Миссионерско-апологетический проект "К Истине": "Иисус сказал… Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня" (Ин.14:6)

Разделы • Вопросы • На злобу • Библиотека • Поиск

Святитель Григорий Нисский - творения

Григорий Нисский. Слово о жизни святого Григория Чудотворца

Память: 10 / 23 января

Григорий Нисский (около 335 - 394) - христианский богослов и философ, епископ города Ниссы. Один из трёх великих "каппадокийцев" - младший брат Василия Великого, близкий друг Григория Богослова. Автор многочисленных проповедей, догматико-полемических, экзегетических и нравственно-аскетических произведений. За исключением его мнения о конечности адовых мук и всеобщем спасении людей его работы отличаются ортодоксальностью и глубиной мысли.

Святитель Григорий Нисский. Мозаика храма Святой Софии в Новгороде, XI века

***

Цель нашего слова и настоящего вашего собрания одна: "ибо как для вас причиною собрания, так для меня предметом собеседования служит Григорий великий". Но я думаю, что одинаковая требуется сила, – деятельно подвизаться в добродетели и достойным образом изложить подвиги добродетели словом. Посему нам должно призвать ту помощь, с которою он в жизни совершал дела добродетели: "а сия помощь, по моему мнению, есть благодать Духа, которая, как в жизни, так и в слове, подкрепляет ревнующих о той и о другом". Итак, поелику оная славная и чудная жизнь свершилась силою святого Духа: "то нужна молитва, чтобы сему слову снизошла такая же помощь, какою пользовался он во время жизни, дабы похвала сия не оказалась ниже достоинства самых совершенств"; но, чтобы оный муж чрез воспоминание о его добродетелях явился присутствующим таким же, каким он сам был для видевших дела его, современников. Если бы воспоминание о людях, более прочих совершенных в добродетели, было бесполезно и слушающим не приносило никакого содействия к добру; тогда, быть может, было бы излишне и совершенно бесполезно произносить похвальное слово, которое без всякой цели повествовало бы о нем и напрасно обременяло слух. Поелику же сей благодатный предмет слова, если надлежащим образом воспользоваться им, принесет общую пользу для слушающих, как для плывущих на море маяк, направляя к себе во мраке блуждающих по морю; то думаю я, нам обоим равное нужно приложить старание: "вам к слышанию, а мне к составлению слова"; поелику ясно, что добродетельная жизнь его, на подобие светильника, чрез воспоминание светя душам нашим, указывает путь к добру как описывающему его жизнь, так и слушающим; ибо мы, как люди, по природе своей, имеем стремление ко всему похвальному и честному и желаем достигать оного. Таков предмет сей речи! Впрочем, я совершенно безопасно осмеливаюсь приступить к такому предмету, в состоянии ли будет мое слово возвыситься до величия предмета, или нет; потому что в том и другом случае слава прославляемого останется одинаковою. Если слово мое будет соответствовать чудным делам (его), то непременно изумит слух изображением совершенств; если же окажется ниже величия дел, то и тогда слава прославляемого воссияет; ибо оказаться выше способности хвалящих есть самая лучшая похвала для человека.

Впрочем, никто из наученных божественною мудростью не должен стараться по обычаю язычников искусственными приемами похвальных речей восхвалять восхваляемого духовно; ибо у нас и у прочих суждение о прекрасном не одинаково – и никто не найдет одинаковых понятий о тех же предметах у живущих по обычаю мира и ставших превыше мира. Для тех великим и достойным внимания и заботы представляется богатство, род, слава, мирское начальствование, мифы об основателях родного города и, отвратительные для имеющих ум, повествования, трофеи, сражения и бедствия, от войн приходящие; по нашему же суждению, одно отечество чтится рай – первое жилище человеческого рода, один город – небесный, построенный из живых камней, коего "художник и содетель Бог" (Евр. 11:10); одна достопочтенность рода – сродство с Богом, не случайно кому-либо достающееся, по подобию благородства мирского, которое, последовательно и само собою передаваясь, часто переходит и к людям негодным; но которого не иначе можно достигнуть, как разве свободным изволением: ибо "елицы... прияша Его, – говорит божественный глас, – даде им область чадом Божиим бытии" (Ин. 1:12). Что может быть достопочтеннее такого благородства? С именем отечества для всех прочих соединены басни, вымыслы и смешанные с баснословными сказаниями, демонские прельщения: наше же отечество не нуждается в повествователях. Ибо, кто взглянет на небо и его красоты и оком души рассмотрит всё творение, тот столько найдет в нем повествования о нашем отечестве, сколько в состоянии будет объять своим умом чудес сего (творения); да притом еще не о самом отечестве, а о месте пришельствия, о настоящем мире, который мы получили в удел, удалившись от горней жизни. Но если таково место пришельствия, то что должно подумать о том, каков главный город, от которого зависит сие преселение, какая в нем красота, какие царские дворцы, каково блаженство тех, коим довелось обитать в оном городе! Ибо если видимое в творении таково, что превыше похвал, то что подумать о том, чего нельзя ни оком объять, ни слухом воспринять, ни умом отгадать?

Этою духовною похвалою, божественный закон хвалебных слов отстраняет от похваляемых земные глупости, считая постыдным, известных такими достоинствами прославлять тем, что в чести на земле. Пусть мирской человек, обращающий внимание на вещественные блага, собирает себе от них похвалу у людей; пусть хвалится, что его родина богата скотом; или что близ лежащее море изобилует предметами (лакомыми) для обжор, или что камни, друг на друга наложенные, украшают строения. Но кто имеет в виду высшую жизнь, для кого красота есть чистота души, богатство – нищета, отечество – добродетель, город – самые царственные обители Божии, тот земную славу будет считать позором. Итак, и мы, отказавшись от такого рода похвал, не будем в похвалу великому Григорию ставить отечество, не будем брать на помощь нашему похвальному слову его предков, зная, что никакая похвала не истинна, которая не составляет собственности похваляемых; собственною же похвалою мы называем ту, которая пребывает всецело неотъемлемою от нас навсегда.

Итак, поелику мы, за отстранением всего – богатства, знатности, славы, чести, наслаждения, удовольствий, родственников, друзей – нераздельно остаемся с одним только расположением к злу или добру, то одного только добродетельного человека и почитаем блаженным. Никто, впрочем, пусть не думает, что я, не имея сказать ничего почетного об отечестве и предках сего мужа, под видом кажущегося пренебрежения к сему, скрадываю что-нибудь служащее не к чести его. Кто не знает о прозвании Понта, всеми по преимуществу присвояемом стране, которым указывается на известную добродетель первоначальных обитателей этой страны? Ибо один на всей земле и море Понт сей именуется Евксинским (гостеприимным), потому ли, что имя сие свидетельствует о приветливости их к посещающим их чужестранцам, или потому вместе, что эта страна не только местным жителям и туземцам, но и отовсюду стекающимся в оную (иноземцам) в изобилии доставляет средства к жизни; ибо такова природа сей страны, что она производит все необходимое для жизни, и не лишена произведений других стран, потому что море делает ее собственностью привозимое отовсюду. Но хотя весь народ сей таков, что какую бы часть его ни взять, подумаешь, что она превосходнее всех других; тем не менее, по общему суду народа, как бы некоторою главою всех других окрестных городов есть (отечественный) город великого Григория, который один знаменитый царь, державший власть у Римлян, по имени Кесарь, пленившись этою местностью и полюбив ее, признал достойным город ее назвать, по своему имени, Неокесариею. Но это нисколько не относится к нашему предмету, и я не думаю искать славы оного великого во святых в том, что страна его изобилует плодами, или что город украшен строениями, или что соседним морем со всех стран в изобилии привозятся товары; не упомяну я также в своем слове и о родителях его, виновниках его плотского рожденья; не буду говорить об их богатстве, чести и морской знатности. Ибо гробницы, памятники, надписи, мертвые повествования, что могут прибавить к похвале того, кто вознес себя выше всего мера? Впрочем, невозможно и допустить, чтобы разделяли с ним славу те, коих родство, разумею родство духовное, он сам отверг; ибо они осуетились лестью идольскою, а он, обратившись к истине, чрез веру стал членом горнего родства.

Посему, как, от кого он произошел, в каком сначала жил городе – все это, как нисколько не ведущее нас к предположенной цели, мы опускаем; а началом для похвалы его возьмем то время, как он начал добродетельную жизнь. В самом юном возрасте оставленный без естественного присмотра, по кончине своих родителей, когда ум у большей части людей, по не совершенству возраста, погрешает в суждении о добре, он тотчас с самого начала показал, каков он будет в совершенном возрасте. И как благородные растения, когда с первого роста идут в прямой ствол, настоящею своею красотою указывают земледельцам на красоту будущую; таким же образом и он, в то время когда у прочих от неведения душа бывает неустойчива, ибо юношество большею частью весьма легко увлекается предметами суетными и бесполезными, первым избранием образа жизни показал на себе истину слов Давида, что "праведник, яко финикс, процветает" (Пс. 91: 13).

Подлинно одно это дерево (финик) выходит прямо из земли с совершенно полною по густоте листьев вершиною, и тогда как рост его прибывает в длину, время ничего не прибавляет к широте его. Так и он расцвел с первого появления ростка, избранием образа жизни тотчас же явясь совершенным с высокою вершиною. Ибо, отложив все, чем увлекается юношеский возраст – верховую езду, охоту, украшения, одежду, игры, удовольствия, он тотчас весь устремился к стяжанию добродетели, приобретая одно за другим то, что всегда прилично его настоящему возрасту. Первою добродетелью, которую стяжать пожелал, является у него любовь к мудрости; за нею, как некое сопряженное с нею жребя, последовало целомудрие; обоим помогало воздержание; а негорделивость и незлобие последовали за презрением денег; ибо нет другого источника для тщеславия и гордости, если любостяжание не вводит за собою сии страсти. О патриархе Аврааме повествуют, что он, изучив философию Халдеев, когда уразумел стройное и правильное положение и движение звезд, знанием о сих предметах воспользовался как ступенью к созерцанию высочайшего блага, рассудив, что если таково подлежащее чувству, то каково должно быть то, что превыше чувства; и таким образом достиг искомого, как бы став на ступень внешней мудрости и ею настолько возвысившись, что чрез нее приблизился некоторым образом к предметам непостижимым.

Так и сей великий муж, изучив прилежно внешнюю философию, тем самым, что для многих служит опорою язычества, был приведен к уразумению христианства, и оставив ложную религию отцов, взыскал истины сущего, из самых трудов внешней философии познав несостоятельность языческого учения. Ибо заметив, что философия как еллинская, так равно и иноземная, в учении о Боге разделяется на различные мнения, и что представители сих мнений между собою не сходятся, а каждый усиливается при помощи изысканных доказательств дать перевес своему мнению, он их, как в междоусобной войне, взаимно друг друга ниспровергающих, оставил. Воспринимает же твердое слово веры, подкрепляемое не какими-либо утонченными умозаключениями и искусственными словоизвитиями, но простыми словами всем равно возвещаемое, которого достоверность заключается в том самом, что превышает вероятие.

Ибо если бы учение, о котором говорим мы, было таково, что можно объять его силою человеческой мысли; то оно ничем не различалось бы от Еллинской мудрости, поелику и Еллины, что в состоянии понять, того и существование признают; но так как уразумение высочайшего естества недоступно мысли человеческой, то посему, место мышления заступает вера, досягающая до того, что превышает ум и разумение. Посему, как о Моисее писание говорит, что он "научен был всей премудрости египетской" (Деян.7: 22), так и сей великий муж, прошедши все учение Еллинов и опытом дознавши слабость и несостоятельность их положений, делается учеником Евангелия. Впрочем, прежде нежели введена был (в церковь) чрез таинственное и духовное рождение, он достиг такого совершенства в жизни, что не внес в купель (крещения) никакой греховной скверны. Когда же он жил в Египте, в большом городе Александрии, куда отовсюду стекалось юношество учиться философии и врачебной науке; то сей юноша, украшенный целомудрием свыше своего возраста, был неприятным зрелищем для своих сверстников; потому что похвала чистоты его служила укоризною для ведущих жизнь нечистую.

Итак, чтобы сколько-нибудь оправдать себя тем, что не одни только они кажутся таковыми, развратники придумали некоторый коварный замысел, чтобы нанести какое-нибудь пятно на жизнь великого. Для оклеветания его они употребляют распутную женщину из непотребного дома, известную бесчестным поведением; вот, когда он, по своему обычаю, в избранном обществе с важным видом рассуждал и беседовал с ним о каком то философском предмете, подступает женщина с притворною ласкою и нежностями, всеми своими словами и действиями показывая вид, будто она имеет с ним связь; далее говорит, что она обманута в условной плате, присовокупляя по бесстыдству и поводы, которые были причиною лишения сей платы.

Когда знавшие его чистую жизнь вознегодовали и воспылали гневом на сию женщину, он нисколько не возмутился вместе с теми, которые из-за него рассердились и, будучи оклеветан, не высказал ничего такого, что свойственно негодующему; не призывал свидетелей своей жизни, не отрицал порока клятвою, не обличал злобы тех, которые устроили против него этот замысел; но обратившись к одному из своих товарищей, спокойным и равнодушным голосом сказал: такой-то! Отдай ей деньги, чтоб она более не докучала и не мешала нашему предположенному занятно и разговору. Когда получивший такое приказание, узнав от блудницы, сколько она просила с него денег, тотчас же все ей отдал, и когда навет развратников против целомудрого достиг цели и плата находилась уже в руках бесчестной женщины: "тогда от Бога является свидетельство о целомудрии юноши и обличение клеветы товарищей". Ибо тотчас же, как только приняла в руку деньги, поверженная лукавым духом и с диким скрежетом испуская нечеловеческий вопль, она падает ниц посреди собрания, внезапно представив собою присутствующим ужасное и страшное зрелище: распущенные волоса, терзаемые ее руками, глаза на выкате, рот, испускающий пену. И не прежде перестал душить ее демон, как оный великий муж воззвал к Богу и умилостивил Его за нее.

Таковы повествования о юности сего великого мужа, начало по истине достойное его последующей жизни. Но и сие чудо таково, что, если бы нечего было еще другого сказать кроме сего, то и тогда за это одно, ни пред кем из прославившихся добродетели, он не должен занимать второго места в похвалах. Богатый, юноша, живущий на чужбине и поселившийся в многолюдном городе, в котором, потому что юноши свободно предаются удовольствиям, чистота жизни целомудренных служила укоризною неразумным, когда ни мать не следила строго за его поведением, ни отец не руководил его в ежедневной жизни, бесстрастием возвысился до такой степени добродетели, что соделал свидетелем своей жизни Всевидящего, который жестоким ударом обличил клевету женщины! Можно ли что-нибудь еще больше сего придумать для похвалы его? можно ли достойно надивиться ему? Умом преодолев природу и, как некое ручное животное, подведши юность под ярмо разума, он стал выше волнения всех естественных страстей; возбудив к себе зависть, которая сопровождает все прекрасное, стал выше и ее, когда не захотел мстить друзьям за их коварство, и ту, которая служила для них орудием, чтоб обесславить его, облагодетельствовал, избавив ее от демонского мучения молитвою. Таков, как знаем мы из истории, был Иосиф; на его волю также представлялся случай совершить беззаконие с женою господина, когда она безумно увлеклась красотою юноши; свидетелем его дерзости не было бы никого из людей: однако он, взирая на (всевидящее) око Божие, предпочел лучше показаться порочным, чем быть таковым, лучше подвергнуться наказанию злодеев, нежели самому быть злодеем. Но можно, пожалуй, сказать в похвалу его больше того, что повествуется об Иосифе; ибо не одинаково возбуждает отвращение к осквернению: "беззаконие прелюбодеяния и тот порок, который по-видимому имеет меньшую степень греховности". Итак, кто в таком случае, где не угрожало никакой опасности со стороны законов, самое удовольствие, от греха происходящее, почел страшнее наказания, тот или превзошел Иосифа величием дивного поступка, или никак не может быть поставлен ниже его.

Таково начало его жизни: "какова же самая жизнь"? Когда по окончании полного обучения внешней мудрости, он встретился с Фирмилианом, одним из благородных юношей Каппадокийских, подобным ему по нравам, как то показал сей последующею своею жизнью, соделавшись украшением Каппадокийской церкви; то открыв сему другу образ своих мыслей и своей жизни, как бы это было пред самим Богом и узнав, что и сей имеет такое же желание и стремление, оставляет все занятия внешнею философиею и приходит вместе с ним к главному в то время руководителю в Христианской философии – то был Ориген, весьма славившийся своими сочинениями, показывая этим самым не только любовь к учению и прилежание, но также сдержанность нрава и смирение духа; ибо будучи сам исполнен такой мудрости, не счел для себя унижением прибегнуть к другому учителю в науках божественных. Проживши у сего учителя потребное для изучения их время, он, несмотря на то, что многие просили и удерживали его в чужой земле и убеждали остаться у них, предпочетши всему землю его родившую, возвращается опять в свое отечество, принося с собою богатство многоразличной мудрости и знания, которое подобно купцу нажил чрез обращение со всеми, получившими известность во внешних науках, мужами.

Для умеющего правильно судить о вещах, не совсем маловажным для похвалы его покажется конечно и то, что он пренебрег такой общей просьбою города, не обратил внимания на старание всех лучших в нем людей оставить его здесь, и на подобное желание пребывающих там знатных людей; ибо у всех у них была цель, чтоб остался при них такой великий муж и направляя к добродетели был законодателем их жизни. Но он везде, избегая поводов к гордости, так как знал, что порок надменности большею частью служит началом худой жизни, как в некую пристань, переселяется в тихую жизнь своего отечества. Здесь, когда весь народ обратил на него внимание, и все ожидали, что он обнаружит свою ученость всенародно в общих собраниях, дабы в похвалах и известности получить какой-нибудь плод долговременных трудов своих; сей великий муж, зная, с чего должны начать проповедовать истинную Философию тщательно усвоившие оную, дабы не уязвить души своей страстью любочестия, (ибо похвала слушателей сильна настроить душу к некоторого рода гордости и надмить ее честолюбием) – выказывает свою мудрость молчанием, делом, а не словами показывая находящееся в нем сокровище; удалившись от шума площадей и от всей вообще городской жизни в уединении пребывал сам с собою и чрез себя с Богом, мало заботясь о всем мире и делах его, не любопытствуя о делах государственных, не расспрашивая о начальниках, не слушая рассказов, как идут какие-либо общественные дела; но заботясь о том, как довести до совершенства душу путем добродетели, к этому направил все попечения в своей жизни, и распростившись со всем в мире, он соделался вторым Моисеем в наше время, по истине соревнующим ему в чудесах. Оба устранились от сей мятущейся и шумной жизни: Моисей и Григорий, и жили каждый в свое время отдельно, сами по себе, доколе божественное явление не открыло этому и другому пользу чистой жизни; но за Моисеем вместе с любомудрием следовала и жена, Григорий же избрал сожительницею себе одну добродетель. И так, когда они оба стремились к одинаковой цели, (ибо конечно причиною удаления каждого из них от многолюдства было то, чтобы чистым душевным оком созерцать божественные тайны); то умеющему хорошо оценивать степени добродетели можно судить, у кого из них жизнь была более бесстрастною: у того ли, кто снисходил к законному и дозволенному участию в удовольствиях, или у того, кто возвысился над сим и не давал никакого доступа к себе плотскому пристрастию. Когда, же Федим, который был в то время предстоятелем церкви Амассийской, и имел свыше от Святого Духа силу прозрения в будущее, употреблял все старание, завладевши великим Григорием, дать ему начальствование в церкви, чтоб он такую добрую жизнь не проводил праздно и бесполезно; то он, узнав о намерении святителя, задумал скрыться, переходя из одной пустыни в другую. Славный оный Федим испытывал все средства, употреблял все искусство и старание, но не мог привести к священству сего мужа, принимавшего все предосторожности, чтобы не быть как-нибудь взятым рукою святителя; и тот и другой препирались в своих усилиях, один желая поймать, другой избежать преследующего, ибо один знал, что принесет Богу священный дар, а другой боялся, чтобы присоединенные к жизни заботы священства, как некоторое бремя, не послужили ему препятствием в любомудрии. После сего Федим, объятый некоторым божественным порывом к предположенной цели, ни сколько не обращая внимания на расстояние, отделявшее его от Григория, (ибо он находился от него на расстоянии трех дней пути), но воззрев к Богу и сказавши, что Бог в час сей равно видит и его самого и того, вместо руки налагает на Григория слово, посвятив его Богу, хотя он не присутствовал телом, назначает ему оный город, который до того времени был одержим идольским заблуждением, так что из бесчисленного множества жителей, населяющих самый город и его окрестности, находилось не более семнадцати человек, принявших слово веры.

Таким образом принужденный взять на себя иго сие, по совершении над ним после сего всех узаконенных (священнодействий), испросив у назначившего ему священство малое время для уразумения в точности таинства (веры) более не нашел нужным обращаться, как говорит Апостол (Гал. 1:16), к "плоти и крови", но свыше просил себе откровения тайн, и не прежде осмелился проповедовать слово, как некоторым явлением открыта была ему истина. Однажды когда он целую ночь размышлял о предмете веры и волнуем был различными помыслами, (ибо были и в то время некоторые люди, которые искажали благочестивое учение и вероподобными умствованиями часто представляли истину сомнительною, даже для разумных) – в это время, когда он озабоченный исканием сей истины проводил ночь без сна, является наяву некоторый муж в человеческом образе, по виду старец, святолепный по устроению одежды, как приятностью лица, так и стройностью вида, обнаруживающий признаки великой добродетели. Когда же он устрашенный видением боялся встать с постели и спросить, кто он такой и зачем пришел; сей, кротким голосом успокоив его душевное смущение, сказал, что он явился ему, по божественному повелению, для разрешения его недоумений, чтоб открыть истину благочестивой веры. При этих словах мужество возвратилось к нему, и он смотрел на него с некоторою радостью и изумлением. Потом, когда тот протянул прямо руку и прямо направленными перстами как бы указывал стоящее в стороне явление: он, обратив свой взор по направлению его руки, увидел против лица явившегося другое видение в женском образе превосходнейшем человеческого, – и опять устрашился до того, что склонил лице свое, приведенный в замешательство видением, и не в состоянии будучи вынести сего явления очами; необычайность сего видения состояла особенно в том, что в самую глубокую ночь, такой свет окружал явившихся ему, как будто зажжена была некая светлая лампада. И так, когда он не в состоянии был выносить сего явления глазами, услышал некий разговор между явившимися ему лицами, которые вели речь друг с другом о предмете его изысканий. Чрез этот разговор он не только научился истинному познанию веры, но и узнал явившихся по именам; потому что каждый из них называл другого собственным его именем. Так, говорит, он услышал, что явившаяся в женском виде просила Евангелиста Иоанна открыть юному (епископу) тайну благочестия, а тот сказал, что готов и в этом сделать приятное матери Господа, поелику сие ей угодно. Таким образом в стройных и кратких словах изрекши (сию тайну), опять скрылись с глаз. Григорий же и божественное оное откровение тотчас заключил в письмена, по оному после проповедовал слово Божие в церкви и оставил сие богодарованное учение, как некое наследие потомкам; сим учением даже до ныне тайноводствуется народ оного города, пребыв неприкосновенным от всякой еретической злобы. Слова же сего тайноводственного учения таковы: "Один Бог Отец Слова живаго, премудрости ипостасной, и силы и образа присносущаго; совершенный, родитель совершенного, Отец Сына единородного". Один Господь, единый от единого, Бог от Бога, образ и изображение Божества, Слово действенное, мудрость, объемлющая состав всего, и творческая сила всей твари, истинный Сын истинного Отца, невидимый невидимого, нетленный нетленного, бессмертный бессмертного, присносущий присносущаго. И один Дух Святый, от Бога имеющий бытие и Чрез Сына явившийся, то есть, человекам; образ Сына, совершенного совершенный, жизнь – вина живущих, источник святый, святость, податель освящения; в котором является Бог Отец, иже над всеми и во всех, и Бог Сын, иже чрез всех. Троица совершенная, славою, вечности и царством не разделяемая и не отчуждаемая." И так нет в Троице чего-либо сотворенного, или служебного; нет чего-либо привнесенного, как бы прежде не бывшего, а в последствии привзошедшего. И так, ни в чем у Сына не было недостатка перед Отцем, и у Святаго Духа перед Сыном: но непременна и неизменна есть всегда та же Троица. Кто желает убедиться в этом, пусть послушает церковь, в которой он проповедовал сие учение: "еще и до ныне хранятся там самые начертания блаженной оной руки". Не равняются ли они величием благодати тем богоустроенным скрижалям? Я говорю о тех скрижалях, на которых было начертано законодательство божественной воли. Ибо как о Моисее говорит слово Божие, что он, будучи вне видимого и поставленный душою внутрь невидимого, недоступного, (ибо на это указывает "мрак" Исх. 20: 21), познал божественные тайны, и от себя научил богопознанию весь народ; так тоже самое домостроительство можно видеть и о сем великом муже. Для него горою было не что-либо чувственное, не земная возвышенность, но высота стремления к истинным догматам; мраком – недоступное для прочих видение; доскою – душа; написанными на досках письменами – голос явившегося: "чрез все это ему и тайноводствуемым от него совершилось откровение тайн".

Итак, получив чрез оное откровение некоторое дерзновение и смелость, как какой-нибудь боец, приобретши чрез (уроки своего) учителя достаточную силу и опытность в борьбе, смело снимает с себя одежду на арене и вступает в борьбу с противником; таким же образом и он, собственным упражнением и помощью явившейся ему благодати достаточно приготовив душу, выступает на подвиги: "ибо не иным чем, как подвигами и борьбою должно назвать всю его жизнь в священстве, во время которой он верою подвизался против всех сил противника". Тотчас, оставив пустыню, он стремится в город, в котором должен был устроить Богу церковь. Когда узнал, что вся страна сия одержима лестью бесовскою, что нигде не устроено храма истинному Богу, но весь город и соседние поселения наполнены жертвенниками, капищами и кумирами (поелику весь народ старался об украшении храмов и капищ идольских и об утверждении между людьми безумного идолослужения, поддерживая его торжествами и обрядами и нечистыми жертвоприношениями); то, подобно какому-нибудь доблестному воину, который сразившись с военачальником, чрез него обращает в бегство и подчиненное ему войско, и сей великий муж начинает подвиг брани с самих бесов. Каким же образом? Идя из пустыни в город, поелику наступил вечер и пошел сильный дождь, он по пути заходит с своими спутниками в один храм. Храм сей был из числа знаменитых; в нем открыто сообщались жрецам внушения чтимых там демонов, посредством издаваемых ими волшебных предсказаний. Вошедши с спутниками своими в сей храм, он тотчас же привел в ужас бесов призванием имени Христова, и знамением креста очистив оскверненный жертвенным дымом воздух, провел, по обычаю своему, всю ночь бодрствуя в молитвах и песнопениях, так что оскверненное жертвенною нечистотою и кумирами место сие обратилось в дом молитвы. Таким образом проведши ночь, поутру опять продолжал свой путь далее. Когда же жрец утром начал совершать обычное служение демонам, говорят, что явившиеся ему демоны сказали, что храм сей недоступен для них по причине пребывавшего в нем. Сколько потом ни употреблял он некоторых очистительных омовений и жертв, чтобы водворить чрез то опять в сем храме демонов, несмотря на все попытки, его старание было напрасно; демоны никогда, по прежнему обычаю, не повиновались его призыванию. Тогда жрец, пылая гневом и яростью, настигает оного великого мужа, грозя ему всеми страшными угрозами, – что он и донесет на него начальникам и употребит против него силу, и доведет до сведения царя о его дерзости, что он, будучи христианином и врагом богов осмелился войти в храм, что от входа его сила, действующая в святилище, удалилась и обычных пророческих вещаний демонов в сих местах более уже не бывает. Когда же Григорий сию дерзкую в грубую ярость жреца укротил великодушием и всем угрозам противопоставлял помощь Божию и говорил, что он столько уверен в могуществе Поборающего ему, что по произволу может прогонять демонов, откуда ни захочет и поселять в такие места, какие ему угодно, обещаясь представить на все сказанное тотчас же доказательства: то жрец, удивившись и изумившись величию власти, просил показать его власть над этими самими демонами и поселить их опять в храме. Выслушав сие, великий муж оторвал небольшой клочок из книги и дал оный жрецу написав на нем некоторое повелительное изречение демонам, самые же слова, написанные на нем, были таковы: "Григорий сатане: войди." Жрец, взявши эту записку, положил на жертвенник; потом, когда совершил обычные жертвоприношения и мерзости, опять увидел то самое, что видел прежде чем демоны вышли из кумирни. После сего происшествия, он убедился, что Григорий владеет некоторою божественною силою, при помощи коей является сильнее демонов, и снова с поспешностью догнав его, пока еще не ушел в город, просил открыть ему тайну, -и кто сей Бог, имеющий власть над природою демонскою. Когда же сей великий муж в кратких словах изложил тайну благочестия, с жрецом сим случилось нечто такое, что обыкновенно бывает с людьми еще непосвященными в божественные таинства: он веру в явление Божества людям во плоти почел унижением понятия о Боге. Когда тот сказал ему, что вера в сие таинство утверждается не словами, но действительность его удостоверена чудесами, жрец пожелал видеть от него еще чудо, чтобы таким образом он мог придти к убеждению в вере. Тогда, говорят, оный великий муж совершил самое невероятное великое чудо. Жрец требовал, чтобы какой-нибудь из великих, пред глазами у него лежащих камней, без помощи человеческой руки, одною силою веры, по приказанию Григория, двинулся и перешел на другое место; – и великий оный, нисколько немедля, тотчас приказал сему камню, как бы одушевленному существу тотчас же передвинуться в доказанное жрецом место. После сего чуда, этот человек тотчас уверовал слову (Григория), и оставив род, дом, жену, детей, друзей, жречество, дом, имущество, вместо всех принадлежащих ему благ, предпочел сообщество с оным великим мужем и соучастие в трудах его и в божественном оном любомудрии и учении. Да умолкнет при этом всякая искусственная изобретательность дееписателей, красноречием преувеличивающая размеры дивных деяний; ибо не таково вышесказанное чудо, чтобы сила красноречия, повествующего о нем сделала его большим или меньшим, нежели каково оно есть. Кто, сказавши что-нибудь сверх сказанного, увеличит это чудо? Возможно ли кому-нибудь уменьшить в слушателях удивление к совершившемуся? Камень отторгается от камней служащих камням; камень делается проповедником божественной веры и путеводителем неверных к спасению, не каким-либо голосом или словом проповедуя божественную силу, но тем, что сделал, показывая, что возвещаемый Григорием есть Бог, которому одинаково подчинена и повинуется вся тварь, -не только одна чувствующая, живая и одушевленная, но и кроме сей, всякая другая так раболепно служит Ему, как будто не лишена была чувств. Есть ли какой слух у камня? Есть ли какое ощущение власти повелевающего? Какая в нем способность к передвижению? Есть ли какое строение членов и органов? Но все это и подобное сему заменяет сила повелевающего, узрев которую оный жрец тотчас уразумел направленную на обольщение человеческой природы демонскую лесть, возгнушался оною и обратился к истинному Богу, от соделанного рабом заключив о неизреченном могуществе Владыки. Ибо если такова сила у раба, что он словом движет неподвижное, дает приказание вещам бесчувственным, повелевает неодушевленному: "то можно уразуметь, какое обилие силы у Владыки всего, воля которого была как бы некиим веществом и устроением, и силою самого мера и всего находящегося как в нем, так и превыше его"!

Таким образом сей великий муж, начав счастливую брань с демонов, и, как некий победоносный трофей, ведя с собою жреца, приведши сначала в изумление народ молвою о себе, теперь с уверенностью и дерзновением входит в город, величаясь не колесницами, конями и мулами, не множеством спутников, но со славою окружаемый добродетелями. Все жители города всенародно вышли посмотреть (на него) как бы на какое новое зрелище, увидеть, кто это такой Григорий, который, будучи человеком, как какой-нибудь царь, имеет власть над теми, кого они почитали за богов, действует приказаниями, и демонов, как рабов, по своему усмотрению поселяя куда хочет и изгоняя откуда пожелает, -и который поработив их какою-то властью, ведет с собою и служителя их, презревшего ту честь, в которой был прежде, и все блага свои променявшего на жизнь вместе с ним.

Когда с такими мыслями все ожидали его пред городом и, видя его приближающимся, пристально смотрели на него, он проходит между людьми, как между бездушными деревьями; ни к кому из встречающихся не обращается, идет прямо в город, чем самым приводит их еще в большее изумление, и кажется зрителям еще выше молвы о нем. Входя в первый раз в великий город при необыкновенной для него обстановке, он не изумился такому множеству народа, собравшемуся ради его, но идя как бы в пустыне, смотрел только на себя и на дорогу, не обращаясь ни к кому из собравшихся около; это самое показалось людям выше чуда, произведенного над камнем. По этой причине, хотя и мало было, как мы сказали прежде, принявших веру до управления его, -он входил в город так отовсюду теснимый сопровождающими, как будто весь город уже почтил его святительство. Но так как он тотчас же вместе с тем, как посвятил себя любомудрию, освободил себя от всего, как от какого бремени, так что не было у него ничего из необходимых для жизни вещей: ни поля, ни места, ни дома, но всем был он для себя сам, или лучше сказать вера и добродетель были для него и отечеством, и домом, и богатством; то, когда он вошел в город, а дома ему для успокоения нигде не было, ни церковного, ни собственного,его спутники пришли в смущение и беспокойство, где им пристать и у кого найти себе кров. Учитель говорит им: "что это вы, как будто находящиеся вне покрова Божия, беспокоитесь, где можно вам успокоить ваши тела? Ужели для вас малым домом кажется Бог, хотя о Нем мы и живем, и движемся и есмы? Или тесен для вас кров небесный, что вы ищете, кроме сего, другого жилища? Да будет забота у вас о том лишь одном доме, который есть собственность каждого, который созидается добродетелями и воздвигается в высоту; о нем одном вы должны заботиться, чтобы такое жилище не было неустроено у вас; а окружать себя земными стенами не приносит пользы ведущим жизнь добродетельную". О построении стен, как о деле нужном, особенно заботятся, как и должно быть, люди, преданные пороку, потому что дом часто скрывает тайные их беззакония; но ведущие жизнь добродетельную не имеют ничего такого, что укрывать стенам". Когда это он говорил к своим спутникам, находившийся при этом один знаменитый муж, по роду, богатству и всему прочему, чем обладал, считающейся в числе первых, (имя мужу сему Мусоний), видя, что у многих одно и тоже желание и забота, как бы принять сего мужа в свои дома, предупреждая прочих, предвосхищает благодать, прося великого мужа остановиться у него и почтить своим входом его дом, чтобы быть ему почетнее и известнее и по смерти, так как время передает память о таковой чести и потомкам. Поелику же и многие другие собравшиеся просили Григория о том же, то он, считая справедливым отдать честь начавшему просить, прежде, поблагодарив прочих в ласковых и почтительных выражениях, идет к первому. Если описание дел его есть одно только простое и без искусственное повествование, так как слово наше с намерением оставляет искусственную изобретательность в преувеличении деяний: то пусть и оно для тех, кои правильно судят о сих делах, будет не маловажным свидетельством того, что упоминая о дивных делах его не станем прибегать к вымыслам, а достаточно нам будет для совершеннейшей похвалы одного воспоминания о его делах; так природная красота на лице цветет нисколько не нуждаясь в содействии искусственных прикрас.

Слушавших слово его сперва было малое число; но прежде нежели окончился день и зашло солнце, столько присоединилось их к первому собранию, что множество уверовавших достаточно было, чтобы составить народ. Утром опять появляется народ у дверей, вместе с ними и жены, и дети, и преклонные летами и страждущие от демонов или другого какого-нибудь недуга. И он, стоя в средине, уделял силою Святаго Духа каждому из собравшихся то, что соответствовало его нуждам: проповедовал, рассуждал, увещевал, учил, исцелял. И тем особенно привлекал он многих к своей проповеди, что одинаково действовал и на зрение, и на слух, и чрез то и другое являл в себе ясные признаки присутствия божественной силы: "ибо слух поражало слово, а зрение – чудеса, совершаемые над больными". Плачущий получал утешение; юноша вразумление; старик наставляем приличными речами; рабы – чтобы повиновались господам своим, владельцы, чтобы человеколюбиво обращались с подчиненными; бедного учил он, что единственное богатство есть добродетель, что это имущество может приобрести каждый, кто ни захочет; напротив того обладающего богатством вразумлял и учил, что он только распорядитель своего имения, а не господин. Женам подавая пристойные, детям – соответственные возрасту, отцам – приличные правила и, будучи всем вся, он, при содействии Духа, столько вдруг привлек к себе народа, что тотчас приступил к построению храма, потому что все деньгами и трудами содействовали этому предприятию. Этот храм есть тот самый, начало строения коего он сам положил, а достойно украсил его один из его преемников. Храм сей видим до ныне. Тотчас же приступив (к построению его), оный великий муж заложил его на самом видном месте города, полагая как бы некоторое основание своего святительства, и совершил это дело при помощи некоторой божественной силы, как свидетельствует последующее время. Ибо во время случившегося однажды в наши времена в городе сильнейшего землетрясения, когда почти всё до основания погибло, когда все здания, как частные, так и общественные разрушились и обратились в развалины, один сей храм остался целым и невредимым, так что и из сего открывается, с помощью какой силы великий оный муж приступал к делам своим. Но этим божественная сила показала и засвидетельствовала веру сего великого мужа для отдаленных потомков. А в то время, так как все жители как города, так и окрестностей его поражены были его апостольскими чудесами и верили, что все, что он ни говорит и делает, делает и говорит силою божественною: то и в спорных житейских делах никакого другого судилища, не знали выше его, но всякий спор и все неудоборазрешимые и запутанные дела разрешались его советами. Отсюда чрез его благодатное влияние водворились в городе законная справедливость и мир как для всех вообще, так и для каждого в частности; много прибыло добра, как в частности, так и вообще, потому что никакое зло не нарушало взаимного согласия.

Здесь не излишне, может быть, упомянуть об одном суде его, так как, по пословице, вся ткань узнается нами по обращику. И божественное Писание, хотя Соломон много чинил судов между своими подданными, сочло достаточным, в одном представить всю мудрость сего мужа. Будучи судьею между двумя матерями, он, так как преступления невозможно было изобличить, потому что каждая одинаково отказывалась от мертвого младенца и удерживала с собою оставшегося в живых, хитростью сумел выпытать сокровенную истину. Так как преступление совершено было без свидетелей и подозрений как в истине, так и во лжи могло одинаково падать как на ту, так и на другую: "то он призвал к себе на помощь, для засвидетельствования истины, природу, вымышленною угрозою скрывши цель своего намерения". Притворно приказав тело как мертвого, так и живого младенца рассечь поровну мечем и раздать ровный половины детей матерям, предоставил природе решить спор об истине дела. Одна из них охотно приняла это приказание и торопила палача, другая же, тронутая материнскою жалостью, решилась уступить, прося пощадить дитя, (она считала милостью и то, если он хоть как-нибудь спасется): "тогда царь, нашедши здесь средство для узнания истины, дарует уступившей добровольно оправдательный приговор, рассудив, что не, жалеющая о смерти дитяти природою обличается в том, что она не мать того, коего смерти желает". О каком же суде великого Григория рассказать и нам? Два брата, юные по возрасту, недавно разделив между собою отцовское наследство, присвоили себе каждый озеро, стараясь каждый завладеть им всем и не допуская друг друга пользоваться этим владением вместе. Судьею в решении сего спора становится учитель. Пришедши в назначенное место, он сперва употребил в дело свои собственные законы посредничества, склоняя их к примирению и убеждая юношей сойтись между собою дружелюбно и пользу мира предпочесть выгоде от дохода; ибо мир во веки пребывает и с живыми, и с умершими, а пользование доходами временно, осуждение же за обиду вечно; это и прочее, что находил приличным, говорил он для укрощения юношеской беспорядочности. Но когда увещание сие оказалось недействительным, и юноши горячились, и возбуждаемые надеждою прибыли, воспламенялись более и более гневом; когда уже готовилось с обеих сторон войско из подвластных им, множество рук под предводительством гнева и юности жаждало крови и назначено было время битвы: (тогда) накануне имеющего произойти с обоих сторон боя, человек Божий, остававшийся на берегу сего озера и проведшей ночь в бодрствовании, сделал над водою некоторым образом Моисево чудо, не ударом жезла разделив воду на две части, но молитвою всю ее внезапно иссушив, к утру сделал озеро землею, сухою и безводною; так что и в углублениях его нисколько не оставалось воды, тогда как до молитвы сего мужа оно было подобно морю. Решив так этот спор божественною силою, он опять удалился к себе, а решение, высказанное самыми делами, прекратило препирательство между юношами; ибо с уничтожением предмета, из-за которого готовилась у них между собою ссора, мир заступил место гнева, и природа опять дала себя знать в братьях. И ныне можно видеть явные следы этого божественного решения; ибо вокруг тогда бывшего озера еще и до ныне сохраняются некоторые следы разлива воды, но, что тогда было погружено в воде и находилось в самой глубине, все это теперь обратилось в лес, жилище, луга и пашни. Мне кажется, что сам знаменитый Соломон не будет оспаривать превосходства такого суда. Ибо что более важно в рассуждении добродетели: спасти ли грудного младенца, которого присвояли себе две матери и которому для здоровья было совершенно равно, родившая его, или другая женщина станет заботиться о его воспитании, – или даровать спасение двум юношам, которые, только что вступив в общественную жизнь, подстрекаемые гневом ко взаимному убийству, спустя несколько времени должны были подняв вооруженные руки друг на друга, представить зрелище, скорбное для современников, юношам, которым предстояла опасность, или обоим быть умерщвленными друг другом, или одному совершенно опозорить себя братоубийством? Не говорю о тех, кои были собраны для боя тем и другим, и возбуждены одинаковым гневом, у которых цель взаимного стремления друг против друга была смерть противников. И так, кто молитвою отвратил определенный по вражде лукавого смертный приговор против них и восстановил природные чувства, стремлению к убийству изменив в мирное расположение: тот, по справедливости, во сколько раз больше достоин удивления в деле суда, в сравнении с тем, кто открыл коварство блудницы? А о чуде над водою – как вдруг судоходное место изменилось в твердую землю, озеро сделалось углубленною равниною, и что прежде как бы заменяло собою море, то теперь пригодно для принесения плодов – об этом чуде, я думаю, лучше молчать, чем распространяться словом, потому что рассказ не может по достоинству сравняться с величием самого предмета. Ибо какое знаем мы из упоминаемых в писании чудес, которое могло бы быть, но в сравнении, равным сему чуду? Иисус Навин остановил воды реки Иордана, но только до тех пор, пока стоял в воде ковчег завета; когда же перешел народ и перенесен был ковчег, он опять возвратил реке обычное течение. Открывается дно водной глубины в Чермном море, когда ветер разогнал море на обе стороны; но время чуда сего продолжалось дотоле, пока совершился переход воинства по глубине морской сухим путем. После же того является опять одна поверхность воды, и раздвоившееся на малое время опять соединилось вместе: "а здесь случившееся однажды так и осталось, как было, так что время не лишает достоверности сего чуда, о котором постоянно свидетельствует видимость". Такого рода было чудо его над озером, о котором рассказывают и следы которого показывают.

Указывают также и сохраняют в памяти чудо, совершенное им после сего, иного рода. По стране Понтийской протекает одна река, самым именем указывающая на быстроту и неукротимость течения, ибо, по вреду, причиняемому ею, жителями именуется "волк". С такою силою несется она от истоков своих из Армении, потому что высокие горы сей страны доставляют ей обильную воду. Но будучи глубока во всех местах, протекая по подошвам гор, особенно переполняется зимними потоками, принимая в себя все стекающие с гор воды. В низменностях же той страны, чрез которую протекает, стесняемая с обеих сторон берегами, в некоторых местах часто выходит из русла по обе стороны, затопляя водою все, что выше ее ложа, так что жители этих мест постоянно подвергаются неожиданным опасностям, потому что река часто в ненастную ночь, а нередко и днем наводняет поля. Посему не только растения, посевы и животные погибают от такого стремления воды; но даже и сами жители подвергаются опасности, неожиданно испытывая от сего наводнения как бы кораблекрушение в домах своих.

Итак, когда слух о совершенных оным великим мужем чудесах распространился повсеместно, то все жившие близ этой части реки: мужи, жены, дети, всенародно поднявшись идут к нему с прошением, умоляя его даровать им какое-нибудь облегчение от неожиданно постигающих бед. Ибо он говорил, что чрез него Бог может сделать все, что недоступно искусству и уму человеческому; они же с своей стороны не упускали ничего, что зависело от воли и сил человеческих, бросали камни, устрояли насыпи, делали и все прочее, что, обыкновенно, придумывается для избегания сих зол, но не могли остановить наносимых водою бед. И чтоб еще более возбудить в нем сострадание, просили, чтоб он сам лично посмотрел на сие несчастье и убедился, что им даже невозможно перенести своих жилищ, и что во всякое время им грозит смерть от напора воды. И так он пришел на (означенное) место, потому что леность никогда не служила ему препятствием в заботах о добре, и он не нуждался ни в колеснице, ни в конях, ни в другом чем-либо для своего, проезда, но опираясь на один жезл, совершил весь путь, любомудрствуя, с своими спутниками о чаемой горней жизни, чем всегда по преимуществу занимаясь, прочие дела считал посторонними в сравнении с сим превосходнейшим занятием. И когда путеводители показали ему уклонение реки, и самые следы бедствия были явны, потому что это место от разлива вод было изрыто и представляло глубокие ямы, то он так сказал собравшимся: "не человеческое дело, братия, изменять направление течения воды; одна только божественная сила может сделать это и заключить стремление вод в известные пределы; ибо так говорит пророк к Богу: "предел положил еси, его же не прейдете" (Пс. 103: 9); одному владыке твари – Христу подвластна природа стихий, неизменно пребывай в тех местах, в которых поставлена. И так, поелику есть Бог, законополагающий пределы водам, то Он один своею силою и может удержать беспорядочное течение этой реки. Сказал, и как бы вдохновенный божественною мыслью, великим гласом молитвенно призвав Христа придти к нему на помощь в предстоящем деле, водружает жезл, который имел в руке, в испорченное водою место берега. Так как земля в этом месте была влажна и илиста, то удобно вдавливалась в глубь, уступая тяжести жезла и руке втыкающего. Потом, помолившись Богу, чтоб это было как бы некоторым запором и преградою беспорядочному стремлению вод, опять возвратился назад, показав самым делом, что все им производимое совершается божественною силою; ибо немного времени спустя, жезл сей, пустив корень в берег реки, возрос в дерево. Для реки это дерево послужило пределом течения, а для жителей того места оно служить зрелищем и предметом исторического рассказа; ибо когда оная река, переполняясь от дождей и ручьев, несется с быстрым стремлением и страшным шумом, то ударяясь поверхностью волн о ствол сего дерева, опять поднимается в верх и направляет стремление вод к средине (русла), и как бы боясь коснуться сего дерева, косвенным течением обходит сие место. Такова сила великого Григория, лучше же – совершающего им чудеса Бога! Ибо природа стихий, как бы какая-нибудь невольница, является изменяющеюся как угодно, соответственно приказаниям, так что озеро переменяется в сухую страну, и затопляемое водою место заселяется, потому что жезл сделал его безопасным для жителей. Имя этому дереву даже до ныне – жезл, и оно во все время сохраняется местными жителями на память благодати и силы Григория. Какое из пророческих чудес можно поставить в сравнение с сими чудесами? Укажу ли на разделение Иордана, которое ударом милоти совершил Илия пред восшествием на небо, а после его Елисей, наследник его милоти и духа? Но тогда поелику вода разделялась на время, какое было потребно для одних пророков, то Иордан сделался проходимым, оставив проход между своими волнами, только на то время пока ноги пророков прошли посуху чрез дно его; в последующее же время и для прочих людей он остался таким же, каким был и прежде. Река же Ликос, после того как однажды была удержана в своем беспорядочном стремлении, делает чудо Григория постоянными во все последующее время, оставаясь такою, какою сделала ее вера великого мужа во время чудотворения. И цель того, что было совершено, было невозбуждение удивления зрителей, но спасение живущих около сей реки, так что хотя чудо и одинаково, (поелику естество воды одинаково повинуется как пророкам, так и подражателю пророков): "но, если можно сказать с дерзновением, чудо совершенное Григорием по отношению к человеколюбию, преимуществует пред теми (чудесами); потому что чрез оное сделалась безопасною жизнь жителей; так как вода однажды направленная в своем течении, осталась неизменною и на последующее время".

Когда слух о таких чудесах распространился по всей стране и все уверовали, что они производятся силою веры во Христа: "тогда все пожелали быть общниками сей веры, свидетельствуемой такими чудесами; повсюду распространялась проповедь, было в действии таинство (крещения и усиливалось стремление к добродетели; повсюду учреждалось священство), дабы чрез то увеличивалась и возрастала вера". Посему посылается к нему посольство из одного соседнего города, чтоб он пришел к ним и находящуюся у них церковь утвердил священством. Имя сему городу Комана; все жители этого города как милости просили, чтобы сей великий муж удостоил посетить их. И так он пришел к ним и в течение нескольких дней своего пребывания у них словами своими и делами воспламеняет в них еще больше желание таинства. Когда же пришло время выполнить цель посольства и назначить кого-либо из них в епископы устроенной у них церкви: тогда умы всех главных лиц в городе обращены были на тех, которые, по-видимому, превосходили прочих красноречием, знатностью рода и прочими внешними достоинствами. Они думали, что, так, как и великий Григорий обладал всем этим, то и имеющей получить оную благодать не должен быть лишен этих преимуществ. Когда же мнения их сильно разделялись и одни предпочитали того, другие – другого, великий ожидал себе на предстоящее дело какого-либо указания свыше. И как упоминается о Самуиле, что он, избирая на царство не увлекался красотою и величием тела, но искал царской души, хотя бы она обрелась и в презренном теле: так и сей не обращая внимания на мнения о каждом из избираемых лиц, на то одно смотрел, не проявлял ли кто и прежде сего избрания, строгостью жизни и добродетели, в своей нравственности священства. Когда те представляли избранных ими с похвалами, превознося каждый своего, он приказал обратить внимание и на тех, которые по внешнему образу жизни беднее других: ибо и между таковыми может найтись человек, который по богатству душевному выше обладающих внешними достоинствами жизни. Один из принимавших главное участие в избрании почел за оскорбление и обиду то мнение великого, что если никто из прочих, отличающихся красноречием, достоинством и в пользу которых свидетельствует внешняя жизнь, не будет допущен к святительству, то быть может найдутся и из простого народа некоторые более достойные для такой благодати; вместе с тем подошедши к нему с насмешкою сказал: "если ты велишь, чтобы такие и столь известные, из всего города избранные люди, были обойдены, а чтобы в предстоятели священства был избран кто-либо из черни: то тебе остается призвать к святительству угольщика Александра; если угодно, мы целым городом перейдем на его сторону и единогласно изберем его". Он говорил это в укор суждению Григория, и чтобы сим насмешливым выбором высказать порицание его строгости в отношении к лучшим людям. У великого же от сих слов является в душе мысль, что не без воли Божией Александр пришел на память избирателям и о нем заговорили. "Кто это такой Александр, спросил он, о котором вы упомянули?" Потому, когда один из присутствующих со смехом вывел на средину упомянутого, одетого в худое рубище и то не на всем теле, и вместе всею внешностью – руками, лицом и всем телом, запачканным от делания углей, указывающего на свое ремесло, то в таком виде стоящий на средине Александр был предметом смеха для прочих. Но для прозорливого оного ока настоящее зрелище было предметом великого изумления: муж в крайней бедности и в презренном виде обращает внимание только на себя и как бы радуется этой наружности, которая для неопытных глаз служила предметом смеха. Дело было вот в чем: не по нужде и бедности сей муж избрал такой образ жизни, но был некоторого рода философом, как показала последующая его жизнь, и был выше прочих, так что сподобился даже мученичества, окончив жизнь свою огнем; но вознамерился, или лучше старался скрыть это, потому что низко ценил то благополучие, о котором заботятся многие и за ничто считал сию жизнь, стремясь к высшей и истинной жизни. И чтобы лучше успеть в стремлении к добродетели, он старался искусно скрыть свои достоинства под самым низким родом занятий, прикрываясь ими как бы какою безобразною личиною. Кроме того, находясь в цветущей юности, считал опасным для достижения целомудрия, обнаруживать красоту своего тела, и как бы гордиться счастливым даром природы; ибо знал, что этот дар бывает для многих поводом к тяжким падениям. И так, для того, чтобы с ним не случилось чего-либо им не желаемого, ни самому не послужить для чужих очей предметом страсти, он как бы некоторую безобразную личину, добровольно берет на себя ремесло угольщика. При таком роде занятия тело упражнялось в трудах для добродетели, красота покрывалась угольною нечистотою и вместе с тем добываемые сими трудами деньги употреблялись в пособие к исполнению заповедей. Григорий, после того как, выведши его из собрания, тщательно расспросил его обо всем до него касающемся, поручает его прибывшим с ним, приказав исполнить, что было нужно; а сам возвратившись опять в собрание, из настоящего случая берет предмет для поучения народа, предлагая ему беседу о священстве и изображая в ней добродетельную жизнь. Такого рода беседу продолжал он, удерживая собрание до тех пор, пока служащее ему, исполнив его повеление, возвратились с Александром, уже омытым от нечистоты сажи в бане и одетым в (собственные) одежды великого; ибо это им приказано было сделать. Когда же все обратили взоры на Александра и дивились такому явлению: "нет ничего необыкновенного", сказал им учитель, "в том, что зрение обмануло вас, когда вы одному чувству дозволили судить о красоте; чувство, заграждая (нам) вход в глубину разумения, есть неверное средство для суждения об истине вещей; да притом же и самому врагу благочестия – демону, было вполне приятно, чтоб избранный сосуд пребывал в бездействии, скрываясь в неизвестности, и чтобы не выставлялся на вид муж, имеющий быть истребителем его владычества". Сказав это, посвящает Богу сего мужа, законным образом низведши на него благодать священства. Когда все обратились взорами к новопоставленному святителю и просили сказать некоторое слово к церкви, то Александр тотчас же, при самом вступлении в сей сан доказал, что суд об нем великого Григория не ложен: ибо слово его было исполнено ума, хотя и мало украшалось цветами красноречия. По этому поводу один дерзкий юноша из Аттики, проживавший у них, посмеялся над недостатками его речи, (сказав) что она не украшена аттическим искусством, но был, говорят, вразумлен божественным видением; он увидел стадо голубей, сияющих некою неописанной красотою, и услышал, как кто-то говорил, что это те самые голуби Александра, над которыми он посмеялся. Какому из сих чудес более удивляться? Тому ли, что сей муж не посмотрел, как судили о достоинствах другие и не увлекся свидетельством людей знатных? Или более удивляться сокровенному в углях сокровищу, правильное суждение о котором (Григория) тотчас засвидетельствовано Богом чрез последовавшее ритору видение? Мне кажется, что-то и другое чудо само по себе такого рода, что может соперничествовать одно с другим, а пред всеми прежде упомянутыми чудесами оба едва ли не преимуществуют. Ибо противоречить желанию сильных было яснейшим признаком духа твердого и возвышенного, который одинаково смотрит на все явления в мире, к величию ли и славе относятся они, или к унижению и презрению; но так как он отдавал предпочтение одной добродетели и одну порочную жизнь считал презренною, то в ничто вменял все, что в жизни считается достойным какого-нибудь уважения пли презрения. Так действительно он и поступил тогда; ибо, стараясь найти человека Богу угодного и достойного, он не думал почитать достоверными доказательством сего ни богатства, ни достоинства, ни мирской знатности, так как ни того, ни другого слово Божие не включает в число благ. И так не то одно достойно похвалы и удивления, что он не согласился с желаниями начальников, но и то, что он превзошел сам себя в том, что последовало далее: если б он только отстранил недостойный выбор, но не представил бы, что еще требовалось затем, то конечно воспрепятствовал бы злу, но добра еще не совершил. Но он, кроме того, что не дал согласия на худое, нашел даже лучшее; таким образом тем и другим действием совершил благое дело, – и не дав доступа злу, и приведя в действие добро; так что в том и другом отношении Григорий великий явился благодетелем городу, предохранив их от погрешности неведения и обнаружив сокровенное у них благо.

Поелику же при содействии святого Духа все совершилось успешно по желанно сего великого мужа, то не будет не благовременно, всем рассказать здесь и об одном обстоятельстве, случившемся с ним на пути, дабы во всем видна была соприсущая сему мужу благодать. Так как всем было известно, что муж сей преимущественно заботился о том, чтобы всегда подавать утешение нуждающимся: то два Еврея, имея ли в виду прибыль, или вознамерившись посмеяться над сим мужем, что его легко можно обмануть, стерегут его на возвратном пути; один из них, притворившись мертвым, лежал на краю дороги, растянувшись навзничь, другой же, будто бы в самом деле, оплакивая умершего, подражал воплю рыдающих и звал мимоидущего великого, говоря, что сей несчастный, пораженный внезапно смертью, лежит нагой и без приготовления к погребению. И так просил сего великого мужа не пренебречь усопшего, но сжалившись хоть сколько-нибудь над бедностью, подать сколько возможно на прикрытие тела; сими и подобными словами упрашивал он. Сей нимало немедля, бывшую на нем верхнюю одежду возложив на умершего, отправился в дальнейший путь. Когда, по удалении его, так дерзко наругавшиеся над ним остались одни, обманщик, переменив притворный плач на смех, заставлял лежащего встать, хохоча и радуясь той прибыли которую доставил им обман. Но тот оставался в одинаковом положении, нисколько не слушая его слов. Когда он стал звать его более громким голосом и вместе с тем толкать его ногою, лежащий тем не менее ни голоса не слыхал, ни удара не чувствовал, но лежал, протянувшись в одинаковом положении; потому что тотчас же, как была возложена на него одежда, в самом деле сделался мертв за то, что притворился им, чтоб обмануть оного великого, так что сей человек Божий не был обманут, но для какого употребления дал одежду, для того она и оказалась пригодною взявшим ее. Если такое дело веры и силы сего великого мужа кажется жестоким, то никто не должен удивляться сему, имея в виду великого Петра. Ибо и он не одними только благодеяниями выказывал присущую ему силу, хромого от рождения являя народу бегающим и скачущим, или страдания больных исцеляя тенью своего тела, которую наводило на них солнце, отбрасывая оную, когда проходил Апостол, на противоположную (его телу) сторону; но и Ананию, за то что он пренебрежительно относился к обитающей в Апостоле силе, наказывает смертно для того, думаю, чтобы страшная казнь его сделала всех, кто пренебрегал им в народе, благоразумнее, научив их сим страшным примером воздерживаться от подобных поступков. И так справедливо подражатель Петра, показав величию силы многими благодетельными чудесами, и покушавшегося употребить обман против Духа заставил высказать о себе истину. Ибо истребителю лжи, думаю я, должно было даже ложь обманщика переменить на истину, дабы всем было явно, что все, что ни говорил сам оный великий, было истинно, и что от других принимал, как истину, то не было ложно. И так сии иудеи, сказанным образом посмеявшиеся, как казалось им, над силою великого, послужили в наставление для прочих, чтобы не покушаться обманывать тех, за которых сам Бог является обличителем дерзости.

После сего, когда было некоторое собрание под открытым небом в одном из мест этой страны, и все удивлялись его поучениям, один мальчик взывал к собравшимся, что учитель не от себя говорит это, но другой, стоящий близ него произносит слова. Когда, по распущении собрания, привели к нему мальчика, говорят, что великий сказал присутствующим, что отрок не свободен от (насилия) демона, и тотчас же снявши с плеч своих омофор и приложив к дыханию своих уст возлагает таким образом на юношу. Когда это было сделано, юноша начал биться, кричать, бросаться на землю, метаться туда и сюда, словом, -испытывать все, чем страдают одержимые демонами. Когда потом святой возложил руку и прекратил его припадки, демон оставил юношу и он, пришедши в прежнее состояние, уже не говорил более, что видит кого-то близ святого, говорящего вместе с ним. И это также принадлежит к великим чудесам Григория, потому что совершает чудеса исцелений не каким-либо изысканным способом искусством, но для прогнания бесов и исцеления телесных болезней достаточно было дыхания уст его, прилагаемого к больному чрез облачение.

Впрочем, излагать по порядку все чудеса его, потребовало бы длинного описания и слова, выходящего за пределы настоящего досуга; по сему упомянув еще об одном или двух чудесах, которые рассказывают о нем, ими закончу свое слово. Когда божественная проповедь распространилась повсюду и все жители как города, так и окрестностей его, были обращены к благочестивому учению веры, жертвенники, капища и кумиры в них были разрушены; когда жизнь человеческая уже очистилась от идольских скверн, и угасло нечистое курение жертв, жертвенная кровь и нечистоты от заклания животных были смыты; когда все на всяком месте заботливо воздвигали молитвенные храмы во имя Христа: гнев и зависть пробуждаются в представителе Римской власти в здешнем месте, за то, что ложные отеческие обряды его презрены, а христианское таинственное учение умножается и церковь повсюду во вселенной распространяется, возрастая и увеличиваясь постоянно присоединяющимися к сему учению. И так, возмечтав, что можно божественной силе противопоставить свою жестокость, остановить проповедь таинства, разрушить устроенные церкви и обратившихся к сему учению возвратить к служению идолам, посылает к начальникам народов указ, угрожая страшными наказаниями, если они всякого рода истязаниями не станут мучить поклоняющихся имени Христову и страхом, и силою сих истязаний (не станут) опять приводить их к отеческому служению демонам. Как скоро объявлен был этот страшный и безбожный указ начальникам, поставленные для этого самого дела жестокими тиранами, повсюду в государстве разошлись по своим местам. Над жителями той провинции правителем был поставлен такой человек, который для исполнения злого намерения нисколько не нуждался в высочайшем повелении, будучи сам собою от природы кровожаден, жесток и ненавидя уверовавших Слову (Божию). И так, он объявляет всенародно строгое приказание, что должны или отречься от веры, или подвергнуться всякого рода мучениям и смерти. И имеющие в руках своих дела общественные никакого другого дела ни общественного, ни частного не производили и ни о чем не заботились, как о том только, чтоб преследовать и мучить твердо держащихся веры. Страшили не одни только угрозы на словах, но вместе с тем наводили всякого рода ужас различные орудия мучений, поражая людей страхом еще прежде самой казни: мечи, огонь, звери, ямы, орудия для вывертывания членов, раскаленные железные седалища, деревянные дыбы, на которых тела стоящих, растянутые, строгались страшными когтями, и другие бесчисленные орудия для многоразличных видов мучений были изобретаемы и придумываемы ими; и одно было стремление у всех, получивших такую власть – никому в чрезмерной жестокости не оказаться снисходительнее другого. И одни доносили, другие доказывали, иные отыскивали укрывающихся, некоторые преследовали бегущих, а иные, обращая взоры на имения верных, чтобы завладеть их имуществом, под видом благочестия, изгоняли держащихся веры. Всеобщее было смятение в народе и большое замешательство; потому что все подозрительно смотрели друг на друга; отцы не доверяли расположению детей при опасностях; дети не полагались на верность отеческого попечения, залогом которого служила природа; члены семейства, разделенного религиозными верованиями, враждовали друг против друга: сын язычник делался предателем верных родителей; отец, остающейся в неверии, был доносчиком на уверовавшего сына; брат по той же причине вооружался против природы, считая делом благочестивым предавать казни единокровного, если он держался благочестия. От этого пустыни наполнились преследуемыми; дома опустели, лишившись жителей; многие общественные здания были назначены для заключения узников, потому что темницы не могли вместить в себе множества мучимых за веру; все площади и собрания, как общественные, так и частные, вместо обычного веселия разделяли таковые же бедствия; потому что и здесь одних тащили, других уводили; прочее же при этом зрелище или смеялись, или плакали. Не было ни сострадания к младенцам, ни почтения к сединам, а уважение к добродетели и в ум не приходило враждовавшим против нее, но как во время пленения всякий возраст был выдаваем врагам веры; не делалось снисхождения к естественной слабости женского пола, чтобы изъять оных от таких мучений; один был закон жестокости для всех, подвергающий равному наказанию всякого, чуждающегося идолов, не различая пола и возраста. Тогда оный великий муж, видя слабость человеческой природы, что многие не могут подвизаться за благочестие до смерти, советует (сынам) церкви на некоторое время удалиться от сей страшной напасти, считая для них за лучшее бегством спасти свою душу, чем стоя в ряду сражения оказаться беглецами веры. И чтобы сильнее убедить людей, что нет никакой опасности для души, спасать веру бегством, собственным примером подает совет к удалению, сам прежде других удалившись от грозящей опасности. Между тем у начальников особенною целью было и то, чтобы чрез него, как плененного вождя, разрушить весь строй веры, и по этой причине враги старались захватить его в свои руки.

И так он занял один уединенный холм, имея при себе того жреца, которого он вначале обратил к вере и который был облечен уже благодатью диаконства. Когда же гонители последовали по следам их в великом множестве, и некто указал им место, где они скрывались, то одни из них, окружив со всех сторон подошву горы, стерегли, чтобы ему не удалось куда-нибудь убежать, если бы решился на это, а другие, взошедши на гору, разыскивали его по всем местам, и уже были в виду у великого, направляя свой путь прямо к нему. Но он, приказав своему спутнику стоять с твердым и непоколебимым упованием на Бога и Ему вверить свое спасение, воздев руки на молитву, и если бы даже гонители были вблизи, не сокрушать своей веры страхом, сам себя поставил диакону в пример (исполнения) сего увещания, с неподвижным взором, распростертыми руками и в прямом положении взирая на небо. В таком положении они находились; прибежавшие же к ним, осмотрев со всех сторон место, обойдя всякий куст на дороге, расследовав со всею тщательностью все возвышения скал и все углубления ущелья, опять устремляются к подошве горы, полагая, что он, в страхе пред обыскивающими гору, обратившись в бегство, попался в руки тех, кои окружали подошву горы. И так у этих не оказалось его, ни у тех его не было; и хотя подсмотревший место пребывания великого описал оное ясными признаками, но искавшие его утверждали, что никого там не видали, кроме двух деревьев на недалеком расстоянии друг от друга. Когда искавшие его удалились, то оный доносчик, оставшись и найдя великого со спутником стоящими на молитве и уразумев божественное охранение, по которому они гонителям показались древами, припадает к нему и верует Слову (Божию); таким образом тот, кто за несколько времени до сего был гонителем, делается одним из гонимых. В пустыне они пребывали долгое время; потому что брань против веры усиливалась; начальник сильно ожесточался против приверженных учению благочестия, и все обратились в бегство. Поелику гонители потеряли надежду, чтобы великий когда-нибудь попался им в руки, то, обратив неистовое зверство против остальных, везде во всех частях провинции отыскивали всех, для кого было досточтимо имя Христово – мужей, жен и детей – влекли их в город и наполняли ими темницы, вместо какого либо другого преступления, поставляя им в вину благочестие, так что судилища тогда не занимались никакими обыкновенными делами, но только о том одном заботились власти, чтобы измышляя всякого рода муки и пытки употреблять их против стоявших за веру. Тогда еще более стало ясно для всех, что оный великий (муж) ничего не предпринимает без воли Божией; потому что бегством сохранив себя для народа, он был общею помощью для всех подвизающихся за веру. Ибо как мы слышим о Моисее, что, находясь вдали от ратного строя Амаликитян, он своею молитвою подавал единоплеменникам силу на врагов; так точно и он, как бы наблюдая духовным оком совершающееся, призывал божественную помощь на подвизающихся за исповедание веры. Так однажды, по обычаю молясь Богу вместе с бывшими при нем, он внезапно исполнился томления и страха; присутствующим ясно было, что он как бы приходит в ужас и трепещет пред (каким то) видением, прислушивается, как будто до него доносится какой-то шум; прошло не мало времени; он во все это время оставался неподвижным и в том же положении; потом, когда представлявшееся ему зрелище как будто кончилось благополучно, опять пришел в обыкновенное состояние и восхвалил Бога радостным голосом, возгласив победную и благодарственную песнь, которую мы многократно встречаем в книге псалмов Давида: "благословен Бог,иже не даде нас в ловитву зубом их" (Пс. 123: 6). Когда же окружавшие его пришли в изумление и пожелали узнать, какое видение представлялось очам его, он, говорят, сказал, что видел в это время великое падение – (видел) поражение диавола некоторым юношею, в борьбе за благочестие; и когда они еще не понимали, что бы значило сказанное им, он яснее рассказал, что в этот час один юноша из благородных, приведенный палачами к начальнику, при высшей помощи, крепко подвизался за веру, присовокупил он и имя его, назвав его Троадием, а также и то, что после многих мучений, доблестно перенесенных им, он увенчался венцем мученическим. Диакон, изумленный слышанным, но не смея не верить сказанному, а вместе помыслив и то, что превосходит человеческую природу, находясь вдали от города и ни от кого не получая известий оттуда, говорит окружающим его о совершающихся там делах, как бы присутствуя при них, умоляет учителя позволить ему посмотреть своими глазами и узнать о произошедшем и не запрещать ему побывать на том самом месте, где совершилось это дивное дело. А когда Григорий говорил, что опасно идти в среду убийц и что он не раз может подвергнуться тому, чего не желает, от насилия противника, диакон сказал, что смело решается, надеясь на помощь его молитв, обратившись к нему с такими словами: "ты поручи меня Богу и никакой страх врагов не коснется меня"; и когда Григорий своею молитвою, ниспослал ему, как бы какого спутника, помощь Божию, он с уверенностью совершил путь, не укрываясь ни от кого из встречавшихся. Вечером пришедши в город и утомленный путешествием, он почел необходимым облегчить свое изнурение омовением в бане. В этом месте властвовал какой-то умерщвлявший людей демон, пагубная сила которого действовала на приближающихся сюда во время (ночной) темноты, отчего в эту баню не ходили и не пользовались ею после захождения солнца. Диакон, остановившись около бани просил приставника отворить ему дверь, позволить войти и не отказать ему попользоваться омовением в бане. Приставник уверял его, что никто из осмелившихся мыться в этот час не выходил на своих ногах, но что после вечера здесь всеми овладевает демон, и что многие по незнанию уже подверглись неисцельным болезням, что вместо ожидаемого облегчения они возвращались с плачем и воплем. Когда приставник рассказывал это и подобное сему, то диакон не только не оставил своего желания, но еще более настаивал, всеми способами понуждая его позволить ему войти внутрь. Приставник, полагая, что ему выгоднее будет не подвергаться опасности вместе с незнающим чужестранцем, отдавши ему ключ, отходит сам на далекое расстояние от бани. Когда же диакон раздевшись вошел в баню, демон употреблял против него различные страхи и ужасы: "показывал ему всевозможные призраки, представлявшее нечто из огня и дыма состоящее; они являлись его глазам в образе зверей и людей, оглашали его слух, приближались дыханием, охватывали со всех сторон его тело. Но диакон, защищая себя (крестным) знамением и призывая имя Христово, без вреда для себя прошел первое отделение бани". Когда же вошел во внутреннюю часть, то был окружен еще более ужасными видениями, так как демон принял вид еще более страшный; ему вместе представлялось, что от землетрясения пошатнулась баня, сквозь треснувший пол видится подземное пламя, из воды выходят горящие искры; опять тем же оружием – знамением (креста), именем Христовым и помощью молитв своего наставника, он рассевает и кажущиеся и действительные страхи. Наконец уже в то время, когда вышел из воды и спешил к выходу, он был снова задержан демоном, который ухватился за дверь; но и это препятствие он опять устранил сам собою помощью той же силы, потому что знамением (креста) дверь была отворена. После же, того, как все совершилось по его желанию, демон, говорят, закричал к нему человеческим голосом, чтобы он не считал своею ту силу, которою избавился от гибели; ибо сохранил его невредимым глас того, кто вверил его охранению (Божию). И так, спасшись сказанным способом, он привел в изумление приставников той бани, так как ни разу не случалось, чтоб кто-нибудь из осмелившихся входить в такую пору в воду, оставался в живых. После сего он рассказал им о всем, что с ним случилось, узнал, что доблестные подвиги мучеников, в городе, совершились точно таким образом, как предвозвестил о том живущий в пустыне великий муж, и приложив к повествованиям о нем и чудесах его то, в чем видел, слышал и собственным опытом дознал силу веры великого Григория, о которой засвидетельствовал и демон, – опять возвращается к наставнику, оставив для людей как своего времени, так и последующего, общее охранительное средство, состоящее в том, чтобы каждый поручал себя при посредстве священников Богу. И ныне, как во всей церкви, так преимущественно у них, употребляемые эти слова служат памятником поданной тогда Григорием сему мужу помощи.

Когда же при помощи Божией время тиранства прекратилось и снова водворился между людьми мир, при котором невозбранным и свободным стало для всех служение Богу, тогда, возвратившись опять в город и обошедши всю окрестную страну, Григорий повсюду учредил некое прибавление в богослужении, узаконив (совершать) торжественные праздники в честь пострадавших за веру. Останки мучеников были распределены по различным местам и народ, собираясь ежегодно в определенные времена, веселился, празднуя в честь мучеников. Ибо и то служит доказательством его великой мудрости, что он вдруг переводя к новой жизни современное себе поколение и как бы некий возница, приставленный к (человеческому) естеству, твердо держа их уздою веры и богопознания, послушным попускал несколько и поиграть веселием под игом веры. Заметив, что неразумное и невежественное большинство народа держится заблуждения идолопоклонства вследствие (соединенных с ним) плотских увеселений, чтобы достигнуть по отношению к ним успеха преимущественно в главном, то есть чтобы они вместо суетных предметов своего благоговения, обратили взоры к Богу, он позволил им веселиться в дни памяти святых мучеников, предаваться радости и ликованию, дабы с течением времени сами собою перешли они к жизни более святой и строгой под руководством веры, и это совершилось со многими уже; у них всякое удовольствие, утратив (характер) телесного увеселения, приняло вид духовной радости.

Совершая таким образом свое служение Церкви и заботливо желая видеть прежде своего отшествия из сей жизни всех обращенными от идолов к спасительной вере и уже предузнав свою кончину, он тщательно расследовал по всей окрестности, желая знать, не остался ли еще кто-либо чуждым веры. И когда узнал, что оставшихся в старом заблуждении не более семнадцати, возведши взоры к Богу, сказал, что хотя и прискорбно то, что недостает нечто для полноты спасаемых, однако достойно великой благодарности и то, что он оставляешь своему преемнику по управлению Церковью столько же идолопоклонников, сколько сам принял христиан. Заповедав уверовавшим уже преуспевать в совершенстве, а не веровавшим обратиться, отходит таким образом от жизни человеческой к Богу, завещав приближенным к нему не покупать особенного места для его погребения. Ибо, если при жизни он не хотел называться господином какого-нибудь места, но проводил жизнь в чужих домах, то и по смерти конечно ему не будет стыдно лежать в чужом владении; но пусть, говорит, и в последующие века рассказывают, что Григорий, как при жизни не носил прозвания по какому либо месту, так и после смерти остался пришельцем среди чужих могил, потому что, отказавшись от всякого приобретения на земле, он не допустил даже и погребсти себя на собственной земле; ибо он считал для себя драгоценным одно только стяжание, которое не допускает до себя даже и следа любостяжания.

Что же касается до быстрого обращения целого народа от еллинской суетности к познанию истины, то пусть подивится тому каждый из читателей рассказа об этом, но никто да не усумнится и в этом, имея в виду пути Промысла, которыми совершилась такая перемена в обратившихся от лжи к истине. Для сего, возвращаясь назад, я расскажу теперь о происшествии, случившемся в первое время его епископства, о котором не упомянуло наше слово, спеша к описанию прочих его чудес. Был в городе некоторый всенародный праздник, совершавшийся по древнему обычаю в честь одного местного божества, на этот праздник стекался почти весь народ, так как сельские жители праздновали вместе с городом. Театр был переполнен собравшимися; вновь прибывающие отовсюду теснились за самыми седалищами, так как все стремились ближе к сцене, желая лучше видеть и слышать, то в театре поднялся сильный шум и представление для фокусников стало невозможным, потому что смятение по случаю давки не только препятствовало наслаждаться музыкою, но и фокусникам даже не давало возможности показать свое искусство. В это время у всего народа исторгается общий вопль, все взывают к божеству, в честь которого праздновали и просят, чтобы оно дало им простор. Так как при общем вопле голоса их разносились далеко, и казалось будто весь город говорит, как бы одними устами, вознося к демону такую молитву: "Зевс, дай нам место", то великий Григорий, услышав голоса по имени призывающих демона, от которого они требовали простора городу, сказал им, пославши одного из находившихся при нем, что скоро будет дан им простор даже более того, о каком они молятся. Эти слова его оказались как бы печальным приговором; в след за этим всенародным празднеством распространяется язва; тотчас с веселыми песнями смешивается плачь, так что веселье для них превратилось в горе и несчастье, а вместо звуков труб и рукоплесканий, город оглашается непрерывным рядом плачевных песней. Болезнь, зараз появившись между людьми, распространялась быстрее, чем можно было ожидать, опустошая дома подобно огню, так что храмы наполнились зараженными язвою, бежавшими туда в надежде исцеления; около источников, ключей и колодцев толпились томимые жаждою в беспомощной болезни; но и вода была бессильна угасить болезненный жар, потому что однажды пораженные болезнью оставались в одинаковом положении, пили ли они воду, или нет. А многие сами уходили на кладбища, так как оставшихся в живых недостаточно было для того, чтобы погребать умерших. И это бедствие поражало людей не неожиданно; но как будто какой призрак приближался (сначала) к дому, где имела появиться зараза; а затем следовала гибель. Итак, после того как для всех стала ясною причина болезни, (именно) -что призванный ими демон злобно исполнил просьбу сих неразумных, доставив городу, посредством болезни, этот злосчастный простор, все они обратились с мольбою к великому (Григорию), умоляя его остановить распространение болезни силою признаваемого и проповедуемого им Бога, коего одного они исповедуют истинным Богом, имеющим власть над всем. Ибо как скоро являлся оный призрак, предвещая появление язвы в доме, и тотчас порождал отчаяние в жизни, у подвергшихся такому бедствию оставалось одно средство спасения, чтобы вошел в оный дом великий Григорий и молитвою отразил проникшую в дом болезнь. Когда же молва об этом от тех, которые в числе первых спаслись от язвы таким образом, очень скоро распространилась между всеми, то было оставлено все, к чему прежде прибегали по своему неразумию: оракулы, очищения, пребывание в капищах идольских, так как все обратили взоры свои к великому святителю и каждый старался привлечь его к себе для спасения всего семейства. Наградою же для него от спасшихся было спасение душ; ибо, когда благочестие оного иерея было засвидетельствовано таким опытом, то для дознавших на самом деле силу веры не было причины медлить принятием таинства (крещения). Таким образом болезнь для тех людей была могущественнее здоровья; потому что, в какой мере во время здоровья они недуговали своими помыслами относительно восприятия таинства, в такой мере телесною болезнью укрепились касательно веры. Когда таким образом обличено было заблуждение идолопоклонства, все обратились к имени Христову, одни будучи приведены к истине приключившеюся им болезнью, другие прибегши к вере во Христа как к предохранительному врачевству против язвы.

Есть и иные чудеса великого Григория, сохранившиеся в памяти даже до ныне, которых мы не присовокупляем к описанным нами, щадя слух недоверчивых, и чтобы не повредить тем, которые, по великости рассказываемых событий, готовы самую истину признать ложью. Христу же, совершающему чрез рабов своих таковые чудеса, подобает слава, честь и поклонение, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Григорий Нисский, святитель

Азбука веры

***

Труды святителя Григория Нисского:

 

 
Читайте другие публикации раздела "Творения православных Святых Отцов"
 

Разделы проекта:

• Поиск
• Соцсети
• Карта сайта

• RSS-рассылка
• Subscribe
• Новые статьи

• О проекте
• Помощь
• О центре
• Контакты

• Библиотека
• Авторы
• Фильмы
• 3D-экскурсия

• Наша вера
• Догматика
• Таинства
• Каноны
• Литургика

• Церковь
• Благочестие
• О посте

• Буддизм
• Индуизм
• Карма
• Йога

• Иудаизм
• Католичество
• Протестанты
• Лжеверие

• Атеизм
• Язычество
• Секты
• Психокульты

Читайте нас в социальных сетях

• Ваши вопросы
• На злобу дня
• Книга

• Апологетика
• Наши святые
• Миссия

• Молитвослов
• Акафисты
• Календарь
• Праздники

• Мы - русские!
• ОПК в школе
• Чтения
• Храмы

• Нравы
• Психология
• Добрая семья
• Педагогика
• Демография

• Патриотизм
• Безопасность
• Вакцинация

• Оккультизм
• Веганство
• Гомеопатия
• Астрология

• Аборты
• Ювенальщина
• Содом ныне
• Наркомания

• Лженаука
• MLM

• Самоубийство

© Миссионерско-апологетический проект "К Истине", 2004 - 2024

При использовании наших оригинальных материалов просим указывать ссылку:
Миссионерско-апологетический "К Истине" - www.k-istine.ru

Контакты редакции
Top.Mail.Ru