Преподобный Максим Грек. Житие
Память: 21 января / 3 февраля, 21 июня / 4 июля (Обретение
мощей)
Этот человек, в котором соединялся яркий
талант богослова, духовного писателя и публициста с
подлинным духовно-аскетическим подвигом, стал,
бесспорно, одной из наиболее значимых фигур в духовной
жизни Руси первой половины XVI века.
Преподобный
Максим Грек. Миниатюра из рукописного тома собраний его
сочинений, конец XVI века
Максим Грек родился в Эпире, в городе
Арта, около 1470-1475 гг., в семье благочестивой и, по
всей вероятности, родовитой и достаточно богатой
несмотря на турецкое порабощение. Его мирское имя –
Михаил Триволис. Желая получить хорошее образование,
Михаил отправился в Италию, поскольку в Греции после ее
захвата турками серьезное обучение наукам было уже
невозможно. В Италии в то время уже существовала
многочисленная греческая диаспора, и Михаил шел вполне
проторенным путем. Он прибыл в Италию в начале 1490-х
гг. Михаил слушал лекции во многих итальянских
университетах, но дольше всего он обучался в знаменитом
Падуанском университете, где тогда было много
профессоров-греков из числа эмигрантов, приехавших в
Италию после гибели Византии. Здесь в эпоху Возрождения
невероятно возрос интерес к древнегреческой культуре,
особенно к античной философии и литературе. В Италии
Михаил тесно общается с ренессансными гуманистами. Новые
веяния, вероятно, поначалу увлекли и его.
Затем из Венеции, где была большая
колония греков, Михаил приезжает во Флоренцию, которая в
конце XV в. была крупнейшим центром ренессансной
культуры. Михаил Триволис попал в самую гущу культурной
жизни Италии. Однако во Флоренции в период пребывания
там Михаила произошли значительные перемены. Там
становится очень популярным знаменитый проповедник –
доминиканский монах Джироламо Савонарола, который
выступил с резкой критикой в адрес правившей Флоренцией
семьи Медичи. Фра Джироламо также весьма критически
оценивал достижения культуры Возрождения, которые, по
его мнению, развращали нравы и способствовали
расцерковлению итальянского общества. Он выступал за
нравственно здоровый образ жизни. Савонарола также
обрушивался в своих проповедях на папство и пороки
современной ему католической церкви.
Джироламо Савонарола сыграл огромную
роль в жизни Михаила Триволиса. Своими проповедями он
буквально перевернул жизнь молодого грека, который ранее
так увлекся культурой Возрождения. Михаил под влиянием
Савонаролы сумел разглядеть в ней антихристианские
тенденции и пересмотрел свое отношение к итальянскому
Ренессансу. Тем более этому способствовали посеянные в
его душе еще его православными родителями семена веры и
благочестия. Савонарола оказал на будущего Максима Грека
колоссальное влияние. Впоследствии, уже будучи
православным монахом, преподобный Максим с большой любовью
вспоминал Савонаролу, писал о нем и сравнивал его с
древними подвижниками, говоря, что это был "яко един от
древних, токмо что латинянин верой".
Во Флоренции, где Савонарола на
некоторое время сумел утвердить свой авторитет, он
привел горожан к глубочайшему покаянию. Фра Джироламо,
хотя и был католиком, но обращался к европейским
государям с предложением собрать Вселенский Собор с тем,
чтобы низложить самого безнравственного в истории
Римской церкви папу – Александра VI – и избрать нового.
То есть Савонарола ставил Собор выше папы, отвергая
искаженное католицизмом понимание папского примата в
Церкви. В этом отношении его убеждения были близки к
православной экклезиологии. Фра Джироламо пытался перед
лицом надвигавшегося секуляризма как-то укрепить
духовную жизнь Флоренции. Но это удалось ему ненадолго.
Соблазны мирской культуры и комфортной жизни взяли свое,
а боязнь расправы со стороны папского Рима довершила
процесс отречения флорентийцев от своего вчерашнего
духовного лидера. По приговору флорентийского суда
Савонарола был казнен.
Впечатление, которое оказали на Михаила
Триволиса проповеди Савонаролы, было столь велико, что
юный грек становится доминиканским монахом во
флорентийском монастыре Сан-Марко, приором которого
прежде был Савонарола. Триволис пробыл в этом монастыре
2 года. Но после казни Савонаролы духовная жизнь в этом
католическом монастыре замирает. Между тем возросшая
религиозность Михаила принуждала его к дальнейшему
духовному поиску. В итоге он уезжает из Италии и
возвращается в Грецию. Западный католический мир не мог
удовлетворить духовных запросов Михаила, что, впрочем,
было вполне естественно для человека, который по своему
происхождению всецело принадлежал к византийской
духовной традиции. К ней Михаил в итоге и возвратился,
проделав столь сложный кружной путь, который, однако,
обогатил его громадным опытом и знаниями.
Михаил Триволис вернулся в лоно
Православной Церкви. Свой жизненный идеал он отныне
видит в православном монашестве. Около 1505 г. он
появляется на Афоне и принимает постриг в Ватопедском
Благовещенском монастыре. В монашестве его нарекли
Максимом – в честь преподобного Максима Исповедника, и
житие Максима Грека в дальнейшем окажется поразительно
схожим с полным борьбы и страданий жизненным подвигом
этого святого. Молодой постриженик известного ученостью
своих монахов Ватопеда намеревался всю жизнь посвятить
монашескому подвигу и изучению святоотеческого наследия.
В течение 10 лет Максим Грек пребывал на Афоне и
продолжал здесь заниматься своим образованием. Ученость
Максим приобрел колоссальную, и удивительным образом те
духовные знания, которые он сумел стяжать, Промысл Божий
определил направить на Русь, которой они были крайне
необходимы в это тяжелое время угасания православной
учености.
В 1515 г. великий князь Василий
Иоаннович и митрополит Московский и всея Руси Варлаам
обратились на Афон с просьбой прислать в Москву ученого
инока Савву для того, чтобы перевести с греческого
Толковую Псалтирь из государевой библиотеки. Но Савва
был уже стар и болен. Вместо него отправляется в далекую
Россию Максим. В 1518 году он прибывает в Москву,
ненадолго, как ему тогда казалось. Но волею Божией ему
было суждено остаться в России навсегда.
Максим Грек очень быстро привлек к себе
внимание тех русских людей, которые стремились к
просвещению и интересовались богословскими вопросами.
Вокруг него образуется целый кружок любителей книжности.
Как уже было сказано, первый труд, который был ему
поручен в Москве, – перевод Толковой Псалтири. Работая
над ним, Максим столкнулся с большими трудностями:
уровень образованности в Москве в ту пору был настолько
низок, что здесь не нашлось ни одного человека, который
бы знал греческий язык. В то же время Максим,
разумеется, не знал славянского языка. Поэтому Максим
переводил с греческого на латынь, а затем уже русские
толмачи – с латинского на русский язык: переводчики с
латинского в Москве имелись, потому что с западным
миром, где латынь была официальным дипломатическим и
канцелярским языком, поддерживались постоянные
внешнеполитические связи. Задание, которое получил
Максим Грек, – перевод Толковой Псалтири – возможно,
было обусловлено тем, что на Руси еще чувствовались
отголоски ереси "жидовствующих". Как уже говорилось,
"жидовствующие" использовали подложную псалтирь, и нужно
было иметь под рукой такое толкование настоящей
Псалтири, которое позволяло бы полемизировать с
еретиками, опровергая подложные иудейские тексты и
толкования псалмов. Преподобный Максим Грек выполнил это
задание за год и пять месяцев и ожидал, что после этого
его отпустят обратно на Афон. Тем более, что он перевел
для митрополита Варлаама еще и Толкование на книгу
Деяний Апостольских.
Но отпускать ученого грека из Москвы не
торопились. Ему стали давать одно за другим различные
новые поручения. В частности, в это время в Москве
осознали необходимость устранить пестроту, имевшую место
в богослужебных книгах. Уже тогда, задолго до Никона,
решено было править тексты по греческим образцам, хотя
этот подход был весьма далек от идеального. Преподобный
Максим, к этому времени уже неплохо овладевший
славянским языком, исправил Триодь Цветную, Часослов,
Евангелие и Апостол. Но на свою беду он заявил, что
немало ошибок содержат и другие богослужебные книги, а
следовательно, править нужно и их. Это стало поводом для
того, чтобы вновь задержать ученого грека в Москве и
нагрузить его новой работой.
Максим Грек, при всем своем тяготении к
созерцательной жизни, был, очевидно, человеком очень
живым и общительным. Завязав обширные знакомства среди
монашествующих, клира и мирян Русской Церкви, он очень
скоро понял, что здесь существуют два течения:
нестяжателей и иосифлян, которые к этому времени уже
изрядно политизировались и приобрели некоторый оттенок
партийности. Максим по своим воззрениям был близок к
нестяжателям: на Афоне в то время в связи с
распространением скитского подвижничества господствовали
идеалы, близкие к нестяжательным, откуда их в
значительной мере и почерпнул преподобный Нил Сорский. Поэтому
с нестяжательным митрополитом Варлаамом у Максима
сложились очень теплые и близкие отношения. Преемник же
Варлаама – Даниил – был, напротив, иосифлянином. Так что
в отношениях между ним и Максимом практически изначально
было заложено противоречие. Кроме того, не без влияния
страстного, но неглубокого поборника нестяжательства –
князя-инока Вассиана Патрикеева – темпераментный грек
оказался вовлеченным в самую гущу споров о церковном
землевладении и даже написал трактат с оправданием
нестяжательства. Однако Максим тогда еще довольно плохо
ориентировался в особенностях церковной жизни Руси, и
многие его воззрения часто базировались на афонском
опыте, который при всей его духовной значимости был
далек от московских реалий. При этом Максим осуждал
автокефалию Русской Церкви, которую почитал
неканонической. Здесь греческий патриотизм (не без
примеси традиционно пренебрежительного отношения к
"варварам") брал в нем верх над здравым пониманием
причин, приведших Русскую Церковь к разрыву с
Константинополем. Все эти факторы с самого начала как бы
запрограммировали будущий конфликт между преподобным Максимом
и митрополитом Даниилом.
Однако поначалу Даниил относился к
Максиму неплохо. Но вот митрополит поручил греку
перевести на русский язык "Историю Церкви" блаженного
Феодорита Кирского. Чуждый, как истинный
монах-подвижник, всякой дипломатичности и лести Максим
отказался сделать перевод этой книги. Он ответил
Даниилу, что в Феодоритовой "Истории" очень подробно
изложены различные еретические учения, и для русских
людей, неискушенных в богословских тонкостях, это будет
вредно. Тем более, что Русь только что "переболела"
ересью "жидовствующих". Митрополит, разумеется, счел
себя оскорбленным отказом простого монаха, даже не
облеченного священным саном. При этом Максим дал повод
настроить против себя и самого государя: вовлеченный в
опасные беседы Вассианом Патрикеевым, Максим
неодобрительно высказался по поводу предполагавшегося
развода великого князя с Соломонией Сабуровой. Да и
вообще в Москве, уже привыкшей опасливо внимать
настроению государя-самодержца, Максим вел себя крайне
неосмотрительно. В своей иноческой простоте, чувствуя
себя на Руси иностранцем и не считая себя подданным
великого князя, он позволял себе, например, такие
вызывающие по московским меркам вещи, как общение с
турецким послом Скиндером, тоже греком по происхождению.
Вызвав ненависть митрополита, Максим
Грек одновременно навлек на себя и подозрения со стороны
великого князя Василия, которому Даниил не преминул
обрисовать ученого инока как вольнодумца и шпиона. К
тому же в кругу постоянных собеседников Максима нашлось
немало людей, которые были настроены оппозиционно по
отношению к государю. Среди этих оппозиционеров особенно
заметной фигурой был боярин Берсень-Беклемишев, открыто
осуждавший новые московские порядки. В частности,
Берсень говаривал: "Известно нам от бывалых людей, что
та земля, которая переменяет свои обычаи, недолго
стоит". Берсень и другие оппозиционеры обвиняли великую
княгиню Софию, мать Василия III, и тех греков из
Италии,которые прибыли в Москву вместе с ней, в том, что
они заводили на Москве западные обычаи. Западное влияние
шло на Русь и через Литву, в том числе и через
приехавших оттуда князей Глинских, из рода которых
великий князь Василий намеревался взять себе вторую жену
– Елену. Известно, например, что Василий III, угождая
Елене Глинской, стал брить бороду по европейской моде.
Но характер отношений великого князя
Московского и всея Руси со своими боярами был теперь
таков, что Берсень-Беклемишев в итоге очень скоро
окончил жизнь на плахе. До Вассиана Патрикеева сразу
добраться было трудно: он был близким родственником
государя. А вот Максим Грек с согласия Василия III,
раздраженного тем, что какой-то монах посмел осуждать
государев развод и повторный брак, был отдан под суд.
После того, как митрополит Даниил, не гнушаясь доносами
и клеветами, собрал на Максима "компромат", в 1525 г.
над греком было учинено первое судебное разбирательство.
Преподобный
Максим Грек. Икона, XVIII век. Церковно-археологический
кабинет Московской духовной академии
То обстоятельство, что в
интеллектуально-богословский кружок Максима Грека были
вхожи лица, известные своими оппозиционными
настроениями, было в клеветнических доносах раздуто до
невероятных масштабов. Утверждалось, что Максим якобы
называл государя "гонителем и мучителем", "нечестивым" и
т. д. Стало известно, что в беседе с другим московским
греком – новоспасским архимандритом Саввой – Максим
позволил себе усомниться в успехе борьбы русских с
казанскими татарами (что, впрочем, вполне объяснимо, так
как греки, только что разгромленные турками, в это время
с пессимизмом смотрели на попытки отражения натиска
мусульман и недооценивали реальной силы и значения
Русского государства). Разумеется, припомнили Максиму и
общение с турецким послом – греком Скиндером. При помощи
доносов ученого монаха изобразили турецким шпионом,
объявив, что он вместе с Саввой посылал "донесение
турецким пашам и султану, поднимая его на государя".
Каши маслом не испортишь, поэтому
митрополит Даниил против преподобного Максима одновременно
выдвинул помимо политических и множество обвинений
церковного характера. Большинство их было столь
надуманными, что сквозь многочисленные обвинительные
пункты явственно было видно лишь одно – личная ненависть
митрополита к греческому монаху. Еще только привлекая
Максима к суду, Даниил не удержался и произнес
совершенно замечательную фразу, обнажающую весь
низменный характер его мести греку: "Достигоша тебе,
окаянне, греси твои, о нем же отреклся превести ми
священную книгу блаженного Феодорита".
Даниил знал, что вернее всего человека
можно погубить, обвинив его в ереси – оружие по тем
временам универсальное и безотказное. В отношении
Максима он именно так и поступил. Зацепиться было за
что: в первых переводах Максима Грека (в частности, в
его Цветной Триоди) были найдены ошибки, связанные
исключительно с тем, что Максим поначалу плохо знал
славянский язык. На основании найденных погрешностей ему
предъявили обвинение в том, что он будто бы учит, что
сидение Христово одесную Отца есть "мимошедшее и
минувшее". Разумеется, ничего подобного не было – просто
Максим, плохо разбиравшийся в тонкостях временных форм
славянского глагола, употребил неудачный буквальный
эквивалент греческого слова. В итоге филологические
оплошности Максима были коварно использованы Даниилом
как предлог для обвинения в ереси. Хотя все вокруг,
безусловно, понимали, что никакой ереси во взглядах
Максима нет, но, тем не менее возражать митрополиту и
великому князю уже никто не отваживался.
Однако Даниилу нужно было гарантированно
уничтожить Максима, поэтому на обвинениях в ереси
мстительный митрополит не остановился. В добавление ко
всему Максим был обвинен еще и в колдовстве.
"...Волшебными хитростьми еллинскими писал еси водками
на дланех своих и распростирал длани свои против
великого князя, также и против иных многих, волхвуя".
Это обвинение в использовании магии было, безусловно,
самым несуразным, но при этом почти наверняка
смертельным – подсудимого после этого вернее всего мог
ждать только костер. Однако нелепость этих обвинений в
отношении преподобного Максима Грека, их явная
несообразность со всем его духовно-нравственным обликом
были столь очевидны, что Собор, признав его еретиком и
политическим преступником, тем не менее, не дерзнул
осудить грека на казнь как чернокнижника. Решено было
ограничиться отлучением от Церкви и пожизненным тюремным
заключением, хотя и это было не только
несправедливостью, но и большой жестокостью по отношению
к очевидно невиновному монаху.
Печально, но к этому времени Русь к
подобным вещам начинает привыкать. Трагическая участь
Максима показала, что на Руси при Василии III начинает
исчезать адекватное православное представление о
соборности. Соборы формально созывают, но на деле они,
как в случае с Максимом Греком, уже являются чистой
фикцией, послушно штампуя те решения, которые угодны
государю и раболепствующему пред ним митрополиту.
Осудив Максима столь жестоко, Даниил,
однако, не утолил вполне своей жажды мести. Вероятно,
желая как можно полнее и жестче претворить в жизнь
соборное осуждение и в дальнейшем всегда иметь удобный
повод для новых нареканий на Максима, митрополит
определил местом заключения ученого инока свой
Иосифо-Волоколамский монастырь. Там Максим Грек
претерпел, как он впоследствии писал, "мразы и дымы, и
глады", находясь в монастырской тюрьме в тяжелейших
условиях. Подельщик Максима – архимандрит Савва – тоже
был заключен неподалеку, в Волоколамском Возмищенском
монастыре.
Максим пробыл в своем первом заточении
почти 7 лет. А в 1531 г. состоялся новый соборный суд, к
которому Максим Грек первоначально был привлечен в
качестве свидетеля по делу князя-инока Вассиана
Патрикеева. Великий князь наконец-то отдал своего
бывшего любимца и родственника на расправу митрополиту.
Вассиан, бывший идейным и личным противником Даниила,
однако, ранее избегал его мести за счет благоволения,
которое ему по-родственному оказывал Василий III. Но как
только Вассиан позволил себе неодобрительные отзывы о
разводе и втором браке государя, поддержку в лице
монарха Патрикеев мгновенно потерял.
Вассиан Патрикеев (род. около 1470 г.,
умер после 1531 г.) был очень знатным боярином из
княжеского рода, который вел свое происхождение от
Гедимина и состоял в родстве с правящей Московской
династией. Оказавший поддержку внуку Иоанна III Димитрию
Иоанновичу Патрикеев был насильно пострижен в
Кирилло-Белозерском монастыре после того, как Димитрий
был подвергнут заточению, а наследником престола
объявлен сын Софьи Палеолог Василий. Вассиан со своим
новым модусом бытия вполне смирился, хотя, как
утверждали современники, и в монашестве отличался вполне
боярскими чертами поведения. Иван Грозный позднее
иронически замечал, что "нестяжатель" Патрикеев ел на
серебре и пил мальвазию. Но теоретически он был
сторонником учения преподобного Нила Сорского и других
нестяжателей, хотя обусловлено это было, скорее всего,
чисто политическими мотивами. Сам смиренный
старец-исихаст Нил политикой никогда не занимался. Но
его последователи – нестяжатели позднейшего времени
активно включились в политическую борьбу и встали в
оппозицию линии уже столь же политизированных иосифлян.
Государь сначала благоволил к нестяжателям, не без
дальней мысли использовать их взгляды как идейную
платформу для столь желанной секуляризации церковных
земель. Однако вскоре великий князь переменил свои
симпатии. Среди идеологов нестяжательства было немало
тех, кто поддерживал старые удельные порядки. Иосифляне
же, напротив, были приверженцами единодержавной линии,
иногда вплоть до готовности подчинить Церковь власти
государя, как это наглядно показал Даниил. Поэтому
Василий в конце концов склонился на сторону иосифлян.
Князь-инок Вассиан, правда, еще долго сохранял хорошие
отношения с великим князем, будучи его родственником, и
продолжал при этом выступать против митрополита Даниила
и церковного землевладения.
Но в конечном счете пал и Вассиан.
Даниил, наконец, успешно привлек к суду и его.
Митрополит не стал придумывать нового сценария для
осуждения князя-инока, а употребил уже опробованный на
Максиме и вполне оправдавший себя способ – Вассиана тоже
обвинили в ереси, колдовстве и преступлениях
политического характера. Правда, справедливости ради
следует отметить, что в творениях Вассиана действительно
обнаружились серьезные заблуждения. Обвинив Вассиана,
привлекли к суду как свидетеля Максима Грека. А
привлекая, заодно еще раз обвинили и самого Максима. К
этому времени умер турецкий посол Скиндер, и в его
бумагах, изъятых великокняжеской администрацией,
обнаружились письма Максима с довольно нелестными для
Москвы отзывами. И хотя вроде бы ничто не
свидетельствовало о шпионаже, но все новые материалы
успешно присовокупили к делу. Ставили Максиму в вину и
отсутствие покаяния после первого осуждения. Это было
действительно так, ибо никакой вины за собой ученый инок
не чувствовал. Максим до крайности раздражал Даниила
своим упорством и нежеланием просить пощады, и в
монастырском заточении утверждая, что "заключили его без
вины, что он не знает за собой ни одного греха".
На суде 1531 г. Максиму добавили и за
обнаруженные дополнительно к прежним новые
грамматические ошибки, которые опять-таки громко
объявлялись ересью. То он вместо выражения "бесстрастное
Божество" писал "нестрашное Божество", то вычеркивал из
славянского текста книги Деяний слова, которых не было в
греческом подлиннике, то опять-таки по аналогии с
греческой грамматикой оплошно пропускал повторное
отрицание "не" в одном из анафематизмов св. Кирилла
Александрийского. Вероятно, Максим попытался на суде
защищаться и вновь по наивности затронул вопрос о
допущенных на Руси ошибках, а, возможно, и о невежестве
митрополичьих судей. Во всяком случае, соборный суд 1531
г. обвинил грека в том, что он "возводит хулу на русских
чудотворцев и на Русскую Церковь".
Новым, однако, при повторном судилище было то, что
Максима теперь обвиняли в проповеди нестяжательства. При
этом ему было приписано многое из того, что в реальности
говорилось отнюдь не им, а Вассианом. И хотя конечная
формула нового приговора Максиму неизвестна, но
представление о том, что взгромоздили на бедного грека,
можно сделать из укора, который Даниил сделал судимому
вместе с Максимом русскому переводчику Михаилу
Медоварцеву. Даниил говорил ему, что он написал писания
"хульная и еретическая и во многие люди и народы сеюща и
распространяюща жидовская и эллинская учения и арианская
и македонианская и прочая пагубная ереси". Подобные
несуразные и взаимоисключающие обвинения, конечно, не
свидетельствовали о высоте богословского уровня самого
Даниила. Те же участники собора, кто был на голову выше
остальных, увы, тоже принуждены были молчать: наступили
новые для Русской Церкви времена (в частности, это можно
сказать об архиепископе Макарии Новгородском, который
станет потом митрополитом). Так что на соборе 1531 г.
все единогласно постановили, что Максим и Вассиан
виновны. Причем то, что за Вассианом действительно можно
было найти немало достойных осуждения моментов,
придавало суду видимость справедливости.
После разбирательства 1531 г. Вассиана
Патрикеева заточили в Волоколамский монастырь. Максима
же, чтобы "заговорщики", "чародеи" и "враги Церкви" не
могли общаться, переводят в другое место – в Тверской
Отрочь монастырь, под надзор Тверского епископа Акакия.
Там он пробыл еще 20 лет в заточении, но в условиях
более мягкого, чем прежде, режима. Акакий был
человеколюбивым архиереем. Купно с другими епископами
осудив Максима, он едва ли всерьез верил в его
виновность. Акакий разрешил Максиму писать, что было
запрещено в течение первых 7 лет его заточения. В
Тверском Отроче монастыре Максим закончил написание
канона Святому Духу Параклиту (работу над ним он начал
еще в волоцкой тюрьме, где писал углем на стене). Всего
Максим, собиравшийся в Москву ненадолго, прожил в России
38 лет. Из них почти 27 – в заключении. Только в 1551
году его перевели в Троице-Сергиев монастырь и
освободили, но из России так и не выпустили. Впрочем, он
уже был настолько стар, что это едва ли было возможно.
Интересно, что, хотя впоследствии
преподобный Максим Грек и был канонизирован, решения
двух соборов, которыми он так несправедливо был осужден,
формально так никогда и не были отменены. Правда, в
Константинополе был созван собор 40 греческих иерархов,
на котором Максим был оправдан. Но Максим после переезда
в Москву юрисдикционно принадлежал к Русской Церкви, и
его судьбу мог решить только собор русских иерархов.
Константинопольский собор принял обращение к великому
князю Василию Иоанновичу с просьбой вернуть Максима
Грека на Афон. Но никакой реакции от Москвы так и не
последовало. По сути преподобный Максим так никогда и не был
оправдан юридически. Это заменила его канонизация в 1988
г. Ситуация, мягко говоря, своеобразная: два русских
собора называют Максима Грека еретиком, колдуном и
шпионом, а третий – спустя четыре с половиной столетия,
так и не отменив решений предыдущих, – причисляет
Максима к лику святых. Очевидно, что дело Максима Грека
впервые в истории Русской Церкви ставит вопрос о
соборности – подлинной и мнимой. Ведь далеко не всякий
собор является выражением настоящей соборности. Всегда
необходимо, чтобы рецепция народа церковного определила,
какие решения епископата являются подлинно соборными.
Разумеется, соборным решением Русской Церкви в отношении
Максима Грека стало в итоге признание его невиновности и
прославление в лике святых.
Максим Грек был весьма талантливым и
плодовитым духовным писателем. Его перу принадлежит
более 300 сочинений. В основном они носят
духовно-просветительский характер. Максим буквально
воскрес для жизни, когда Акакий Тверской вновь разрешил
ему писать, ибо для человека книжного, каковым был
Максим, невыносимое страдание приносило заключение в
тюрьме без возможности что-либо писать. Позднее, в
течение 20 лет своего заключения в Твери, Максим написал
большую часть своих оригинальных произведений. Среди них
наиболее многочисленны небольшие трактаты и письма.
Многое Максим написал по прямому заказу епископа Акакия
и других деятелей Русской Церкви: авторитет его даже в
заключении оставался весьма высоким, и абсолютное
большинство людей в его виновность не верило. Преподобный
Максим написал ряд посланий, направленных против латинян
и протестантов, против астрологии. Несмотря на то, что
он так пострадал за обличение ряда особенностей русской
церковной жизни, которые он не мог принять, Максим
продолжал осуждать все более возраставшее на Руси
обрядоверие, рядом с которым он часто не находил
подлинной жизни во Христе. Он правильно разглядел ту
крайне негативную тенденцию, которая в XVI-XVII в.в.
получит свое дальнейшее развитие и приведет в итоге к
трагедии старообрядческого раскола. Преп .Максим даже
дерзает обличать правление бояр-временщиков при
малолетнем Иоанне IV. Когда же Иоанн венчался на
царство, ученый инок написал для него "Главы поучительны
к начальствующим правоверно", где опять-таки обличал
правление тираническое и изъяснял, как должен управлять
своим народом православный государь.
В житии преподобного Максима наиболее трагично
выглядит история его взаимоотношений со
Священноначалием. Для него в заключении наиболее
страшным было даже не запрещение писать, а отлучение от
Причастия. Он писал через князя П.И. Шуйского к новому
митрополиту Московскому Макарию, который возглавлял
Русскую Церковь с 1542 г., прося разрешить ему
причащаться Святых Таин, чего он был лишен уже около 17
лет. Преподобный Максим послал Макарию вместе с просьбой
написанное им "Исповедание православной веры", которое
должно было подтвердить, что опальный инок верует
православно. Но митрополит Макарий оказался в очень
деликатной ситуации, так как в Иосифо-Волоцком монастыре
еще доживал свой век осудивший Максима бывший митрополит
Даниил, а в Кирилло-Белозерской обители пребывал другой
бывший Первосвятитель – Иоасаф (Скрипицын). Макарий стал
митрополитом в результате их последовательного сведения
с кафедры, а потому, вероятно, чувствовал себя не вполне
уверенно в каноническом плане. По этой причине Максиму,
в виновность которого митрополит Макарий, как и все,
конечно же, не верил, он в ответ все же написал: "узы
твои целуем, яко единого от святых, а помочь мы тебе
ничем не можем, ибо жив связавший тебя". "Связал"
Максима митрополит Даниил, хотя Макарий был также в
числе тех, кто соборно осудил Максима. Тогда Максим Грек
написал Даниилу, прося его снять с него прещение. Но для
Даниила это значило бы признать свою и соборную
неправоту, а следовательно, дать повод обвинить его
самого. Поэтому бывший митрополит Максима невиновным не
признал, но посоветовал, тем не менее, слукавить и
причащаться без всякого снятия прещения, под предлогом
смертельной болезни. Даниил и в этом остался верен себе,
давая такой беспринципный совет. Но Максим Грек не мог
что-либо делать "исподтишка", а тем более – причащаться,
не имея на это благословения. Его совесть заметно
отличалась от Данииловой. Тем более, преподобный Максим не мог
внять совету Даниила, что вопрос о допущении к Причастию
увязывался для него с вопросом о признании его
невиновности.
Только после смерти Даниила участь
Максима была облегчена. Отпустить его домой, на Афон, не
решились. Возможно, боялись за репутацию Русской Церкви
после всего, что с Максимом случилось. Но в 1551 г.
игумен Троице-Сергиева монастыря Артемий упросил царя
Иоанна Грозного и митрополита Макария перевести Максима
к себе в обитель. Инок-страдалец получил разрешение от
Макария причащаться Святых Таин и окончил свою жизнь в
1556 г. в Троице-Сергиевом монастыре. Погребли его с
почетом, как подвижника, в Свято-Духовской церкви.
Канонизирован он был в год 1000-летия Крещения Руси,
хотя местно он издревле почитался как один из
Радонежских святых. Его иконы известны уже с XVII в.
Мощи преподобного Максима были обретены в 1996 г.
Конечно, история с преподобным Максимом Греком
не лучшим образом характеризует ту драматическую
ситуацию, которая в то время сложилась в Русской Церкви
и государстве. Наша история имеет некоторые довольно
темные страницы, и идеализировать ее не нужно. Но и
драматизировать тоже не стоит. Так было всегда и везде,
ибо Церковь Святая и Непорочная существует здесь, на
грешной земле, среди падшего мира, во зле лежащего.
Владислав Петрушко
Седмица - 23.12.2006.
***
Молитва преподобному Максиму Греку:
- Молитва преподобному Максиму Греку.
Этот высокообразованный греческий инок-переводчик и
апологет за прямоту и правду попал в
опалу в России: претерпел несправедливый суд, отлучение от
Причастия, тюрьму, ссылку. Гонения не сломили
его смиренный дух: он продолжал трудиться во
благо гнавшей его Русской Церкви до самой смерти.
Преподобный Максим Грек - небесный покровитель
ученых, богословов, переводчиков, студентов и
семинаристов. Молитвенный ходатай за миссионеров,
катехизаторов и апологетов. Ему молятся для
утверждения в вере, крепости духа и веры, разумения
вероучения и Писания, обращения к Православию
иноверцев и сектантов, просят помощи и поддержки при
гонениях за веру и несправедливом притеснении
власти. Преподобный Максим Грек облает даром
исцеления при различных заболеваниях, особенно от депрессии и уныния
Акафист преподобному Максиму Греку:
- Акафист преподобному Максиму Греку
Житийная и научно-историческая литература о преподобном Максиме Греке:
Труды преподобного Максима Грека:
- "Ответы христиан против агарян, хулящих нашу православную христианскую веру"
- "Слово обличительное против агарянскаго заблуждения и против измыслившего его Магомета"
- "Слово 2-е, о том же к благочестивым против богоборца Магомета; здесь же отчасти и сказание о кончине века сего"
- "Нравственные поучения"
- "О том, какой грех в естестве человеческом есть первый"
- "Объяснение о рукописании греховном"
- "Исповедание Православной веры Максима инока из Святой Горы"
- "Слово о Рождестве Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, в том же и на иудея"
- "Совет собору православному против еврея Исаака, волхва и обманщика"
- "Возражение против глав Самуила евреянина"
- "Слово обличительно на еллинскую прелесть"
- "Слово против армянского зловерия"
- "Слово похвальное к святым апостолам Петру и Павлу, в томже обличения и на латыньскыя три большия ереси"
- "Слово, списано иноком Максимом Греком Cвятогорским, противу льстиваго списаниа Николая немчина, егоже списал о совокуплении православным християном и латыном"
- "Против латинян, о том, что не следует ничего ни прибавлять, ни убавлять в Божественном исповедании непорочной христианской веры"
- "Против Николая латинянина – слово об исхождении Святого Духа"
- "Послание ко многоучительному Николаю немчину"
- "Послание к господину Феодору Ивановичу Карпову"
- "О том, что Промыслом Божиим, а не звездами и кругом счастья устраивается человеческая судьба"
- "Против тех, которые усиливаются посредством рассматривания звезд предсказывать будущее, и о свободной воле человека"
- "Поучительное послание к некоторому князю о лживости звездочетства и утешительное для живущих в скорбях"
- "Послание к некоторому иноку, саном игумену, о немецкой прелести именуемой Фортуною, и о колесе ее"
- "Против Николая немчина обманщика и звездочетца"
- "Слово обличительное, отчасти, против латинского зловерия; здесь же и против "Альманаха", который возвелеречил, что будет всемирный потоп более гибельный, чем упоминаемый когда-либо"
- "Против хулителей Пречистой Божией Матери"
- Ответ Николаю латинянину
- Разные сочинения
|