семнадцать
лет, а ее мужу почти сорок, – это, конечно, несомненный,
документально зафиксированный факт, равно как и бегство
Елены от мужа несколько недель спустя. Но начиная с этого
момента в биографии Блаватской миф и реальность становятся
неразличимы. Весьма типично, к примеру, то, что,
неоднократно пересказывая впоследствии историю своего брака,
она с каждым разом увеличивала разницу в возрасте со своим
супругом, пока генерал Блаватский не превратился в старого
развратника, домогавшегося юной девочки. Как бы то ни было,
очевидно одно: в октябре 1848 года Елена бежала. Отец был
согласен принять ее обратно и даже послал за ней слуг, но
она села на пароход и отправилась в Константинополь,
навстречу свободе. Возможно, это и определило всю ее
дальнейшую жизнь.
Судя по тому, что рассказывала Блаватская
своим друзьям и будущим биографам, двадцать пять лет ее
жизни до приезда в Америку представляли собой цепь
необыкновенных событий – достаточно странных, чтобы вызвать
недоверие, хотя и не совсем невероятных. Довольно редко
навещая своих родных в России, все это время Блаватская
путешествовала по Европе, Азии и обеим Америкам. Не совсем
ясно, на какие средства она жила, хотя известно, что отец
высылал ей денежное пособие и она сама кое-что зарабатывала,
в том числе и проводя спиритические сеансы. Согласно
источникам разной степени достоверности, ей довелось
выступать наездницей в цирке, совершить турне по Сербии с
фортепианными концертами, открыть чернильную фабрику в
Одессе, торговать страусиными перьями в Париже и разработать
декор интерьера для императрицы Евгении.
Неизвестно, были ли у нее любовники, хотя
позднейшие слухи связывали ее и с немецким бароном
Мейендорфом, и с польским принцем Виттгенштейном и с
венгерским оперным певцом Агарди Митровичем. Блаватская
категорически отрицала интимность этих связей, но иногда
намекала, что нечто в этих слухах соответствует
действительности. Такая уклончивость оказалась
небесполезной, когда враги теософского движения попытались
скомпрометировать его основательницу, обвинив ее в
беспорядочной жизни. Главной их целью был Митрович, которого
Блаватская, по ее словам, в действительности спасла от
смерти, найдя умирающим от ран наемного убийцы в каком-то
переулке не то в Каире, не то в Константинополе. Ходили даже
слухи, что у нее якобы был ребенок от Митровича, хотя
медицинское свидетельство, предъявленное ею, свидетельствует
против такого предположения [6].
То, что подобные вопросы стали предметом
обсуждения, равно как и вся жизнь этой скрытной и
противоречивой женщины, вполне типично для Блаватской. Она
старалась заигрывать с общественностью, но не знала, как ею
управлять. О своей жизни она говорила увлекательно и
красноречиво, но почти никогда не повторяла дважды один и
тот же факт. В ее гипотетическую биографию, позднее
составленную коллективом исследователей при участии ее
внучатого племянника, входят встречи с краснокожими в Канаде
и Соединенных Штатах в 1850 и 1851 годах, путешествие в
крытом фургоне по Среднему Западу Америки в 1854 году,
участие в битве за Монтану с армией Гарибальди в 1867 году,
где Блаватская получила несколько сабельных и пулевых
ранений, а также кораблекрушение в Спетсаи у побережья
Греции в 1871 году, когда при взрыве "Евмонии" погибло
множество пассажиров. В промежутках между этими эпизодами
Блаватская встречалась с посвященными в Египте, членами
Тайных обществ в Центральной Азии, колдунами-вуду в Новом
Орлеане и целителями Мексики.
В общем-то ни один из этих эпизодов не
является целиком неправдоподобным. Рассказы Блаватской
подкреплены убедительными подробностями и датами, так что
отличить правду от вымысла невозможно. Да в конце концов
едва ли это имеет значение. Главное состоит в том, что
Блаватская смогла убедить немалое число людей в своей версии
событий. Некоторые ее поклонники даже попадали в
парадоксальную ситуацию: всецело доверяя рассказчице, они не
могли поверить в ее рассказы. И хотя истории практически не
поддаются проверке, следует напомнить, что XIX век изобилует
удивительными биографиями и необычайными путешествиями. Не
была Блаватская и первой европейской женщиной, рискнувшей
отправиться в самое сердце "темного континента", вооруженная
только зонтиком и величайшей самоуверенностью. И если
совокупность всех этих историй может потрясти своей
невероятностью, то каждая из них, взятая по отдельности,
вполне достоверна с поправкой на естественную
гиперболизацию. Каждая – за исключением самой главной. Ибо
центральным эпизодом "одиссеи" мадам Блаватской – и
современной эзотерической истории – была встреча с
таинственным жителем Тибета, которого она называла Учитель Мория.
Главным событием в жизни Блаватской было
путешествие в одиночестве по Тибету и пребывание в течение
семи лет в этой горной стране. Важность этого периода
связана с традиционным представлением о том, что семь лет
это необходимое время ученичества для кандидатов, взыскующих
посвящения в эзотерические тайны. Блаватская прославилась
благодаря своему заявлению о том, что ее не только "избрали"
для высочайшей из доступных человеку ступени инициации в
оккультной иерархии, но и что своими достижениями она
обязана неким "Гималайским учителям", у которых она
обучалась. Весьма кстати уже после смерти Блаватской, два
британских офицера, служившие в тех местах, подтвердили, что
они слыхали о европейской женщине, которая в одиночку
путешествовала по горам Тибета в 1854 и 1867 годах
соответственно [7].
Однако это в высшей степени маловероятно.
Лаже после экспедиции Янгхасбэнда в 1903 году на Тибет не
пускали почти никого, кроме редких путешественников, за
действиями которых пристально следили сами тибетцы, а также
китайские, русские и британские пограничные патрули, в
обязанности которых входило перехватывать потенциальных
шпионов [8]. И если даже упомянутая путешественница
действительно существовала, нет никаких оснований
идентифицировать ее с Блаватской. Но самый, возможно,
сильный аргумент против этой версии – чисто практический:
слишком трудно вообразить себе, что тучная, неуклюжая,
страдающая одышкой Блаватская смогла бы взбираться на крутые
скалы в ужасную погоду, ухитряясь при этом скрываться от
опытных наблюдателей (В 1854 г. Е. Блаватской было 23 года,
в 1867 – 36 лет, и она еще не страдала подагрой, ревматизмом и одышкой.).
Впрочем, независимо от реальности
путешествия Блаватской по Тибету, эта история чрезвычайно
важна: в последние годы XIX века романтический и религиозный
символизм этой горной страны возрос пропорционально ее
недоступности. Порой этот процесс приобретал весьма
любопытные повороты. Так, в 1894 году соотечественник
Блаватской Н.А.Нотович утверждал в своей книге "Неизвестная
жизнь Иисуса Христа", что Иисус провел несколько лет на
Тибете, где изучил эзотерический буддизм, который
впоследствии и преподал своим ученикам в зашифрованной
форме. Гипотеза о том, что основатель христианства
путешествовал по Центральной Азии [9], связывающая
христианскую традицию с буддийской и индуистской, оказалась
привлекательной и для тех, кто, подобно самой Блаватской,
мечтал синтезировать все мировые религии в единой
общечеловеческой мудрости, и для тех, кто по более зловещим
причинам стремился отделить Иисуса от еврейских корней.
Кроме того, это был очередной симптом смещения центра
религиозного притяжения к востоку. Средневековые европейские
карты помещали в духовное сердце мира Иерусалим. А к 1900
году этот почетный титул перешел к Лхасе. Бессмертные
мудрецы Шангри-Ла в романе Джеймса Хилтона "Потерянный
горизонт" (1933) возникли на основе давно известных легенд.
Как мы увидим, популярность этих легенд была во многом делом
рук самой Блаватской, хотя первая ее встреча с Учителем
Морией произошла, по ее словам, не в Гималаях, а среди
городской толчеи Большой Лондонской выставки в июле 1851
года. Блаватская говорила, что в детстве она часто видела
рядом с собой астральную форму, которая, казалось ей,
появляется во время опасности и спасает ее в самые
критические моменты. Она привыкла считать эту астральную
форму ангелом-хранителем и чувствовала, что она ей
покровительствует и помогает. Но впервые она явилась ей во
плоти именно тогда (если вообще можно говорить о плоти
применительно к существу, способному материализоваться по
своему желанию). Такова, по крайней мере, версия, вошедшая в
ее дневник, где говорится: "Nuit memorable.
Certaine nuit par un clair de lune qui se
couchait a – Ramsgate, 12 Aout (31 июля по старому
стилю. – Прим. автора. То есть день рождения Е.П. Блаватской – Прим.
пер.), 1851 lorsque je recontrai
le Maitre de mes Reves" ("Незабываемая ночь.
Значительная ночь, когда месяц зашел в Рамсгите, 12
авг. 1851 – я встретила Учителя из моих снов) [10]. Когда
помощница Блаватской, тридцать лет спустя разбиравшая ее
бумаги, натолкнулась на эти строки, хозяйка альбома
объяснила их как запись о первой встрече с Морией, добавив,
что намеренно указала неверно место, чтобы этой информацией
не смогли воспользоваться недоброжелатели. Рамсгит –
несомненно достойная выдумка, чтобы сбить со следа кого
угодно. Что же касается двусмысленного словосочетания
"Maitre mes Reves", то читателю предлагается толковать его
по своему усмотрению.
Но кто такой Учитель Мория? Согласно
Блаватской, он принадлежит к Великому Братству Учителей
человечества, или Махатм. Эти Братья, Учителя, или Махатмы
(Блаватская использует все три термина), являются Адептами,
или Посвященными. Благодаря суровой дисциплине, сохранению
абсолютной чистоты и эзотерической работе в целой серии
воплощений они обрели сверхъестественные способности. Они
бессмертны и нематериальны, но способны вселяться в
материальные или полуматериальные тела по своему желанию
(этот момент не совсем ясен), а также перемещаться в любую
точку Вселенной. Они наделены множеством других чудесных
качеств, в частности ясновидением. Общаясь между собой при
помощи своего рода космического радио, они поддерживают
связь между человечеством и Божественной иерархией, которая правит космосом.
Позднее, описывая Братство, Блаватская
уточняла (Здесь и далее автор приписывает Блаватской
сведения о махатмах, их специализации и борьбе с "темными
владыками", почерпнутые из самых разнообразных источников
значительно более позднего времени, в том числе и
литературного жанра "фэнтези), что во главе иерархии стоит
Владыка Мира, который живет в Шамбале в пустыне Гоби [11].
Владыка Мира прибыл на Землю с Венеры с несколькими
помощниками, а в настоящее время обитает в теле
шестнадцатилетнего мальчика. В нисходящем порядке полномочий
его помощники – Будда, Махагоян, Ману и Майтрейя.
У Ману и Майтрейи тоже есть помощники. Это
два Учителя, которые и сыграли решающую роль в жизни
Блаватской и в истории Теософского Общества. Помощник Ману –
тот самый визитер Блаватской, Учитель Мория, который часто
упоминается в текстах как Учитель М. или просто М. Его
обязанность состоит в управлении свойствами Власти и Силы, в
особенности – применительно к нациям. Как приличествовало
его задаче, Мория избрал для себя темнокожее могучее тело
раджпутского принца и живет в уединенной тибетской долине.
Помощник Майтрейи – Учитель Кут Хуми
(известный также как Учитель К.Х. или просто К.Х.), в одном
из прошлых воплощений был Пифагором. У К.Х. – тело
светловолосого, синеглазого и светлокожего кашмирского
брамина. Он – лингвист и музыкант; в его обязанности входит
надзор за Религией, Образованием и Искусством. Он посещал
Лейпцигский университет, много времени посвящает медитациям
и работает смотрителем обширного Оккультного Музея, который
находится в подземных пещерах рядом с его жилищем, в той же
самой долине, где обитает Учитель Мория.
В число остальных Учителей входят Иисус
("Сириец", который, как это ни странно, несет
ответственность за все религии, а не только за
христианство); венгерский Принц Ракоцци, известный также под
именем граф Сен-Жермен, ответственный за Магию и в своих
прошлых воплощениях бывший и Роджером Бэконом, и Фрэнсисом
Бэконом; Илларион, красавец грек, отвечающий за Науку;
Серапис – еще более прекрасный обликом золотоволосый и
синеглазый грек, в чьем ведении находится Красота; и
прекраснейший Венецианский Учитель. Значительно ниже их в
иерархии стоит Учитель Двай Хул, на долю которого выпадают
мелкие небесные поручения.
Кроме того, в Братство Учителей входят все
основатели мировых религий и оккультные учителя прошлого.
Среди них – Будда, Конфуций, Соломон, Лао-Цзы, Беме, Роджер
Бэкон, Фрэнсис Бэкон, Калиостро, Месмер, Авраам, Моисей и
Платон. Ниже на оккультной лестнице (уже на уровне
"человеческих" ступеней) стоят архаты – кандидаты на степень
Учителя, достигшие промежуточных уровней инициации, и их
ученики – чела.
Согласно Блаватской, Братство обычно
скрывается от людей. Когда Учителя пытаются передавать свое
учение через посредников-людей, этим посредникам почти
никогда не верят; более того, их часто подвергают гонениям
люди, находящиеся под воздействием пагубных сил, известных
как Темные Силы или Владыки Темного Лика. Поэтому Братья
работают в тайне, руководя судьбами Вселенной и охраняя ее
от злого влияния Темных Сил. Иногда война между Темными
Владыками и Братьями выходит на поверхность, достигая
кризиса, как это было при распятии Иисуса. Тогда тайное
становится явным, эзотерическое – экзотерическим. Но для
проницательных людей вся история человечества имеет
эзотерический смысл.
Эту космологию Блаватская разрабатывала в
течение пятнадцати лет, с середины 1870-х годов до самой
своей смерти в 1891 г. Но где же она нашла Кут Хуми и всех
прочих? Представляется, что идея Тайного Братства имеет два
основных источника: политеизм восточных религий и
эзотерическая западная мифология. Изучать азиатские религии
в Европе начали еще в конце XVIII века, когда в Лондоне было
создано Королевское Азиатское общество и индийские священные
писания перевели на французский и английский языки. В 1870-х
годах немецкие ученые уже работали над великолепными
изданиями и переводами индийских Вед и основного корпуса
буддийских текстов.
Не будучи профессиональным ученым,
Блаватская тем не менее была обширно образованна. Она была
чрезвычайно начитанна и хорошо разбиралась в азиатских
священных текстах. В отличие от единобожия иудаистов,
христиан и мусульман, индуисты и буддисты поклоняются
многочисленным божествам, каждое из которых исполняет особую
роль в мировом плане. Центральной чертой их религиозной
практики является понятие адептства (на санскрите "адепт" –
"махатма"); считается, что человек может добиться огромной
оккультной власти посредством тренировок и преданности своей
цели. По словам Блаватской, большинство Учителей (хотя и не
все) – это бывшие адепты, достигшие чрезвычайно высокого уровня.
Непосредственным источником этой идеи в
западном эзотеризме был, несомненно, английский романист
Эдвард Бульвер-Литтон (1803-1873), с книгами которого
Блаватская была хорошо знакома. Можно сказать, что ее новая
религия фактически выросла на материале этих книг. Один из
персонажей Бульвер-Литтона замечает (в строках,
предвосхищающих идеи другого великого оккультиста и ученика
Блаватской У.Б.Йитса): "В мечтах рождается все человеческое
знание, в мечтах преодолевает оно безграничное пространство
по первому хрупкому мостику между духом и духом – этим миром
и мирами иными..." [12] Мечты Блаватской легли в основу
великого эзотерического ренессанса современности.
Бульвер-Литтон был не только романистом
[13]. Он сделал успешную карьеру в политике, в 1831 г. стал
членом парламента, а в 1858 г. секретарем министерства
колоний (за работу в котором был удостоен титула пэра и в
1866 г. стал лордом Литтоном). Но сейчас его помнят только
как писателя. Ранние рассказы Бульвер-Литтона написаны в
духе аристократической школы фешенебельных романов (так
называемых "романов серебряной вилки"). Их герои –
денди-преступники в стиле Байрона или Бальзака. Затем
Бульвер-Литтон написал ряд исторических романов, в том числе
"Последний день Помпеи" (1834), и рассказов о быте и нравах
среднего класса. Добиваясь почти немедленно успеха во всех
своих начинаниях, он вызвал зависть, восторг и даже
подражание таких известных писателей, как Диккенс и
Теккерей. Однако сам Бульвер-Литтон среди своих сочинений
особенно ценил оккультные романы "Занони" (1842) и "Странная
история" (1862).
Бульвер читал труды алхимиков и
неоплатоников, был знаком с работами Беме, Сведенборга и
Месмера. В его оккультных историях современное научное
знание сочетается с древней магией, яркое воображение с
удивительным талантом писателя. Из этих составляющих
складывается байроническая формула героя, владеющего некоей
темной тайной. В магии Бульвер-Литтона в первую очередь
привлекали аналогии с современной наукой. И магия, и наука
способы достижения власти, но наука доказуема, а магия –
нет. Будучи осторожным и скептичным человеком, не верившим в
большинство феноменов, столь блестяще описанных в его
собственных романах (впрочем, он с поразительной точностью
предсказал открытие атомной энергии), Бульвер-Литтон при
этом ничуть не исключал, что рано или поздно наука
подтвердит притязания оккультистов на такие силы, как
экстрасенсорное восприятие и пророчество.
Разрабатывая эту идею, Бульвер-Литтон принял
участие в магических опытах вместе со своим другом, Элифасом
Леви (1810-1875) [14]. Элифас Леви (псевдоним Альфонса-Луи
Констана), лишенный сана французский аббат, был
основоположником оккультного ренессанса во Франции. Он
проповедовал существование некой "тайной доктрины",
объединяющей все магические и религиозные системы (Элифас
Леви был теоретиком и практиком высшей магии, знатоком
каббалы. Автор "Dogme et Rituel de la
Haute Magie" (1856); "Yistoire de la Magie" (1860); "La Clef
des Grands Misteres" (1861); "Legendes et Simboles" (1862);
"La Science des Esprits" (1865) и др. – Прим. пер.).
В своих сочинениях он во многом опирается на
восточные источники, в особенности – священные писания
индуизма. Результатом его трудов стала смесь ориентализма и
оккультизма, чрезвычайно повлиявшая на Бульвера-Литтона, а
впоследствии и на Блаватскую; особенно поразила обоих теория
Элифаса Леви о том, что носителями тайного учения являются
бессмертные Адепты, наделенные магическими силами. Роман
Бульвер-Литтона "Занони" повествует о художнике и о его
встрече с двумя таинственными персонажами – бессмертными.
Герой "Странной истории" – молодой врач, за отказ верить в
существование души наказанный ужасным столкновением с
безжалостным убийцей, ищущим эликсир жизни. В обоих романах
описываются необычные ментальные способности, позволяющие
управлять другими людьми на расстоянии при помощи силы воли.
Земное бессмертие и эликсир жизни были общим местом в
тогдашней романтичной беллетристике. Они фигурируют у
Бальзака и Чарльза Мэтьюрина, у Эжена Сю и Э.Т.А.Гофмана.
Однако различие состоит в том, что Бульвер-Литтон вплетает
эти темы в плотную ткань сложных аллюзий на оккультные и
философские традиции, заставляя читателя почувствовать, что
в них есть некое зерно истины. "Занони" начинается ссылкой
на розенкрейцеров – едва ли не главный западный источник
мифа о Тайном Учителе. Ирония судьбы, связанная с влиянием
романов Бульвер-Литтона на Блаватскую, усугубляется тем, что
розенкрейцеры – тоже выдумка, мистификация, созданная в
Германии начала XVII века при помощи серии памфлетов,
сообщающих о существовании таинственного братства
(fraternitatis) Креста и Розы, названного в честь рыцаря XIV
века Христиана Розенкрейца [15]. Розенкрейц, согласно этим
памфлетам, изучал труды Парацельса и работал с мудрецами
Дамаска. Целью братства являлось объединение знаний всех
мудрецов для подготовки к Страшному суду.
Авторами этих памфлетов была группа
лютеранских мистиков во главе с Иоганном Валентином Андреа,
самостоятельно написавшим четвертый памфлет "Химическая
Свадьба" (это алхимическая аллегория мистического союза
между Христом и душой). Памфлеты оказали огромное
впечатление на всю Европу, несмотря на позднейшее признание
Андреа в том, что Розенкрейц – всего лишь выдумка, своего
рода шутка. Но публика уже восприняла буквально то, что
предполагалось как аллегория духовной жизни. Мифология
розенкрейцеров уже успела овладеть умами оккультистов и
сохраняет свое влияние до сих пор, несмотря на заключение
ученых-исследователей, что такой личности, как Розенкрейц,
никогда не существовало. Определенный интерес к
розенкрейцерам проявили даже Декарт и Лейбниц, объединившие
усилия для поиска таинственного братства. Сведенборг также
увлекся мистификацией Андреа, но и он не смог обнаружить
никаких следов розенкрейцеров. Считалось, что розенкрейцеры
хранили свои знания в строгой тайне, подобно тем древним
орденам, от которых они происходили, – гимнософистам, жрецам
Изиды, пифагорейцам, халдейскому братству, вавилонским магам
и хранителеям орфических мистерий. Когда один из создателей
памфлетов, Генрих Нейхауз, лукаво предположил, что братьев
невозможно разыскать, поскольку все они якобы перебрались в
Индию и на Тибет, он сделал вопрос об их существовании
неразрешимым и недоказуемым, еще сильнее поощрив популярную
веру в братство. Вот эта-то вымышленная смена места обитания
розенкрейцеров и стала впоследствии одним из краеугольных
камней учения Блаватской.
Другим был масонский орден. В XVIII веке
масонские ложи (термин "ложа" Блаватская иногда
использовала, говоря о Теософском обществе) превратились из
торговой гильдии в нечто среднее между оккультным братством
и движением за политические преобразования, чем и привлекли
внимание интеллектуалов и аристократов. Хотя родиной
масонства считается Шотландия, первая известная масонская
ложа была основана в Лондоне в 1717 г. Первоначально
ориентированный на просвещение, этот тайный орден быстро
распространился по Европе и вскоре стал считаться опасной
революционной силой.
В основе учения и организации как реальных
масонов, так и мифических розенкрейцеров лежала мифология
Рыцарей Храма – тамплиеров, военно-религиозного ордена,
сыгравшего важную роль в крестовых походах и уничтоженного
затем французской монархией в 1312 г. Король Филипп Красивый
и его приближенные подвергли тамплиеров жестоким гонениям
(причиной этого почти наверняка была зависть к власти и
богатству Рыцарей Храма); их поддержал Папа Римский,
заявивший, что орден выродился в тайное общество,
предающееся оккультной практике, сексуальным извращениям,
политическим интригам и еретическим сношениям с исламом.
Тамплиеров обвинили в том, что они хотят создать государство
внутри государства и свергнуть законную монархию.
Тамплиеры с давних пор волновали воображение
оккультистов, предположивших, что Рыцари Храма также имели
доступ к "тайной доктрине". Считалось, что каждый рыцарь
перед смертью передает тайну (или скорее, часть великой
Тайны) своему товарищу-посвященному. В совокупности все
посвященные обладают полным знанием эзотерической мудрости,
способной открыть все тайны Вселенной, но это случится лишь
тогда, когда все наследники тамплиеров получат возможность
обменяться своими знаниями. Сохраняя тайну, посвященные тем
самым оберегают свою власть от посягательств завистников и
прокладывают дорогу к грядущей власти над миром, а возможно,
и над всей Вселенной.
Итак, воспользовавшись синтезом восточных
религий и западной магии Элифаса Леви в изложении
Бульвер-Литтона, подкрепив его собственными обширными
познаниями в азиатских священных текстах и опираясь на
мифологию розенкрейцеров, масонов и тамплиеров, Блаватская
создала гималайское Братство Учителей, которые, по ее
словам, избрали ее, чтобы передать миру их учение. Почему
была избрана именно она, Блаватская так и не узнала. Но,
рассматривая свою жизнь в ретроспективе, она пришла к
выводу, что всеми ее с виду бесцельными странствиями в
действительности постоянно руководило Братство: Учителя
сделали ее и концертирующей пианисткой в Сербии, и амазонкой
в Италии, и медиумом в Каире.
Учителя же предписали Блаватской переехать
из Парижа в Нью-Йорк летом 1873 г., через двадцать два года
после первой реальной встречи с нею. С этого момента вновь
начинаются подробные хроники ее жизни. Сев на пароход с
деньгами, достаточными лишь для оплаты проезда, она
оказалась в Нью-Йорке без гроша в кармане и была вынуждена
поселиться в женском рабочем общежитии. Там она с трудом
сводила концы с концами, зарабатывая шитьем кошельков и
салфеток для вытирания чернильных перьев, до тех пор пока не
получила наследство от отца (впрочем, не особенно
значительное). К моменту встречи с Олькоттом это наследство
уже было истрачено на совершенно бесполезную птицеферму, с
помощью которой Блаватская надеялась разбогатеть, хотя не
имела ни малейшего представления ни о разведении кур, ни о
сельском хозяйстве, ни о том, как правильно вкладывать деньги.
Годы спустя люди, знавшие Блаватскую прежде,
чем она добилась известности (в том числе мимолетные
знакомые в общежитиях и меблированных комнатах), записали
свои впечатления о ней. Неудивительно, что они так хорошо ее
запомнили! Один мемуарист сравнивает Блаватскую со Сталиным
такое ощущение мощи и уверенности в себе исходило от нее;
другой описывает, как она курила гашиш; третий называет ее
крайне отталкивающей личностью; четвертый рассказывает о
"дьяки" (что-то вроде элементалов), постоянно подшучивавших
над своей хозяйкой, например, привязывая ее ночью к кровати
во время сна [16].
Ее физическое присутствие трудно было
игнорировать. Хотя в то время она еще не растолстела до
семнадцати с половиной стоунов (как случилось впоследствии
благодаря излюбленной ею жирной пище, в особенности яичнице
на сливочном масле), но уже была довольно полная. У нее были
светло-каштановые волосы, "скрученные в кудряшки от самых
корней и почти до плеч, похожие на овечью шерсть", и
сверкающие магнетизмом глаза, которые описывали по-разному:
как голубые, серо-голубые или лазурные. Высокие скулы и
широкое лицо, "властное, своеобразное и бесстрашное" [17],
делали облик Блаватской экзотическим, что еще больше
подчеркивалось совершенно фантастическими одеяниями. При
первой встрече с Олькоттом на ней была ярко-красная
"гарибальдийская" блуза. Позднее Блаватская пристрастилась к
плохо сидящей одежде свободного покроя, предпочитая красные
фланелевые платья. Будучи заядлой курильщицей, она постоянно
носила при себе табак для сигарет в меховом кисете,
сделанном из головы какого-то зверька и висевшем у нее на
шее. Руки ее постоянно были усеяны кольцами (иногда с
настоящими драгоценными камнями), и в целом Елена Петровна,
наверное, походила на плохо завернутый блестящий новогодний
подарок. Говорила она низким грудным голосом; порой ее речь
была остроумна, порой – груба. К сексу она была равнодушна,
но рассуждала о нем откровенно и без стеснения; больше
любила животных, чем людей; и была чуждой всякому снобизму и
претенциозности, скандальной, капризной и довольно шумной, а
также вульгарной, импульсивной и добродушной, и никогда
никому и ни в чем не уступала ни на волосок.
Именно такая руководительница и была нужна
Олькотту, совсем было потерявшему ориентацию в жизни.
Подстроив "случайную" встречу с ним в Читтендене, Блаватская
стала демонстрировать свое могущество. В ходе очередного
спиритического сеанса она вывела на сцену собственную труппу
материализовавшихся духов, среди которых были: ее дядя, две
русские служанки, персидский купец и курдский воин. Взяв
таким образом в свои руки контроль над сеансами, Блаватская
изменила их смысл. Уильям и Горацио Эдди были лишь
пассивными проводниками, с помощью которых духи перемещались
из мира мертвых в царство живых, тогда как Блаватская
претендовала на управление ими по своему усмотрению.
Это различие между властным и покорным
медиумом было чрезвычайно важно по трем причинам. Во-первых,
оно позволяло Блаватской выгодно противопоставить свое
могущество шарлатанству, неадекватности или пассивности
соперников. Во-вторых, оно разбивало в пух и прах все
обвинения в том, что медиумы по натуре подвержены
манипуляции и самовнушению. И в-третьих, оно утверждало
медиума как действенную силу, а не как простой канал для
связи с иным миром. Позднее Блаватская будет утверждать, что
сам по себе контакт с духами умерших не имеет никакой
ценности, хотя его легко осуществить для демонстрации
психической силы. Важны не спиритические сеансы, а связь с
Учителями, которые не имеют ничего общего с духами, хотя их
жизнь протекает на ином плане, чем жизнь обычных людей.
Однако события в Читтендене в свое время
вызвали обвинения в обмане. Даниэль Данглас Хоум обвинил
Блаватскую в шарлатанстве, когда та во время сеанса получила
материализацию серебряной пряжки, якобы погребенной в могиле
ее отца в России. Опасаясь за свою репутацию спирита, Хоум
выстроил свои обвинения не на отрицании возможности
материализации находящихся на расстоянии предметов
(известной в спиритических кругах под названием "аппорт"), а
на утверждении, что русские не кладут украшения в гроб
покойника. К тому же он заявлял, что Блаватская уже
проделывала такой же трюк в Париже в 1858 году.
Ничуть не смутившись высказанными
сомнениями, Блаватская и Олькотт сменили место действия,
перебравшись из Читтендена в Филадельфию, где проводили
сеансы мистер и миссис Нельсон Холмс [18]. Их главным духом
было привлекательное "кокетливое привидение" (выражение
Блаватской) Кэти Кинг. Кэти и ее родственники были довольно
известными среди спиритов персонажами. Кэти считалась духом
дочери "Джона Кинга" – духа морского разбойника сэра Генри
Оуэна Моргана. Джон и Кэти фигурировали во многих сеансах
середины XIX века; Джон Кинг выступал духом-проводником
нескольких популярных медиумов.
Юная Кэти оказала такое сильное впечатление
на одного из клиентов Холмсов – 73-летнего Роберта Дэйла
Оуэна [19], – что тот подарил ей несколько драгоценных
камней в обмен на локон золотистых волос. Когда Кэти исчезла
в конце сеанса, драгоценности испарились вместе с ней, хотя
прядь волос осталась на месте. Скандал разразился спустя
несколько дней, когда один из спиритов – железнодорожный
подрядчик У.К. Лесли – обратился к Оуэну. Он обвинил Холмсов
в мошенничестве и предъявил подаренные духу драгоценные
камни, подтверждающие его заявление о том, что роль Кэти
Кинг исполняла Элиза Уайт, экономка Холмсов, теперь
решившаяся во всем признаться и предоставить прессе
разоблачения.
Мотивы, которыми руководствовался Лесли в
этом деле, неясны, но история с пожилым обожателем Кэти
попала на первые страницы всех местных газет. Роберт Дэйл
Оуэн был сыном Роберта Оуэна, которого в середине 1850-х
годов обратил в спиритизм американский медиум (знаменитому
утописту тогда было уже за восемьдесят лет). После
откровений Лесли Роберт Дэйл Оуэн сперва попытался сохранить
свою веру в спиритизм, утверждая, что разоблаченное
шарлатанство Холмсов – лишь печальное исключение, а
большинство медиумов – вполне достойные и честные люди.
Затем он сменил позицию и выразил радость, когда Олькотт
предложил расследовать эту историю с намерением восстановить
репутацию Холмсов.
Решив игнорировать Элизу Уайт и назойливого
У.К. Лесли, Олькотт начал расследование в конце 1874 г. Он
настоял, чтобы в комнате для сеансов соблюдались чрезвычайно
жесткие условия. Чтобы предотвратить возможность трюков,
медиума – миссис Холмс – связали и зашили в мешок,
запечатанный воском. Все это было проделано на глазах
публики. Затем миссис Холмс в мешке посадили в шкаф, в
котором полковник простукал все стенки, чтобы
продемонстрировать их непроницаемость. Однако феномены
продолжались (по крайней мере, к этому выводу пришел
полковник). Олькотт перепробовал все способы проверки,
однако миссис Холмс выдержала их с честью, и полковник
свидетельствовал в пользу чистоты эксперимента. К сожалению,
для Оуэна было уже слишком поздно: он не выдержал напряжения
этой двусмысленной ситуации и вскоре скончался в
психиатрической лечебнице.
К тому времени, когда Блаватская и Олькотт
вернулись из Филадельфии в Нью-Йорк, они уже были в
дружеских отношениях и называли друг друга Мэлони (Олькотт)
и Джек (Блаватская). Полковник обожал прозвища и обращался к
своей новой подруге "Маллиган", "Лэтчки" ("Отмычка"),
"Старая кляча" и "ЕПБ". Последнее имя прижилось. Как
показывают эти шутливые имена, отношения между партнерами не
имели ничего общего с сексом. Олькотт и Блаватская были не
любовниками, а, по удачному выражению полковника,
"закадычными друзьями", и эта дружба основывалась на
инстинктивном понимании взаимной необходимости. Полковнику
недоставало в жизни энтузиазма и цели; Блаватская нуждалась
в восхищении и в источнике дохода. Олькотту требовалось,
чтобы кто-нибудь убедил его в существовании духовного мира;
Блаватской нужен был слушатель, готовый в этом убедиться.
Трудно сказать, был ли Олькотт "партнером-заговорщиком"
Блаватской или жертвой ее обманов. Вероятнее всего,
полковник принадлежал к тому типу людей, чье желание
веровать почти неотличимо от самой веры.
Поначалу Олькотт и Блаватская жили порознь,
но полковник проводил в гостиной своей новой подруги почти
все свободное время. Комната ее была завалена рукописями. В
дневные часы полковник работал в своей юридической конторе,
а по вечерам Олькотт и Блаватская сидели за соседними
столами: Олькотт – над своими книгами, Блаватская – над
письмами и статьями. Время от времени в квартире собирались
гости, желавшие, как правило, обсудить оккультные проблемы,
но "закадычные друзья" оказались совершенно
негостеприимными. Не то чтобы они были не рады случайным
посетителям; просто гостям приходилось самостоятельно
готовить себе чай или кофе и находить свободный уголок среди
груд бумаг и книг. Окончив работу, полковник часто распевал
веселые песни, а в хорошую погоду ездил с Блаватской в
Гемптонс на Лонг-Айленде, где мадам купалась в море.
Комнаты ее были обставлены в позднем
викторианском стиле – плюшевыми креслами и пальмами. Однако
этот тяжеловесный интерьер оживляла целая коллекция
восточных вещиц, которая побудила заходивших в гости
журналистов (а их было множество!) окрестить жилище
Блаватской "ламаистским монастырем". В этой коллекции были
китайские и японские шкафчики, механическая птица, веера,
ковры, статуэтка сиамского монаха, лакированные шкатулки и
золотая статуэтка Будды. И хотя подобные штучки украшали
множество других домов, для Блаватской восточные предметы
значили больше, чем просто безделушки: они символизировали
обобщенное представление о "Востоке", который, в свою
очередь, был символом мистерий живой религии (духовная
мудрость еще сохраняется в Азии, делаясь все менее доступной западному человеку).
Не менее удивительны были чучела животных:
над дверью помещалась львиная голова, из-за углов
выглядывали обезьянки и птицы, полки украшали ящерицы, серая
сова и змея. Но гвоздем коллекции, несомненно, был большой
бабуин на задних лапах, в очках, визитке и галстуке,
державший под мышкой запись лекции о "Происхождении видов".
Выход этой книги Дарвина в свет в 1859 г. породил настоящую
моду на карикатуры с обезьянами, и обезьяна стала символом
неумолкающих споров об эволюции. Бабуин мадам Блаватской
(поименованный на этикетке в честь выдающегося дарвиниста –
профессора Фиске) явно выражал ее собственную позицию в этой
дискуссии: она ненавидела дарвинизм всей душой.
Выбор бабуина в качестве символа этой
позиции был смелым и достаточно рискованным. Бабуин
представлял "Глупость современной науки" в противовес
"Мудрости истины"; того, кто всего лишь "знает" (или думает,
что знает), в противоположность тому, кто "существует"; и в
конечном счете самого Дарвина в противовес Блаватской. Но из
этого высокомерного презрения к Дарвину (и тому, что
Блаватская называла "материалистической наукой" в целом)
вытекает нелицеприятное следствие: всякий, кто верит в
учение Дарвина, ничем не лучше бабуина – т.е. груб, коварен,
вульгарен, глуп, жаден, непристоен и лжив. Однако именно
такие обвинения выдвигали против самой Блаватской. И если
Дарвин спустя сто лет после смерти был канонизирован
светской наукой, то Блаватская через тот же срок оказалась
почти забыта. Ее вспоминают, как правило, лишь в качестве
примера гуру-шарлатана. И в современной аллегории Мудрости и
Глупости она выступает символом последней.
Но в свое время у Блаватской были
влиятельные сторонники. И сегодня находятся люди,
по-прежнему утверждающие, что Елена Петровна стала одиозной
фигурой лишь потому, что клевета всегда сопутствует величию
и что великие мученики всегда имеют стигматы. Такая
интерпретация, представляющая Блаватскую святой и героиней,
базируется на весьма распространенной исторической схеме.
Согласно этой схеме, западное человечество отвернулось от
религии в XVIII-XIX веках, подпав под влияние науки,
посулившей человеку рай на земле. Но эти посулы были
лживыми, поскольку наука никогда не сможет полностью
удовлетворить потребности человеческой души. Учитывая
несостоятельность христианства, не выдержавшего сражения с
материализмом, было необходимо, чтобы появился человек,
способный разоблачить заблуждения как дарвинизма,
выражавшего ложные идеалы прогресса, так и христианства,
проповедовавшего ложные мифы спасения. Сторонники Блаватской
утверждают, что атака на оба эти лагеря не могла не вызвать
ожесточенной реакции в обществе – и, как следствие, злобных
нападок на саму Елену Петровну.
Спиритуализм был призван показать новый
путь, средний между псевдонаукой и псевдорелигией. Он должен
был стать истинной духовной наукой. Однако к 1875 г., когда
Олькотт опубликовал свои отчеты о событиях в Читтендене и
Филадельфии, спиритуалистическое возрождение в Америке уже
пошло на спад и стало понятно, что задачи этого движения так
и не будут исполнены. Ограниченность спиритуализма была
очевидна всем, кроме самых преданных сторонников этого
учения. Танцующие под музыку духи были забавны, но не могли
разрешить тайну загробной жизни. Сеансы были зрелищны и
эффектны, они утешали отчаявшихся людей, но им недоставало
четко выраженной цели, последовательной доктрины, подобающих
ритуалов и согласованной организации. Нужно было что-то
новое. И это "новое" намеревалась предложить Елена
Блаватская.
Примечания
1. Основной источник сведений об Олькотте –
четырехтомная автобиография "Листы из старого дневника" (Old
Diary Leaves. 4 vols., Theosophical
Publishing House, Adyar, 1895-1935). Труд Г.Мерфета
"Молот на горе: Жизнь Генри
Стила Олькотта" (H.Murphet. Hammer on the
Mountain: The Life of Henry Steel Olcott.
Theosophical Publishing House, Adyar, 1972) повторяет,
дополняет, а иногда и уточняет фактическую часть
повествования полковника, однако почти никак не
интерпретирует эти факты.
2. Подробный рассказ о событиях на ферме
Эдди см.: Р.Перселл, цит. соч.
3. Основной источник сведений о молодых
годах жизни Блаватской – ее собственные рассказы и записи; в
первую очередь переписка с А.П.Синнеттом. Другой часто
цитируемый источник информации о первых трех десятилетиях ее
жизни – вышедшие посмертно воспоминания кузена Блаватской
графа С.Ю.Витте (1849-1915). Обычно эту книгу считают
фальшивкой, хотя Энсбери (см. ниже) предполагает, что Витте
на самом деле написал мемуары, впоследствии измененные
царскими агентами.
Среди биографий Блаватской наиболее живая и
увлекательная принадлежит перу Дж.Симондса (J.Symonds.
Madame Blavatsky. Odhams, 1959), хотя под конец она
становится несколько скучна, С точки зрения фактического
материала лучшим источником, пожалуй, является несколько
тенденциозный труд Виктора Эндерсби "Зал волшебных зеркал" (V.Endersby.
The Hall of Magic Mirrors. Carlton Press, 1969). Книга
Эндерсби частично основана на обширных исследованиях
внучатого племянника Блаватской Бориса Зиркова. См. также
статью Р.С.Хатч "Разоблаченная Елена Блаватская" в "Журнале
религиозной истории", II, N 2, 1980 (R.S.Hutch. Helena
Blavatsky Unveiled. – The Journal of Religious History, II,
№ 2, 1980).
4. The Letters of
H.P.Blavatsky to A.P.Sinnett. T.Fisher Unwin, 1925, p. 149.
5. V.Jelihovsky. The
Truth About Madame Blavatsky.
6. "Гинекологическая история" Блаватской не
менее запутана, чем все прочие связанные с нею факты. В 1885
г. из– за нападок врагов Теософского Общества, обвинявших
ее, помимо прочего, в якобы бывших у нее в молодости
скандальных любовных связях, Блаватская обратилась к доктору
Леону Опенгейму, который диагностировал "anteflexio uteri"
(перегиб тела матки спереди). В качестве доказательства
своей добропорядочности Блаватская послала заключение
доктора Опенгейма Олькотту с характерным для нее
комментарием: "Вот оно, ваше глупое свидетельство. Вот вам
все доказательства нетронутой невинности в лице женщины, у
которой после падения с лошади все нутро вывернуто
наизнанку... Врач, который обследовал меня три раза, говорит
лишь то, что сказали профессора Боткин и Пирогов еще во
Пскове в 1862 г. Я никогда не могла иметь сношений с
мужчиной без воспаления внутри, так как у меня там чего-то
не хватает..." (цит. по: Дж.Симондс, указ.соч.).
Одновременно Блаватская пишет Синнетту
(которому тоже была отправлена копия медицинского заключения
(1)), что доктор обнаружил, что у нее "от рождения матка
загнута" и у нее никогда не могло быть детей, и это является
причиной заболевания мочевого пузыря (The Letters of
H.P.Blavatsky to A.P.Sinnett. T.Fisher Unwin, 1925, p. 177).
(1) Именно Синнет настаивал на получении
Блаватской такого свидетельства, поскольку недоброжелатели
Теософского Общества распускали слухи о том, что его
основательница в прошлом была дамой полусвета и у нее был
незаконнорожденный ребенок. – Прим. ред.
Впрочем, Эндерсби считает, что Блаватская
была гермафродитом. Другие подозревают ее в лесбийских
наклонностях или трансвестизме. Дело осложняется легендой об
"астральном подопечном" Блаватской, ребенке по имени Юрий,
который был вписан в ее паспорт для проезда в Тавриду,
Херсон и Псковскую губернию в 1862 г. Он был сыном ее друга
и умер в детстве.
7. Эти два офицера упомянуты в памфлете
У.А.Кэрритерса "Открытое письмо автору "Жрицы Оккультизма"
(W.A.Carrithers. An Open Letter to the Author of "Priestess
of the Occult", n.d.). Согласно Кэрритерсу, майор Кросс,
бывший агентом Далай-Ламы, сообщал, что местные жители
рассказывали о белой женщине, путешествовавшей в 1867 г. на
севере Тибета. Другой офицер, Мюррей (после смерти
Блаватской), показал, что задержал ее при попытке проникнуть
на территорию Тибета в 1867 г.
8. 12 декабря 1903 г. полковник Фрэнсис
Янгхасбэнд пересек границу Тибета с отрядом британских
солдат и в сопровождении гурхов и сикхов. С ними было десять
тысяч кули, семь тысяч мулов и четыре тысячи яков. 3 августа
1904 г. Янгхасбэнд вошел в город Лхаса с дипломатическим
поручением к Далай-Ламе. Для британских властей (и в
особенности – для покровителя Янгхасбэнда, вице-короля лорда
Керзона) это был очень важный момент в истории борьбы между
Российской и Британской империями за господство в
Центральной Азии. Эта история подробно изложена в книге
П.Хопкирка "Большая игра. О службе в Центральной Азии"
(P.Hopkirk. The Great Game. On Service in
Central Asia, Oxford University Press, 1991).
9. Эта гипотеза
далеко не нова. См.:
J.Webb. The Harmonious Circle. Thames&Hudson, 1980, pp.
526-527.
10. C.Wachtmeister.
Reminiscences of Madame Blavatsky and the Secret Doctrine.
London, privately printed, 1893.
11. Подробнее о
Шамбале см. книгу Р.Генона
"Царь Мира".
Марко Паллис описывает царство Шамбалы как
легенду, известную во всех ламаистских странах. Он также
обсуждает вопрос тождественности Шамбалы с Агартхой –
местом, изобретение которого, по-видимому, принадлежит
французскому оккультисту Иву де Сент-Альвейдру. См.:
M.Pallis. "Ossendowski's Sources" in Studies in Comparative
Religion. Vol. 15, № 1, 2, winter/spring 1983, pp.
30-41.
12. Э.Бульвер-Литтон. Занони.
13. Достоверной и подробной биографии
Бульвер-Литтона не существует. Можно лишь найти самые общие
сведения о его жизни в двухтомнике В.Литтона "Жизнь Эдварда
Бульвера, первого лорда Литтона, описанная его внуком" (V.Lytton.
The Life of Edward Bulwer, first Lord Lytton, by His
Grandson. 2 vols. Macmillan, 1913).
14. Альфонс-Луи Констан (1810-1875) получил
теологическое образование, однако отказался от карьеры
священника, сделавшись учеником Мапа (Луиса Ганно), который
15 августа 1838 г. провозгласил себя божеством. Помимо
прочего, Ганно проповедовал коммунизм и "евангелие
андрогинии" (отсюда и его псевдоним "Мапа" (Mapah),
составленный из первых слогов слов "мама" (maman) и "папа" (papa)).
Социалист и сведенборгианец, Элифас Леви стал практикующим
магом и оккультистом после провала революции 1848 г.,
которую он активно поддерживал. Не добившись признания во
Франции, он посетил Лондон, где подружился с
Бульвером-Литтоном; они стали переписываться по оккультным
вопросам, а Элифас Леви вызывал духов на крыше магазина на
Риджент-стрит в присутствии лорда Литтона. Стандартную (и
весьма тенденциозную) биографию Элифаса Леви см.:
P.Chacornac. Eliphas Luvi: Runovateur de l'Occultisme en
France, Chacornac Freres, 1926. Можно порекомендовать также
великолепные портреты Элифаса Леви в "Странных историях"
Р.Ли Вольфа (R.Lee Wolff. Strange
Stories. Boston, Gambit, pp. 260-264) и в книге Ф.Кинга
"Ритуальная магия" (F.King. Ritual
Magic. Neville Spearman, 1970). Блаватская, считавшая
Элифаса Леви оккультистом-теоретиком, а не
адептом-практиком, была знакома с обоими его наиболее
известными учениками: бароном Спедальери (с которым она
встретилась в Марселе в 1884 г.) и с фрау Гефардт – одной из
первых сторонниц Теософского Общества в Германии.
15. О розенкрейцерах см: Ф.Иитс.
"Розенкрейцеровское Просвещение" (F.Yeats. Rosicrucian
Enlightenment. Arkana, 1986). Отличное краткое изложение
учения розенкрейцеров можно найти в "Странных историях" Р.Ли
Вольфа (R. Lee Wolff. op. cit., pp. 163-166).
16. Symonds, op. cit., pp. 32-37.
17. Цит. по.: Symonds, op. cit., p. 36.
18. Отсюда и далее до конца главы сведения
взяты из подробных воспоминаний Олькотта "Листки из старого
дневника" (Old Diary Leaves) и "Люди с того света" (People
from The Other World. American Publishing Company, 1875).
19. Роберт Дэйл Оуэн был сыном Роберта
Оуэна и в некотором роде также радикалом. Он опубликовал
скандальный бестселлер о контроле над рождаемостью, где
проповедовал равенство полов и свободную любовь. Кроме того,
он сделал неплохую гражданскую карьеру, добившись членства в
Конгрессе и побывав американским посланником в Неаполе.
Именно в Неаполе, после смерти своего сына, Оуэн увлекся
спиритизмом и подружился с Дэниэлем Дангласом Хоумом.
Возвратившись в США, он написал книгу "Шаги на границе Иного
Мира" (Footfalls on the Boundary of Another World), где
проявил осторожность в оценке спиритизма; однако к моменту
знакомства с Холмсами Оуэн уже был готов поверить во все,
что угодно. См. указ. соч. Розамунды Дэйл Оуэн.
|
