Протоиерей Павел Великанов: Важно разделять
подготовку к причащению прихожан и "захожан"
25 сентября 2013 в помещении Молодежного
центра Пятигорской и Черкесской епархии под
председательством епископа Феофилакта состоялась очередная
пастырская конференция. Темой обсуждения стал проект
документа "О подготовке ко Святому Причащению",
направленный в епархии Русской Православной Церкви для
получения отзывов. Предлагаем вашему вниманию текст
доклада на конференции протоиерея Павла Великанова -
настоятеля Пятницкого Подворья Свято-Троицкой Сергиевой
Лавры, доцента Московской Православной Духовной Академии,
кандидата богословия, главного редактора портала Богослов.ру, члена Межсоборного Присутствия.
Тема, о которой мы сегодня собирались
поговорить, более чем не простая, я бы даже сказал -
болезненная. Почему эта тема болезненная, можно судить уже
по тому количеству комментариев, которые мы получили на
нашем научно-богословском портале "Богослов.ру", лишь только
опубликовав текст проекта Положения о подготовке к Святому
Причащению.
Для сравнения приведу цифры. В течение трех
лет обсуждения, казалось бы, одного из самых болезненных
вопросов нашей современной церковной жизни - вопроса
церковно-славянского языка и его места в жизни Церкви, как в
богослужении, так и помимо его - за все три года обсуждения
набралось "всего лишь" порядка трех с небольшим тысяч
комментариев. Документ, который был опубликован неделю
назад, собрал на сегодняшний день около шестисот
комментариев. Как вы понимаете, интерес церковного
сообщества к проблеме, которая затронута в этом документе,
огромен.
Это последний проект документа о подготовке
к святому причащению, процесс создания которого был
непростым. Первоначально текст был подготовлен внутри
профильной группы, но когда его предложили для дальнейшего
обсуждения, стало понятно, что он не отвечает тем задачам,
которые были поставлены. В итоге была создана расширенная
группа, которая и подготовила тот текст, с которым вы имеете
возможность познакомиться.
На мой взгляд, гораздо важнее не сам текст,
который опубликован, а те вопросы, которые затрагиваются
этим документом. Очевидно, что этот текст в первом чтении, в
первом варианте, конечно же, принят не будет. Это хорошо,
потому что гораздо важнее, чтобы обсуждение вопросов этого
документа привело нас к каким-то очень конкретным выводам по
отношению к центральному нерву жизни христианина -
Божественной Евхаристии.
Почему в начале своего слова я сказал, что
вопрос болезненный? Сейчас к нам поступают очень интересные
комментарии, которые удивительным образом вписываются в
очень четкую парадигму и представляют собой некоторые
радикально настроенные православные информационные ресурсы.
Смысл этой парадигмы очень простой: то, что предложено в
виде документа, на самом деле преследует одну очень простую
цель - разрушить Церковь как таковую. Внимание: посредством
чего? - Побудив православных христиан часто причащаться! И
это утверждается совершенно серьезно, что нет более грозного
оружия против Церкви, как активное участие прихожан в
Божественной Евхаристии, потому что тем самым Таинство
профанируется, к Таинству относятся без должного
благоговения, оно становится пустым, выхолощенным и, тем
самым, разрушается Церковь.
***
Читайте также по теме:
***
Что же предлагается в качестве некой
идеальной нормы, идеальной модели поведения? Нетрудно
догадаться - это та самая модель, которая существовала в
России до революции, когда благочестивым людям
предписывалось причащаться в каждый пост по одной простой
причине: причастие не было возможным без недельного говения
со всей строгостью. Ну, а уж тем, кому хочется достичь
каких-то особых высот духовной жизни, может быть, немножко
чаще, но никоим образом не чаще, чем один раз в месяц.
Сегодня мы являемся отчасти продолжателями
этой традиции, но вопрос, на самом деле, гораздо глубже.
Если его сформулировать кратко, то он будет выглядеть
примерно так. Божественное причащение для православного
христианина является естественным и нормальным событием в
его жизни? Или событием экстраординарным, ненормальным,
которое требует особого периода "вхождения в причащение" и
такого же особого периода "выхода из причащения" в
нормальную, полноценную жизнь? Мы знаем, что сейчас
появляются публикации некоторых духовников, священников,
которые абсолютно уверены, что только таким образом мы можем
сохранить должное благоговение перед Таинством Святого
Причащения. То есть долго готовимся, точечно входим и
быстренько оттуда уходим - в надежде на то, что что-то с
нами происходит, что-то остается. Естественно, радикальным
образом наша жизнь не меняется, потому что если она
изменится, то мы будем иметь очень серьезные последствия. Мы
постоянно должны будем находиться в состоянии поста, мы
должны будем постоянно исповедоваться, так часто, как только
мы хотим причащаться.
Естественно, вопрос частоты причащения здесь
не является центральным, самым главным. Гораздо важнее здесь
другое - понимание соотношения между Таинством Евхаристии,
Таинством Божественного Причащения и Таинством исповеди,
Таинством покаяния. По сложившейся у нас практике эти
Таинства жестко связаны одно с другим. Если мы хотим
приступить к причащению, то мы обязаны пойти на исповедь,
над нами должна быть прочитана разрешительная молитва, и
таким образом священник свидетельствует о чистоте совести
дерзающего подходить к Чаше.
Из этого следует очень много интересных
последствий. Первым является то, что священник выступает в
качестве не вдохновителя к общению со Христом, а в качестве,
извините меня, ограничителя или предохранителя от того,
чтобы это общение не происходило там, где оно не должно
происходить. Насколько это соответствует в целом
православной традиции? Я думаю, ответ вы знаете сами. Такая
практика в РПЦ является устойчивой традицией, но в то же
время, если мы посмотрим на другие православные Церкви, то,
конечно, мы там такого не увидим. Та традиция, которая у нас
сложилась, она уникальна, она имеет право на существование,
но она находится особняком в контексте общей православной
традиции. [4]
Буквально вчера проходила монашеская
конференция в Троице-Сергиевой Лавре, которая была
организована Синодальным отделом по делам монастырей и
монашества. На эту конференцию специально были приглашены
духовники монастырей и настоятели нескольких келий Святой
горы Афон, где, как вы знаете, духовная жизнь наиболее
сконцентрирована. Одно дело - общежительный монастырь, где
есть учиненный ритм жизни, есть большое количество братии,
послушаний и так далее. Совершенно другое дело, когда в
небольшой келье, буквально два-три человека живут по давней,
древней традиции монашеского делания, откровения помыслов и
практически полного доверия между духовником и подопечными
чадами. Несколько таких духовников были как раз именно из
келий. Нам было очень интересно смотреть, как они
реагировали на дискуссию, на те вопросы, которые обсуждались
во время заседания. И, конечно же, у представителей
афонского монашества, у представительниц женских монастырей,
с Крита, с Кипра, всегда огромное изумление вызывал вопрос,
как часто причащаются наши монашествующие. Что сказать в
ситуации, когда наместник монастыря наказывает
монашествующего за то, что он пытается причащаться чаще,
нежели это разрешено?… Они не могли понять, как это может
происходить в православном монастыре, куда люди приходят для
того, чтобы жить со Христом, и жить полностью растворенными
в благодати Божией? Как может быть наказание за то, что
человек посмел лишний раз причаститься, не имея для этого
никаких канонических препятствий, кроме одного -
непослушания наместнику монастыря, который запрещает часто
причащаться?
Возвращаюсь назад к вопросу соотношения
между Таинствами исповеди и причащения. Здесь, как вы
видите, существует немало вопросов, которые задолго до
документа Межсоборного присутствия о подготовке к Святому
Причащению уже начали будоражить церковное сознание в
различных средствах массовой информации. Эта дискуссия
продолжается по сей день. Если обобщить главные вопросы,
которые активно обсуждаются в ходе этой дискуссии, и которые
нашли свое отражение в тексте документа, их можно свести к
следующим.
Первое. Насколько обоснованно соединение
совершенно разных форматов - покаяния и общения человека с
духовником, а именно - откровение помыслов, духовная беседа
и покаяние как свидетельство перед Богом вызревшего желания
человека больше так себя не вести. Я думаю, что ни для кого
из вас не секрет, что в подавляющем большинстве случаев у
нас может происходить во время одной исповеди, примерно в
разных соотношениях, и первое, и второе, и третье. Чаще
всего это превращается в некий синтез. Какие из этого могут
быть не очень хорошие последствия? Прежде всего, священник
считает со своей точки зрения, что он уделяет достаточно
времени исповеднику, если он с ним о чем-то говорит.
Причиной этой беседы, естественно являются грехи человека,
которые открывают их священнику во время исповеди. Священник
читает разрешительную молитву, после чего процесс завершен,
все хорошо.
 Теперь посмотрим с точки зрения исповедника.
Он приходит к батюшке совершенно с разными целями. Первое -
он просто хочет пообщаться с батюшкой, потому, что он
понимает, что на батюшке пребывает явным образом благодать
Божья, ему хочется открыть свое сердце и услышать что-то
такое, что его вдохновит к дальнейшей жизни. В то же самое
время он понимает, что единственный вход в общение с
батюшкой - это исповедь грехов, потому что по-другому не
очень понятно. Если человек на исповедь пришел, то батюшка
не может ему сказать: "Извини, дорогой, у меня нет времени с
тобой общаться!". То есть, получается более чем своеобразный
заход к общению с батюшкой через грех. После этого,
естественно, этот исповедник хочет получить какое-то
назидание, какое-то духовное вразумление, которое, может
быть, не сразу поймет. И тут батюшка ему говорит: "Дорогой,
то, что ты хочешь от меня услышать, не имеет никакого
отношения к Таинству исповеди". Тут человек, который пришел
к батюшке с разными задачами, оказывается не утешенным и не
вполне удовлетворенным, потому что он понимает, что на
исповеди об этом говорить как-то не очень правильно, не
очень корректно, а другого времени, других вариантов для
этого не предусмотрено. Если мы не говорим, конечно, о таких
батюшках, которые живут внутри своей общины, и которым не
надо выделять какое-то специальное время, чтобы общаться со
своими подопечными.
Что мы имеем в других поместных православных
Церквах? Однозначное разделение различных форм общения между
духовным отцом и своими чадами. Даже сама исповедь - если
вам приходилось бывать на той же Святой горе Афон, вы
замечали, что она проходит по-другому. Во-первых, как
правило, исповедующий и исповедник не стоят, а сидят. Сам
формат больше похож на беседу о том, что человека беспокоит,
где священник выступает не в качестве судьи, имеющего право
выдать допуск ко Святому Причащению, а в качестве свидетеля
и помощника, зреющего или уже вызревшего покаяния человека.
Очень четко разница этих двух позиций зафиксирована в нашей
разрешительной молитве, которая, как вы знаете, у нас была
введена при Петре Могиле и своими корнями уходит совсем не к
восточной традиции. Нигде, ни в одной поместной православной
Церкви, этой молитвы не существует, она есть только у нас. В
других поместных православных Церквах смысл "разрешительной"
молитвы заключается в том, что священник молится об
исповедующемся, чтобы Бог единый, имея власть прощать и
разрешать грехи, избавил его от этого греха. То, что мы
читаем во время общей исповеди, большей частью относится как
раз к такой разрешительной молитве. Как бы то ни было, я
считаю крайне важным, чтобы эта молитва читалась над каждым
исповедующимся человеком, а не только над всеми, когда еще
самой исповеди не произошло.
Тут возникает еще один очень интересный
момент. Как только мы затрагиваем проблему духовного
окормления в монастырях, вырисовывается огромной важности
вопрос: каким образом может быть в женском монастыре
игуменья матерью своим сестрам, если все то, что касается
духовного кормления и разрешения грехов, находится
исключительно в руках призываемых для служения священников?
Вчера этот вопрос очень активно обсуждался и
вызвал достаточно сильное недоумение представителей Афона, а
также женских монастырей Греции. Почему? Потому что, с их
точки зрения, игумен или игуменья, которая противостоит
священнику-духовнику - это бомба, которая рано или поздно
взорвется. Даже при том, что и духовник, и матушка-игуменья
будут святейшей жизни людьми. Поэтому нормальной является
следующая ситуация, когда всем тем, что касается внутренней
жизни сестер, их борьбы со страстями, послушаний, всего, чем
они живут, занимается исключительно игуменья. То есть, она
является реальным духовником своих сестер, которые ежедневно
и постоянно открывают ей свои помыслы, открывают свои грехи,
приносят в этих грехах покаяние. Когда матушка-игуменья
видит, что, действительно, покаяние вызрело, это зрелое
покаяние приносится к священнику, который исповедует,
разрешает и, таким образом, решается эта проблема.
Здесь мы опять-таки подходим к очень
интересному вопросу: а чем же, собственно говоря, для нас
является грех, который становится абсолютным препятствием
для причащения? Почему у нас исповедь становится
обязательной? Очень интересная история. Я бы рекомендовал в
этом отношении прочитать замечательный доклад архимандрита
Иова Гечи из Свято-Сергиевского богословского института в
Париже о том, как происходило изменение представления о
грехе в православной традиции, в православной Церкви. Мы
постараемся его перевести в ближайшее время, может быть, в
течение двух недель, и опубликовать на "Богослове". Он очень
четко выделяет два направления. Первое - это юридическое
понимание греха, где грех воспринимается как беззаконие, за
которым должно следовать наказание, соответственно, здесь
священник выступает уже в качестве судьи. Совершенно другая
традиция, другое направление, когда мы говорим о грехе, как
о болезни, как о проблеме человека. Соответственно, здесь
священник выступает в качестве врача, терапевта, целителя,
который призывает благодать Божью, помогает человеку
исцелиться. В зависимости от этого у нас будет меняться и
представление о том, какое место имеют грехи, которые
являются, действительно, препятствием перед Святым
Причащением.
Если мы вспомним каноны и общий подход,
который сформировался в первые века христианской Церкви, то
становится очевидным, что исповедь в том понимании, в каком
она сформировалась, как Таинство, в принципе, не могла быть
частой. Потому что само слово "покаяние" предполагает некую
радикальную переустановку человека по отношению к его жизни.
Если предметом покаяния были грехи, которые затрагивали всю
церковную общину, то покаяние происходило перед ними.
Я своим студентам люблю приводить пример -
насколько в непростом положении мы оказываемся, когда не
хотим видеть разницы между публичным покаянием и тем
покаянием, которое происходит наедине с духовником. Человек
украл у кого-то бумажник, деньги потратил, а потом приходит
к батюшке на исповедь и говорит в числе прочего:
"Расеянностью в молитве согрешил, нечистыми помыслами,
взятием чужих вещей без спроса"… И получает прощение грехов
и, что самое интересное, с чистой совестью идет дальше
причащается. Вторая ситуация - этот человек осознает свой
грех, берет этот бумажник, кладет туда деньги, которые он
уже потратил, добавляет еще что-нибудь для моральной
компенсации, идет к тому человеку, у которого он украл и
говорит: "Прости меня, брат, я больше так делать не буду.
Это был я". Я подозреваю, что если он один раз так сделает в
своей жизни, у него уже не будет желания это повторять. А
вот если он пойдёт по первому пути - у меня нет такой
уверенности.
Вы понимаете, что такое покаяние не может
происходить по расписанию, оно не может быть постоянным.
Человек должен быть психически больным, он должен быть
хроническим шизофреником, чтобы с одной стороны себя
разрушать, понимая это, с другой стороны себя постоянно
исцелять. Это, извините меня, уже патология. Конечно,
Церковь и сумасшедших лечит, но для этого есть
специализированные учреждения, от услуг которых отказываться
не следует.
У святых отцов и это зафиксировано, в том
числе в посланиях апостола Иоанна есть четкое разделение
грехов смертных и не смертных. Есть грехи, которые к смерти.
Я думаю, что вы, как духовники, прекрасно знаете, что бывают
такие ситуации, когда совершенный грех человека отрезает от
возможности действия в нем благодати Святого Духа. Человек
как бы сжимается, между ним и Богом возникает каменная
стена, он понимает, что его молитвы не имеют никакого
резонанса, его попытки что-то сделать ударяются в какую-то
невидимую стену. Есть грехи, которыми мы согрешаем седмижды
на день, мы согрешаем ими не потому, что мы их специально
делаем, а потому, что мы находимся в таком падшем состоянии.
Эти грехи - свидетельство нашего несовершенства.
Когда человек приходит на исповедь, и мы
внимательно выслушиваем, что самое главное он хочет сказать
Богу, и вдруг понимаем суть этой исповеди - он жалуется Богу
на то, что он все еще не свят, и эта жалоба воспринимается
нами, как нормальное, полноценное, правильное покаяние,
после чего мы говорим: "Отлично, теперь ты достоин
причаститься Святых Христовых Таин". Причастившись Святых
Христовых Таин, он чувствует себя очень комфортно. Почему?
Он сделал по отношению к Богу все то, что Тот от него хотел
- как ему кажется. В моей жизни был случай во время учёбы в
семинарии, когда один благочестивый брат после причащения
как-то вдруг задумался и говорит: "Эх, сейчас хоть на рельсы
ложись"… Он понимает, что он сейчас находится в таком
правильном состоянии, что все грехи Богу сданы, Причастие
получено, еще бы чуть-чуть - и в Царствие Небесное
выпорхнуть. [5]
Друзья, это говорит о том, что всем нам есть
над чем серьезно поразмыслить, как в Таинстве Причащения,
так и в Таинстве покаяния. Чтобы тот документ, который
сегодня обсуждается Церковью, ни в коем случае не стал
причиной нестроений, революций, разномыслий. Чтобы там, где
есть возможность этот коридор немножко расширить, он был
расширен. Что я имею в виду? Если мы посмотрим на место
Евхаристии в раннехристианской общине, оно было другим. Тело
и Кровь Христовы на престоле находились только потому, что
Христос среди нас, среди верных христиан. И вот это ощущение
реальности нахождения Христа в церковной общине было таким,
что Евхаристия совершалась именно потому, что на ней
присутствуют верные. Верные - это те, кто является в этой
жизни исключительными и единственными представителями
Христа, его руками и ногами. У Христа здесь нет другого
инструмента воздействия в этом мире, здесь и сейчас, кроме
Его чад, Его верных христиан. Сам факт того, что те, кто
находится в Церкви, живут по Христовому пути, выполняют
заповеди, было свидетельством того, что Христос среди них.
Поэтому и на престоле находятся Тело и Кровь Христовы, а не
хлеб и вино.
Если мы посмотрим на современную ситуацию,
то мы увидим нечто иное. В храм Божий приходят люди,
действительно верующие в Бога, каждый со своей стороны
пытается как-то осуществить евангельские заповеди, но,
откровенно говоря, большинству из них достаточно безразлично
то, что происходит как в самом Храме, так и с теми людьми,
которые находятся в этом Храме рядом с ними. Они пришли,
чтобы решить свою личную духовную проблему. У меня есть
болезнь в душе, у меня немирное состояние, у меня есть грех,
я хочу причаститься и быть со своим Христом, все остальное
меня не особо волнует. Мне главное попасть в этот очень
узенький коридор спасения, который меня может вывести в
Царство Небесное. Причащаемся мы Даров Христовых, вполне
довольны и счастливо уходим, и дальше нас с Церковью не
связывает практически ничего. Мы говорим об обычных мирянах.
Все это приобретает еще особый оттенок в
связи с темой детей в Церкви. Вы знаете, что в последние
два-три года в православных СМИ стала активно обсуждаться
тема ухода детей из Церкви, и не только детей, а вообще
проблема расцерковления. То, что мы видим, как некий
отдалённый результат массового активного вхождения людей
после завершения периода господства коммунистической
идеологии. Мы уже можем посчитать даже в кругу своих
знакомых, сколько людей из Церкви ушли. Причем ушли не
просто потому, что их образ жизни оказался несовместим с
исполнением евангельских заповедей, а ушли по каким-то
другим причинам. Это отдельная тема, отдельный вопрос.
Так вот, в отношении детей. В чем видится
здесь первичная проблема? Почему выпадает самая активная и
самая желанная для нас прослойка, а именно - подростки и
молодежь? Одна из причин, которую хотелось бы обозначить,
очевидна. Когда ребенок приходит в храм до семи лет, и на
каждой службе причащается, ему радостно и хорошо. Он
приходит ко Христу, к Богу, он приходит к любимому батюшке.
И вот наступает момент первой исповеди. Как бы мы ее не
романтизировали, как бы то ни было, мы знаем приблизительно,
что это такое. Потом начинается небольшое мучение, когда к
каждой исповеди ребенок должен, как говорил один духовник -
"Ты должен мне сдать хотя бы один грех!". И вот он начинает
мучительно думать: "Что бы такое сдать? Батюшку ведь люблю.
Чтобы было, что сдать батюшке? Я причаститься хочу…". И он
начинает придумывать, что бы сдать? Потом это становится
замечательной привычкой. То есть он уже автоматически знает,
что ему сдать - не слушался родителей, что-то взял без
спроса, плохо учился - есть! Пропуск получили, к причастию,
и дальше…
Когда ребеночек уже чуть-чуть подрастает,
там еще и гормональный фон изменяется, начинаются особые
ощущения самого себя, отношений с другими людьми, вот тут
уже возникает серьезная проблема. Он уже понимает, что ему
уже есть в чем исповедоваться, но исповедоваться теперь не
хочется, потому что это будет совсем другая исповедь! Тот,
кто сможет переступить через этот барьер, скорее всего,
останется в Церкви, но таких далеко не большинство! Поэтому
позиция многих современных духовников поначалу меня
удивляла: чем реже исповедовать детей, тем лучше. Почему?
Потому что мы не можем самих себя заставить проводить связь
между каждой нашей исповедью, чтобы хотя бы сотая часть тех
грехов, которые мы исповедовали, на следующей исповеди у нас
не повторялись. Что мы хотим требовать от ребенка, который,
мягко говоря, не совсем понимает, что от него хотят? Если он
и понимает, то у него нет внутренних сил, чтобы это сделать.
Вы посмотрите на детей 7-10 лет, когда ребенок находится в
состоянии истерики, он не понимает, что с ним происходит,
его просто несет. Это мы говорим исключительно о стороне
душевной, нервной. Мы хотим, чтобы ребенок свою внутреннюю
жизнь смог проанализировать таким образом, как мы сами-то не
можем этого сделать. В итоге происходит очень простая вещь -
мы приучаем ребенка к лицемерию. Когда ребенок вырастает до
состояния личности, начинающей осознавать себя самого, ему
все это перестает нравиться, становится очень неприятным и
противным. Это, конечно, не единственная проблема, здесь
есть и объективные проблемы поиска своего пути. Есть
проблема желания дистанцироваться от всего того, что было
навязано со стороны родителей. Все те подростковые болезни,
благодаря которым человек вызревает и формируется как
уникальная личность, но, в том числе и то, что может
привести к некоему удалению человека от Церкви.
Самое главное, что должен принести этот
проект в нашу Церковь, это стремление к новому, более
глубокому пониманию места Божественной Евхаристии в жизни
самой Церкви. Мы должны понять, что единственное, что нас
отличает от любых других религиозных традиций - это Христос.
Все остальное есть и у других. Самое главное, что дает нам
возможность утверждать, что мы со Христом и ощущать это
единство со Христом - Божественная Евхаристия. Как только мы
убираем это из нашей жизни, все остальное нас моментально
выталкивает, выбрасывает в наезженное веками и тысячелетиями
русло религиозности вообще. И в других религиях молятся,
постятся и даже строже, чем у нас. Есть строжайшие правила
поведения, касающиеся абсолютно всех сфер жизни, в том числе
и семейной сферы жизни, но там нет Христа. Мне кажется, что
сегодня Господь перед нашей Церковью ставит очень серьезный
вызов. Сможем ли мы на основании всех тех непростых путей
нашей церковной жизни, которые уже сегодня позади, сможем ли
мы на этот вызов достойно ответить? Ответить в плане
принятия и готовности к тому, что именно жизнь во Христе и
жизнь со Христом станет самым главным смыслом жизни всей
нашей Церкви. Если нет, то, я думаю, последствия не замедлят
себя ждать.
Мне кажется, принципиально важным является
вопрос разделения подготовки причащения верных и всех
остальных. Ко всем остальным относятся, естественно, "захожане",
то есть, те люди, имен которых мы не знаем, которые не
являются овцами нашего стада, а откуда-то, неизвестно каким
образом появившиеся. Здесь должно быть принципиально два
разных отношения. Если в отношении первых мы должны и
обязаны минимизировать их усилия и дать больше свободы,
когда они хотят причащаться, потому что мы знаем, чем и как
они живут. Те, кого мы не знаем, относятся к категории "захожан".
Ни в коем случае нельзя разрешать причащение людей без
исповеди, про которых мы не знаем абсолютно ничего. Поэтому
я буду ратовать за то, чтобы сохранить обязательное
благословение-исповедь священника по отношению ко всем,
только с той целью, чтобы дать возможность людям пообщаться
со священником, хотя бы в таком формате, чтобы это стало
точкой входа людей в церковь, а не бездумного причащения
кого попало.
Павел Великанов, протоиерей
Православие и мир - 02.10.2013.
1. проект документа "О подготовке ко Святому
Причащению": http://www.pravmir.ru/proekt-dokumenta-o-podgotovke-ko-svyatomu-prichashheniyu/
|
