Вера в конец света помогает снизить стресс. Ведь
тогда кажется, что всеобщую гибель можно предсказать
Антистресс-эсхатология для запуганного
щенка. Как люди и животные переживают непредсказуемые
и неконтролируемые события. То, что нас не убивает, делает
нас... Какими? Окончание этой фразы зависит
от конкретного случая и множества факторов, как внешних,
так и внутренних. Статья о том, как стресс превращается
в травму у человека, и о том, что мы можем сделать для
себя, чтобы этого не произошло.
Ангелы Апокалипсиса. Гравюра
Основные принципы, по которым
мы переживаем стресс или травму, одинаковы для всех
млекопитающих, особенно высокосоциальных, таких как люди
и другие приматы, собаки, крысы, дельфины, слоны.
Социальность играет здесь двоякую роль: иногда она
вызывает стресс там, где у одиночного животного его бы
не возникло (беспокойство об отношениях с сородичами,
страх одиночества, неуверенность в своем статусе, боль
утраты социального партнера), но она же предоставляет
очень действенные инструменты борьбы со стрессом, чтобы
он не перешел в травму.
В бытовом смысле под стрессом обычно
понимают дистресс, то есть негативный стресс,
воспринимаемый нами как неприятное переживание. Однако
в научном смысле стрессом является любая новизна,
с которой мы сталкиваемся, а полное ее отсутствие быстро
ведет к скуке и деградации. Канадский
ученый-эндокринолог Ганс Селье сформулировал теорию,
в которой стресс делится по своему влиянию на организм
на положительный (эустресс) и отрицательный (дистресс).
Отличить одно от другого достаточно просто внутри
субъективного опыта: эустресс мы вспоминаем потом как
интересное приключение, а дистресс вообще не хочется
вспоминать.
Сложнее понять со стороны, является ли
для кого-то другого определенное событие эустрессом или
дистрессом (особенно для животных или маленьких детей,
которые не могут словами выразить свое отношение
к пережитому). Когда на тяжелое и неприятное событие
кто-то со стороны реагирует фразами вроде
"да не переживай, это пустяки", "вот в наше время никто
на такое не жаловался", он бессознательно выдает
желаемое за действительное - дистресс за эустресс.
Если бы это так работало…
Ситуация, когда эустресс переходит
в дистресс (и наоборот), индивидуальна для каждого
живого существа. Основные факторы снижения дистресса
сводятся к двум: контроль и предсказуемость. Чтобы
ситуация не испытывала на прочность адаптационные
способности нашей нервной системы, она должна быть либо
предсказуемой, либо контролируемой. Или, по крайней
мере, мы должны всерьез считать ее таковой. Последним
объясняется привлекательность религий и идеологий.
Если посреди хаоса и непредсказуемой
опасности твердо верить, что всё в руке Божьей или что
это часть объективных, хороших и правильных исторических
процессов (например, движения общества к построению
коммунизма), уровень гормона стресса кортизола снижается
примерно так же, как если бы у человека была реальная
возможность повлиять на ситуацию.
А любая
эсхатология является попыткой
снизить стресс с помощью веры в предсказуемость конца
света.
***
***
Этот благотворный эффект веры отмечали
многие интеллектуалы, пережившие события Второй мировой
войны. На нем построена психотерапевтическая система
Виктора Франкла: найти в бедствиях, которые
ты претерпеваешь, некий смысл.
Переживший, как и Франкл, заключение
в нацистском концлагере философ Жан Амери тоже отмечал
этот эффект, только с чувством горечи: в лагере гораздо
проще выжить фанатично верующему (в Бога или
в коммунизм), чем светскому гуманисту, признающему
объективную непредсказуемость и неконтролируемость
ситуации.
С другой стороны, сейчас мы наблюдаем, как
критический склад ума позволяет людям быстрее перейти
к поиску решений, то есть способов обрести хоть какие-то
реальные, а не воображаемые элементы контроля
и предсказуемости - например, начать помогать тем, кому
хуже.
***
Читайте также:
***
Тем, кому важны интеллектуальные
и этические ценности, любые усилия, направленные
на сохранение среди всего происходящего своей совести
и трезвости ума, также помогают снизить стресс:
мы обретаем контроль хотя бы над своей внутренней
жизнью, когда фильтруем информацию, когда удерживаемся
от присоединения к агрессору и обвинения жертвы,
от морального релятивизма.
А нужно ли вообще сейчас бороться
с дистрессом? Вред от его длительного воздействия
сказывается на многих аспектах нашего здоровья, по сути,
это постоянное поддержание организма в состоянии
готовности "бей или беги" в ущерб всем долговременным
функциям: иммунитету, пищеварению, размножению, росту
(у детей), отдыху и восстановлению. Ни одно животное,
настаивает Роберт Сапольски, на это не рассчитано:
в природе жизнь настолько сурова, что сохранять
стрессовую реакцию в момент, когда непосредственной
физической угрозы нет, - бессмысленное расточительство.
Убежав от хищника или поймав добычу,
животное расслабляется, вместо симпатической нервной
системы активируется парасимпатическая (отвечающая
за отдых).
Люди, особенно взрослые, плохо это
умеют. У нас есть абстрактное мышление и речевая модель
мира, которые заставляют наш мозг переживать события,
не происходящие с нами в этот момент: вспоминать прошлые
неприятности, бояться будущих или сочувствовать людям,
находящимся далеко от нас (у животных эмпатия развита
не меньше, чем у человека, но им для этого нужно
находиться рядом). Реакция организма на эти переживания
такая же, как на непосредственную физическую опасность.
Если мы без перерыва следим за трагическими новостями
и пытаемся спрогнозировать развитие ситуации, которую
не контролируем, это всё равно что неделями убегать
от носорогов: организм работает на пределе возможностей
и не получает отдыха.
Сцены страшного суда и участи праведных и грешников (фрагмент росписи Кафедрального Богоявленского собора г. Томска)
Очень сильно страдает мозг, поскольку
при длительном стрессе нарушается сон, необходимый для
его очистки от продуктов метаболизма. К тому же процесс
анализа потребляемой в огромных количествах информации
требует повышенного снабжения мозга глюкозой: это плохо
и при нервной анорексии, и при булимии (заедание
стресса, особенно сладким).
Поэтому даже если забота о своем
здоровье кажется вам сейчас эгоистичной (учтите, что
от вас зависят близкие и те, кому вы можете помочь),
поддерживать физическую способность мозга полноценно
функционировать нужно для того, чтобы сохранить свои
этические и интеллектуальные ценности.
Когда дистресс действует на психику
сильнее или дольше, чем она может выдержать, говорят
о травме или ПТСР. Это значит, что произошло нечто,
пробившее дыру в адаптивных способностях человека или
животного. Но как действует травма? Обычно
ее представляют простой и понятной: например, собаку
в детстве напугал велосипедист и теперь она их боится.
Большинство клиентов, обращающихся к зоопсихологу
с проблемой страхов у животного, пытаются вспомнить
какое-то событие из его прошлого, которое бы логично
объяснило эти страхи.
Например, случай из практики: кто-то
подкинул двухмесячных щенков к забору приюта. Хозяйка
наткнулась на них, когда гуляла с приютской собакой,
и та успела погрызть щенков: одного насмерть, другую
удалось спасти. Ее долго лечили, после чего подросшую
девочку взяла к себе новая владелица. Ко мне она
обратилась, когда собаке был уже год, с проблемой -
сильнейший страх и агрессия… к людям. К другим собакам
наша пациентка относилась совершенно спокойно, хотя,
казалось бы, именно их ей стоило бояться после
пережитого в детстве.
Дело в том, что травма "падает"
не на чистый лист, а случается с животным, у которого
на тот момент уже есть как минимум видовая специфика
поведения, а также какой-то жизненный опыт, пусть
небольшой. И от этого зависит, какую часть травмирующего
события оно запомнит, какие "выводы" сделает.
Щенки,
которых подкидывают в приют, чаще всего рождаются
у матерей, живущих в не очень близком эмоциональном
контакте с человеком: цепных, вольерных, полудомашних-полубездомных. В свои полтора-два месяца
такие щенки получают мало опыта общения с людьми, их мир
состоит из матери и сиблингов. Чужой пес, напавший
на них, не был первой собакой в их жизни, а вот
появление вместе с ним человека, а главное,
последовавшие за этим недели в ветклинике, где не было
никого из прежней жизни щенка, зато было много людей,
закрепили их ассоциирование со страхом и болью.
Травма - это не про объективное
понимание произошедшей ситуации со всеми ее причинами
и нюансами (например, откуда щенку знать, что тыкающие
в него иголками люди в белых халатах хотят добра), а про
обрывочные впечатления, которые мозг выцепляет
и интерпретирует в рамках своего прошлого опыта.
Этим объясняется то, почему люди,
пережившие одни и те же травматические события
(например, войну), помнят и оценивают их по-разному.
Огромное значение имеет разница между
психикой взрослого и ребенка, а во время взросления еще
и конкретный возраст, на который пришлись потенциально
травмирующие события.
Вот пример из животного мира. Двухмесячный щенок
благополучно перенес эвакуацию под обстрелом и долгую
дорогу в безопасную страну. У него нет признаков
повышенного стресса или травмы. Это может объясняться
и сильной от природы нервной системой, и правильными
действиями человека, но крайне важен именно возраст.
Месяцем позже у щенков начинается сензитивный период,
возраст страхов, когда всё, к чему детеныш не успел
привыкнуть заранее, пугает его - а реакция человека
во многом определяет, закрепится ли этот страх на всю
жизнь. Поэтому один и тот же щенок, прошедший с одним
и тем же хозяином сквозь экстремальные события, может
вырасти абсолютно разной собакой в зависимости от того,
сколько месяцев ему было.
Одним из проявлений
травмы является выученная беспомощность - откат
взрослого в состояние ребенка, который
не предпринимает активных действий для улучшения своего
положения.
Это происходит, когда долгое время
никакие действия не помогали улучшить ситуацию, и иногда
проходит само с течением времени, а иногда требует
коррекции. Одним из мощных факторов борьбы с выученной
беспомощностью является исследовательское поведение:
когда мы анализируем информацию, все панические реакции
организма выравниваются, а горизонт восприятия
расширяется (на этом построены и техники выхода
из панической атаки "осмотрись и назови предметы,
которые видишь вокруг", и оценка ситуации в боевых
искусствах - покрутить головой по сторонам, отмечая, где
выход, есть ли у нападающего сообщники, на какой они
дистанции).
Дело в том, что мы органически
не способны одновременно паниковать и обрабатывать
информацию. Одно выключает другое.
Поэтому, например, у собак, для
которых главным каналом информации является обоняние,
сам процесс обнюхивания автоматически снижает уровень
стресса. Корректируя страх улицы, кинологи
и зоопсихологи стараются подбирать для прогулок такие
места, где много интересных собаке запахов, не прерывать
процесс обнюхивания, а поощрять. Для людей ближайшим
аналогом обнюхивания выступает чтение. От увиденной или
услышанной информации легче впасть в панику, чем
от прочитанной.
К сожалению, этот эффект заставляет
людей неосознанно загонять себя в ловушку думскроллинга
(бесконечное чтение ленты в поисках ужасных новостей).
В тот момент, когда мы читаем и ищем
информацию, страх почти не ощущается - зато потом весь
массив найденных плохих новостей обрушивается на наше
сознание, когда мы пытаемся уснуть или пообедать.
Механизмы стресса и травмы настолько
сложны, что не может быть никакой единой мерки
травмирующего события: иногда можно выйти без травмы
из тяжелейшей трагедии, а в другом случае какая-то
вроде бы мелочь тянет за собой цепочку реакций,
выбивающих нас из колеи на годы. Самые опасные из таких
цепочек называются травмами развития - когда на ранних
этапах взросления произошло что-то, нарушившее его
естественный ход. Например, хозяева всего-навсего решили
подольше подержать щенка дома без прогулок, не понимая,
что это равнозначно изолированию ребенка в четырех
стенах до школы. Мозг не получил нужных ему стимулов,
постоянно обновляющейся информации о внешнем мире
и потом оказался уже не способен ее перерабатывать -
собака панически боится всего за пределами квартиры,
да и внутри вздрагивает от любых звуков.
Другой вид такой цепной реакции - когда
травма взрослого приводит к травме развития у его детей.
Любые гуманитарные катастрофы - войны, стихийные
бедствия, эпидемии - производят такие цепочки
травматических реакций сразу в огромных масштабах.
Родители, пережившие экстремальные испытания, склонны
усиленно оберегать ребенка, ограничивать его попытки
осваивать окружающую среду, давая понять, что мир -
опасное и печальное место. Эта тревожность проецируется
даже на животных - часто обеспокоенные хозяева видят
опасную драку там, где собаки просто активно играют.
Не существует универсальных способов
избежать стресса или не дать ему перерасти в травму.
Если про себя человек хотя бы понимает, какие чувства
испытывает (хотя стрессовая реакция может нарушать
контакт с эмоциями), то про окружающих, которым он хочет
помочь, мало что ясно. Можно многое сделать неправильно,
не зная, например, что собаке в стрессе нельзя кидать
мячик (это только быстрее перегрузит нервную систему),
а к человеку приставать с советами "мыслить позитивно".
Поэтому если нет возможности проконсультироваться
со специалистом, то с уверенностью опереться можно
только на механизмы снижения стресса, свойственные всем
социальным животным, - то есть на общение. Просто
ненавязчиво быть рядом (если вас не просят
уйти), заботиться и проявлять внимание к сигналам
другого - вербальным или выраженным в языке тела.
Иногда присутствие значимого социального
партнера оказывается более важным фактором борьбы
со стрессом, чем физическая безопасность, наличие еды,
лекарств.
Эти соображения важно учесть, принимая
любое долговременное решение, - например, трезво оцените
уровень привязанности между вами и домашним животным,
решая, что для него важнее: поехать с вами в достаточно
непредсказуемые условия или остаться на какое-то время
в более стабильных, но без вас; насколько легко
животному будет адаптироваться в другой семье;
разлучать ли двух собак с вами или друг с другом.
К сожалению, сейчас людям массово приходится в состоянии
актуального стресса (или даже уже травмы) принимать
решения, пытаясь оценить факторы стресса в будущем.
Казимера Кордецкая
Нож - 05.04.2022.
|
