"Религия консерваторов" или подлинное богопознание? Часть II
Апологетическая лекция диакона Андрея Кураева...
***
***
Однажды Пятачок подошел к нему и попросил сочинить запевку
ко дню рождения ослика Иа. На это Винни-Пух ответил: "Видишь
ли, Пятачок, это не так-то просто. Ведь поэзия - это не
такая штука, которую ты находишь, а которая находит тебя. И
поэтому единственное, что мы можем сделать, это пойти и
стать на то место, где нас могут найти". Вот это
поразительное определение Откровения: "То, что меня нашло, а
не то, что я нашел". А отсюда очень важен вывод: человек,
который знает, что его нашли, чувствует себя по-иному,
нежели изобретатель. Одно дело, если я знаю, что я что-то
сделал, - это мое. И тогда это моя вещь - куда хочу, туда
и ставлю. Поэтому естественно, что если данную книгу написал
я, значит, я имею полное право ее исправить, сократить или
дополнить. Но христианская вера нами переживается не как то,
что сделали мы. А раз христианство - это не плод
человеческой культуры, тогда мы не имеем право менять его и
подвергать суду, хотя иногда очень хочется. Честно говоря,
иногда очень хочется изменить что-то даже в Евангелии. Вот,
например, слова: "Трудно войти богатому в Царство Небесное".
Это очень не современный текст. Можно ведь и просто сказать:
"Олигархов пускают без очереди". Или, помните, что там
говорится: "Блаженны нищие духом…". Было бы неплохо, если бы
там было написано: "Блаженны профессора богословия". Итак,
многое хотелось бы изменить в Евангелии, но нельзя. И именно
потому, что христианство - это дар, многим оно становится
непонятным.
Но если бы однажды настал момент, когда все христианство
стало бы для меня понятным, в этот день я бы, наверное, стал
атеистом. Я бы подумал, что умные люди однажды собрались и
все вот это изготовили. И, значит, тогда на всем
христианстве нужно ставить жирный штамп: "Сделано
человечеством. Это не от Бога". Поэтому когда я вижу в
христианской догматике какие-то рациональные
несовместимости, как, например, догмат о Святой Троице: "три
равняется одному" или, скажем, как совместить два догмата? А
именно о Божественном всеведении и догмат христианской
антропологии: "человек - это свобода"? Еще христианский
философ X-го века Бойль недоумевал: "Какое божество меж
истин двух войну зажгло?" Он имел в виду две истины: истину
Божественного всеведения и человеческую свободу. Причем
здесь не может быть никакого процентного соотношения.
Нельзя сказать, что на девяносто процентов мир и моя судьба
зависит от Бога, а на два процента от меня. Будет гораздо
правильнее, если мы скажем, что на сто процентов она зависит
от Бога и настолько же от меня. На уровне теории это трудно
совместить, а на уровне практики Фома Аквинский дал
прекрасный ответ: "Мы должны молиться так, как если бы все
зависело только от Бога, а работать мы должны так, как будто
все зависит от нас". На уровне практики это очень точный
ответ, а вот на уровне теории, пожалуй, ни одному
христианскому философу не удалось ответить на этот вопрос
абсолютно понятно. Однако я поставлю на полях еще одну
пометку. Проблема эта действительно очень сложная. А
удивительно вот что: эта проблема отсутствует в индийской
философии. Какое бы направление индийской мысли мы не взяли,
там эта проблема просто не ставится. В индийской философии
не обсуждают вопрос самостояния человека перед лицом
Божества. "Ты есть божество. А как я, являясь частью этого
божества, могу не зависеть от целого, частью которого я
собственно являюсь". Вот почему эта проблема перед индусами
даже не ставится.
Если я до конца не знаю, как что устроено, я должен быть
предельно осторожен, когда пробую вмешаться или что-то
поменять. Весь опыт двадцатого века учит нас тому, как
опасно бывает человеческое вмешательство в те процессы,
смысла которых мы до конца не понимаем. Так вот хотя бы этот
печальный опыт реформ должен бы был научить нас осторожности
при провозглашении призывов вроде: "А давайте еще
дореформируем и Церковь". И вот я полагаю, что ради того,
чтобы сохранить душевное и психологическое здоровье нации, у
которой и так голова кругом идет от всевозможных перемен,
именно сейчас Церковь должна сохранять консервативную
позицию. Более того, я считаю, что консерватизм - это
источник радости. Ведь великая радость, когда хотя бы где-то
не нужно ничего менять.
Вот, например, я веду достаточно творческий образ жизни: все
время в поездках, нужно интенсивно работать умственно. Все
время нужно что-то писать, давать какие-то интервью, и мне
это очень нравится. Вспоминается случай, когда лет десять
тому назад Святейший Патриарх Алексий предложил мне на выбор
любой храм Москвы: "Вот куда хочешь, туда тебя и определим".
Я долго не думал и сразу выбрал храм Св. Иоанна Предтечи на
Красной Пресне. К этому решению у меня был свой мотив: здесь
я крестился, был прихожанином, оттуда брал направление в
семинарию. И вот как только я сказал это, у Патриарха
мелькнула по лицу какая-то странная тень. Подготовили указ и
меня определили. А спустя некоторое время я стал выяснять в
Патриархии, почему Святейший тогда так отреагировал. И
оказалось, что этот храм считается ссыльным.
В советские времена священников, которые проштрафились перед
государством, высылали в отдаленную местность. Те, которые
нарушили какие-то церковные каноны или правила, скажем,
увлекшись алкоголем, вот они-то и попадали в этот храм.
Государству, конечно же, было выгодно, что в Церкви были
пьянствующие священники. И чем их больше, тем больше пользы
для пропаганды научного атеизма. Поэтому советская власть не
требовала принятия каких-то мер по отношению к ним. Для
Патриархии же это был печальный факт. Богатыми храмами
считались те, что находились или на кладбище, или в районе
метро. На фоне других московских храмов наш считался бедой.
И именно туда я напросился.
Конечно, тогда я сразу спохватился: "Как в штрафбат…". Но
сейчас очень рад, что все произошло именно так. В этом храме
я почти никогда не произношу проповеди, даже в воскресной
школе не преподаю. И книги мои там не продаются. Более того,
я очень рад, что в этом храме я не профессор Кураев, а
просто диакон; что за двадцать лет там ничего не поменялось:
все молитвы, песнопения и чтения произносятся именно так,
как и много лет назад. И поэтому мне очень дорого, что в
моем храме нет каких-то приключений и изменений. Там все те
же лица, те же молитвы. Может быть, и те же грехи. Вот на
этом мне хотелось бы завершить обоснование тезиса о том,
почему в Церкви считают, что консерватизм "это хорошо". По
этому поводу вспоминаются слова из песни Андрея Макаревича:
"Не стоит прогибаться под изменчивый мир…" Продолжение все
мы, наверное, помним.
Теперь мне бы хотелось поговорить о еще одной негативной
черте церковного консерватизма. Православие со стороны
воспринимается, как мир ограничений. Хотелось бы затронуть
вопрос: что именно Церковь не разрешает, что она
ограничивает? Начнем, пожалуй, с того, как Церковь
ограничивает мысль человека. Те барьеры, с помощью которых
Церковь ограничивает свободу философского полета мысли,
называется догматами. Интересно, есть ли в этом зале эрудит,
который смог бы сказать, сколько догматов в Православной
Церкви. Это "вопрос на засыпку" студентам первого курса
семинарии в конце года. Издалека кажется, что их безумное
количество. На самом деле, если посмотреть с точки зрения
строго канонической, выяснится, что в Православии только
один догматический текст - "Символ веры". Таким образом,
догмат - это вероучительная истина, принятая Вселенским
Собором. Заметьте, не Поместным. Это даже не формула
какого-то святого отца, не просто библейский текст. А именно
библейский текст, истолкованный вероучительным определением
Вселенского собора. Опять же, это не аргументы, которые
приводились на соборе в пользу православного учения, а
конечный вывод.
Вселенских соборов в Церкви было семь, и только первый
(Никейский) принял догмат в полном смысле этого слова. Все
же остальные соборы лишь дополняли догматическое учение.
Теперь, с Вашего позволения, давайте на некоторое время
превратим наш зал в класс воскресной школы для маленьких
детишек, где на уроке Закона Божия разбирают "Символ веры".
Начинается этот документ со слова "верую". И вот самое
первое слово этого Символа свидетельствует о высокой
культуре философской мысли. Потому что только человек с
хорошим философским воспитанием может различить, где вера, а
где знание. Так вот этот человек может для себя определить:
"вот в это я верю, а это я знаю, а об этом у нас в городе
все говорят". Вот какой-нибудь обыкновенный колдун не сможет
поверить. "Да Вы что! И моя бабушка так делала, и я так
делаю. Это я Вам точно говорю". То, что Православная Церковь
выражает свое восприятие Бога и человека в модальности веры,
уже свидетельствует об усвоении ею культуры философской
античной мысли - "Верую!" Интересно заметить, что этот
глагол стоит в первом лице единственного числа. Это очень
важно, потому что архаическое общество мыслит ввысь.
Христианство вошло в мир с удивительными словами
Тертуллиана: "христианами не рождаются, христианами
становятся". Один из самых величайших даров, который
христианская революция принесла миру, есть личностного
самостояния. Религия перестала быть уделом только
государственной или национальной традиции. Христианство
предоставило людям право выбора: "Выйди из своего родства и
войди в новый рай", "Вы теперь не народ, а народ Божий". И
это личностное "Я" означает "верую".
Далее: "во Единого Бога …" Что касается Единого Бога, то с
этим тезисом навряд ли будет спорить какой-то религиозный
философ. И, действительно, где мир религии становится более
глубоким, чем мир магии (будь то в Индии, Греции или
Палестине), философская мысль всегда приходила к выводу о
единстве Бога. Всем нам известно такое мнение, что Церковь
своими догмами унижает человека и ограничивает свободу его
мысли. Так вот очень легко это говорить, не зная
христианской догматики. Но давайте мы по ходу краткого
изложения христианской догматики попытаемся выяснить, а есть
ли в этом что-то унижающее человека? Итак, "верую во Единого
Бога Отца…" Это очень редкое утверждение и далеко не
очевидное для разных религий мира. Ведь мало кто способен
видеть в Боге Отца.
Для греческих поэтов и философов было очевидным, что слово
"Бог" (гр: Феос) происходит от слова "феин" - убегать.
Платон это пояснял так: когда-то древние люди называли
богами планеты, потому что они двигались. Так вот эти
планеты - Марс, Сатурн, Венера - это боги, которые
постоянно двигались. Позже появилось другое понимание: боги
названы богами, потому что они убегают от человеческой
мысли. И вот этим-то богам до людей нет дела. Истинному
Богу, по их мнению, нет дела. И даже великий Платон как-то
сказал: "Те люди, которые считают, что мир создан для их
блага, подобны крысам, которые живут в царском дворце и
думают, что он построен для их комфорта". У человека нет
надежды увидеть Отца на небесах. Разные ведические религии
понимают это по-своему. Возьмем, например, даосизм. "Дао"
правит миром. Но разве "дао" - это Отец? Разве можно
приписать "дао" отеческую заботу и любящий взгляд по
отношению к людям. Христианский Символ веры отвечает на
главный вопрос, который задал когда-то Данте: "Я поднял
глаза на небо, чтобы увидеть, видят ли меня". Так вот Символ
веры говорит, что наше отношение к Богу -это отношение к
любящему Отцу, любящий взгляд, обращенный к человеку.
Далее: "Верую во Единого Бога Отца Вседержителя…" И это
очень важно. Потому что это значит, что все, что происходит
в мире, происходит не без воли Божества. Не все люди с этим
согласны. Вот сейчас я приведу слова человека, который
считает иначе. "Бог, обитающий в груди моей, влияет только
на мое сознание; на внешний мир, на общий ход вещей не
простирается Его влияние". В этих стихотворных строках
выражено самоощущение большинства современных людей, но Бога
автор этих строк не отверг. Иногда приходится слышать фразы
вроде: "Бог у меня в сердце, поэтому мне не нужны
богослужения". Об этом очень любит говорить известный
российский актер Задорнов. Так вот, когда я от него это
слышу, у меня возникает вопрос, который я, к сожалению, не
могу задать ему лично: "А как Он туда попал?" "Если Бог в
Вашем сердце, то как Он туда попал? Вы что, просили Его туда
войти?" "Бог, обитающий в груди моей, влияет только на мое
сознание; на внешний мир, на общий ход вещей не простирается
Его влияние". Кто об этом догадался, кого я цитирую? Это
Фауст. И продолжение: "Мне тяжко. От неполноты такой я жизнь
отверг и смерти жду с тоской". Вот чему противостоит наш
догмат. Бог - Вседержитель. А это означает: чтобы не
произошло с тобой, пойми, любящая рука прикоснулась к тебе,
пусть даже причиняя боль. И поэтому есть надежда на
исцеление, на какой-нибудь рост через боль. Эта одна из
главных тайн христианского переживания: попробовать понять
смысл боли.
В мае прошедшего года на Сахалине у меня была встреча
(запомнилось название) в Южно-Сахалинском филиале
Дальневосточной государственной академии бизнеса и
менеджмента". И вот на этой встрече мне был задан вопрос из
зала по поводу христианского отношения к боли и страданиям.
Я привел слова известного подвижника наших дней архимандрита
Иоанна (Крестьянкина), которые он сказал когда-то
православным врачам: "Ваша задача - научить больного любить
свою болезнь". Да, с болью нужно бороться. Но если случается
так, что болезнь не покидает человека, входит в него
навсегда и становится хронической. Как относиться к такой
боли - проклинать ее, убегать от нее или обманывать себя?
Или же попробовать понять: "Господи, Ты дал мне эту боль.
Помоги мне вырасти из нее!" Одним словом, нужно полюбить
свою болезнь. Рядом со мной сидел ректор этого заведения. И
как только я произнес эту фразу, он как взвыл: "Так что же
это, человек должен сифилис и гонорею полюбить?"
Христианское понимание Бога как Вседержителя позволяет нам
сохранить человечность в нечеловеческих обстоятельствах,
всюду видеть смысловое измерение.
Итак: "Верую во Единого Бога Отца Вседержителя. Творца неба
и земли…" В греческом языке слово "Творец" - "поэтос"
(поэт). То есть тот, кто сочиняет стихи. Вот именно это и
делает Бог согласно православной вере. Что такое стихи?
"Стихия". Так вот в греческом языке это слово звучало иначе,
чем в русском. Дело в том, что для современного русского
языка стихия - это намек на что-то неуправляемое,
стихийное, бесконтрольное, хаотическое. В греческом же языке
слово это слово происходит от глагола "иду стройными
рядами". Этот термин означает движение фаланги. То есть не
движение толпы, которая бросается с дубинками на
неандертальцев, а когда проявляется военное искусство,
умение правильно двигаться на поле боя. И вот именно это
правильное, регулярное передвижение и есть стихия. Этот мир
в античном понимании создан из четырех стихий: вода, воздух,
земля и огонь. Все эти стихии гармонично, разумно сочетаются
друг с другом, в чем-то уступая, в чем-то усиливаясь, а
где-то и сплетаясь в сложный космос. Задача Творца, который
изначально создал эти стихии, сделать из них пестрый ковер в
космосе. Из этих стихий Бог сочиняет космос в полном смысле
этого слова. Сочинять - значит располагать по чину, по
порядку.
В молитвах на освящение воды, которые читает священник в
день празднования Крещения Господня, есть такие слова: "Ты,
Господи, от четырех стихий всю тварь сочинивый…". Таким
образом, Бог, как поэт, творит этот мир словом. И это очень
важно в библейском видении мира: именно Божественное и
поэтическое Слово, которое было вначале, и создает мир. Не
физиологические отправления богов стоят у истоков космоса,
как это в лирических мифологиях, где боги совокупляются и
порождают космос. А есть разумное творчество, поэтическое.
Если обратиться к современной художественной литературе, то
можно увидеть, что все это красиво выражено, скорее не на
богословском, а на художественном языке, в "Хрониках Нарнии"
Льюиса. Это попытка передать на художественном языке
изначальную библейскую христианскую интуицию. Свободное,
разумное, поэтическое творчество как источник мироздания.
Бог есть Творец неба и земли. Дело в том, что древние евреи
не знали слова, которое несло бы такую смысловую нагрузку,
как греческое слово "космос". И поэтому древние евреи, когда
хотят сказать "все, кто есть", говорят: "небо и земля".
Поэтому когда говорится, что Бог - творец неба и земли,
имеется в виду, что Он - Творец всего.
Во многих религий у неба и земли разные творцы. Небесами
управляют высокие, добрые боги, а мы тут, на земле, "как
тараканы", и "бог у нас таракан". Да и вообще, Вы знаете,
это какой-то бог-неудачник создавал наш мир и имя его -
даже страшно сказать. Апокрифические так называемые
Евангелия называли это жуткое имя, но сказать его вслух
неприлично. Так вот, какой-то жуткий демон создавал человека
неизвестно из чего, какие-то страшные демоны создавали
человеческие органы и т.д." Значение этого мифа состоит в
том, чтобы человек возненавидел свое тело. "Человеческое
тело - это тюрьма, в которой томятся частицы Софии -
высшего Бога. Поэтому возненавидь это тело, этот мир и
постоянно помни, что его создавали страшные чудовища".
"Поэтому не люби здесь ничего и, вообще, убегай из этого
мира и т.п." Христианство видит мир целым. Бог, создавший
дух, создал и материю. Существует один источник
происхождения видимого и невидимого мира. И вот оказывается,
что христианство добрым глазом смотрит на мир телесности и
материальности. Потому что телесность должна быть освящена и
спасена. Телесность, в конце концов, была воспринята самим
Богом. Это и есть первый член Символа веры. Дальнейшие члены
говорят об основных евангельских событиях.
***
Читайте также другие публикации автора:
***
"И во Единого Господа, Иисуса Христа, Сына Божия,
Единородного…". Вот очень интересное слово "единородный".
Известно, что оно не библейского происхождения. Да, оно
употребляется в Новом Завете, но в греческом языке оно
употреблялось еще Платоном, который прилагал его к космосу.
Космос - единородный сын божества. Христианство же это
слово передает от космоса к Богу-Сыну. Но ведь библейское
отношение Бога и космоса - это не отношение рождения; это
отношения творческие.
Продолжение
|
