Полное житие преподобного Сергия Радонежского
Память: 5 / 18 июля (обретение мощей), 25 сентября / 8
октября
Содержание жития преподобного Сергия Радонежского:
Глава IV. Братья в пустыне
"Радуйся, вся мира сего красная, яко скоро
исчезающая, презревый"
Акафист, икос 3
"Радуйся, зерцало совершеннаго терпения
"
Икос 6
Расстался Варфоломей с Радонежем и пошел
в Хотьков, который теперь был для него роднее Радонежа.
Можно ли изъяснить то блаженное состояние, в каком
находилась тогда его чистая душа, вся объятая пламенем
Божественной любви? Опытные в духовной жизни подвижники
говорят, что в начале подвига душа обыкновенно горит
неизъяснимой жаждой подвига; все кажется возможным,
всякий труд – легким, всякое лишение – ничтожным.
Благодать Божия, как нежная, любящая мать, дает
новоначальному подвижнику вкусить тех благ неизреченных,
которые ожидают его по совершении подвига, - дает без
всякой с его стороны заслуги, для того, чтобы он знал,
что получит по очищении своего сердца от страстей, и
потому не ослабевал в борьбе с врагами спасения. И
блажен, кто не был рабом своих страстей, кто сохранил
непорочность детства в юности и от юности взял крест
свой, чтоб идти за Господом! Тогда как другие подвижники
всю жизнь проводят в тяжкой борьбе со своими страстями и
благодать Божия действует в них сокровенно, лишь изредка
утешая их сладостным ощущением своего присутствия и
снова скрываясь, дабы они не впали в высокое о себе
мнение, сей избранник благодати за свою детскую
простоту, за чистоту своего сердца, незнакомого с грязью
порока, скоро сподобился благодатного покоя бесстрастия.
К таковым по преимуществу можно отнести слово
Лествичника: "Изшедший от мира по любви к Богу в самом
начале приобретает огнь, который, был ввержен в вещество
(страстей), вскоре возжжет сильный пожар" и истребит
страсти. К числу таких избранников благодати принадлежал
и Варфоломей. Давно горел в душе его этот благодатный
огонь, а теперь им прониклось все его духовное существо.
Его мысль уже витала в дебрях пустынных…
В Хотькове, как уже знают читатели,
смиренно подвизался вблизи трех дорогих могил старший
брат Варфоломея Стефан. К нему-то и спешил блаженный
юноша. Скромный, с детства привыкший подчинять свою волю
воле старших, он и теперь боялся положиться на себя и
надеялся иметь в брате-иноке верного спутника и опытного
руководителя на новом многотрудном жизненном пути.
Оставаться в Хотькове у него не было намерения – его
душа жаждала безмолвия пустыни: чем больше предоставляла
труда одинокая жизнь пустынника, чем больше было в ней
лишений, тем для него казалось лучше.
И вот Варфоломей в Хотьковской обители.
Он упрашивает брата идти с ним искать места для
пустынножительства. Стефан не вдруг решается на такой
подвиг. Недавний мирянин, поступивший в монастырь не
столько по влечению чистой любви к Богу, сколько потому,
что его сердце, разбитое семейным горем, искало
врачевания в тишине святой обители, он не думал
принимать на себя подвига выше меры своей и желал
проходить обычный путь жизни монашеской в стенах
монастырских. Но Варфоломей просит, умоляет, и
добросердечный Стефан уступает наконец неотступным
просьбам любимого младшего брата и – "принужден быв
словесы блаженного" - соглашается. Братья оставляют
гостеприимную обитель и идут в самую глушь соседних
лесов…
В те времена каждый, желавший уединенной
жизни, мог один или с товарищем свободно идти в лес, на
любом месте строить себе хижину или копать пещеру и
селиться тут. Земли было много свободной, не
принадлежавшей частым владельцам. Когда собиралось около
пустынников несколько человек, то строили церковь,
испрашивали у князя право на владение местом, а у
местного святителя – разрешение освятить церковь, и
обитель основывалась. Но Варфоломей не думал строить
обитель, не желал собирать около себя братию, у него
было одно заветное желание: укрыться навсегда от мира в
глубине непроходимой чащи лесной, укрыться так, чтоб
мир никогда не нашел его и совсем позабыл отшельника.
Долго ходили братья по окрестным лесам;
наконец им полюбилось одно место, удаленное не только от
жилищ, но и от путей человеческих. Это место было Самим
Богом предназначено к устроению обители: над ним и
прежде видели достойные люди – одни свет, другие огонь,
а иные ощущали благоухание. Оно находилось верстах в
десяти от Хотькова и представляло небольшую площадь,
которая возвышалась над соседнею местностью в виде
маковки, почему и названа Маковцем или Маковицею.
Глубокая дебрь со всех сторон окружала Маковицу; густой
лес, до которого еще никогда не касалась рука
человеческая, одевал ее со всех сторон сплошною чащей,
высоко поднимая к небу свои тихо шумевшие вершины… В
окружающих эту возвышенность дебрях можно было найти
немного и воды, хотя ходить за нею было и неблизко.
"Любуясь первобытною красотою местности, - говорит
святитель Платон, - Варфоломей представлял себе в мысли
земной рай, в котором жили праотцы рода человеческого в
невинном состоянии, до грехопадения". Мы не можем
представить себе того восторга, который наполнял тогда
душу и сердце молодого отшельника! Наконец-то сбываются
его заветные желания, его задушевные мечты: вот она –
дивно желанная пустыня, вот он – дремучий лес!.. Мир со
всей его суетой, с его житейскими треволнениями остался
там, где-то далеко позади Варфоломея; отшельник более не
вернется туда – здесь он найдет свой покой, здесь
поселится навсегда, будет беседовать с Единым Богом,
разделяя труды со своим родным не по плоти только, но и
по духу братом!..
Горячо помолились братья на избранном
месте пустынного жития; предавая самих себя в руки
Божии, они призывали Божие благословение и на само место
своих будущих подвигов. Потом стали рубить лес; с
великим трудом переносили они тяжелые бревна на своих,
хотя и привычных к труду, но все же боярских плечах;
мало-помалу редела чаща лесная, открывая место, на
котором впоследствии суждено было Богом процвести
славной Лавре Сергиевой. Отшельники устроили себе
сначала шалаш из древесных ветвей, а потом убогую
келийку; наконец подле келии поставили и малую церквицу.
Все это было сделано руками самих братьев-трудников; они
не хотели приглашать посторонних людей, потому что
телесный труд был необходимым условием самой жизни
подвижнической.
Когда церковь была готова к освящению,
Варфоломей сказал Стефану: "По плоти ты мне старший
брат, а по духу – вместо отца; итак, скажи мне: во имя
какого святого следует освятить нашу церковь? Какой
будет ее престольный праздник?"
"Зачем спрашиваешь меня о том, что сам
лучше меня знаешь? – отвечал ему старший брат. – Ты,
конечно, помнишь, как не раз покойные родители наши при
мне говорили тебе: "Блюди себя, чадо: ты уже не наше, а
Божие; Господь Сам избрал тебя прежде твоего рождения и
дал о тебе доброе знамение, когда трижды возгласил ты во
чреве матери, во время литургии". И пресвитер, тебя
крестивший, и чудный старец, нас посетивший, говорили
тогда, что это трикратное проглашение твое
предзнаменовало, что ты будешь учеником Пресвятой
Троицы; итак, пусть церковь наша будет посвящена
Пресвятому Имени Живоначальной Троицы; это будет не наше
смышление, а Божие изволение: пусть же благословляется
здесь имя Господне отныне и во веки!"
Вздохнул из глубины сердца юный
подвижник и сказал брату: "Ты высказал, господин мой, то
самое, что давно было у меня на душе, чего я всем
сердцем желал, но не дерзал высказать. Любезно мне слово
твое: пусть эта церковь будет освящена во Имя Пресвятой
Троицы. Ради послушания я вопрошал тебя; не хотелось мне
иметь в сем волю свою, и вот Господь не лишил меня
желания сердца моего!"
"В сем рассуждении Варфоломея, -
замечает один его жизнеописатель, - открылось его
глубокое духовное просвещение: самым наименованием храма
он проповедовал всем главнейшую истину христианства – о
Триипостасном Божестве".
"Его ум, - говорит святитель Филарет, -
устремился тогда к высочайшему христианскому догмату,
дабы привлечь за собою умы даже младенцев веры. Посвятив
храм сей имени Пресвятой Троицы, он сделал то, что
здесь, в его обители, по самому напоминанию имени храма
каждый поклонник богословствует, исповедует и славит
Живоначальную Троицу и богословствуя приносит свою
молитву".
Затем оба брата пошли в Москву, чтобы
испросить благословения Всероссийского митрополита
Феогноста на освящение церкви. Святитель милостиво
принял просителей и послал с ними священнослужителей,
которые взяли с собой святой антиминс с мощами святых
мучеников и все потребное для освящения храма. Церковь
по желанию братьев был освящена во Имя Пресвятой и
Живоначальной Троицы. Так скромно, по пустынному
смиренно было положено основание Свято-Троицкой
Сергиевой Лавры, столь прославленной впоследствии именем
Преподобного Сергия! "Справедливо сия церковь, -
замечает при сем блаженный Епифаний, - наречена во Имя
Пресвятой Троицы: она основана благодатью Бога Отца,
милостью Сына Божия и поспешением Святого Духа".
Это произошло в 1340 году, уже при
великом князе Семене Ивановиче Гордом.
"Какою несказанною радостью радовался
юный подвижник наш, когда увидел освященным дом Божий! –
говорит святитель Платон. – Теперь оставалось ему и
самому себя всецело уготовать в жилище Духа Святого". И
он, действительно, еще с большей ревностью стал
подвизаться в посте и молитве, в трудах и терпении. Мира
как бы вовсе не было для юного отшельника: он умер для
мира и мир умер для него навсегда.
Не то было со старшим братом. Суровою,
неприветливой показалась ему дикая пустыня. Он видел
здесь одни труды и лишения. Никаких удобств для
безбедного существования тут не было. Никто не заходил к
отшельникам; трудно было доставать самое необходимое; на
далекое расстояние не было не только сели или дворов, но
и пути людского; кругом их убогой келии и церквицы –
непроходимая чаща лесная с негостеприимными обитателями
– дикими зверями…
Не выдержал Стефан этих скорбей
пустынных; он вовсе не был подготовлен к ним
предшествующею жизнью; утешаясь семейной жизнью, он,
вероятно, не думал не только о пустынных подвигах, но и
о монашестве; тяжкое горе, смерть молодой супруги,
побудило его удалиться в обитель, как тихую пристань в
море житейском: там, быть может, он и окончил бы дни
свои, если бы не Варфоломей… Только усердные просьбы
любимого брата вызвали его оттуда; и вот, лишь только он
встретился со всей суровой обстановкой отшельнической
жизни, как мужество изменило ему, его стала томить тоска
нестерпимая, им овладел дух уныния… Напрасно Варфоломей
утешал малодушного, уговаривал, упрашивал вооружиться
терпением против этого искушения: хотя не без скорби,
Стефан оставил одиноким пустыннолюбного брата и ушел в
Москву. Здесь устроил он себе келию в Богоявленском
монастыре и стал подвизаться по мере своих сил. По
свидетельству блаженного Епифания, который лично знал
Стефана, он любил иноческое житие, много трудился и вел
строгую жизнь. Ходил он обыкновенно в убогой одежде. В
то время в Богоявленском монастыре подвизался еще
простым иноком будущий святитель всероссийский Алексий.
Они духовно полюбили друг друга, рядом всегда стояли в
церкви и вместе певали на клиросе. Наставником и
руководителем их был старец Геронтий, опытный в жизни
духовной. Митрополит Феогност любил Стефана, Геронтия и
Алексия и по временам приглашал их к себе для духовных
бесед. Сын Калиты великий князь Семен Иванович также
отличал своим вниманием и Стефана, и Алексия. По его
желанию митрополит Феогност рукоположил Стефана во
пресвитера и назначил игуменом Богоявленского монастыря.
Великий князь избрал Стефана в свои духовники. Примеру
князя последовали тысяцкий столицы Василий, брат его
Феодор и другие знатные бояре. Позднее мы опять
встретимся со Стефаном в пустыне Радонежской, хотя уже
при других обстоятельствах. Обращаемся к юному
Варфоломею.
Хотя и оставил его единоутробный, но на
сей раз не единодушный брат, он остался тверд и
непоколебим в своем намерении. "Два родных брата, -
замечает блаженный Епифаний, - а между тем какая
разность в произволении, но один из пустыни ушел в
городской монастырь, а другой и саму пустыню обратил в
город. Что казалось Стефану тяжким и нестерпимым, то
было легко и приятно для Варфоломея, которого душа с
детства пылала Божественным огнем. И Господь хранил его
Своею благодатью среди пустыни, ограждал его Своими
Ангелами на всех путях и как Сердцевидец, видевший его
сердечные расположения, уготовлял в нем начальника
многочисленной братии и отца многих обителей".
|
