Бабуин мадам Блаватской. Глава 3. Вести ниоткуда
История мистиков, медиумов и шарлатанов,
которые открыли спиритуализм Америке...
Елена Блаватская, Кут Хуми, Сен Жермен и Эль Мория
Оглавление:
Глава 3. Вести ниоткуда
3 марта 1875 г. полковник Олькотт получил письмо. Оно было
написано золотыми чернилами на зеленой бумаге, вложено в
черный конверт и подписано неким Туититом Беем из Братства
"Люксор" (Египет). В Люксоре находилась африканская база
Великого Братства Учителей, к которому принадлежал Туитит
Бей. Полковнику предложили стать его учеником под
руководством мадам Блаватской, которая уже знала об этом
предложении, поскольку ей было поручено сопроводить послание
Туитита Бея Олькотту своей собственной объяснительной
запиской. Более того, корреспондент полковника не стал
посылать свое письмо по почте из Египта, а предпочел
"передать" его в комнату ЕПБ.
Такого рода "передача" является формой автоматического
письма, с помощью которого Учитель передает свои мысли: либо
диктуя послание адресату, либо – в исключительных случаях –
непосредственно "отпечатывая" его на бумаге. Письмо,
полученное Олькоттом, было лишь первым из множества подобных
посланий, которые затем стали частенько приходить к разным
знакомым его приятельницы и которые сыграли не последнюю
роль в возводившихся на нее обвинениях. Поначалу их
цитировали в доказательство существования Учителей, но
находились люди, утверждавшие, что Блаватская писала эти
письма сама или кто-то писал их под ее диктовку. Иногда эти
послания вручала адресатам сама ЕПБ, выполнявшая роль, так
сказать, духовного почтальона. Другие просто появлялись на
столе, падали с потолка и даже возникали в купе движущегося
поезда – очевидно, без всякого человеческого вмешательства.
Особенно обильным делался поток "передач" в периоды
кризисов: послания от Учителей побуждали адресатов исполнять требования Блаватской.
В сопроводительной записке Олькотту (Блаватская написала ее,
несмотря на то, что виделась с полковником каждый день)
говорилось, что ЕПБ просила Туитита Бея, чтобы тот убедил
полковника в существовании Братства, продемонстрировав ему
свои оккультные силы. Она даже предлагала предоставить
Олькотту чистый кусок пергамента, "на котором появляются
буквы всякий раз, когда подносишь его к глазам, чтобы
прочесть, и исчезают, как только послание прочтено". Но,
добавляла она, Братья выше таких дешевых трюков, и Олькотту
придется довольствоваться обычной бумагой. Далее Блаватская
выражала уверенность, что полковник оценит всю важность
этого письма, и предостерегала его: "Берегитесь, Генри, и
хорошенько подумайте, прежде чем бросаться в эту затею
очертя голову... У вас еще есть время, чтобы отклонить
предложение. Но если вы сохраните письмо, которое я
пересылаю вам, и согласитесь именоваться Неофитом, то
считайте, что вы влипли окончательно, мальчик мой" [1].
Кроме того, Блаватская напомнила полковнику о том, что на
предварительную инициацию у нее в свое время ушло семь
долгих многотрудных лет. Но поскольку полковник всей душой
жаждал "влипнуть", предложение Туитита Бея было принято без малейших колебаний.
И тогда Олькотта засыпал письмами другой представитель
Братства Серапис Бей. Он был немногословен в отношении
эзотерических таинств, но зато оказался чрезвычайно озабочен
Блаватской и ее безопасностью. Серапис пояснял, что ей
предстоят тяжелые испытания и что от ее воли и психической
энергии, сконцентрированной в ней, зависит ее безопасность в
некоем рискованном спуске, однако она совершенно уникальна,
выполняет в мире особую миссию и о ней надо заботиться любой
ценой, хотя бы и в ущерб личным интересам полковника (даже в
ущерб его жене и детям). Однако, добавлял Серапис, за жену и
детей ему бояться не следует: за ними приглядят. Так,
собственно, и случилось: сыновья полковника нашли себе
работу, а миссис Олькотт стала получать вполне достаточное
пособие и впоследствии снова вышла замуж. Так что все обернулось к лучшему.
А вот за Блаватской действительно надо было присматривать.
Вернувшись в Нью-Йорк после расследования дела с Кэти Кинг,
"закадычные друзья" поселились в соседних квартирах, что не
помешало ЕПБ заключить недолговечный брак с другим мужчиной.
Мотивы этого брака так же загадочны, как и все, чем
занималась Блаватская в зрелом возрасте. Возможно, новый
супруг был ее партнером в каких-то деловых затеях, а
возможно, Блаватская действительно увлеклась им, хотя и
ненадолго. Но, вероятнее всего, она пыталась найти какую-то
надежность и защиту. И если это так, то ее брак был обречен
с самого начала. Грузин Михаил Бетанелли был
соотечественником Блаватской, однако на роль мужа не
подходил по нескольким серьезным причинам: он был
значительно моложе своей супруги, находился на волоске от
банкротства и, не исключено, что был мошенником. Кроме того,
новоиспеченная мадам Бетанелли нарушила закон, поскольку генерал Блаватский был еще жив.
Вскоре она раскаялась в своем замужестве, и в письмах
полковнику от Сераписа стали появляться просьбы спасти
Блаватскую от ее супруга. Вдобавок ко всем неприятностям
Елена Петровна повредила себе ногу. Нога опухла и
"омертвела". Доктор Пэнкоуст рекомендовал ампутацию, но
Блаватская предпочла вылечиться самостоятельно, два дня
делая холодные примочки и на ночь прикладывая к ноге белого
щенка, как советовал Фрэнсис Бэкон в "Истории жизни и
смерти", поскольку от собак исходит целебное тепло. Нога
выздоровела, а тем временем Блаватской каким-то образом удалось избавиться от Бетанелли.
Возобновив прежнюю дружбу с Олькоттом, Блаватская целиком
посвятила себя спиритуализму. Однако все складывалось
неудачно. Сперва она заключила сделку с Элдриджем Джерри
Брауном – редактором журнала "Спиричуэл Сайентист". В обмен
на финансовую поддержку Браун согласился опубликовать
послания, полученные Олькоттом от Сераписа и Туитита Бея. Но
у Блаватской и Олькотта скоро кончились деньги, и Браун тут
же потерял к ним всякий интерес. Спустя немного времени его
журнал закрылся, а сам Браун в 1878 году был объявлен банкротом.
Тогда Блаватская основала "Клуб Чудес" ("Миракл-Клаб"),
посвященный изучению оккультных феноменов. Но и это
предприятие потерпело неудачу. И лишь тогда Елена Петровна
начала осуществлять замыслы, принесшие ей впоследствии
мировую известность. Проблема заключалась в том, чтобы найти
способ опубликовать послания от Братства Учителей – и тем
самым утвердиться на более высоком уровне, чем простые
медиумы-спириты. Это было нелегко: многие преследовали ту же
цель. В 1870-е годы появился целый отряд бывших спиритов,
ныне претендовавших на контакт с тайными силами, превосходящими обычных духов.
Чтобы решить эту проблему, Блаватской необходимо было облечь
тайны, полученные от Учителей, в форму, доступную для
широкой публики, и сделать очевидным, что последователи этой
доктрины автоматически превращаются в духовную элиту. Это
было вполне традиционным решением: чтобы осуществить его,
надо написать "библию" и основать "церковь". И в 1875 г.
Блаватская взялась за то и за другое.
Одной из соперниц Блаватской была ее приятельница Эмма
Хардинг Бриттен – популярный нью-йоркский медиум. В том же
году Бриттен опубликовала книгу "Искусство магии", в
предисловии к которой утверждала, что на самом деле является
не автором этой книги, а лишь стенографисткой. Она якобы
лишь записывала слова некоего "Шевалье Луиса" – адепта, или
духовного существа, похожего на Учителей Блаватской. Цель
Шевалье состояла в том, чтобы вступить в контакт с теми
немногими людьми, кто способен понять его послание. Его
исключительность подчеркивалась заявлением Бриттен, что она
намерена ограничить распространение этой книги избранным
кругом серьезных исследователей. "Знамя Света" сообщило, что
миссис Бриттен отказалась продать экземпляры книги
"молокососам", которых она сочла недостойными тайного знания [2].
Естественно, Олькотта нельзя было назвать "молокососом". Ему
позволили приобрести два экземпляра "Искусства магии" ценой
по 5 долларов. Но полковника разочаровал как текст книги,
так и портрет автора, который миссис Бриттен показала ему
под условием строжайшей секретности. В своих мемуарах
Олькотт отмечает: "Всякий, кто встречался лицом к лицу с
настоящим Адептом, при виде этого женоподобного неженки был
бы вынужден заподозрить, что либо миссис Бриттен по ошибке
показала фальшивый портрет подлинного автора, либо что эта
книга была написана вовсе не "Шевалье Луисом"..." [3]. Едва
ли кто-то мог бы поспорить против такого заключения.
"Искусство магии" было якобы порождением "астрального света"
понятия, по-видимому, изобретенного Элифасом Леви и в среде
спиритуалистов обозначавшего источник их силы и знаний.
Американские оккультисты любили ссылаться на то, что их
сочинения продиктованы божественными силами; их поощряли к
этому спиритуалисты и интерес к пророческим книгам Библии.
Самым знаменитым в XIX веке оккультным практиком такого рода
был Джозеф Смит – юный работник фермы в Новой Англии [4].
Однажды, гуляя в поле, он был удостоен видений Бога Отца и
Бога Сына. При этом Смита предостерегли, велев ему ни в коем
случае не присоединяться ни к одной из существующих церквей
– по той причине, что "все их вероучения отвратительны". И
тогда Смит основал собственную церковь при помощи ангела по
имени Морони, явившегося ему в сентябре 1823 г. и
сообщившего, что под каким-то холмом неподалеку зарыты некие
"Золотые Пластинки" с неизвестной Библией на древнем языке.
Вместе с пластинками лежали два волшебных камня – Туммим и
Урим, прикрепленные к магическому нагруднику, который Смит
должен был надевать во время перевода Евангелия. Смит нашел
пластинки, спрятал их у себя под кроватью и вскоре создал
перевод "Книги Мормона". При этом он иногда прибегал к
помощи Урима и Туммима, а иногда просто прятал лицо в шляпу
и совещался с магическим камнем, которым он прежде
безуспешно пользовался для поиска кладов. Полуграмотный Смит
диктовал свой перевод писцу, но с пластинками он всегда
сверялся втайне, стоя за занавеской (писец сидел в другом углу комнаты).
Вскоре у Смита появились приверженцы, которых он привел в
"Обетованную Землю" – Карфаген, маленький симпатичный
городок на берегу реки Миссисипи. Вскоре туда стали
стекаться тысячи новообращенных. Но дальнейшая деятельность
Смита (отмеченная, помимо прочего, присвоением себе
генеральского чина и введением многоженства) внезапно
оборвалась в 1844 г., когда разъяренная толпа линчевала его
вместе с преданным учеником братом Хайремом в карфагенской
тюрьме, куда Смит попал по обвинению в государственной
измене. Приверженцев Смита изгнали из города, и его
преемник, Брайем Янг, повел их в Юту. К 1875 году мормоны
основали колонию с центром в Солт– Лейк-Сити.
Подобно "Искусству магии" и "Книге Мормона" (которую Марк
Твен назвал "хлороформом на бумаге"), большие фрагменты
"библии" Блаватской просто появились "ниоткуда". После
крепкого ночного сна Блаватская просто подходила утром к
столу и обнаруживала стопку бумаги листов в тридцать,
исписанную невидимой рукой. Иногда же Учитель овладевал ее
телом и писал ее рукой. Спору нет, эта помощь была очень
актуальна, поскольку речь идет о книге объемом в полмиллиона
слов. В таких случаях Олькотт наблюдал поразительные
изменения в почерке Блаватской. Кроме того, его приятельница
получила доступ к своего рода астральной библиотеке, откуда
черпала материалы, и нередко Олькотт заставал ее сидящей в
кабинете и глядящей в пространство словно в поисках
очередной цитаты. Цитаты не заставляли себя ждать – и при
позднейшем исследовании оказались примечательно близкими к
печатным вариантам, большая часть которых была впоследствии
обнаружена на полке в кабинете Блаватской. В случае
расхождений с общепринятыми версиями ЕПБ намекала, что
ошибка содержится в печатном варианте, а не в "оригинале",
переданном ей непосредственно от Учителей, связь с которыми
у нее становилась все более тесной. Олькотт даже заметил,
что иногда во время этих астральных диктовок голос
Блаватской становился глубже, а каштановые вьющиеся волосы
чернели и распрямлялись, словно она превращалась в индуса;
комнату же при этом заполняли разнообразные духи и даже слышался звон небесных колокольчиков.
"Разоблаченная Изида" – это изложение египетского
оккультизма и культа Великой Матери. Она разделена на две
части под названиями "Наука" и "Теософия". Первая часть
начинается с критики Хьюма, Дарвина и Гексли, которые
обвиняются в сужении рамок науки до изучения наглядных
законов, управляющим материальной вселенной. Блаватская
утверждает, что в природе есть и другие законы, неизвестные
простому смертному, но доступные оккультному прозрению, и
что эти законы также должны быть предметом науки. Вторая
часть "Изиды" – эссе по сравнительному религиоведению;
буддизм представляется здесь как учение мудрости, в границах
которого возможно объединение науки и религии.
***
Читайте также по теме:
***
Олькотт сравнивал Блаватскую с Дарвином, и ее книга является
сознательным вызовом этому ученому, чью эволюционную теорию
она высмеивает, утверждая, что эволюция обезьян в людей –
это лишь один этап длинной цепи, в ходе которой человек
должен развиться в высшее существо. Таким образом,
Блаватская превращает учение об эволюции из ограниченной
социобиологической теории в объяснение всего мироздания – от
атомов до ангелов. Вместо того чтобы противопоставлять
религию фактам викторианской науки, она пытается объединить
эти факты в некий синтез, делающий религиозную мудрость не
врагом научного познания, а его конечной целью.
Первое печатное издание "Изиды" тиражом в тысячу экземпляров
было распродано почти мгновенно, несмотря на нападки ученых
и критиков, называвших эту книгу "ни на что не годным
хламом" ("Нью-Йорк сан") и "грандиозной и бессмысленной
мешаниной" ("Спрингфилд Рипабликен"). "Нью-Йорк тайме" вовсе
проигнорировала ее. Макс Мюллер, профессор– санскритолог из
Оксфордского университета, обвинил Блаватскую в научной
некомпетентности, а еще один критик выявил в "Изиде" более
двух тысяч неподтвержденных цитат. Блаватская невозмутимо
приводила эти цитаты как свидетельство своей оккультной силы.
Впрочем, "Разоблаченная Изида" предназначалась вовсе не для
ученых и обозревателей. Аудиторией ее должны были стать
страстные искатели духовной истины, слишком озабоченные
поиском ответов на важные вопросы, чтобы вступать в
академические споры об аутентичности и внутренней
согласованности текста. Книга Блаватской отзывалась на
глубочайшие нужды времени, когда сомнения в традиционных
формах религии породили первую великую эпоху массового
образования. В конце XIX века появилось множество
полуобразованных читателей, жадно стремившихся к познанию и
не страдавших интеллектуальным снобизмом. Для них-то и
предназначалась "Разоблаченная Изида". Именно эту эпоху так
живо изобразили в Англии Бернард Шоу, Герберт Уэллс, Джордж
Гиссинг и Хэйл Уайт: то был век самоучек, грошовых
газетенок, еженедельных энциклопедий, вечерних школ,
публичных лекций, рабочих институтов, общедоступных
библиотек, содержавших популярную классику, социалистических
обществ и клубов любителей искусств; бурлящий и рвущийся к
знаниям век, когда читатели Рескина и Эдварда Карпентера
получили возможность расширить свое образование, а идеалисты
из рядов среднего класса могли им в этом помочь; когда
проповедь нудизма и оздоровительных диет неожиданно нашла
общий язык с учением об Универсальном Братстве и оккультной мудрости.
Именно на этот мир "светских храмов" и общеобразовательных
институтов сделала ставку Блаватская, когда, еще в процессе
работы над "Изидой", она принялась обдумывать создание
собственной церкви. Теософское Общество сформировалось почти
случайно, когда 7 сентября 1875 г. мистер Дж.Г.Фельт читал
лекцию на квартире у Блаватской. По крайней мере, именно так
представляет это событие Олькотт. Лекция Фельта называлась
"Забытый Канон Пропорции египтян". Она была посвящена
математической формуле, которой пользовались люди древности
для планировки строений – в частности, египетских пирамид и
греческого Акрополя. Мистер Фельт утверждал, что эта формула
была известна только посвященным, которые положили ее в
основу эзотерической духовной науки. Мистер Фельт хотел
найти эту формулу и оживить древнее учение.
В числе слушателей были миссис Бриттен с супругом; некий
судья с женой-поэтессой; адвокат; прогрессивный священник;
английский барристер, увлекавшийся спиритизмом и
месмеризмом; розенкрейцер; президент Нью-Йоркского Общества
спиритуалистов; отставной фабрикант; доктор, изучавший
каббалу; два журналиста, вопреки своей профессии
обозначенных как "джентльмены"; масон; синьор Бруццези –
бывший секретарь Мадзини(Мадзини Джузеппе (1805-1872) –
выдающийся итальянский революционер.); клерк из юридической
фирмы; а также хозяева квартиры. Все молча слушали мистера
Фельта, но вдруг каббалист (тот самый доктор Пэнкоуст,
которому не удалось вылечить Блаватской ногу) спросил, можно
ли использовать эту формулу для призывания духов.
Все встрепенулись. Мистер Фельт, к всеобщей радости,
ответил, что можно, и предложил вызвать несколько призраков
в подтверждение. Завязалась оживленная дискуссия о вызывании
духов. И тут, прежде чем лектор успел вступить в беседу,
полковник Олькотт, обменявшись записками с мадам Блаватской,
поднялся и произнес речь. Суть речи состояла в том, что все
эти идеи настолько интересны, что следует организовать
общество для их изучения. Как только Олькотт сел на место,
все присутствующие единодушно проголосовали за его предложение.
Намереваясь основать свое общество на строго рациональных и
демократических предпосылках, члены новоиспеченной
организации тут же принялись выбирать комитет и
уполномоченных. Клерк юридической конторы Уильям Джадж
предложил сделать президентом полковника Олькотта. Олькотт в
качестве ответной любезности выдвинул кандидатуру Джаджа на
пост секретаря. Оба предложения были приняты единогласно. На
этом собрание было объявлено закрытым, и члены общества
разошлись по своим делам до следующего вечера, когда мистер
Фельт должен был читать очередную лекцию. Однако лекция не
состоялась, а мистер Фельт, взяв у общества сто долларов "на
расходы", вскоре покинул своих друзей и уехал из Нью-Йорка в
Лондон, где попытался организовать собственное Общество
Оккультных Исследований. Из этой затеи ничего не получилось.
Нью-йоркские же товарищи Фельта, ничуть не смутившись его
исчезновением, продолжили работать над структурой нового
общества. Поначалу оно было безымянным. На последовавших за
первым собраниях его предлагали назвать "Египтологическим",
"Герметическим", "Розенкрейцерским", но ни одно название не
показалось подходящим, пока кто-то из членов общества,
перелистывая страницы словаря, внезапно не наткнулся на
слово "теософия". Оно-то и стало именем новорожденной
организации. Таким образом, возникновение Теософского
общества следует датировать 13 сентября 1875 г., хотя первое
официальное собрание его состоялось только 17-го числа.
Участники этого собрания возложили на себя нелегкую задачу
по сбору и распространению знаний о законах, управляющих
Вселенной. Так началась история организованного оккультизма на Западе.
Первоначальные трудности в выборе названия весьма
симптоматичны: они свидетельствуют о том, что члены общества
весьма смутно представляли себе свою цель. Трудно сохранить
четкое разграничение между оккультной практикой и
объективным изучением оккультных феноменов, если вы уже по
определению верите в существование иного мира и возможность
его манифестаций в "этом мире". Олькотт часто повторял, что
теософия должна стать не новой религией, а наукой. И при
этом он продолжал высказываться в пользу существования
психических феноменов, а ЕПБ продолжала демонстрировать их.
Кроме того, теософия утверждала существование Тайной
Универсальной Доктрины, которую и намеревалась изучать. Эта
доктрина начиналась с предпосылки о том, что фундаментальные
истины и ценности универсальны во всей Вселенной и что все
религии являются, в сущности, разновидностями единого,
универсального знания. На этом этапе Теософское общество
начинало усложнять задачу, провозглашая гуманистические
социальные идеалы: изучение духовной науки должно было идти
рука об руку с пропагандой братства всего человечества.
Поначалу такая путаница никому не мешала и даже была на
пользу: ведь чем шире была формулировка целей нового
общества, тем легче было привлечь в него неофитов. Но
попытка примирить конфликтующие религиозные, научные и
политические цели в конце концов была обречена на серьезные проблемы.
Частью этих проблем, вероятно, было само слово "теософия",
означающее священную науку, божественную истину или
мудрость. Первыми теософами, очевидно, были филалетийцы
("любители истины") – александрийские философы III века,
продолжившие традицию пифагорейцев, платоников и
неоплатоников, а также испытавшие влияние утерянных
орфических и египетских мистерий. Последний крупный всплеск
учения теософов пришелся на эпоху Ренессанса, когда
различные авторы (в том числе и знаменитый сапожник-мистик
Якоб Беме [5] ) обозначали этим словом свою собственную
смесь мистицизма, эзотерики и космологии. Однако
представления об "истине" и "науке" у этих ранних теософов
были чрезвычайно далеки от рациональных стандартов
объективности, точности, беспристрастности и нейтралитета,
характеризовавших истину и науку по мнению ученых XIX
столетия. С одной стороны, Олькотт и Блаватская пытались
оперировать именно этими стандартами; с другой стороны, они
стремились доказать, что догматическая приверженность этим стандартам вредит познанию.
Размышляя над задачами Теософского общества, Олькотт в то же
время нашел другую необычную возможность воплотить на
практике свою давнюю мечту: принести на Запад восточную
мудрость. О ней не упоминалось до 1878 г., когда Теософское
Общество вступило в тесный контакт с Арья Самадж в Индии, и
эта задача обрела актуальность. Тогда и было заявлено, что
Общество помогает установить Братство человечества, при
котором все хорошие и чистые люди любой расы относятся друг
к другу как равные сотрудники одного Бесконечного,
Всеобщего, Безграничного и Вечного Дела.
Одним из первых членов общества был барон де Пальм –
европейский аристократ, переживавший трудные времена. Он
обитал в меблированных комнатах, пока полковник и его
подруга не предложили ему переселиться в их квартиру. Барон,
к тому времени уже тяжело больной, вскоре умер и оставил все
свое имущество Олькотту с тем условием, что полковник организует его кремацию.
Хотя в Азии обряд кремации был весьма распространен, в
Европе и Америке его почти не практиковали. Правда, Общества
кремации появились в 1873 г. в Нью-Йорке и в 1874 г. в
Британии, но пока они еще не успели сжечь ни одного трупа.
Полковник был членом нью-йоркского общества. Он решил, что
может убить двух зайцев, предварив кремацию покойного де
Пальма специальной теософской заупокойной службой.
Трудностей на этом пути было множество. Прежде всего
возникли проблемы с тем, каким способом сжечь тело.
Крематориев в Америке не существовало, а сжигать барона на
большом костре в индийском стиле казалось неприличным. Кроме
того, городской совет Нью-Йорка отнесся ко всей этой затее с
большим подозрением. Пока Олькотт пререкался с властями,
набальзамированное тело барона лежало непогребенным и
неотпетым. В конце концов, члены Общества кремации тоже
испугались и пошли на попятную, решив не компрометировать
себя связью с сомнительной мадам Блаватской и ее новой
религией. Олькотт был вынужден на собственные средства
сложить печь. Все это многотрудное предприятие завершилось
неожиданным успехом: набальзамированное тело сгорело быстро
и легко, что сыграло свою роль в популяризации нового обычая.
Похоронный обряд вызвал не меньше проблем, чем сама
кремация. О церковной службе, разумеется, не могло быть и
речи. Поэтому полковник арендовал зал и самостоятельно
разработал экуменическую литургию и подходящие к случаю
молитвы. Однако торжественная церемония обернулась фарсом.
Публика не поняла и осмеяла ритуал. Поднялся ужасный гвалт,
когда во время одной из молитв, описывающей Бога как
"Несотворенную Первопричину", некий методистский священник
вскочил с места с криком: "Это – ложь!" И все же затея Олькотта привлекла внимание прессы.
Полковник, очевидно, не сомневался, что даже комическая
пародия на церемонию, напечатанная в нью-йоркской газете
"Уорлд", будет полезна для своеобразной пропаганды теософии.
Завещание барона, передававшее Олькотту замки и земли в
Европе, оказалось пустышкой: покойник не оставил денег даже
на то, чтобы оплатить кремацию. Единственной полезной вещью
в сундуке де Пальма оказались рубашки, да и те принадлежали
самому Олькотту, хотя с них и были спороты именные нашивки.
Несмотря на популярность "Разоблаченной Изиды" и на сенсацию
с похоронами барона, Теософское общество прозябало. За два
года после его основания большинство первоначальных членов
покинуло его ряды, а новых людей присоединилось очень мало.
К концу 1878 г. основатели остались почти в одиночестве.
Книга Олькотта о его духовных исследованиях "Люди с того
света" не имела успеха у публики; денег катастрофически не
хватало; вообще стало очевидным, что Нью-Йорк не сулит
особой удачи. Поэтому Блаватская и Олькотт решили отправиться в Индию.
Этот рискованный с виду шаг был весьма логичен по двум
причинам. Во-первых, основатели Теософского общества уже
наладили связь с восточным Ведийским обществом "Арья
Самадж", учение которого было сходным с доктриной теософов.
А во-вторых, Теософское Общество во многом покоилось на
ориентализме – что на практике означало индуизм и буддизм.
Ибо вопреки заявленной задаче извлекать универсальные
элементы из всех религий, теософия была настроена против
ортодоксального христианства, а исламу и иудаизму уделяла не
слишком много внимания. Индуизм же неизбежно указывал на
Индию, где несколько сотен миллионов человек ждали обращения в теософскую веру.
И все же неожиданное решение Блаватской и Олькотта имело
мало общего с логикой. Ведь логика должна была направить их
в Египет – на родину Туитита Бея, Сераписа и Братства
"Люксор". Эта смена ориентации может быть объяснена только
общим смещением интереса в оккультных кругах от Египта к Гималаям.
После 1878 г. Блаватская все же упоминает о египетских
Учителях. Кроме того, быть может, Индия оставалась
единственным местом, которое Блаватская еще не опробовала?
Или, быть может, теперь, когда европейцы освоили Ближний
Восток (и по милости Томаса Кука начали регулярно ездить в
Египет), нужно было подобрать для Тайны более экзотическое и
менее доступное обиталище? Или это просто было еще одной
причудой, наподобие бегства Блаватской из России в 1848 г.?
Ведь как бы хорошо она ни ориентировалась в космических и
астральных просторах, ощущение земной географии было у нее
весьма смутным. В своих причудливых рассказах о путешествиях
Блаватская нередко сочетает описания различных частей света. Индия, Египет... не все ли равно?!
Олькотт, более озабоченный практической стороной дела,
нашел, что переезд в Индию выгоден с финансовой точки
зрения. В его честолюбивые планы разбогатеть (частью которых
были инвестиции в разработку венесуэльских серебряных копей)
включился проект создать в Индии бизнес-синдикаты. Однако
все эти планы не принесли никакой выгоды. И тогда Олькотт
сделал ставку на дипломатический паспорт и туманную лицензию
на развитие индо-американских культурных и коммерческих
связей. Скептически настроенная ЕПБ написала по этому поводу
своему другу, что ее компаньон "преисполнился надежд ступить
на земли Бомбея с правительственной печатью на заду" [6].
Полковник же по-прежнему был убежден, что духовный мир – на
его стороне; и эта уверенность подтвердилась, когда на его
банковском счету внезапно "появилась" тысяча долларов –
точь-в-точь как появлялись у него в комнатах письма от Сераписа Бея.
Впрочем, каковы бы ни были практические причины этого шага,
Олькотт и Блаватская единодушно утверждали, что перебраться
в Индию им велели Учителя. Более того, их предостерегли,
что, если они не покинут Нью-Йорк к 17 декабря 1878 г, на
них обрушатся оккультные несчастья. Над компаньонами
действительно нависала беда: она приняла материальную форму
наседавших кредиторов, но для тех, кто считает земные
события знаками, полными божественного смысла, этого было
вполне достаточно. Однажды осенним вечером к Олькотту,
читавшему в своей комнате, явился высокий смуглый
незнакомец, оказавшийся одним из Великих Учителей, или
Старших Братьев. На этот раз он был не из Люксора, а с
Гималаев. Олькотт к тому времени уже привык общаться с
Учителем Мориа, которого называл в своем дневнике
"Папочкой". Этот же незнакомец, в тюрбане янтарного цвета и
белых одеяниях, возложил руку на голову полковника и сообщил
ему, что в жизни его настал решающий момент: ему и ЕПБ
предстоит совершить великую работу на благо человечества.
Оставив Олькотту на память янтарный тюрбан (его фотография
фигурирует в мемуарах полковника), незнакомец бесследно исчез [7].
9 декабря – ровно через пять месяцев после того, как
Блаватской предоставили американское гражданство, –
содержимое "ламаистского монастыря" распродали на аукционе.
А 17-го Олькотт и Блаватская отплыли в Индию. Они двигались
против стабильного потока эмиграции, шедшего с Востока на
Запад; они были уже немолоды и не располагали практически
никаким капиталом. Все их связи на субконтиненте зависели от
авторов писем, с которыми они никогда не встречались, и от
официального письма, весьма туманно рекомендовавшего
Олькотта американскому консульству (едва ли оно могло
оказаться полезным в стране, колониальная власть которой
считала США своим главным торговым и политическим
соперником). Практически умирающее нью-йоркское Теософское
Общество препоручили заботам генерала Эбнера Даблдэя,
позднее прославившегося как изобретателя бейсбола.
Компаньоны прибыли в Бомбей в середине февраля 1879 г.,
после краткой остановки в Лондоне, где они жили у
писательницы Мэйбл Коллинз и где к Олькотту еще раз явился
гималайский гость – что само по себе не было бы странным, не
повстречайся с ним ЕПБ в то же самое время в совершенно
другом месте. Очевидно, это существо могло пересечь
Атлантику без помощи корабля и появиться одновременно в Сити
и на окраине Лондона. Это было наглядной демонстрацией
оккультной силы Учителя – куда более впечатляющим, чем все
аргументы, которыми располагало тогда крохотное Британское Теософское Общество.
В Индии Блаватская и Олькотт сразу же почувствовали себя как
дома. Полковник дошел до того, что по прибытии в Бомбей упал
на колени и поцеловал пристань Разумеется, именно такой
настрой требовался для того, чтобы завоевать симпатии
местного населения. Впрочем, он не помог компаньонам
наладить отношения с их корреспондентом Харричандом
Чинтамоном, членом "Арья Самадж". В письмах он уговаривал их
приезжать в Индию, всячески выражал радушное гостеприимство
и обещал устроить грандиозный прием. Прием он действительно
устроил, но затем вручил гостям огромный счет за все и в том
числе за свою собственную пригласительную телеграмму. Кроме
того, он до сих пор держал у себя деньги, которые Блаватская
и Олькотт некоторое время назад переслали в "Арья Самадж"
как добровольный вклад и свидетельство дружбы. Отобрав у
Чинтамона эти деньги, невзирая на его злобные выпады и
угрозы, Блаватская и Олькотт покинули негостеприимный дом и
обосновались сами в индийском квартале Бомбея Гиргаум Бэк–роуд.
Невзирая на этот конфуз и на подозрения со стороны
английского правительства, приставившего к американским
гостям комично неуклюжего шпиона по имени майор Хендерсон
(который ходил за компаньонами по пятам, пока Олькотт не
выразил по этому поводу свой протест), дела стали идти на
поправку. В апреле 1879 г. Блаватская и Олькотт открыли
журнал "Теософ", который вскоре начал приносить прибыль. За
три месяца тираж подписки возрос до 600 экземпляров.
Компаньоны начали путешествовать по стране, посещая святые
места и Учителей. Они познакомились с еще одним членом "Арья
Самадж" – Свами Даянанда Сарасвати, который практиковал йогу
и развивал в себе оккультные силы. В число этих способностей
входила левитация, способность занимать чужое тело,
продление жизни и преображение материи. Свами проводил
тщательное разграничение между этими серьезными
эзотерическими дарами и фокусами, которые так забавляли
европейцев. К примеру, он считал, что умение заставить вещи
исчезать и появляться зависит не от основательной
религиозной практики, а от ловкости рук; это не наука, а практика ремесла.
Могущество йоги не должно опускаться до подобных трюков,
хотя любой йог с легкостью способен проделать такой фокус,
если это необходимо для конкретной цели.
Разумеется, ЕПБ тоже была готова выступить в роли Учителя, и
подтвердила свою готовность демонстрацией различных
феноменов, основанных именно на упомянутой ловкости рук. К
концу декабря 1880 г., вернувшись в Бомбей из своих
странствий, компаньоны переехали в новый дом – "Воронье
гнездо", находившийся в лучшей части города. Тут-то и
начались демонстрации. На цветочной клумбе внезапно
появлялись брошки; чашки возникали прямо из воздуха; время
от времени начинала играть музыка без видимого источника
звука. В англо-индийских кругах такие "феномены" весьма
ценили, и Блаватская в конце концов получила туда доступ.
Однако многие утверждали, что ее демонстрации – именно то,
что Свами Даянанда презрительно называет "тамаша", то есть
трюк. Возможно, разграничение, которое проводил Свами между
проявлением подлинных оккультных сил и обычными фокусами,
было слишком трудным для европейского восприятия?!
Со временем такие феномены, как "передача" писем, стали
предметом ожесточенных разногласий в Теософском Обществе.
Многие сторонники Блаватской допускали, что некоторые
производимые ею феномены действительно ловкие трюки, но
настаивали на том, что большинство ее демонстраций –
подлинные оккультные явления, и что четкую грань между ними
провести невозможно. Вопрос не в том, считали они,
шарлатанка ЕПБ или нет; вопрос в том, прибегает ли она к
дешевым трюкам на потребу публике, компрометируя свои
истинные силы? Сама Блаватская в поздние годы выдвигала два
предположения: либо что среди ее демонстраций действительно
были как истинные, так и фальшивые, и что фальшивые
порождала низменная часть ее натуры, а истинные возникали
под руководством Учителей; либо что сомнительность некоторых
ее трюков была частью некоего общего, недоступного пониманию
простых смертных плана. В чем заключается этот план, она не
уточняла, и все ее притязания неизменно наталкиваются на
опровергающие свидетельства. К примеру, брошка, обнаруженная
на клумбе, была отдана в залог неким жителем Бомбея, а ЕПБ выкупила ее.
Хотя Блаватскую обычно не приглашали на большие официальные
собрания, поскольку с нее так и не было снято подозрение в
шпионаже, мало-помалу она приобрела множество связей и
влиятельных знакомств (среди них был и майор Хендерсон,
следивший за нею и Олькоттом в первые недели их пребывания в
Индии). Блаватской удалось даже завоевать некоторую славу
среди англичан и местных жителей. И этой славой она во
многом была обязана Альфреду Перси Синнетту (1840-1921) и
Аллану Октавиану Хьюму (1829-1912).
Альфред Синнетт прежде работал журналистом в Лондоне и
Гонконге, а теперь был редактором главной индийской газеты –
аллахабадского "Пионера". Его дом в Аллахабаде был настоящим
интеллектуальным салоном, и в числе его друзей был отец
Редьярда Киплинга. Синнетт и его жена Пэйшнс были
увлеченными спиритуалистами, обожали спиритические сеансы и
манифестации духов. Они отличались определенным снобизмом, и
Синнетт, любивший представлять ЕПБ как "графиню", с
готовностью предоставил ей место в своей газете (по мнению
его работодателей, этого места оказалось слишком много, и в
конце концов они уволили его за то, что по его вине в газету
попадали весьма нежелательные во всех отношениях теории). В
декабре 1879 г. Олькотт и Блаватская навестили Брайтлэнд –
дом Синнеттов в Симле. Олькотт вел себя сдержанно и любезно,
но у Блаватской сложились искренне дружеские отношения с
обоими супругами. На протяжении следующего десятилетия она
вела с ними переписку и снабжала Альфреда материалами для своей биографии.
А.О.Хьюм также владел большим домом в Симле – внушительным
"Замком Ротни". Помимо прочего, он был специалистом по
индийской орнитологии. Он был примерным служащим Ост-Индской
компании, служил в индийской армии и имел чин полковника. На
имперской гражданской службе он также добился высокого
поста, став секретарем правительства Индии Но, будучи сыном
английского либерала Джозефа Хьюма, он унаследовал от отца
непокорный нрав. Во время появления Блаватской в Индии он
серьезно поссорился со своими начальниками, и хотя
официальными поводами последовавшей за этим отставки были
названы личные конфликты и неспособность выполнять приказы,
действительные причины, по-видимому, лежали гораздо глубже.
Хьюм, с точки зрения колониального правительства, чересчур
симпатизировал местному населению. Он глубоко увяз в
националистической политике и способствовал созданию
Индийского Национального Конгресса, первое собрание которого
состоялось в 1885 г. Менее доверчивый, чем Синнетт (с
которым его объединял интерес к буддизму), Хьюм был обидчив,
раздражителен и порывист. Но его также заинтриговали Блаватская и ее Учителя.
Хьюм и Синнетт страстно желали довериться своим новым
друзьям, но вскоре они поняли, что это нелегко. "Хотя время
от времени мне отчаянно хочется сказать себе, что вы –
мошенница, – писал ей Хьюм в 1881 г., все-таки, кажется, вы
– лучшая среди них всех, и я люблю вас больше всех" [8].
Такое, не особенно оригинальное, отношение к Блаватской
породило еще одно ее прозвище – "Старая Леди" (англ. "Old
Lady"). Блаватская с удовольствием приняла его и даже стала
подписывать свои письма "OL", охотно разыгрывая роль
безрассудной, своенравной и непредусмотрительной, но
очаровательной старой дамы, склонной ставить других людей в неудобные ситуации.
Кроме того, она потешалась над этими двумя корректными
англичанами. Без зазрения совести она смеялась над ними за
глаза (и это было действительно опрометчиво), сравнивая,
например, Хьюма в письме к Синнетту с "Юпитером,
предлагающим себя, словно стадо коз, в жертву богу Гермесу,
дабы научить последнего хорошим манерам... Бедная сухая
травинка, падающая с пирамиды Хеопса" [9]. Синнетта она
характеризовала попросту "простофилей". Исполненная
неисчерпаемого запаса насмешек по поводу претензий
британского правительства Индии, Блаватская то ставила себя
выше королевы Виктории по благородству происхождения, то в
шутку собиралась принять британское подданство и украсить
себя именем "миссис Снукс или Тафматтон" [10]. Вдобавок она
не уставала веселиться по поводу здравого смысла англичан,
которые "больше верят в невидимое присутствие русских в
Индии, чем в существование невидимых Махатм" [11], но все же
одержимы "ненасытной" жаждой видеть психические феномены.
Гордясь своим скептицизмом, они безгранично доверчивы, стоит
им хотя бы раз убедиться в реальности потустороннего мира [11].
Судя по письмам Синнетта и Хьюма, им доставляла удовольствие
склонность Блаватской к насмешкам: обширная переписка между
этими тремя корреспондентами (а также между ЕПБ и Пэйшнс
Синнетт) полна разнообразных сплетен и постоянного
обыгрывания мысли о том, что в конце концов Блаватская все
же может оказаться мошенницей. Она постоянно провоцировала и
опровергала эти обвинения, чтобы они появлялись вновь и
вновь. Новые друзья ЕПБ переняли у нее фамильярный тон.
"Если они все-таки не существуют, – пишет ей Хьюм об
Учителях, – то какая же великолепная романистка могла бы из
вас получиться! Ваши персонажи на удивление последовательны.
Когда наш добрый старый Христос – я имею в виду К.Х., снова
появится на сцене? Он наш любимый актер..." [12].
По поводу доверчивости англичан Блаватская была совершенно
права. Хотя Хьюм в конце концов заартачился, Синнетт
подчинился Блаватской целиком и полностью. Чтобы развеять
последние сомнения, она решила позволить им вступить в
контакт с Учителем. Хьюм и Синнетт горячо устремились к этой
привилегии, надеясь стать учениками-чела в Братстве; но
поскольку все послания от Мории и Куга Хуми проходили через
руки Блаватской, создалась весьма запутанная ситуация.
Блаватская предвосхищала письма и составляла ответы на них,
либо непосредственно, либо посредством "психической
передачи". Иногда письмо возвращалось к адресату с
пометками, сделанными рукой Учителя (зачастую –
в живом стиле, свойственном самой ЕПБ) [13].
Контроль над контактами с Братством был источником
авторитета Блаватской, но весьма ненадежным.
В конце концов проблемы, возникши в связи с этой перепиской,
привели к разрыву между Хьюмом и ЕПБ. Хьюм и Синнетт вскоре
перестали довольствоваться ответами, которые они получали от
Кут Хуми. Вместо того чтобы отвечать на метафизические
вопросы, Учитель буквально засыпал их указаниями обходиться
с ЕПБ по-доброму и с пониманием. "Не бойтесь быть
снисходительными к ней", – писал им Кут Хуми [14], и
некоторое время они его слушались. Но к 1882 году, видимо,
заподозрив Блаватскую в обмане, они решили написать
непосредственно Учителю в обход своей посредницы, с
предложением обходиться и впредь без ее услуг. К сожалению,
переслать это письмо Хьюм и Синнетт могли, как обычно,
только при помощи Блаватской. "Старая Леди" удалилась с этим
посланием в свою комнату – намереваясь поиграть на
фортепиано, пока запечатанный конверт будет "передаваться"
по назначению, – но несколько минут спустя из-за двери
послышалась отнюдь не музыка: разгневанная Блаватская с
криками выбежала из комнаты, прочитав письмо и обнаружив предательство.
С этого момента и без того шаткая вера Хьюма в Блаватскую
окончательно рухнула. Явным мошенничеством ЕПБ профанировала
все свои реальные или мнимые оккультные силы, самолично
отвечая на письма к Учителям и выдавая эти ответы за
оккультные послания. В Учителей Хьюм по-прежнему продолжал
верить и поначалу отвергал лишь самозванку-посредницу,
называя ее лгуньей, притворщицей, посредственностью и
хронической хвастуньей. Впрочем, через несколько месяцев
Хьюм окончательно вышел из Теософского Общества, окрестив
Учителей "эгоистичными азиатами" [15]. В последующие годы
эта схема первоначального увлечения ЕПБ и дружбы с нею,
сменяющихся быстрым разочарованием, повторится неоднократно.
Однако Синнетт продолжал верить Блаватской и после ее смерти
даже стал вице-президентом Теософского Общества. Его жена
осталась подругой ЕПБ, но после ухода Хьюма отношения между
Синнеттом и ЕПБ стали более напряженными, и в поздних
письмах Блаватской можно встретить немало едкой иронии в
адрес "тупости" и "ничтожества" Синнетта.
Беда была в том, что сколько бы Блаватская ни отстаивала
свою правоту и как бы она ни желала быть принятой в англо –
индийском обществе, ей не удавалось удержаться от
подтруниваний над ханжеством и важной щепетильностью
английских официальных кругов. "Моя грациозная величавая
персона, облаченная отчасти по-тибетски, отчасти – в подобие
ночной сорочки, – писала она из Оотакамунда в 1883 году, –
восседает во всей своей неотразимой калмыцкой красоте на
званых обедах у губернатора и Кармайкла; за ЕПБ ухаживают
адъютанты! Старая Упасика(Еще одно прозвище Блаватской. –
Прим. автора. Упасика (санс.) женщина – чела ученица Махатм.
– Прим. пер.) чудовищным кошмарным видением ходит под ручку
с изящными членами Совета в вечерних фраках, бальных туфлях
и шелковых чулках, так благоухащими бренди с содовой, что в
их окрестностях свалился бы замертво тибетский як" [16].
Возможно, Блаватская знала, что скандал не самый худший
способ запомниться публике. Во всяком случае, ей этот способ
подошел прекрасно, и Теософское Общество процветало,
невзирая на разочарование отдельных его членов вроде Хьюма.
Кроме того, Блаватская обнаружила, что нелады с
англо-индийскими кругами ничуть не вредят отношениям с
местными жителями: на каждого отворачивавшегося от нее
европейца приходился десяток индийцев, встававших на ее
сторону. И к тому же, вероятно, ЕПБ чувствовала, что
скандальная слава – одно из ее орудий как учителя и
общественного деятеля. Если бы она вписывалась в
традиционные представления, то никто бы не обратил на нее
внимания; а правильно использованные противоречия с
обществом могли оказаться плодотворными, создавая вокруг
Блаватской обстановку, постоянно наэлектризованную
ожиданием. Но, к сожалению, она умела лишь создавать
эти противоречия, но не использовать их.
Постоянные неурядицы в конце концов вынудили Олькотта
отдалиться от своей старой приятельницы и начать
самостоятельную деятельность. Ведь он был президентом
Теософского Общества, а Блаватская – всего лишь секретарем–
корреспондентом; и об этом факте полковнику приходилось
напоминать ей время от времени. Еще более остро осознать
свое положение заставили Олькотта постоянные напоминания
Блаватской о том, что она, дескать, "избранный сосуд",
одаренная ясновидица, которую оценили по достоинству сами
великие Учителя, а полковник всего лишь ее ассистент. Когда
же полковник пытался отстаивать свои права, ЕПБ писала своим
корреспондентам, что Олькотт – тщеславный болван,
ничтожество, раздувшееся от спеси. Поставленный в
известность об этих нападках, Олькотт упрекал свою
подругу в нечестности и интриганстве.
Возможно, Блаватская и Олькотт были изначально несовместимы
друг с другом по характерам и связывали их лишь взаимная
нужда и вера полковника в оккультные силы Блаватской.
Оказавшись вместе с Олькоттом в чужой, негостеприимной
стране, торопливая и неуемная Блаватская все больше и больше
раздражалась по причине медлительности и нерешительности
полковника, а тот, в свою очередь, не находил себе места от
страха из-за непрестанных выходок своей приятельницы. С
возрастом Блаватская стала еще беспокойнее. Когда ее трюки
разоблачали, она иногда впадала в ярость, а иногда с
добродушным смешком соглашалась, что смошенничала.
Свидетельства против нее накапливались день за днем, и
Олькотт (хотя ему было еще сложнее, чем Хьюму и Синнетту,
поверить в то, что она – обманщица: чего стоили бы тогда его
собственные притязания на оккультную мудрость?) все более
склонялся к мнению, что его старая подруга – в лучшем случае
весьма сложная и непредсказуемая особа, а в худшем –
серьезное препятствие на пути его добросовестной и полезной
работы. Поэтому полковник имел все основания держаться
подальше от дома и от постоянных склок между ведущими теософами.
К декабрю 1882 г. доходы Общества от подписчиков журнала
"Теософ" возросли настолько, что Блаватская и Олькотт смогли
перебраться из "Вороньего Гнезда" в небольшое поместье в
Адьяре, близ Мадраса, где и по сей день размещается штаб–
квартира теософов. Старые друзья уютно устроились в новом
доме, окруженном живописными ландшафтами устья реки Адьяр.
Однако к этому моменту союз между ними уже висел на волоске.
Олькотт все больше времени проводил в миссионерских
путешествиях по Бирме, Северной Индии и Цейлону (особенно по
Цейлону, где теософия стала весьма популярной – не в
последнюю очередь благодаря увлечению полковника буддизмом).
Блаватская и Олькотт вместе провели на Цейлоне два месяца –
с мая 1880 г. Олькотт почти сразу же превратился в туземца:
он стал одеваться в дхоти и сандалии, как брамин, и
соблюдать местные традиции. На острове появились семь
сингалезских филиалов Теософского Общества, и Олькотт начал
отстаивать буддистские традиции в борьбе с христианскими
миссионерами, заполонившими в то время Цейлон и
навязывавшими религиозное единообразие. Только христианские
браки считались на Цейлоне законными. Вся система
образования была прохристианской (805 христианских школ
против четырех буддистских), и авторитет школы зависел от
преподавания Библии. Поскольку для поступления на
гражданскую службу требовался документ об образовании, для
нехристиан все пути к государственной деятельности были закрыты.
Цейлонские буддисты уже некоторое время выступали против
такого положения. В 1860-х годах эти протесты дошли до
вооруженных столкновений, и когда Олькотт и Блаватская,
прибыв на Цейлон, приняли "пансил" – своего рода буддистскую
конфирмацию, – это означало, что они встали на сторону
мятежников. В Канди им показали самую священную реликвию –
зуб Будды, оправленный в золотую проволоку. ЕПБ бестактно
заметила позже, что, судя по размерам, он некогда
принадлежал аллигатору. Олькотт проявил большую
дипломатичность, сказав, что этот зуб наверняка восходит к
тому периоду, когда Будда переживал инкарнацию в облике
тигра. Вдобавок, полковник выступил на нескольких публичных
митингах в пользу равенства христианства и буддизма,
поддержал требование развития буддийской системы образования
до уровня официальной сети школ, а оказавшись в Лондоне,
сделал заявление в Иностранной службе от лица цейлонского
жречества. Используя свой немалый организационный талант,
Олькотт основал Комитет по защите буддизма и научил монахов
отстаивать свои права политическими средствами. Но, пожалуй,
самым большим его достижением была публикация в июле 1881 г.
"Буддийского катехизиса" на английском языке, выдержавшего
много изданий и переиздающегося до сих пор.
Конечные результаты деятельности полковника оказались
впечатляющими. К 1960-м годам нашего века, когда система
образования на Цейлоне была национализирована, буддийское
Теософское Общество располагало четырьмя сотнями школ,
многие выпускники которых занимали важные посты в
государстве. Старания Олькотта обеспечили Теософскому
Обществу один из первых и весьма примечательных социальных
триумфов; в процессе своей деятельности теософы оказали
также огромное влияние на цейлонский национализм.
Это были вполне реальные, ощутимые и стабильные успехи,
ставшие едва ли не самым прочным монументом теософскому
движению. Имя Олькотта по сей день помнят на Цейлоне, где в
его честь даже названа улица. В 1967 г., на шестидесятую
годовщину смерти полковника, власти страны выпустили
памятную почтовую марку, а премьер-министр назвал "приезд
полковника Олькотта в страну важнейшей вехой в истории буддизма на Цейлоне" [17].
Примечания
1. Симондс, указ. соч. с. 67.
2. Там же, указ. соч. с. 84.
3. "Листы из старого дневника", т. 1, с. 286.
4. Подробнее о Смите и мормонах см.: М.Ратвен.
"Божественный супермаркет" (M.Ruthven. The Divine
Supermarket. Chatto & Windus, 1989, pp. 55-91).
5. Силезский сапожник Якоб Беме (1575-1624) разработал
сложную философскую систему, чтобы объяснить наличие зла в
мире, сотворенном благим и всемогущим Богом. Пользуясь
языком алхимии, он считал свою работу "теософией" –
изучением Божественной мудрости. Беме оказал существенное
влияние на последующую философскую мысль, в том числе и
мистическую. См. также: С.Хобхауз, Якоб Беме, его жизнь и
учение (S.Hobhouse. Jacob Bohme. His Life and Teaching. London, 1950).
6. В письме от 5 декабря 1878 г., цитируемом у Мэрфета, указ. соч.
7. Олькотт в "Листах из старого дневника" отмечает, что,
перед тем как исчезнуть, этот "внушительный индус" оставил деньги.
8. Письма Блаватской к А.П.Синнетту, с. 305.
9. Там же, с. 33.
10. Там же, с. 160.
11. Там же, с. 28.
12. Там же, с. 305.
13. Эти пометки тщательно переведены в издании писем
А.Т.Баркера. Их весьма интересно читать – не в последнюю
очередь благодаря живому стилю Блаватской.
14. Письма Блаватской к А.П.Синнетту, с. 6.
15. Там же, с. 306.
16. Там же, с. 45.
17. Цит. у Мэрфета, указ. соч.
|
