Исповедь внутреннего человека, или в чем
каяться, когда кажется, что нет грехов
Рассказ из книги "Откровенные рассказы
странника духовному отцу"...
На другой день, с помощью Божией, пришел я в
Киев. Первое и главное желание мое было, чтобы поговеть,
исповедаться и причаститься Св. Тайн Христовых в сем
благодатном месте, а потому я и остановился поближе к
угодникам Божиим, дабы удобнее было ходить в храм Божий.
Меня принял в свою хижину добрый старый казак, и, как он жил
одиноко, мне у него было спокойно и безмолвно. В продолжение
недели, в которую я готовился к исповеди, мне пришла мысль,
чтобы как можно подробней исповедаться.
 Я и начал от юности моей вспоминать и
перебирать все мои грехи в самой подробности, чтобы все это
не забыть; я начал все, что вспомню, записывать до самых
даже мелочей и написал большой лист. Услышал я, что за 7
верст от Киева в Китаевой Пустыни есть духовник
подвижнической жизни и весьма мудрый и благоразумный,- кто
ни побывает у него на духу, приходит в чувство умиления и
возвращается со спасительным наставлением и легкостью в
душе. Сие очень меня возрадовало и я немедленно пошел к
нему. Посоветовавшись и побеседовавши, я подал ему свой
листок на рассмотрение.
Прочитавши оный, он сказал мне: "ты,
любезный друг, написал много пустого. Выслушай: 1) не должно
на исповеди произносить тех грехов, в коих ты прежде каялся
и был разрешен и не повторял их, а иначе это будет
недоверчивость к силе таинства исповедания; 2) не должно
вспоминать других лиц, соприкосновенных к грехам твоим, а
только себя осуждать; 3) св. Отцы запрещают произносить
грехи со всеми околичностями, а признаваться в них вообще,
дабы частным разбором оных не возбуждать соблазна в себе и в
духовнике; 4) ты пришел каяться, а не каешься в том, что не
умеешь каяться, т. е. хладно и небрежно приносишь покаяние;
5) мелочи ты все перечел, а самое главное опустил из вида,-
не объявил самых тяжких грехов, не сознал и не записал, что
ты не любишь Бога, ненавидишь ближнего, не веруешь слову
Божию и преисполнен гордостью и честолюбием. В сих четырех
грехах вмещается вся бездна зла и все наше душевное
развращение. Они суть главные корни, от коих происходят все
отростки наших грехопадений.
Услышавши это, я удивился, да и начал
говорить: "помилуйте, преподобный батюшка, как же можно не
любить Бога, Создателя и Покровителя нашего! Чему же и
верить, как не слову Божию, - в нем все истинно и свято. А
каждому ближнему я желаю добра; да и за что же мне его
ненавидеть? Гордиться же мне нечем: кроме бесчисленных
грехов моих, я ничего похвального не имею. И куда мне по
моей бедности и хворости сластолюбствовать и похотствовать?
Конечно, если бы я был образованный или богатый, то,
неспорно, что был бы и виноват против сказанного вами."
- Жалко, любезный, что ты мало понял то, что
я тебе объяснял. Дабы скорее вразумить тебя, вот дам я тебе
списочек, по которому я и сам всегда исповедаюсь. Прочти его
и ты ясно увидишь точные доказательства всего того, что я
тебе сейчас говорил.
Духовник подал мне списочек, и я стал читать его.
Исповедь внутреннего человека, ведущая ко смирению.
"Внимательно обращая взор мой на самого себя
и наблюдая ход внутреннего моего состояния, я опытно
уверился, что я не люблю Бога, не имею любви к ближнему, не
верю ничему религиозному и преисполнен гордостью и
сластолюбием. Все это я действительно нахожу в себе
посредством подробного рассматривания моих чувств и поступков, как-то:
1) Я не люблю Бога. Ибо если бы я любил Его,
то непрестанно размышлял бы о Нем с сердечным удовольствием;
каждая мысль о Боге доставляла бы мне отрадное наслаждение.
Напротив, я гораздо чаще и гораздо охотнее размышляю о
житейском, а помышление о Боге составляет для меня труд и
сухость. Если бы я любил Его, то собеседование с Ним чрез
молитву питало бы меня, наслаждало и влекло к непрерывному
общению с Ним; но, напротив, я не токмо не наслаждаюсь
молитвою, но еще при занятии ею чувствую труд, борюсь с
неохотою, расслабляюсь леностью и готов с охотою чем-нибудь
маловажным заняться, чтобы только сократить или престать от
молитвы. В пустых занятиях время мое летит неприметно, а при
занятии Богом, при поставлении себя в Его присутствие,
каждый час мне кажется годом. Кто кого любит, тот в
продолжение дня беспрестанно о нем мыслит, воображает его,
заботится о нем и при всех занятиях любимый друг его не
выходит из его мыслей; а я в продолжение дня едва ли отделяю
и один час, чтобы глубоко погрузиться в размышление о Боге и
воспламенить себя в Его любви, а двадцать три часа охотно
приношу ревностные жертвы страстным моим идолам!.. В беседах
о предметах суетных, о предметах низких для духа, я бодр, я
чувствую удовольствие, а при рассуждении о Боге я сух,
скучлив и ленив. Если же и невольно бываю увлечен другими к
беседе божественной, то стараюсь скорее переходить к беседе,
льстящей страстям моим. Неутомимо любопытствую о новостях, о
гражданских постановлениях, о политических происшествиях;
алчно ищу удовлетворения моей любознательности в науках
светских, в художествах, в приобретениях, а поучение в
Законе Господнем, познании о Боге, о религии не делает на
меня впечатления, не питает души моей, и я сие почитаю не
токмо несущественным занятием христианина, но как бы
сторонним и побочным предметом, коим я должен заниматься
разве только в свободное время, на досуге. Кратко сказать,
если любовь к Богу познается по исполнению Его заповедей:
"аще любите Мя, заповеди Моя соблюдите", говорит Господь
Иисус Христос, а я заповедей Его не токмо не соблюдаю, но
даже и мало стараюсь о сем, то по самой чистой истине
следует заключить, что я не люблю Бога... Сие утверждает и
Василий Великий, говоря: "Доказательством, что человек не
любит Бога и Христа Его есть то, что он не соблюдает
заповедей Его" (Нрав. прав. 3).
***
***
2) Я не имею любви к ближнему. Ибо не
только не могу решиться для блага ближнего положить душу мою
(по Евангелию), но даже и не пожертвую моею честью, благом и
спокойствием для блага ближнего. Если бы я любил его по
Евангельской заповеди, как самого себя, то несчастье его
поражало бы и меня, благополучие его приводило бы и меня в
восхищение. А, напротив, я выслушиваю любопытнее несчастные
повести о ближнем, не сокрушаюсь, а бываю равнодушным или,
что еще преступнее, - нахожу как бы удовольствие в оном и
худые поступки брата моего не покрываю любовию, но с
осуждением их разглашаю. Благосостояние, честь и счастье его
не восхищают меня, как собственные, а совершенно, как все
чуждое, не производят во мне радостного чувства, но еще
тонко возбуждают во мне как бы зависть или презрение.
3) Я не верю ничему религиозному. Ни
бессмертию, ни Евангелию. Если бы я был твердо убежден и
несомненно верил, что за гробом есть жизнь вечная с
возмездием за дела земные, то я беспрестанно размышлял бы об
этом; самая мысль о бессмертии ужасала бы меня, и я
провождал бы жизнь сию как пришлец, готовящийся вступить в
свое отечество. Напротив, я и не думаю о вечности и конец
настоящей жизни почитаю как бы пределом моего существования.
Тайная мысль гнездится во мне: кто знает, что будет по
смерти? Если и говорю, что верю бессмертию, то это говорю
только по разуму, а сердце мое далече отстоит от твердого
убеждения в оном, что открыто свидетельствуют поступки мои и
постоянная забота о благоустройстве чувственной жизни. Когда
бы святое Евангелие, как слово Божие, было с верою принято в
мое сердце, я бы беспрестанно занимался оным, изучал бы его,
наслаждался бы им и с глубоким благоговением даже взирал бы
на него. Премудрость, благость и любовь, в нем сокрытые,
приводили бы меня в восхищение, я наслаждался бы поучением в
Законе Божием день и ночь, питался бы им, как повседневною
пищею, и сердечно влекся бы к исполнению его правил. Ничто
земное не сильно было бы отклонить меня от оного. Напротив,
если я изредка и читаю или слушаю слово Божие, то и то или
по необходимости, или по любознательности и при сем не входя
в глубочайшее внимание, чувствую сухость, незанимательность
и, как бы обыкновенное чтение, оставляю без всякого плода и
охотно готов заменить его чтением светским, в коем нахожу
более удовольствия, более новых занимательных предметов.
4) Я преисполнен гордости и
чувственного себялюбия. Все поступки мои сие подтверждают:
видя в себе доброе, желаю поставить его на вид, или
превозношусь им пред другими, или внутренне любуюсь собой;
хотя и показываю наружное смирение, но приписываю все своим
силам и почитаю себя превосходнейшим других или, по крайней
мере, не худшим; если замечу в себе порок, стараюсь извинить
его, покрыть личиною необходимости или невинности; сержусь
на неуважающих меня, почитая их неумеющими ценить людей;
дарованиями тщеславлюсь, неудачи в предприятиях почитаю для
себя оскорбительными, ропщу и радуюсь несчастью врагов моих;
если и стремлюсь к чему-либо доброму, то имею целью или
похвалу, или своекорыстие духовное, или светское утешение.
Словом, - я непрестанно творю из себя собственного кумира,
которому совершаю непрерывное служение, ища во всем
услаждений чувственных и пищи для сластолюбивых моих страстей я похотений.
Из сего перечисленного я вижу себя
гордым, любодейным, неверующим, нелюбящим Бога и ненавидящим
ближнего. Какое состояние может быть греховнее? Состояние
духов тьмы лучше моего положения: они хотя не любят Бога,
ненавидят человека, живут и питаются гордостью, но по
крайней мере веруют, трепещут от веры. А я? Может ли быть
участь бедственнее той, которая предстоит мне? И за что
строже и наказательнее будет определение суда, как не за
таковую невнимательность и безрассудную жизнь, которую я
сознаю в себе!"...
Прочитавши сие данное мне духовником
исповедание, я ужаснулся, да и подумал сам в себе: "Боже
мой, какие страшные кроются во мне грехи, и до сих пор я их
не замечал!" Итак, желание очистить нх заставило меня
просить наставления у сего великого отца духовного, каким бы
образом, познавши причины всех зол, найти способ к
исправлению. Вот он и начал мне толковать.
- Видишь ли, любезный брат, причина
нелюбви к Богу есть неверие, причина неверия - неубеждение,
а причина неубеждения есть неискание светлых истинных
познаний, нерадение о просвещении духовном. Словом сказать:
не веря, нельзя любить; не убедясь, нельзя верить. А чтобы
убедиться, необходимо снискать полные и обстоятельные
познания предположенного предмета; необходимо следует,
посредством размышлений, изучения слова Божия и опытных
наблюдений, возбудить в душе жажду и вожделение или, как
иные выражаются, "удивление", которое производит неутолимое
желание ближе и совершеннее познавать вещи, глубже проникать
в свойства предмета.
Один духовный писатель рассуждает о сем
так: "любовь", говорит он, "обыкновенно развивается
познанием, и чем больше будет глубокости и пространства в
познании, тем более будет любви и тем удобнее размягчается
душа и располагается к любви Божественной, прилежно
рассматривая самое пресовершеннейшее и преизящнейшее
существо Божие и беспредельную Его любовь к человекам".
- Вот теперь видишь, что причина
прочитанных тобою грехов есть леность к мышлению о духовных
предметах, погашающая чувство самой потребности оного. Если
ты желаешь узнать и средства к побеждению сего зла, то
всемерно старайся о просвещении духовном, достигай его
прилежным занятием словом Божиим, учением св. отцов -
размышлениями и духовным советом или собеседованием с
мудрыми о Христе. Ах, любезный брат, сколько бедствий
встречаем мы от того, что ленимся просвещать душу нашу
словом истины, не поучаемся в законе Господнем день и нощь и
не молимся о том прилежно и неотступно! А от сего и
внутренний человек наш и гладен, и хладен, и истощен, не
имея силы к бодрственному шествию путем правды к спасению.
Итак, чтобы воспользоваться сими средствами, решимся,
возлюбленный сколько можно чаще наполнять ум свой
размышлениями о предметах небесных, и любовь, излиянная
свыше на сердца наша, разовьется и воспламенится в нас.
Будем вместе с сим и, сколько можно, чаше молиться, ибо
молитва есть главнейший способ и сильнейшее средство к
нашему обновлению и преуспеянию. Будем молиться взывая так,
как учит св. церковь: "Господи, сподоби мя ныне возлюбити Тя,
якоже иногда возлюбих той самый грех!"
Со вниманием выслушав все это, я
умиленно просил сего святого отца исповедывать меня и
сподобить св. Христовых Таин. Итак на утро, удостоившись
причащения, я хотел возвратиться в Киев с сим благодатным
напутствием, но сей добрый мой отец, намереваясь идти на
днях в Лавру, оставил меня на сие время в своей пустынной
келлии, дабы я мог беспрепятственно предаться молитве в сем
безмолвии. И подлинно, все эти дни я провел как бы на небе:
по молитвам старца моего, я, недостойный, наслаждался
совершенным успокоением. Молитва так легко и усладительно
изливалась в сердце моем, что я в сие время, кажется, забыл
о всем и о себе, - токмо и помышлял я о едином Иисусе Христе!
Наконец, духовник возвратился, и я
просил его наставления и совета, куда бы теперь продолжать
мне страннический путь мой. Он благословил меня так:
"поди-ка ты в Почаев, поклонись там Чудотворной Стопе
Пречистой Божией Матери, и Она направит стопы твоя на путь
мирен". Так я, с верою принявши совет его, через три дня и
пошел в Почаев.
Цитировано по:
Откровенные рассказы странника духовному отцу. - М., 1997.
Православие и Мир – 14.05.2007.
Фото - Виктор Пенкин
|
