Святитель Николай Японский - творения

Николай Японский. "Видна Божия воля просветить Японию"

Память: 3 / 16 февраля

Святитель Николай Касаткин - великий миссионер современности. За полвека его служения в Японской Православной Церкви к 1911 году было 266 общинах, 33017 христиан, 1 архиепископ, 1 епископ, 35 священников, 6 диаконов, 14 учителей пения, 116 проповедников-катехизаторов.

***

Содержание

Предисловие

Письма к духовным лицам

• Письма к митрополиту Иннокентию Вениаминову
• Письма к митрополиту Макарию Невскому
• Письмо к епископу Вениамину Благонравову
• Письма к епископу Тихону Белавину
• Письмо к архимандриту Леониду Кавелину
• Письма к архимандриту Павлу Ивановскому
• Письмо к иеромонаху Андронику Никольскому
• Письма к протоиерею Николаю Благоразумову
• Письма к священнику Иоанну Оно

Письма к светским лицам

• Письмо к Петру Ивановичу Бартеневу
• Письмо к княгине Александре Николаевне Голицыной
• Письмо к Якову Ефимовичу Епанечникову
• Письма к Михаилу Никифоровичу Каткову
• Письмо к Виктору Федоровичу Кельину
• Письма к контр-адмиралу Степану Осиповичу Макарову
• Письмо к Владимиру Карловичу Саблеру
• Письмо к Андрею Николаевичу Селиванову
• Письмо к Ивану Акимовичу Сенума
• Письмо к Павлу Федоровичу Унтербергеру
• Письмо к Александру Николаевичу Шварцу
• Письмо Александра Николаевича Шварца к святителю Николаю

Довлеет этой стране коснеть во тьме и сени смертной, пора увидеть этому народу, доброму по природе, живому к принятию и усвоению всего хорошего, пора увидеть ему свет Христов! Облака, застилавшие для него небо, раздвигаются как будто чьею-то высшею силою, и лучи нового света уже пробиваются из-за мрака. Немного времени пройдет и вся страна засияет в новом блеске.

Светоч Православия, возжженный Русской Православной Церковью на далеких островах Японии...

Предисловие

Святитель Николай (в миру Иван Дмитриевич Касаткин) родился 1 августа 1836 года в с. Егорье-на-Берёзе Бельского уезда Смоленской губернии в семье сельского диакона Димитрия и матушки Ксении. Когда Ивану исполнилось пять лет, матушка Ксения умерла. С детства и до последних дней святитель Николай сохранил необыкновенную отзывчивость к людям – горький опыт раннего сиротства. Отец Димитрий отдал сына Ивана для обучения в Бельское духовное училище, a по его окончании – в Смоленскую духовную семинарию. В 1857 году Иван Касаткин в числе лучших воспитанников семинарии был направлен на казенный счет для обучения в Санкт-Петербургскую духовную академию. В 1860 году он окончил академию со степенью кандидата богословия. Узнав о настоятельской вакансии в русском консульском храме в Хакодате, он изъявил желание отправиться в Японию, содействовать распространению Православия в стране Восходящего солнца. Позже он вспоминал о своем решении отправиться в неведомую страну: "Будучи от природы жизнерадостен, я не особенно задумывался над тем, как устроить свою судьбу. На последнем курсе духовной академии я спокойно относился к будущему, сколько мог, веселился и как-то отплясывал на свадьбе своих родственников, не думая о том, что через несколько времени буду монахом. Проходя как-то по академическим комнатам, я совершенно машинально остановил свой взор на лежавшем листе белой бумаги, где прочитал такие строки: "He пожелает ли кто отправиться в Японию на должность настоятеля консульской церкви в Хакодате и приступить к проповеди Православия в указанной стране". А что, не поехать ли мне, – решил я, – и в этот день за всенощной я уже принадлежал Японии".

24 июня 1860 года епископ Выборгский Нектарий (Надеждин; † 1874), ректор Санкт-Петербургской духовной академии, совершил в академическом храме во имя Двенадцати апостолов постриг Ивана Касаткина с наречением ему имени Николай. В день праздника первоверховных апостолов Петра и Павла, 29 июня, инок Николай был посвящен во иеродиакона, a 30 июня, когда Церковь празднует Собор Двенадцати апостолов, – во иеромонаха (даты приведены по старому стилю). Епископ Нектарий так напутствовал молодого инока: "С крестом подвижника ты должен взять посох странника, вместе с подвигом монашества тебе предлежат труды апостольские".

В июле 1860 года иеромонах Николай выехал в г. Хакодате, взяв с собой Смоленскую икону Божией Матери, с которой он не расставался до конца своих дней. Дорога была долгой и трудной. Навигация уже закончилась, и отцу Николаю пришлось зимовать в Николаевске-на-Амуре. В Николаевске-на-Амуре он встретил прославленного святителя, апостола Америки и Сибири, архиепископа Камчатского, Курильского и Алеутского (впоследствии митрополит Московский и Коломенский) Иннокентия (Вениаминова; † 1879). Владыка Иннокентий оставил иеромонаха Николая у себя почти на год. Это было настоящей миссионерской школой, практическим "курсом наук". Однажды владыка Иннокентий спросил у отца Николая: "А есть ли у тебя ряса-то хорошая?" – "Конечно, есть". Однако владыке академическая ряса не понравилась: "Поедешь туда, все будут смотреть, какой-де он, что у них за священники? Нужно сразу внушить им уважение. Покупай бархат". Бархат куплен. Владыка вооружился ножницами и выкроил рясу для отца Николая. "Вот так-то лучше будет. А есть ли крест?" Креста еще не было: он дожидался отца Николая в Хакодате. "Ну, возьми хоть вот этот", – сказал владыка, надевая на шею отца Николая бронзовый крест, полученный за Севастопольскую кампанию. "Оно хоть и не совсем по форме, да все-таки крест, а без него являться к японцам не годится. Да и не одни японцы и европейцы будут смотреть". В таком импровизированном костюме отец Николай 2 июля 1861 года ступил на японскую землю. "Когда я ехал туда, – вспоминал он позже, – я много мечтал о своей Японии. Она рисовалась в моем воображении как невеста, поджидавшая моего прихода с букетом в руках. Вот пронесется в ее тьме весть о Христе, и все обновится. Приехал, смотрю, – моя невеста спит самым прозаическим образом и даже и не думает обо мне" [1]. Япония в то время только что была открыта для европейцев. Все прежние порядки сёгунского времени были еще во всей силе. Японцы не только чуждались европейцев, но и открыто ненавидели их. Нередко из-за угла рубили европейцев саблями, бросали в них камнями. Жизнь была неспокойная и даже опасная. О проповеди нельзя было еще и думать. Даже учителя японского языка трудно было найти. Общавшихся с европейцами подозревали и даже преследовали. В первое время отцу Николаю пришлось ограничиться только службой в консульской церкви и исполнением треб для русских, находившихся в г. Хакодате.

В сентябре 1861 года владыка Иннокентий посетил Японию и встретился с отцом Николаем в г. Хакодате. Духовная связь сохранялась между ними всю жизнь. He имея возможности частого личного общения, отец Николай в письмах делился с владыкой своими сомнениями и нуждами, прося его благословения и поддержки. В письме от 23 октября 1868 года отец Николай писал владыке Иннокентию: "Миссионером здесь пока я один, и то частным образом. Католичество давно уже выставило здесь фаланги своих миссионеров; протестантство не отстает от него. А Православие? Или мы боимся стать наряду с ними? У нас денег нет и людей нет! Да когда же эта, раскинувшаяся на полсвета, семдесятимиллионная Россия найдет у себя несколько тысяч рублей и несколько десятков людей для того, чтобы исполнить одну из самых существенных заповедей Спасителя? Католичество и протестантизм облетели мир. Вот почти единственный уголок земли, где и Православие могло бы принести свою чистую, непорочную лепту. Ужели и здесь Православие ничего не сделает? Нет, не может быть; даст Бог! С этим "даст Бог" я поехал в Японию; с ним ежедневно ложусь спать и просыпаюсь; оно всосалось мне в плоть и кровь; для него я семь лет бился над японским языком, чуть не ежедневно вздыхая о том, что сутки состоят не из ста часов и что нельзя все эти сто часов употребить на изучение языка".

К 1868 году отец Николай успешно освоил японский и китайский языки (без китайского языка нельзя было читать ученые и богословские книги, так как для выражения отвлеченных понятий японские ученые всегда прибегали к помощи китайских знаков). Такое глубокое изучение языка дало ему возможность часто беседовать с местными богословами и основательно познакомиться с догматами буддизма. Один бонза, пораженный многочисленными расспросами отца Николая о догматах его веры, задумал даже обратить его в буддизм. Он приглашал к себе отца Николая каждый день и подробно излагал ему свое учение. Наконец, решив, что отец Николай достаточно подготовлен, бонза устроил у себя торжественное собрание всех бонз своего храма, пригласив туда и отца Николая. Бонза обратился к отцу Николаю с пламенной речью, в которой предложил перейти в буддизм. Возмущенный отец Николай в сильных словах ответил проповеднику-бонзе, обличил всю несостоятельность буддизма, потом заговорил о христианстве, изложил учение единой истинной Православной Церкви и ее превосходство перед другими религиями. Речь отца Николая произвела глубокое впечатление, и многие из бонз выразили желание перейти в Православие.

Первым учеником отца Николая, который стал православным, был Такума (в крещении Павел) Савабе, самурай и жрец синто. Полагая, что православная вера является угрозой благосостоянию Японии, он однажды пришел в русское консульство с намерением убить отца Николая, но, выслушав его поучение, обратился. Через год Павел Савабе привел к отцу Николаю своих друзей: врача Сакаи Токурей и врача Урано Дайдзо.

В конце 1869 года иеромонах Николай приехал в Санкт-Петербург и представил Святейшему Синоду записку о необходимости основания в Японии Русской духовной миссии. К тому времени паства отца Николая насчитывала около двадцати верующих.

В январе 1870 года Святейший Синод своим определением постановил: "Образовать для проповеди слова Божия между японскими язычниками особую Российскую духовную миссию, состоящую из начальника, трех сотрудников-миссионеров (иеромонахов) и причетника". Отец Николай был возведен в сан архимандрита и назначен начальником Миссии. Миссия была подчинена ведению Камчатского епископа. 12 апреля 1870 года за успешную службу в Японии отец Николай был представлен к ордену Святой Анны 2-й степени. Для дальнейшего расширения миссионерского дела отец Николай ходатайствовал перед Святейшим Синодом о назначении ему помощников с богословским образованием.

Возвратившись из России в Хакодате в 1871 году, отец Николай привез с собою литографическую машину и с помощью студентов катехизической школы печатал свои лекции, молитвенники и иные материалы. Это была первая христианская литература в Японии. Иконы так же производились литографическим способом.

В отсутствие отца Николая группа его учеников во главе с Павлом Савабе стала самостоятельно изучать церковнославянский язык. Из Хакодате Православие распространилось до северо-восточного Сендая, который стал его центром. В 1872 году отец Николай передал хакодатскую паству своему сподвижнику иеромонаху Анатолию (Тихаю; † 1893) и перенес миссионерский центр в Токио. Иеромонах Анатолий стал для отца Николая настоящим помощником и другом. Отец Анатолий был кандидатом Киевской духовной академии, по окончании которой был направлен в Японию в качестве члена православной Миссии. Благодаря трудам отца Анатолия всенощное бдение вскоре стало совершаться на японском языке. Однако огромные трудности возникали с материальным снабжением Миссии. В 1878 году в своем дневнике иеромонах Анатолий писал: "Позволительно ли совсем забывать свое учреждение, как бы далеко оно ни было? Разве Православие в Японии не от России ли и не от нее ли оно должно и жить, пока не водворится и в Японии настолько, чтобы могло само себя поддерживать?" [2]. И далее: "Умоляем Православную Русь не оставить своего начатого в Японии дела, да не оставит она нас постыженными пред иноверцами и язычниками и даст своей Миссии прочные материально обеспеченные средства существования; без определенных верных средств она не может твердо и правильно, систематически, действовать и достигать как следует цели своего назначения" [3].

Вскоре после прибытия в Токио отец Николай получил предложение министра иностранных дел Соэдзима открыть школу русского языка, но отказался от этого предложения. Император Мейдзи, переводчиком которого отец Николай был во время визита императора Александра II в 1872 году, также заинтересовался отцом Николаем. Отец Николай обучал русскому языку сыновей графа Хидемару и министра иностранных дел Соэдзима. Для катехизических лекций он снял помещение близ гостиницы "Цукидзи". Когда в 1872 году гостиница сгорела, отец Николай переехал в местность Ирифуне, где также открыл школу русского языка.

В августе 1872 года архимандриту Николаю удалось приобрести для Миссии участок земли с несколькими зданиями в центре Токио на высоком холме Суругадай. На этом месте в 1873 году он приступил к возведению каменного строения, в котором должны были помещаться храм, школа на 50 человек, квартиры для миссионеров и учителей. В 1873 году последовала отмена указов, запрещающих проповедь христианства, и с этого времени отец Николай получил возможность продолжать свое дело открыто.

В 1872 году митрополит Иннокентий (Вениаминов) благословил сбор добровольных пожертвований на нужды Духовной миссии в Японии. В Москве сбор осуществлял священник Вознесенской церкви на Большой Никитской Гавриил Сретенский. В Санкт-Петербурге, по благословению митрополита Исидора (Никольского; † 1892), сбором пожертвований занимался священник Михайловской церкви в Инженерном замке Феодор Быстров.

Наряду со строительством и административными заботами отец Николай никогда не забывал о самом главном – о проповеди слова Божия. Число принявших Православие постоянно росло, и появилась огромная потребность в японских священниках. "Без японских священников Миссия рискует остаться и без христиан, – опасность смертная для Миссии не быть Миссией", – писал отец Николай епископу Вениамину (Благонравову; † 1892) 8 июля 1873 года. Русификация японцев не входила в задачи Миссии: цель Миссии была научить японцев христианству. Русский язык преподавался в семинарии только для того, чтобы семинаристы могли потом читать русские богословские книги, переводить, чтобы была фактическая связь с Матерью-Церковью.

В 1874 году в Токио отец Николай основал катехизаторскую школу, или школу проповедников. Окончившие курс посылались во все концы Японии и проповедовали в самых отдаленных уголках. В 1875 году была открыта семинария с семилетней программой обучения. Лучшие выпускники семинарии посылались для дальнейшего обучения в духовные академии: Санкт-Петербургскую, Московскую и Киевскую. Первым ректором семинарии был сам архиепископ Николай.

В 1874 году состоялся первый Собор Японской Православной Церкви, который "заложил принцип соборного избрания, а не назначения сверху, как было в России, национального священства. Этот принцип сохранен Японской Православной Церковью до сих пор" [4].

12 июля 1875 года епископ Камчатский Павел (Попов; † 1877), приехав в Хакодате, рукоположил в священный сан рекомендованных архимандритом Николаем кандидатов из первых православных японцев. Павла Савабе во иерея, а друга его Иоанна Сакаи – во диакона. Для отца Николая этот день стал настоящим праздником. К 1879 году при Миссии в Токио действовали катехизаторское училище, семинария, женское и причетническое училище, а в Хакодате два училища – для мальчиков и девочек.

Во второй половине 1877 года Миссией стал регулярно издаваться журнал "Церковный вестник" ("Кеоквай-Хосци") и другие периодические издания. Издавались также духовнонравственные книги и брошюры, переводы богослужебных книг на японский язык. Переводились и публиковались почти все православные литургические книги. В течение тридцати лет ежедневно отец Николай занимался переводами со своим единственным и постоянным помощником Павлом Накаи (1855–1943). К работе над переводами владыка Николай относился очень кропотливо и осторожно. "Иногда над одним стихом простоишь полчаса и более, чтоб только уразуметь смысл его, а случается, сколько ни бейся, совсем не поймешь и заменишь непонятное своим измышлением, какое Бог пошлет на ту пору... Я делаю перевод не для ученого исследования, а для церковного употребления и назидания верующих. Главная цель у нас – при возможной точности перевода – хрустальная ясность мысли", – писал владыка Николай митрополиту Макарию (Невскому; † 1926) 30 ноября 1906 года. Многолетняя дружба связывала двух великих миссионеров: митрополита Макария и архиепископа Николая. Владыка Николай высоко ценил огромный миссионерский опыт владыки Макария и очень часто обращался к нему за советом и утешением. "Течение времени неуклонно развило Богом данные Вам силы и способности к избранному Вами служению и обогатило Вас опытностью; Ваше усердие к служению приумножило излиянные на Вас Господом дары благодати Божией... Вы, постоянно возвышаясь, взошли на вершину священной горы, где сияете ныне светом в виду всего православного народа", – писал владыка Николай митрополиту Макарию в 1911 году [5]. Заветной мечтой владыки Николая было издать Библию. Будучи тяжело больным, находясь в госпитале, он не переставал думать о незаконченном переводе. Д.М. Позднеев (востоковед, профессор Петербургского университета, директор Восточного института во Владивостоке; 1865–1942) писал: "Серьезность положения была настолько велика, что на его месте ни один обыкновенный человек не мог бы покинуть госпиталь и посвятить остаток дней своих работе. Архиепископ настоял на возвращении в архиепископский дом для окончания давно начатого им перевода Ветхого Завета и песнопений. Эту работу он закончил 14 февраля, за два дня до смерти".

Помощники владыки Николая, которые в разные годы посылались Святейшим Синодом для служения в Миссию, единодушно отзывались о нем как о неутомимом, доброжелательном и очень тактичном человеке. Из письма иеромонаха Владимира (Соколовского-Автономова; †1931; впоследствии епископ) от 8 апреля 1879 года: "Отец Николай по-прежнему неутомим. На Пасхе он в продолжение шести дней работал во славу Божию внутри Японии и крестил до ста человек, в том числе целую шелковичную фабрику – хозяев и рабочих. Вчера только возвратился и с восторгом рассказывает об усердии христиан. Привез с собой огромный кусок прекрасной шелковой материи – подарок. Хочет шить ризы для лета. Пусть говорят что угодно, но отец Николай великий пастырь, нравится мне от души. И если ему помогут построить храм и дадут средства на катехизацию, то великое дело совершится... В Токио нет человека, который не знал бы "Никора" (японское произношение имени отца Николая), не слыхал о "его" Боге. Православная религия называется "никора". Всех четырех русских миссионеров японцы именуют не иначе как "никора". Причина огромной известности, которою пользуется в стране отец Николай, заключается, помимо указанной, в редкой японско-китайской учености его, в замечательном такте, который приспособлен к строгим обычаям церемонной и элегантно-утонченной японской обрядности" [6]. Архимандрит Сергий (Страгородский; †1944; впоследствии Святейший Патриарх Московский и всея Руси), который в 1897 году был назначен помощником начальника Миссии, писал: "С лестницы быстро спустился очень высокий человек в подряснике, в длинной шейной цепочке от часов, в вышитом поясе. Это и был наш епископ Николай, тридцать с лишком лет и день и ночь работающий на здешней трудной, невозделанной ниве. "Милости просим, – быстро заговорил он, благословляя нас широким крестом. – Пожалуйте в гостиную". Салон, носивший торжественное название гостиной, и был той темноватой клетушкой, которую мы только что осмотрели. Да, жизнь здесь кипит всюду – и в школах, и в редакции, и в канцелярии, и на постройках, и все это стоит на одном Преосвященном Николае, везде он, все им начато и поддерживается" [7]. Иеромонах Андроник (Никольский; † 1918, впоследствии архиепископ), который дважды был направлен на служение в Миссию, вспоминал: "Владыку здесь, конечно, вся Япония знает, конечно не лично, а просто как "Николая", и самое Православие здесь большею частью известно под именем учения Николая, так как он один ведь здесь и положил начало, и вел до сих пор это дело. Владыка сам заведует всем хозяйством миссийским, во все вникает, все знает; даже в библиотеке распоряжается и ведет запись он сам; в церкви сам до мелочей показал все. Пошли в семинарию, в катехизаторскую школу, в женскую школу, и там он всех знает. И как это у него на все хватает сил и времени! Он весь воплощенная энергия и живой интерес ко всему. И обо всем-то он говорит живо, с воодушевлением, как о своем родном деле, и главное слово его и взгляд на все преисполнены самой живой целостной веры в дело и в Церковь Православную как единственно истинную хранительницу дара Христова Евангелия" [8]. И далее: "Февраля 21 / марта 5. Суббота под воскресенье первой недели Великого поста. Я исповедал епископа [Николая], а вчера сам у него исповедовался. Замечательно молодая у него душа: при немалых годах (62 года), при постоянных житейских и деловых передрягах – совсем молодая душа молодого идеалиста, чуждая всякой неискренней прикрасы своего настроения, прикрасы хотя бы умными и высокодуховными словами; он, напротив, говорит так, как чувствует, – просто, искренно. И самопревозношения над другими никакого не заметно" [9]. "И жаль мне его бедного: как будто всегда он один и был, и есть, и будет, а мы все какие-то временные работники, постоянно готовы убежать, то рассорившись с ним, то заболевши" [10].

В декабре 1878 года архимандрит Николай посылает прошение в Святейший Синод о необходимости учреждения епископской кафедры. Святейший Синод, высоко оценив труды отца Николая, его бескорыстное самопожертвование и работу с неутомимым рвением ради дела, которому он был беззаветно предан, запросил его согласия на хиротонию во епископа. Отец Николай дал свое согласие и в конце лета 1879 года отправился на родину.

17 марта 1880 года Святейший Синод вынес определение "о бытии архимандриту Николаю епископом Ревельским, викарием Рижской епархии, с откомандированием его в Японию", a 30 марта того же года в Троицком соборе Александро-Невской лавры была совершена его хиротония во епископа. При вручении жезла митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Исидор (Никольский; † 1892) напутствовал нового епископа: "До конца жизни тебе служить взятому на себя делу, и не допусти, чтобы другой обладал твоим венцом". Так начался новый период в жизни Японской духовной миссии. Святейший Синод предоставил епископу Николаю право сбора пожертвований для Миссии. Благодаря этому владыке удалось собрать более ста тридцати тысяч рублей, которые были потрачены на строительство собора в Токио.

Первые годы архипастырского служения святителя Николая были радостными, хотя и трудными. В марте 1884 года в Токио, на холме Суругадай, по проекту петербургского архитектора Михаила Арефьевича Щурупова (1815–1901) началось строительство собора. Семь лет продолжались строительные работы, в результате которых в Токио появился собор невиданных на Востоке красоты и величия. 8 марта 1891 года состоялось торжественное освящение Воскресенского собора, ставшее важнейшим событием в жизни японских православных христиан. Каждый приезжающий в Токио непременно посещал Воскресенский собор, за которым с того времени твердо закрепилось название: "Никорай-до" – "храм Николая".

В 1903 году в Киото [древняя столица Японии. – Примеч. сост.] был построен храм в честь Благовещения Пресвятой Богородицы, который 10 мая 1903 года освящал владыка Николай. "Как раз, когда звон семи колоколов поплыл над утренним Киото, из своего дворца, который очень близко от храма, выходил японский император в окружении свиты, направляясь на станцию железной дороги. "Он обратил внимание, прислушался – и молчаливым вниманием узаконил православный звон в его древней столице, японской Москве", – записал в тот же день в своем дневнике владыка" [11].

В июле 1910 года был построен и освящен новый храм в Осака. Церковные здания старой церкви располагались по соседству с осакским замком. Сама церковь – в честь Покрова Пресвятой Богородицы, размещалась в обыкновенном японском доме, и внутренняя ее отделка была довольно скромной. "Вместо люстры висят простые обыкновенные японские фонари, пол покрыт простыми циновками, образов очень мало, дорогих украшений никаких. К числу оригинальных особенностей японских храмов надо отнести обычай сидеть на полу. Обычай этот чисто японский: там все у себя дома сидят так. Во время богослужения обыкновенно стоят, но старики и слабые садятся. Когда священник или сам Преосвященный говорит проповедь, то все присутствующие садятся. В католических и протестантских церквах сидеть надо на скамейках, что для японца очень неудобно; устройство православного храма, допускающее такое сиденье на полу, более подходит к обычаям японского народа" [12]. Епископ Андроник (Никольский), трудившийся в 1906–1907 годах в церкви Осака помощником владыки Николая, собрал 8 000 рублей на его строительство, но из-за болезни вынужден был вернуться на родину. В августе 1908 года архиепископ Николай навестил свою осакскую паству. В поездке его сопровождал епископ Сергий (Тихомиров; † 1945), который в своем дневнике писал: "Удивительное уменье у владыки архиепископа выбирать для миссийских зданий красивые и удобные места! Прекрасен наш Суругадай в Токио, царящий как бы над городом. Красиво наше место в Мацуяме. В лучшей части города – восточной находится наше место и здесь!" [13]

Во время русско-японской войны 1904–1905 годов на долю святителя Николая и его паствы выпали тяжелые испытания. В 1903 году уже чувствовалось приближение войны, и православные японцы были обеспокоены при одной только мысли, что придется воевать с собратьями по вере – русскими. В 1903 году владыка Николай выступил на Соборе Японской Православной Церкви, на котором напутствовал свою паству: "Хотя вы, японцы, и приняли православную веру от России, но, несмотря на это, когда будет объявлена война с ней, то она – неприятельница ваша, сражаться с которой ваш долг... Воевать с врагами не значит ненавидеть их, a только защищать свое Отечество" [14].

С началом военных действий русское посольство покинуло Японию, остался только один владыка Николай. Во время войны всю корреспонденцию в Россию владыка отправлял незапечатанной. В письме к протоиерею Николаю Благоразумову от 12 апреля 1904 года он писал: "Церковь здесь в самом деле пользуется полной охраной правительства. Изредка кое-где чернь пытается беспокоить христиан, но по первому же сведению этого местные власти принимают самые решительные меры по прекращению сего. Я безмятежно занимаюсь переводами богослужения. Пасху мы праздновали совершенно так же, как и всегда: собор сиял и был полон христиан. Я совершил богослужение соборне, хотя в прочее время предоставлено служить одним японским священникам, сам же стою в алтаре или на клиросе и молюсь частно о мире и благоденствии родных душ". Вскоре на территории Японии стали появляться русские военнопленные, заботу о которых всецело взяла на себя Миссия. Для окормления военнопленных владыка Николай посылал в лагеря самых лучших японских священников, хорошо владевших русским языком. Японскими христианами было создано "Православное товарищество духовного утешения военнопленных". Но средств Миссии на нужды военнопленных не хватало, и владыка Николай вновь и вновь вынужден был обращаться за помощью. "Как не сделать все, что только возможно, для наших дорогих соотечественников, на пожертвования которых и Миссия существует? Но Миссия в этих расходах достигла предела, за который преступить было бы уже посягнуть на свое существование. He смею я просить у Вашего Преосвященства какого-либо расхода из Ваших церковных сумм, чтобы помочь Миссии в том, что уже бессильна делать она; но нет ли у Вас добрых, благочестивых христиан, которые бы пожалели бедных наших пленных и доставили им утешение, которого не в состоянии доставить им Миссия? С этою просьбою мне не к кому более обратиться. Россия далека, и ныне поздно обращаться к ней; раньше же нельзя было этого сделать; самая нужда ведь возникла так неожиданно. Если бы христолюбивыми жертвователями прибавлено было к выписываемому мною количеству свечей по 40 на фунт еще столько, то наши пленные имели бы утешение держать свечу и в Страстные Евангелия; а если бы и еще столько, то и в Вербное воскресенье. А какая была бы душевная польза! Сколько человек почувствовало бы облегчение от своего горького положения! Сколько искр Божественной благодати заронилось бы в души! Сколько светлых мыслей засияло бы в душах! Быть может, кто-нибудь прибавил бы еще свечей и на престолы и жертвенники.

Простите, Владыко, что беспокою Вас этим; но ведь это наша общая боль душевная! Соболезнуйте же, ради Господа, если и что можете!" – писал владыка к епископу Алеутскому и Северо-Американскому Тихону (Белавину) 10/ 23 января 1905 года.

Деятельность епископа Николая во время войны была по достоинству оценена церковным священноначалием: он был возведен в сан архиепископа и ему усвоен титул "Японского". Владыка Николай был награжден орденом Святого Александра Невского. Над могилами погибших русских солдат и матросов, нашедших местом упокоения японскую землю, владыка Николай стал воздвигать памятники и храмы, собирая пожертвования и в России, и в Японии. Ежегодно на всех русских кладбищах совершаются панихиды. Японцы бережно ухаживают за могилами русских воинов и по сей день.

Преодолевая послевоенные трудности, умудренный опытом 70-летний старец продолжал руководить основанной им Церковью. Получая неутешительные известия из России, в связи с событиями первой русской революции 1905–1907 годов, владыка Николай глубоко скорбел. "Ряд поражений во внешней войне, непрестанные волнения и кровопролития внутри, – видимо, оставил Бог Россию, или, лучше, не устает рука Божия карать наше Отечество! Но, конечно, мы твердо веруем, что это – бичующая десница любвеобильного Отца, исправляющего Свое в беззакониях погрязшее чадо. Эта вера – единственное утешение наше в настоящие темные дни, когда над Россией еще висит туча, по-видимому чреватая многими молниями и громами. "Теперь мы можем завидовать вам", – изволите писать. Да, здесь революции нет, спокойно, но душевного беспокойства здесь едва ли не больше, чем у Вас: думы тем мучительнее, что их и разделить, разговорить не с кем. Стар уже я стал, – одной ногой стою в могиле, – 70 лет, а один-одинешенек, – не на кого будет оставить Церковь, это моя обычная печаль", – писал владыка Николай митрополиту Макарию (Невскому) 14 апреля 1906 года. Наконец, в марте 1908 года, Святейший Синод направил в Японию в помощь архиепископу Николаю епископа Киотосского Сергия (Тихомирова), который впоследствии стал митрополитом Японским. Архиепископ Николай видел в своем преемнике истинного миссионера. В письме к митрополиту Макарию (Невскому) от 16 января 1910 года он писал: "Преосвященный Сергий все более и более являет себя превосходным миссионером. По-японски говорит уже так свободно, что произносит проповеди большим собраниям язычников, и его отлично понимают и награждают аплодисментами, по японскому обычаю. Христиане же везде ждут его и жаждут его назиданий, и он почти постоянно в путешествии по церквам. Нисколько он не устал от жизни в Японии; напротив, все больше и больше нравится ему миссионерское служение, и он располагает всю жизнь свою отдать этому служению".

В 1911 году исполнилось полвека с тех пор, как молодой иеромонах Николай впервые ступил на японскую землю. К тому времени в 266 общинах Японской Православной Церкви было 33 017 христиан, 1 архиепископ, 1 епископ, 35 священников, 6 диаконов, 14 учителей пения, 116 проповедников-катехизаторов. Земная жизнь владыки Николая подходила к концу. Все чаще посещали владыку болезни. 12 декабря 1910 года владыка записал в своем дневнике: "Опять усиливающаяся болезнь горла заставила позвать доктора Ясосима, который, выслушивая грудь мою, неожиданно заявил: "Да у Вас сердце расстроено; надо принимать меры". Что сердце у меня в последний год не в порядке, это я знаю давно. Но теперь не до того, а хоть бы кашель поскорее остановить, – надоел смерть" [15]. Но о своей болезни владыка не терпел речей и не любил писать. Если кто-либо спрашивал его: "Не устали ли Вы, владыка?" – владыка тогда гордо выпрямлялся и говорил: "Пятьдесят лет работал и не уставал... He устаю и теперь... Если дело есть, – позвольте: сейчас сделаю... Если нет – до свидания" [16]. Однако временами болезнь ухудшалась настолько, что он кое-что писал о себе владыке Сергию (Тихомирову): "Сегодня здесь какая халёпа на дворе! Дождь со снегом, и снег с дождем! Всю ночь тоже шел дождь, и не от того ли мне ночью было очень скверно? He мог спать ни на одном боку, ни на другом, – удушье; всю ночь просидел и проходил. Жду доктора. Должно быть, грудная жаба, которая во всякую минуту может задушить... Прескверное состояние, когда чувствуешь, что дышать почти нечем; выходил наружу и открывал рот во всю ширину, глотая воздух до дна легких, как рыба, которая задыхается в воде, лишенной воздуха. Но, конечно, бороться с болезнью буду всеми средствами, какие дает медицина" [17]. Мысль о возможной кончине не покидала владыку, и в присущем ему шутливом тоне он представлял, как владыка Сергий будет говорить надгробное слово: ""Братия и сестры. Смотрите: долго жил, а все-таки умер... И почему умер? Потому, что был гневлив, тороплив, удержу в работе не знал... Так смотрите же, – будете ему подражать, обязательно и вы умрете". Все это говорилось с таким благодушием, что удивляться приходилось, как владыка может спокойно говорить о том предмете, о коем люди не привыкли и думать-то спокойно" [18]. В предпоследнем письме к владыке Сергию от 2 декабря 1911 года как бы в наставление он писал: "Берегите здоровье. Ох как надо беречь здоровье. Будете невнимательны к своей карада, очень пожалеете потом" [19]. Расстраивали владыку и неудачи по сбору средств на построение церкви в Хакодате. Денег не было. Владыка начал просить, собирать. Письма знакомым и незнакомым. Письма незнатным и знатным. Письма состоятельным. Но девять из десяти писем оставались без ответа, хотя бы и отрицательного. "Вот, прислал бы кто-нибудь на построение церкви в Хакодате, – это было бы для меня лучшим лекарством", – часто повторял владыка во время болезни. Редкие отказы и частое молчание в ответ на усиленные просьбы весьма опечаливали больного владыку. 11 января 1912 года архиепископ Николай был перевезен в госпиталь. С собой он взял иконку "Отрада и Утешение". Но и в госпитале, когда болезнь немного отступала, владыка не переставал заниматься переводами. 20 января с 9 часов утра он с Павлом Накаи занимался проверкой перевода Цветной Триоди. 23 января владыка Николай вернулся из госпиталя домой, в Миссию. Владыку со слезами встречали у подъезда Миссии иереи, катехизаторы, служащие в Миссии. Всем хотелось хоть на мгновение увидеть владыку. Владыка поднялся на три ступени подъезда, снял свою шляпу и, кланяясь всем, довольно громко сказал: "Вижу вашу любовь... Спасибо" [20]. 31 января владыка Сергий писал: "В 6-м часу, пока прибирали кабинет, владыка опять беседовал со мной в гостиной, сидя на диване. "А страшно умирать!.. Ох как страшно умирать!.. Этого-то, тела, не жалко... умер, и ладно... Но ведь попадешь-то куда?! Обязательно в "дзикоку", да еще на самое дно!.. если праведник едва спасается, то нечестивый и грешный где явится (1Пет. 4:18)" Утром в этот же день владыка получил из Санкт-Петербурга телеграмму: "Молимся о здравии Вашем. Саблер. Малевский"... Владыка долго держал телеграмму в руках: "Как мило!.. Как трогательно!.. Но отвечать что же?.. He писать же: умираю!"".

3 февраля 1912 года, в 7 часов вечера приснопамятный святитель Японский мирно отошел ко Господу. В 7 часов 15 минут 12 ударов колокола возвестили о кончине святителя Николая. 4 февраля вся Япония уже знала о смерти "Никорая". В Миссию стали съезжаться иереи, катехизаторы, многочисленные христиане из разных уголков Японии. 9 февраля была совершена литургия, которую возглавил епископ Сергий в сослужении начальника Корейской духовной миссии архимандрита Павла (Ивановского) и 9 иереев-японцев, при пении миссийских школ, после чего состоялось прощание с владыкой Николаем. Отпевание совершалось по-японски. Верхом почета, какое воздала Япония владыке Николаю, было то, что сам император Японии прислал на гроб владыки великолепный и громадный венок из живых цветов. Прислан он был не тайно, не секретно. Сам император Японии увенчал победными цветами главу святителя Божия. Внутри венка были два иероглифа: "Он-Си", то есть "Высочайший дар"... Так закончил свою деятельность в Японии владыка Николай – при одобрении с высоты трона. Похоронен святитель Николай в Токио на кладбище Янака.

10 апреля 1970 года Священный Синод Русской Православной Церкви во главе со Святейшим Патриархом Алексием (Симанским; † 1970) принял постановление о прославлении святителя Николая в лике святых, с именованием "равноапостольный". Память святителя Николая празднуется в день его кончины 3/16 февраля и в Соборе Смоленских святых (переходящее празднование в воскресенье перед 28 июля).

Архиепископ Николай для японской православной паствы был не только проповедником слова Божия, но и любящим пастырем и отцом, отдавшим ей и свое сердце, и свою жизнь.

Почти столетие прошло со дня преставления архиепископа Николая. К гробнице святителя поныне приходят православные и инославные христиане, а также и нехристиане, выражающие тем самым ему свое благоговение.

Представленные в данном сборнике письма публикуются в соответствии с правилами современной орфографии и пунктуации. Стилистические особенности сохранены. Сохранено авторское написание географических названий.

Издательство Сретенского монастыря выражает глубокую благодарность сотрудникам Научно-исследовательского отдела рукописей Российской государственной библиотеки (НИОР РГБ) и Российского государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ) за предоставление архивных документов для публикации.

Г. Г. Гуличкина

Письма к духовным лицам

Письма к митрополиту Иннокентию Вениаминову 21

Ваше Высокопреосвященство!

В бытность Вашу в Хакодате, семь лет тому назад, Вы, увидев меня за французскою книгою, изволили выразиться: "Бросить бы теперь все эти книги, малополезные здесь, и приняться тщательно за изучение японского языка". Ваш совет я свято хранил в памяти и старался следовать ему, тем более что сознательно и обдуманно приехал в Японию с миссионерскою целью. В первые годы много времени истрачено мною на испытание разных методов изучения японского языка, так как этот язык положительно труднейший в свете, долго стоит непонятною загадкою пред каждым, начинающим изучать его. Но терпение все одолевает.

Раскрылись, хоть наполовину, передо мной японские книги; свободно течет, хотя и с ошибками, японская речь. Сколько возможно было, я старался преследовать и мою главную цель; успехом похвалиться не могу, но кое-что сделано; переведены на японский с китайского: 4 Евангелия, Деяния, Соборные послания, несколько посланий апостола Павла, краткая Священная история, Православное исповедание святого Димитрия Ростовского, Катехизис для оглашенных, утренние и вечерние молитвы; с славянского: Обряд присоединения иноверных и крещения. 18 мая текущего года крещены три японца, после долгого обучения их вере. Этих японцев я готовил в проповедники, но увы! Пришел к окончательному убеждению, что на японских проповедников плохая надежда. Чтобы учить других, здесь нужно отчетливое и обширное знание христианской веры. Здесь сплошь и рядом приходится иметь дело с атеистами – мнимыми, как все атеисты на свете, но тем не менее упорно и с диалектическими тонкостями защищающими то какой-нибудь самоизобретенный жизненный дух, то Конфуциево безличное небо, то мужское и женское начало. Если же такой атеист отрешается наконец от своих убеждений, то он хочет знать христианство во всевозможных подробностях. Возможно ли приготовить японца так, чтобы он способен был ответить на все, – японца с отсутствием всякого фундаментального образования и, главное, навыка к систематическому усвоению чего-нибудь? На нынешнее поколение, быть может за счастливыми исключениями, которых мне еще не приходилось встречать, – решительно нельзя рассчитывать. Все, чего можно ожидать от новопросвещенных японцев, это – катехизаторства, преимущественно в среде простого народа и под непосредственным надзором миссионера. А миссионером здесь пока я один, и то частным образом. Католичество давно уже выставило здесь фаланги своих миссионеров; протестантство не отстает от него. А Православие? Или мы боимся стать наряду с ними? Но не кстати православному бояться паписта, обожающего своего папу чуть не ввиду четвертого лица Святой Троицы, или протестанта, готового раздвоиться в религиозных убеждениях чуть не с самим собою. У нас денег нет и людей нет! Да когда же эта, раскинувшаяся на полсвета, семидесятимиллионная Россия найдет у себя несколько тысяч рублей и несколько десятков людей для того, чтобы исполнить одну из самых существенных заповедей Спасителя? Католичество и протестантство облетели мир. Вот почти единственный уголок земли, где и Православие могло бы принести свою чистую, беспорочную лепту. Ужели и здесь Православие ничего не сделает? Нет, не может быть; даст Бог! С этим "даст Бог" я поехал в Японию; с ним ежедневно ложусь спать и просыпаюсь; оно всосалось мне в плоть и кровь; для него я семь лет бился над японским языком, чуть не ежедневно вздыхая о том, что сутки состоят не из ста часов и что нельзя все эти сто часов употребить на изучение языка. Много раз сомнение о том, будет ли какая-нибудь польза из моих трудов, закрадывалось мне в душу, и – Боже! – не было ничего тяжелее этих сомнений! Много раз также меня манила на свое поле наука; японская история и вся японская литература – совершенно непочатые сокровища, стоит лишь черпать целыми пригоршнями: все будет ново, интересно в Европе, и труд не пропадет даром. Но наука и без меня найдет себе много сынов; пусть другие несут ей в дар свои силы; мои всецело посвящены надеждам миссионерским. Я лишь с отчаяния решился бы сделаться пасынком науки; но об отчаянии еще не может быть и речи. В июле текущего года я подал прошение об отпуске, с тем чтобы отправиться лично ходатайствовать пред Святейшим Синодом о назначении сюда человек трех миссионеров и о переименовании меня также в это звание. Ho по приезде в Россию я прежде всего осмелюсь обратиться к Вашему Высокопреосвященству. Вы сами посвятили делу миссионерства лучшие и многие годы Вашей жизни. На чье же, как не Ваше, участие могут надеяться хотящие идти в след Вам! Восток России был широким полем Вашей многоплодной миссионерской деятельности. Оттуда Вы имели случай заглянуть и сюда и преподать архипастырское благословение этой стране; не лишите же ее и теперь Вашего благословения. Ради нее удостойте меня Вашими советами и содействием: в них я приобрету верное ручательство за успех предприятия.

С глубочайшим почтением и истинною преданностию имею честь быть Вашего Высокопреосвященства покорным слугою и всегдашним молитвенником, настоятель Русской консульской церкви в Японии

иеромонах Николай, Хакодате,

23 октября 1868 года [22]

***

Ваше Высокопреосвященство, милостивейший архипастырь и отец!

Письмом к Вашему Высокопреосвященству от 12/24 марта и прошением в Миссионерское общество от того же числа я просил помочь Миссии и в этом году, по крайней мере такою же суммою, какою оказана была помощь в прошлом (10 тыс. руб.). Настоящим письмом усерднейше повторяю эту просьбу. Миссия в самом печальном положении. Доселешние пожертвования получены и издержаны; миссионерское жалованье за весь год тоже получено и издержано; мое жалованье за первое полугодие издержано; остается для расплат на текущий месяц мое жалованье за второе полугодие; месяца на полтора потом будут верить в банке, как случалось до сих пор; дальше предстоит печальнейшее и до сих пор небывалое дело – закладка миссионерских зданий. Ужели Миссия будет доведена до этого? Но, во всяком случае, Миссии в настоящее время остановиться невозможно. Ее здесь слишком выгодное положение, чтоб останавливаться на месте или отступать назад. Католичество и протестантство с сотнями своих миссионеров и неистощимыми материальными средствами уступают ей дорогу: где православный проповедник, туда инославный придти не осмеливается; если приходит, возвращается ни с чем (несмотря на то, что мы об инославных учениях, в противность всех клевет, изливаемых на Православие католичеством и протестантством, не говорим ни слова и на вопросы об них лишь отсылаем за справками к источникам); где, напротив, инославные проповедники и придти случится по зову православному, инославие тает, как весенний снег на солнце. (Я только что вернулся из одной ближайшей к Едо провинции, куда требован был для преподания крещения 35 верующим; там прежде 4 года были протестантские проповедники; наши потребованы сначала один, потом другой и третий – четыре месяца тому назад, – и они охватили проповедью всю провинцию, так что еще десяток проповедников недостало бы для действительного удовлетворения желающих слушать; между прочим, мною присоединен чрез миропомазание один протестантский проповедник, несмотря на мое крайнее нежелание иметь дело в каком бы то ни было отношении с инославными.) Конечно, не мы здесь несчастные трое, и, с прибытием месяц тому назад отца Гавриила Чаева, четверо миссионеров значим что-нибудь. Прямо является сила Христовой веры пред заблуждениями, и прямо, кажется, видна Божия воля просветить Японию истинным христианством – не попустить ей впасть в полуложь и ждать лишь в будущих веках истинного озарения. Мы твердо веруем, что Русская Церковь не попустит своей юной дщери обмануться в ее материнской любви. Бросить безвинную дочь, оставить ее на растление – беззаконнейшее дело! Нет, не может быть этого, немыслимо! Так пусть же Русская Церковь скорее являет свою материнскую любовь! У нас 70 проповедников рассеяно по стране; но их до того мало для удовлетворения требующих проповеди, что в нынешнем году, поспешив окончить школьные экзамены и следующий за ними церковный Собор, я должен буду отправиться по церквам с исключительною почти целью, о которой уже письменно дано знать всем церквам, – собирания в катехизаторскую школу возможно большего числа учеников. И я сделаю это не колеблясь, хотя это сопряжено с возвышением миссийских расходов, потому что Японская Церковь сама, по малочисленности церковных общин, рассеянных на пространстве пол-империи (от Осака до Хакодате), не в состоянии ни содержать учеников катехизаторской школы, ни питать проповедников. Боже, скоро ли это определится положение Японской миссии! До сих пор она все еще висит на волоске, то есть ни копейки определенной не имеет для своего обеспечения, кроме собственного жалованья миссионеров. Правда, Миссия имела достаточно времени убедиться, что этот волосок крепок, что воля Божия создала его из стали: Миссия до сих пор не имеет причины жаловаться, что она покинута. Но неопределенность положения сколько стоит душевных тревог, сколько отнимает душевной силы, которая здесь вовсе не должна бы быть расходуема в сторону! Твердо надеемся, что положение Японской Миссии определится по крайней мере с того времени, когда для нее будет поставлен епископ; епископа же она потребует в нынешнем году, после Собора. Больше трех тысяч христиан здесь есть; к Собору будет, должно думать, около четырех тысяч; еще тысяча прибавится, пока епископ прибудет. Поставляемых в настоящее время священников далеко недостаточно для Церкви; искать же хиротонии в России крайне неудобно: кроме совершенно брошенных денег на поездку в прошлом году отца Анатолия с кандидатами во Владивосток, в нынешнем ему дано на поездку одна тысяча сто пятьдесят рублей; а сколько потери для проповеди от долгих отлучек из церкви миссионера и лучших проповедников! Словом, без епископа здесь дольше невозможно. С назначением епископа, конечно, даны будут определенные средства Миссии на содержание ее проповедников и школ. До тех же пор, ради Бога, Ваше Высокопреосвященство, помогите Миссии! И, ради Бога, сделайте это как можно скорее, повелев известить телеграммою о творимой помощи, чтоб православной Миссии не быть в ложном, неприличном ей положении.

Испрашивая архипастырское благословение Вашего Высокопреосвященства для себя и Миссии, имею честь быть Вашего Высокопреосвященства нижайшим послушником и богомольцем, настоятель православной Миссии в Японии

архимандрит Николай

Едо. Духовная миссия

15/27 мая 1878 года [23]

Письма к митрополиту Макарию Невскому 24

Преосвященный владыко, милостивейший архипастырь и отец!

Весьма виноват пред Вами за долгое неотвечание на Ваши дорогие письма, но не судите строго меня: такого "некогда " во всю жизнь мою не было, как в последние месяцы. Каждый день приходит масса писем от военнопленных, и почти на все надо отвечать. Как оставить без ответа, например, письма солдатиков или матросов, присылающих пожертвования на храм или на Миссию, кто 1 рубль, кто 2, иной даже 10 рублей! От них, бедных людей, при теперешней их крайности, такие жертвы! Ведь это до слез трогательно. Если бы не боялся становиться между ними и Богом, просто отказывался бы принимать. Вот и приходится каждому отписать, благодарить, послать иконку, книжку или что кто желает. А письма офицеров, многие с нравственными нуждами того или иного рода; а прием и рассылка книг, причем в каждое из 26 мест, где расселены 70 тысяч военнопленных, – нужно составить список посылаемых книг и списать копию для себя, что куда послано, и распределение книг, то и дело приходящих, производить равномерно. Имейте в виду, что я здесь совершенно один русский, все писать нужно самому. Так и проходит все время. Корреспонденция в Россию остановилась, на миссийские дела уделяется очень мало внимания, перевод богослужения совсем остановился. Примите это за извиняющие мою неаккуратность обстоятельства.

Теперь отвечу на Ваши письма. 75 рублей, присланные Вашим Преосвященством на военнопленных в письме от 8 апреля текущего года, достигшем меня 4/17 июня, я получил. В этом письме Вы изволили писать, что Вами послано было в текущем году, через Хозяйственное управление Св. Синода, для военнопленных 100 рублей, и спрашивали, дошли ли они до меня? Из Хозяйственного управления в нынешнем году я получил три раза суммы для военнопленных, и в трех отношениях, где перечисляются пожертвования, с указанием от кого, 100 рублей от Вашего Преосвященства я не встретил. Но в одной из двух в нынешнем году присылок на Миссию я встретил следующее: "Пожертвовано в пользу Миссии Харьковскою, Томскою и Омскою консисториями 808 рублей 43 копейки".

He вошли ли, по ошибке, 100 рублей на пленных в сию сумму? Или же эти 100 рублей войдут в следующую присылку на военнопленных, если оная еще будет?

При следующем письме Вашего Преосвященства, полученном мною 2/15 июля, приложено было 100 рублей для г. Турчанинова. Деньги по получении тотчас же отосланы были ему, с наказом известить меня о получении и написать письмо матери. Он и известил, но без означения полученной суммы. Я попросил его прислать более ясную расписку, имея в виду переслать ее Вашему Преосвященству, для передачи матери. Между тем получено было еще 5 рублей для него, которые тоже немедленно препровождены были к нему. И вот расписка его в получении обеих сумм. Думаю, что добрая мать его давно уже успокоена его собственными письмами.

В этом же, втором, письме Вы изволите упоминать: "Недавно мною послано еще 40 рублей, составившихся из мелких пожертвований разных лиц, посещающих наши внебогослужебные чтения при домовой церкви". К сожалению, должен сказать, что этой суммы до сих пор я также не получил.

В первом письме Вы изволите спрашивать мой адрес. Предо мною все три пакета, в которых пришли 75 рублей, 100 рублей и 5 рублей, – на всех адрес правильный, иного и быть не может; и все пакеты своевременно достигли меня. He могу понять, отчего пакет с 40 рублями не приходит, если на нем был тот же адрес.

Примите, милостивый владыко, глубочайшую благодарность за Ваше всегдашнее истинно отеческое участие к здешней Миссии, а ныне и к военнопленным.

Усердно прошу Вашими святыми молитвами призывать благословение Божие на всю здешнюю, русскую и японскую паству Христову.

С чувствами глубочайшей признательности, истинного почтения и сыновней преданности и любви имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшим послушником и богомольцем начальник Российской духов ной миссии в Японии

Николай, епископ Ревельский

Токио, 29 сентября / 12 октября 1905 года [25]

***

Преосвященный владыко, милостивейший архипастырь и отец!

Почтительнейше препровождаю к Вашему Преосвященству вместе с сим:

I

1. Приходо-расходный отчет о пожертвованиях, поступивших к начальнику Русской духовной миссии в Японии, в 1905 году, на нужды русских военнопленных в Японии.

2. Отчет Русской духовной миссии в Японии о пожертвованиях чрез нее из России для русских военнопленных в Японии книг, крестиков, образков, церковных свечей и других вещей, в 1904 и 1905 годах.

II

Упоминаемые в приходо-расходном отчете напечатанные для военнопленных:

1. Святое Евангелие от Матфея, Марка, Луки и Иоанна, на русском языке.

2. Краткий молитвослов.

3. Пасхальное приветствие Японской Православной Церкви русским братьям.

4. Российскую Азбуку, содержащую в себе молитвы, заповеди, нравоучительные басни и таблицу умножения.

5. Чин поминовения о православных воинах, и о всех за веру и отечество на брани убиенных.

6. На добрую память (прощальную книжку военнопленным).

III

Два крестика таких, какие здесь были сделаны и розданы всем военнопленным, нижним чинам и офицерам.

Беру смелость принести Вашему Преосвященству от лица военнопленных глубочайшую [благодарность] за Ваше благотворительное участие к ним.

Ваше дорогое письмо от 4 ноября прошедшего года я получил 30 декабря. Благодарю Вас за известия, как ни грустны они. Ряд поражений во внешней войне, непрестанные волнения и кровопролитие внутри, – видимо, оставил Бог Россию, или, лучше, не устает рука Божия карать наше бедное Отечество! Но, конечно, мы твердо веруем, что это – бичующая десница любвеобильного Отца, исправляющего Свое в беззакониях погрязшее чадо. Эта вера – единственное утешение наше в настоящие темные дни, когда над Россией еще висит туча, по-видимому чреватая многими молниями и громами. "Теперь мы можем завидовать вам", – изволите писать. Да, здесь революции нет, спокойно: но душевного беспокойства здесь едва ли не больше, чем у Вас: думы тем мучительнее, что их и разделить, разговорить не с кем.

По Церкви здесь, слава Богу, все благополучно. Проповедь идет гораздо оживленнее, чем во время войны, так как священники, служившие у военнопленных, возвратились к своим паствам. Притом же с военным пороховым дымом улетели на воздух и предубеждения против Православия, идущего из России, будто оно есть только замысел завоевать Японию и подобное. Несколько молодых катехизаторов взято было на войну; по возвращении они тотчас же попросились опять на церковную службу и ревностно продолжают ее. Слушатели вероучения везде есть, и от священников частые извещения-известия о совершённых крещениях. Собор у нас в нынешнем году будет особенно большой и, даст Бог, еще ныне оживит Церковь. Словом, здесь все ободряет. Вот только помощника у меня нет. Стар уже я стал, – одной ногой стою в могиле, – 70 лет, а одинодинешенек, не на кого будет оставить Церковь; это моя обычная печаль. И тут одно утешение: церковное дело – не наше собственное дело, а общее; мы – слуги; как хозяину угодно будет распорядиться, так и пусть будет!

Прося архипастырского благословения и святых молитв Ваших для сей и здешней Миссии Церкви, с истинною душевною преданностью и с глубокою благодарностью за Ваше доброе благо[твор?]ное отношение к здешней Миссии и Церкви имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшим послушником и богомольцем начальник Российской духовной миссии в Японии

Николай, епископ Ревельский

Токио, 14 апреля 1906 года

***

Высокопреосвященный владыко, милостивейший архипастырь и отец!

Давно уже я получил Ваше дорогое письмо и Ваш дорогой подарок – две книги. За то и другое приношу Вашему Высокопреосвященству глубочайшую благодарность. Книги прочитаны, переплетены и введены в каталог миссийской библиотеки, на всегдашнюю память о жертвователе и на благо читающим. На письмо отвечаю прежде всего сердечною благодарностью за Ваш братский привет с долгим служением и с архиепископским саном, совершенно не заслуженным мною. В преемники себе жду архимандрита Андроника [Никольского], уже служившего здесь, но захворавшего неврастениею и уехавшего. Ныне он ректор Уфимской семинарии и от болезни совсем, по-видимому, оправился. Святейший Синод, кажется, пришлет его сюда в сане викария, чему я буду весьма рад, так как архимандрит Андроник в достаточной мере обладает душевными качествами, потребными для доброго миссионера. Всегда рад я, что Вы полюбили японцев и делаете такой добрый отзыв о них; а как я ободрен и польщен Вашими добрыми словами, что Вы "пошли бы служить миссионером в Японию!"... Мне этого слова достаточно, чтобы не считать свою жизнь совсем потерянною.

Вторая половина Вашего письма нерадостна, тем более что с тех пор, как она писана, нет просвета, а все более и более густеет мрак над нашим бедным Отечеством. Газета всегда валится из рук, когда дойдешь до хроники убийств, ограблений, забастовок, бездельничества учащейся молодежи, диких поступков семинаристов и проч., и проч. Собор, вероятно, отложен будет до некоторого всеобщего успокоения; иначе ведь и самые благие решения будут перетолкованы, и предпринятые улучшения будут воспящены или искажены.

Здесь по Миссии и Церкви, слава Богу, все благополучно и идет своим порядком. Я занят преимущественно переводом богослужения. Ныне идет 4-й глас Октоиха; переводится целиком все, что есть в славянском тексте. И вот тут-то видишь, как необходим перевод богослужения на русский или, по крайней мере, – приведение славянского текста в удобопонятный вид. Иногда над одним стихом простоишь полчаса и более, чтоб только уразуметь смысл его, а случается, сколько ни бейся, совсем не поймешь и заменишь непонятное своим измышлением, какое Бог пошлет на ту пору. Одним из неотложных дел Собора должно быть назначение Комиссии для исправления богослужебного текста, да только не затяжной Комиссии, которая бы тянула дело на сотню лет.

He желая остаться в долгу пред Вами за книги, в ответ на Ваши две посылаю Вашему Высокопреосвященству отсюда две: иллюстрированное описание нашего Собора, изданное в назидание здешним церквам, и Псалтирь на японском языке. Простите, чем богаты, тем и рады.

Прося Вашего архипастырского благословения и святых молитв для себя и всей здешней Церкви, с истинным почтением и искреннейшею сердечною преданностью и братскою любовью имею честь быть Вашего Преосвященства покорнейшим послушником и богомольцем начальник Российской духовной миссии в Японии

Николай, епископ Ревельский

Токио, 18 сентября 1906 года

***

Высокопреосвященный владыко, милостивейший архипастырь и отец!

Несказанно Вам благодарен за Ваше доброе, приветливое письмо. Отвечу на некоторые места из него.

Изволите писать: "...по газетам слышно было, что японское правительство посылало депутацию, подобно св. князю Владимиру, испытать на местах веру, какая лучше". Слух – неверный, кем-то сочиненный; в Японии и толков об этом не было и никогда не будет. Поверьте, японское правительство отлично знает все веры; само индифферентно, а народу предоставляет свободно принимать кто какую хочет. На вопрос: "Отчего вы не введете христианство?" – правительственные лица так и отвечают, что они предоставляют это народу.

Весьма благодарен Вашему Высокопреосвященству за указание на "Учебный Октоих"; а я и не знаю, что он существует; сейчас же написал сотруднику Миссии, чтобы выслали; вероятно, окажет значительную пользу. Академический же словарь церковнославянского языка и у меня всегда под рукою. На то, что русский перевод Священного Писания сделан с еврейского, а не с греческого, и я весьма сетую. Выгода одна: мы в Священном Писании согласны с западными, – а здесь, да и везде по свету, их перевод безмерно распространен. Но весьма большое неудобство, что прокимны и многое другое несогласны с славянским текстом. Мы – нечего делать – следуем русско-еврейскому, но случается, по необходимости, перевести и из славяно-греческого. Я в этом отношении позволяю себе свободу, хотя и с большою осмотрительностью. Я делаю перевод не для ученого исследования, а для церковного употребления и назидания верующих. Главная цель у нас – при возможной точности перевода – хрустальная ясность мысли. Мы вот теперь "Октоих" переводим, – и каждый стишок у нас должен везде и во всякое время служить текстом для проповеди; конечно, он должен быть сам по себе вполне-вполне содержателен и ясен, и мы не оставляем его отшлифовать и выправлять до тех пор, пока он не сделается таким; очевидно, что при этом совершенно непонятное в славянском тексте приспособляется по догадке, а иногда и совсем несколько слов опускается. Пусть потом ученый-исследователь укоряет нас, что перевод неверен, – мы об этом мало заботимся, и зато христиане не укорят, что богослужение непонятно.

Ваше Высокопреосвященство "порадовались, что я возвратился вЯпонию". Но я никогда и не думал отлучаться из нее, и как далек от этой мысли, скажу откровенно, что я беспритворно огорчился, когда узнал, что меня сделали архиепископом, именно огорчила меня мысль, что придется на время оставить Миссию, чтобы отправиться на Собор, тогда как викарию не предлежала эта обязанность. Теперь-то, правда, я успокоен тем, что будет на кого оставить Миссию; викарий едет сюда, и я с истинным удовольствием побываю в Отечестве, после 26 лет разлуки с ним. А что касается до "покоя", то я, читая Ваши строки об этом, сгорел со стыда только от одной мысли, что Ваше Высокопреосвященство могло подумать обо мне это. "На покой" миссионеру, когда у него хоть крошка силы еще есть служить своему делу! Это для меня представляется до того несообразным, что я и в мечтах никогда не пытался примеривать себе "покойный" халат. Ваше Высокопреосвященство изволите писать: "...хотелось бы умереть на той борозде, на какой Промыслом Божиим я поставлен и пахать и сеять". – Вот Ваши собственные мысли о "покое", – мои совершенно совпадают с Вашими. И да даст нам Господь по мыслям нашим!

Прося Ваших святых молитв о себе и всей здешней Миссии и Церкви, с истинно глубоким почтением и братскою любовью имею честь быть Вашего Высокопреосвященства покорнейшим послушником и богомольцем начальник Русской духовной миссии в Японии

Николай, архиепископ Японский

Токио, 30 ноября 1906 года

***

Высокопреосвященный владыко, милостивейший архипастырь и отец!

Давно я получил Ваше дивное письмо о сне, много раз читал его, утешался Вашею любовью к Японской Церкви, теперь снова перечитал его и вновь чувствую себя растроганным Вашею любовью и лаской. Картина, виденная Вами, великолепна, и в общих чертах она как будто снята с действительности: я утомлен, – это правда, что японские христиане молятся, между прочим, и обо мне, в этом не сомневаюсь. Что благодатью Божиею просветленная и окрыляемая Ваша душа зрит в такой дали сущее и совершающееся, пред этим преклоняюсь. Частностей картины истолковать не берусь; но считаю долгом прибавить в пояснение следующее. Утомлен я не службою моею, а, напротив, опасением, что службу придется стеснить и сократить. Дело просто. Ассигновка на содержание Миссии определена была 27 лет тому назад; теперь ее далеко не хватает, так как число служащих Церкви здесь с тех пор утроилось, цены на все жизненные предметы также удвоились и утроились, а местные средства, даваемые самими христианами, еще незначительны; результатом чего – постепенный дефицит Миссии, возросший в прошедшем году до 23 226 рублей 67 копеек. К счастью, имелся у Миссии построечный капитал, – он и пошел на покрытие дефицита. А дальше что? Одно из двух: или у Святейшего Синода и Совета миссионерского общества выпросить помощь, или сократить число служащих церкви. Прошу в обоих местах по 10 тысяч рублей прибавки к ассигновке, – об этом вот пишу и пишу, до того, что истинно утомился и этим трудом, и думами, будет ли успех? He будет, придется разом 30–40 или и больше катехизаторов уволить от службы, и значит, столько же церквей обречь на запустение и на расхищение христиан инославными миссионерами, потому что, при разбросанности наших церквей на большие пространства, где же священникам усмотреть за теми церквами, которые будут лишены их теперешних постоянных хранителей и распространителей, и уберечь новых христиан от совращения! Знает и вся наша Церковь эту опасность, и конечно, многие усердно молятся об отвращении ее. Вот в общих чертах значение Вашего чудного сна.

Усерднейше прошу Ваше Высокопреосвященство присоединить Вашу богоугодную молитву к молениям нашей Церкви, чтобы пронеслась мимо нависшая над нами туча и чтоб в милостивом внимании Святейшего Синода и Совета миссионерского общества к моей просьбе воссиял над Японской Церковию свет милости Божией!

С истинно сердечною любовью и глубочайшим почтением имею честь быть Вашего Высокопреосвященства покорнейшим послушником и богомольцем

Николай, архиепископ Японский

Токио, 8 февраля 1907 года

***

Высокопреосвященный владыко, милостивейший архипастырь и отец!

Горячо благодарю Вас за книгу "Апостолы Алтая". Прочитал ее не отрываясь и не стыжусь сказать, что во многих местах слезы застилали глаза и мешали читать. Что за трогательные сцены! Какие красивые, поэтические описания роскошной природы Алтая! И как мне живо напомнила книга главных личностей Алтайской миссии! А ведь я знаю их издавна. И Японская миссия имеет немало точек соприкосновения с Алтайской и даже немало обязана ей! Незабвенного основателя Миссии, отца архимандрита Макария, я с юных лет привык уважать и любить: он мой земляк по Смоленской губернии. С Преосвященным Владимиром я в первый раз виделся в 1861 году, когда на пути в Японию проезжал Тюмень, где он в то время был инспектором семинарии. Потом в 1869 году в Александро-Невской лавре, в Петербурге, долго прожил в соседней с ним комнате, и много вечеров мы провели с ним вместе, когда он описывал мне Алтайскую миссию, деятельность ее и беды с нею. Он тогда был в Петербурге, именно по поводу этих бед, которые причинял Миссии пройдоха купец Мальков, успевший очаровать тогдашнее Миссионерское обіцество, существовавшее в Петербурге. Это общество потребовало от начальника Миссии и от отца Стефана Ландышева денежные отчеты по Миссии за 26 лет, – все время существования ее, с самого зарождения! Помню, как это возмущало отца Владимира и как он волновался. Зато и какое впечатление произвело это на меня! Благодаря этому, Японская миссия с самого основания своего до сих пор (и даст Бог, вперед будет) ограждена от подобной беды. Во время тех сетований отца Владимира я зарубил себе на носу, что отчеты по Миссии должно аккуратно представлять за каждый год, и неопустительно всегда исполняю это; и каждый раз, когда принимаюсь за составление отчета, введением к сему служит живое представление комнаты отца Владимира в Александро-Невской лавре и бесед в ней. Да благодаря тем невзгодам Алтайской миссии, – как Вы, конечно, лучше меня знаете, – и Миссионерское общество твердо стало на свои ноги. Государыне императрице Марии Александровне, бывшей покровительницею Общества, надоели дрязги и разногласия ее членов именно по поводу дел Алтайской миссии, и она попросила Высокопреосвященного митрополита Московского Иннокентия взять Миссионерское общество в свое управление, что он и сделал и с чего началось правильное и благотворное существование сего Общества. Я был и при открытии его в Москве. Кажется, отец Владимир также был при этом. Во всяком случае, когда, скоро после этого, я отправлялся вновь в Японию, в 1870 году, и проезжал в Москву, отец Владимир был в то время в Москве и жил у отца протоиерея Николая Дмитриевича Лаврова. Здесь я и простился с ним; а он, во время прощания, взял из груды облачений, собранных для Алтайской миссии, пояс, сделал на изнанке его и благословил им меня, каковой пояс и доселе хранится мною в ризнице Миссии как дорогое благословение незабвенного для меня отца Владимира. Но это не все; именно по примеру Алтайской миссии и благотворного служения ей, в качестве сотрудника, отца протоиерея Николая Дмитриевича Лаврова, – что я отлично узнал из бесед с отцом Владимиром, – Японская миссия также обзавелась сотрудниками в Петербурге и Москве. И какое это благодетельное учреждение! Без них просто Миссии трудно было бы существовать; каждый год многократно приходится обращаться к их помощи и каждый раз в душе благодарить Алтайскую миссию, что она своим примером научила иметь сотрудников.

Миссионерская деятельность Вашего Высокопреосвященства у меня также всегда была пред глазами, насколько можно было следить за нею из такой дали, и служила мне примером для подражания, за что я душевно любил и почитал Вас. А ныне Ваша личность, так ярко очерченная в нескольких статьях прочтенной мною книги, стала предо мною как живая, в разных периодах Вашей жизни. Примите же от меня земной поклон благодарности за все то добро, которое имеет Японская миссия от Алтайской! И живите еще много лет для блага Вашей и здешней Миссии! Господь Спаситель, Его Пречистая Матерь и святый Ваш Ангел да сохранят Вас в здравии и полноте сил!

Усердно прося и вперед Вашего милостивого расположения к здешней Миссии и Ваших святых молитв и архипастырского благословения для нее, с истинной любовью и высоким почтением к Вам имею честь быть Вашего Преосвященства смиренный послушник и богомолец

Николай, архиепископ Японский

Токио, 7 октября 1909 года

***

Высокопреосвященный владыко, милостивейший архипастырь и отец!

5-го числа сего января я получил из Иркутска, от управляющего канцелярией генералгубернатора, уведомление, что "господином министром финансов, вследствие ходатайства господина Иркутского генерал-губернатора, сделано распоряжение по Иркутской таможне о беспошлинном пропуске четырех ящиков с книгами Священного Писания, адресованных архиепископу Тюменскому и Алтайскому Макарию".

To же сказано и о ящиках, адресованных Высокопреосвященному Тихону Иркутскому, и от него я уже имею уведомление, что он получил посылку.

Ваше Высокопреосвященство получили ли? Если да, то этим и дело кончено, и увещать меня об этом нет надобности. Если нет, то потребуйте, чтобы ящики препроводили к Вам. И если для получения сей посылки в чем-либо понадобится мое участие, то, пожалуйста, известите, – я сделаю все, что нужно.

За доброе и ласковое письмо Ваше от 18 ноября приношу Вам душевную благодарность.

До боли сердечной прискорбно знать, что русские православные чиновники мешают миссионерскому делу так же, как неверующие иудеи мешали святому апостолу Павлу. Что за аномалия! В России могут твориться такие безобразия. Вот о чем на миссионерских съездах надо громко кричать! Авось, до царя дойдет, и какие-нибудь меры примут. Да, в этом отношении язычники стоят выше наших православных чиновников; здесь, в языческой стране, мы миссионеры, от языческих чиновников не только помех не встречаем, а, напротив, поощрение видим.

Вопреки и этой чудовищной помехе да даст Господь Вашему Высокопреосвященству и всем вашим отцам миссионерам вожделенный успех проповеди между оставшимися еще в Сибири язычниками, да поможет Вам в переводах и да хранит Вас в здравии на многое еще делание!

Испрашиваю архипастырских молитв и благословение Ваше для здешней Миссии и всей Японской Церкви, с братскою любовью и высоким почтением имею честь быть Вашего Высокопреосвященства покорнейшим слугою и богомольцем

Николай, архиепископ Японский

Токио, 16 января 1910 года

***

Высокопреосвященный владыко, милостивейший архипастырь и отец!

За Ваше весьма доброе и истинно братское письмо от полноты души приношу Вашему Высокопреосвященству сердечную благодарность. Редко приходится получать такие письма, и они истинно оживляют и ободряют, – в чем так часто нуждается миссионер, проходящий трудный путь служения, каков путь всех миссионеров.

Вы порадовали меня известием о добром губернаторе Η. Λ. Гондатти. Но один человек не составляет системы. Систему нельзя ли установить такую, чтобы чиновники не мешали миссионерам? Например, попросить бы Думу создать закон, чтобы православные чиновники, назначаемые на места, где есть православные Миссии, предварительно обращаемы были в лютеранство или делались язычниками, как здесь в Японии? Во всяком случае, для устранения этого главного препятствия успехам Миссии что-нибудь предпринять настоятельно необходимо, и об этом, конечно, озаботится миссионерский съезд в Иркутске, в котором Ваше Высокопреосвященство изволите принять участие. Отсюда для участия в нем отправится Преосвященный Сергий, о чем я уже известил в Иркутске. Я был бы совершенно бесполезен, по совершенному незнанию местных обстоятельств; беспочвенным же разглагольствованием, на которое разве я только и был бы способен, пользы делу не принесешь, а скорее помешаешь. Преосвященный Сергий все же лучше меня знает современное положение русских Миссий.

Преосвященный Сергий все более и более являет себя превосходным миссионером. По-японски говорит уже так свободно, что произносит проповеди большим собраниям язычников, и его отлично понимают и награждают аплодисментами, по японскому обычаю. Христиане же везде ждут его и жаждут его назиданий, и он почти постоянно в путешествии по церквам. Ныне обозревает и наставляет церкви средней части острова Ниппона. Нисколько он не устал от жизни в Японии; напротив, все больше и больше нравится ему миссионерское служение, и он располагает всю жизнь свою отдать этому служению. Укрепи его Бог в этом его добром настроении!

Моля Бога о Вашем здравии и прося Ваших святых молитв о помощи Божией здешней Миссии и покровении здешней Церкви, с братскою любовью, истинным почтением и глубокою душевной преданностью имею честь быть Вашего Высокопреосвященства смиренным послушником и богомольцем

Николай, архиепископ Японский

Токио, 16 января 1910 года

***

Воистину воскресе!

Высокопреосвященный владыко, милостивейший архипастырь и отец!

Отвечаю я на Ваш праздничный привет и молю воскресшего Спасителя – да сияет Он всегда в Вас Своими благодатными дарами, доступными и потребными духовно-телесному составу нашему: и духовным восхищением, и душевным миром, и телесной бодростью! Приношу Вашему Высокопреосвященству от всего моего сердца глубочайшую благодарность за исполнение моей просьбы. Вы так благостно приняли и исполнили ее, что пристыдили меня за некоторое сомнение в возможности осуществления того, о чем просил, и я истинно не нахожу достойных слов выразить Вам мою признательность. В этом примере почерпну для себя урок, как надо исполнять просьбы ближних, если есть хотя некоторая возможность к тому.

Прося Ваших святых молитв о себе и всей здешней церкви, с истинной братской любовью и высоким почтением и душевною преданностью имею честь быть Вашего Высокопреосвященства покорнейшим послушником и богомольцем

Николай, архиепископ Японский

Токио, 3 мая 1910 года

***

Высокопреосвященный владыко, милостивейший архипастырь и отец!

С душевным движением до слез я читал письмо Вашего Высокопреосвященства от 21-го числа марта; и когда снова читаю его, умиление с новой силой посещает душу. Глубоко верю вместе с Вами, что не простой то сон был Вам, а благодатное Божие указание. Своим благодатным явлением и троекратным зовом Господь указал Вам путь следования за Собою, но не с принуждением, не властно и повелительно (иначе кто мог противиться Ему), а тихо, едва ощутимо, как бы сливая глас Свой с возникшими в душе Вашей собственными ее хотениями, и только по мере возрастания желания Вашего следовать за Ним Вам явственней послышался в тайниках Вашей души зовущий глас Божий. А враг спасения шумом суеты мирской тщится смутить Вашу душу и потопить в нем глас Божий; еще более: из ущелий адских он дышал ветром на тлеющую в молодой душе Вашей искру страстей и старался раздуть ее в пламень, который бы попалил все благолепие души. Но указал Господь Вам на эту страшную опасность, символическими действиями и ясными словами научил и тому, как уберечься от диавольских сетей; это – идти тесным путем всяких ограничений себя и, чтобы не ослабевать в крепости и терпении, иметь беспрестанно пред взором страдания Спасителя, паче же всего стараться о воспитании в себе смирения, которым человек предает всего себя Богу и за Ним, как за щитом, укрывается от всяких наветов вражиих. Благословен Бог, благоволивый тако вначале наставить Вас и тако проведший Вас жизненным путем! Так всеблагой Господь заботится о том, кто искренно желает предать себя Его воле и Его благому попечению. Желательно, чтобы этот случай промышления Божия не укрыт был от верующих, – многие найдут в нем поучение и ободрение для себя.

С великим удовольствием читал в текущей прессе везде сочувственные отзвуки торжества Вашего юбилея и единодушно со всеми воссылал теплую молитву к Богу; да продлит Ваше многоплодное служение Церкви еще на многие годы!

Приношу Вашему Высокопреосвященству душевную благодарность и за последнее письмо Ваше с пасхальным приветствием, на которое отвечаю хотя и запоздалым: воистину Христос воскресе!

Ваш подарок, две книги: "Полное собрание проповеднических трудов", в редкостно изящном переплете, с портретом Вашего Высокопреосвященства, и "На служении Алтаю", так богато и изящно иллюстрированную, обе с собственноручными Вашими надписями, получил в совершенной целости, с интересом и назиданием для себя прочитал и, как драгоценным приобретением, обогатил ими миссийскую библиотеку, а Вашему Высокопреосвященству от всего сердца приношу великую благодарность за этот дар.

Преосвященному Сергию передал надписанную ему книгу и равно Ваш ласковый привет. To и другое он принял с глубокою признательностью и просил меня при ответе засвидетельствовать пред Вашим Высокопреосвященством его благодарность и просить для него Ваших святых молитв об успехе его служения. Служит же он весьма усердно. Уехавши с нового года для посещения наших южных церквей, он только в Великую Пятницу сыскался в Токио, а во вторник Фоминой недели отправился в церкви на север от Токио. Везде, конечно, его посещения многополезны, оживляют церкви, одушевляют иереев и катехизаторов и способствуют успехам проповеди. Но недостаточно его одного на все многочисленные наши церкви, рассеянные по всей стране. Еще бы двух, таких же ревностных, миссионеров нужно. Молим Бога и обращаем в Россию взоры и слово о сем.

Усерднейше прошу и Вашего Высокопреосвященства доступных Господу святых молитв о нашей скудной Миссии и архипастырского благословения ей и всей здешней Церкви, а так-же и мне грешному, и, принося Вам чувства высокого почтения и истинной братской любви и душевной преданности, имею честь быть Вашего Высокопреосвященства покорнейшим послушником и богомольцем

Николай, архиепископ Японский

Токио, 3 мая 1911 года

***

Высокопреосвященный владыко, милостивейший архипастырь и отец!

He имея ничего лучшего, чем бы отблагодарить Вас за великолепный том "Полного собрания проповеднических трудов" Ваших и изящную книгу "На служении Алтаю", беру смелость представить Вашему Высокопреосвященству прилагаемый альбомчик 50-летия моего в Японии, изданный христианами. Считаю нужным сказать, что все празднование было делом христиан; и только соглашался и не противоречил им, находя все иго небесполезным в нравственном отношении; лично же участвовал настолько, насколько было неизбежно и насколько простирались требования христиан:

– Сделайте вот то-то, напишите вот это...

– Да разве нужно?

– Непременно нужно.

И я делал, писал, говорил. Так у нас вышло нечто даже совсем новое. Христиане попросили участвующего со мной в переводе богослужебных книг, всеми уважаемого ученого и поэта и вместе благочестивого христианина Павла Накаи, сложить гимн Богу на этот случай. Он, заимствовав образы и даже выражения из Псалтири и Евангелия, которые мы с ним же переводили, сложил краткий гимн, регент-японец положил его на ноты, полный хор наш, состоящий из всех учеников семинарии и учениц женского училища, разучил его, и ко мне пришли просить благословения пропеть его в соборе, после чтения приветствия христиан и моего ответа на него. Я посоветовался с Преосвященным Сергием:

– Можно ли разрешить?

Какие же могут быть препятствия к разрешению пропеть Богу гимн в Божием храме? – решили мы оба и разрешили. Ваше Высокопреосвященство изволите видеть это пение на двух листах фотографии, снятой нашим фотографом, которому принадлежит альбом. Питаю полную надежду, что и Ваше Высокопреосвященство не поставите этого в вину нам.

Празднование 50-летия продолжалось 3-го и 4-го числа июля, а с 5-го числа начался наш обычный Собор, на этот раз состоявший из всех служащих Церкви, и продолжался три дня. На нем уяснено было, что христиан у нас теперь 32 700 человек, священников 36 (с вновь поставленными после Собора), проповедников 112. Миссионеров же, и руководить этою Церковию, и заботиться о расширении ее, только и есть, что Преосвященный Сергий и я грешный, совсем ужо устарелый. Горячо мы молимся Господину жатвы, да изведет делателей на жатву Свою. Просим усерднейше и Ваших святых, доступных Богу, молитв о сем!

С истинным глубочайшим почтением, сердечною преданностию и братскою любовию имею честь быть Вашего Высокопреосвященства покорным послушником и богомольцем

Николай, архиепископ Японский

Токио, 30 сентября 1911 года

***

Письмо к епископу Вениамину Благонравову 26

Ваше Преосвященство, милостивейший архипастырь и отец!

Ждал я у судьбы милости: не пошлет ли она мне времечка составить как следует отчеты за прошлый год, чтобы с ними явиться пред Ваше Преосвященство. Кому же не хочется явиться на первый раз в почетное место умытым, причесанным и прилично одетым? Но тщетно я ждал вот уже несколько месяцев. Сердце ноет всякий раз, как подумаю, как может представиться Вашему Преосвященству мое молчание. Наконец, не видя конца недосугам и не находя меры душевным мучениям, я решился последовать Вашему слову буквально: "писать к Вам неофициально", – и с этого начинаю мою переписку, которая, лишь бы не была воспящена Вашим Преосвященством, не замедлит явиться обильною и многословною. Что же сказать мне на первый раз? Когда, в прошлом году, я получил письмо Вашего Высокопреосвященства и вместе от о.Анатолия описание Вашего пребывания в Хакодате, я не нашел других слов к выражению моих чувств, как повторить слова о. Анатолия, сказанные им незадолго пред тем, по поводу освобождения из тюрьмы хакодатских христиан: "Да, бывают на земле радости, подобные небесным!" Действительно, я никогда так не радовался. Миссия! Двенадцать лет я носил это слово в моем уме и сердце, привел Бог наконец видеть его осуществление: Японская миссия стала существовать, но что это было за существование! Одинокое, заброшенное, пренебреженное всеми, бедное и чахлое! He было для Миссии на земле солнышка, которое бы пригрело ее, ниоткуда ласки, одобрения, участия! Знал я, что она в порядке епархиальном подчинена Вашему Преосвященству, но, – простите мой грех, – привыкши встречать везде холодность и несочувствие, я и отношения Миссии к Вашему Преосвященству не представлял иначе, как в пределах обычных формальностей, не идущих дальше консисторской отчетности. Мог ли я думать, что Ваше Преосвященство примете до того серьезное участие в Миссии, что захотите лично взглянуть на ее положение! А уж один этот факт – как он дорог для Миссии! Я его ставлю наравне с первоначальным актом учреждения Миссии Святейшим Синодом. В самом деле, Миссия была учреждена, но кто знал о ней! Мы с о.Анатолием могли писать, но кто был обязан верить нам! "Мало ли что можно написать из такой дали, когда нет возможности проверить", – может думать всякий, читая наши отчеты и письма. Теперь же о существовании и какой бы то ни было деятельности Миссии будет свидетельство уж не наше, а авторитета, которому еще никто из христиан не осмеливался не верить. Словом, читая письма Ваши и о. Анатолия, я впервые почувствовал, что стал наконец твердою ногою на твердую почву. "Есть наконец и у нас на кого надеяться, на кого опереться, у кого просить помощи, защиты или наставления, руководства, разрешения недоумений"... О, вникните в эти простые мысли и представьте душу, настрадавшуюся от одиночества и всегдашнего представления своей беспомощности и беззащитности! На кого в самом деле Миссия могла прежде располагать? На Святейший Синод? Далеко и высоко! На своего епархиального архиерея? Но скажите, Ваше Преосвященство, была ли бы основательна и эта надежда, если бы Бог не судил Миссии начать свое существование именно в Ваше управление? "Станет Преосвященный заботиться о нас, когда у него бездна своих миссионеров и дел!" – думалось мне иногда; а о том, чтобы Преосвященный удостоил лично взглянуть на Миссию, я и мечтать не смел. – Да будет же благословен Бог, судивший Миссии начать свои первые слабые опыты в Ваше время и под Вашим надзором! А Вас, Преосвященнейший владыко, Миссия усердно просит навсегда оставить за нею уголок в Вашем сердце! Да будет оставлено за нею и право всегда обращаться к Вам просто, как дитя обращается к отцу, со всеми своими печалями и радостями, и, главное, с надеждою, что всегда найдет нужный ей отзвук в Вашем сердце! He просим у Вас только ласк и милостей, но еще больше отеческих наставлений и руководства, и даже строгости и гнева, лишь бы не сухих и официальных, а идущих от сердца. Бога призываем в свидетели, что всякое Ваше наставление и приказание и вся воля Ваша будут всегда исполняемы здесь со всем усердием и тщательностью. Мы счастливы повиноваться, лишь бы было приказываемо нам: в таком служении, как наше, как опасно быть предоставленным одному себе, а не опираться на надежный авторитет. В одном только наперед просим снисхождения – если иногда будем медленны и неаккуратны во времени. Что станешь делать, если здесь беспрерывные столкновения одних обязанностей с другими! И, разумеется, ближайшие побеждают. Запоздалое тоже будет исполнено, и исполнено так, что запоздалость и не особенно послужит во вред (например, для составления отчетов я воспользуюсь имеющими наступить с 10 июля каникулами; придут же отчеты в Петербург и Москву как раз в то время, когда Петербург и Москва вернутся из-за границы к себе домой); но запоздалость может иногда казаться признаком небрежения и лени, между тем как этим здесь меньше всего повинны. Ваше Преосвященство убедитесь в том, если вникнете в крайнюю несоразмерность рабочих сил Миссии с подлежащим ей трудом.

Скажу кое-что о положении Миссии. Отношения здешнего правительства к христианской вере все более и более улучшаются. После того как в прошлом году преследование наших христиан в Хакодате и Сендае дало повод правительству издать запрещение провинциальным властям преследовать за принятие христианства, в нынешнем году издано уже новое повеление: снять вывешенный в публичных местах указ, запрещающий принятие христианской веры. Интересно, чем правительство в глазах народа мотивировало такое повеление? "Так как оный указ долгое время висел-де пред глазами народа, все успели заучить его наизусть, то можно и снять". Вообще, кажется, нельзя сомневаться, что правительство не прочь бы разрешить и полную свободу вероисповеданий, но, принимая во внимание образ мыслей всего народа, нужно сознаться, что такое разрешение действительно было бы несколько неблаговременно. Здесь недавно в одной из западных провинций (Эттю) было народное возмущение из-за того только, что народ, не разобравши, в чем дело, принял присланных из Эдо проповедников новосоставляемой в Министерстве духовных дел (Кёбусё) на чисто национальных основах религии за проповедников христианства. Первой причиной к возмущению послужил даже любимый до того времени народом туземный бонза-оратор. В числе других и он был вызываем в Эдо для изучения новой религии. Усвоив всю новую мудрость и вернувшись в провинцию, он объявил начало сезона своих проповедей; народ в огромном количестве стекся слушать, но каково же было изумление его, когда, вместо знакомых буддийских имен, воззвания, сердечных воздыханий, из уст бонзы послышалось что-то новое, неудобоприемлемое: помесь грубой философии на еще более грубом синто! He дав себе труда уразуметь, что это все же его собственное, родное, веками нажитое им самим, народ заговорил: "Да это кристансю (христианство)! Нынче и Кёбусё начинает проповедовать кристансю! He быть же тому!" И постарались наперед очистить все срочные обязательства правительству, т.е. уплатить подати, чтобы правительство не приняло возмущения за нежелание народа повиноваться ему в гражданских делах, народ забунтовал до того, что нужно было призывать войска. Вообще правительство, хотя и враг христианской религии, но действует так, как будто бы находилось в самом искреннем заговоре с христианскими проповедниками. Здесь если что может мешать христианству, то буддизм, в который народ еще верует, а правительство систематически, шаг за шагом, компрометирует его, отнимает у него силу, словом, преследует на тех же самых основаниях, на каких желает в то же время защититься и от христианства, т.е. что буддизм – иностранная вера, хотя он, вошедши сюда полторы тысячи лет тому назад, давно уже успел всосаться в плоть и кровь народа. Чтоб не распространяться, представлю один наглядный пример того, как правительство обращается с буддизмом. Здесь, в Эдо, было знаменитейшее гнездо буддизма: Сиба Дзодзёдзи. Вся буддийская мудрость и все буддийское великолепие сосредоточивались в Сиба: здесь погребались Тайкуны, и потому здешние храмы буквально залиты золотом; здесь было всегда свыше сорока училищ, где, под руководством мудрейших дипломированных бонз, воспитывались молодые бонзы для страны. Все вообще это место, похожее на отдельный маленький городок в центре Эдо, считалось до того святым, что до последней революции иностранцы не дерзали мечтать даже о том, чтобы лишь взглянуть на внутренность его. В прошлом году, когда я прибыл в Эдо, я нашел ворота в Сиба увы! – уже настежь отпертыми: большая половина храмов и домов бонз были отобраны под помещение матросов; здесь же и многие иностранцы из состоящих на службе у японцев имели свои квартиры; да и мне самому, когда я стал искать квартиру, прежде всего указали на Сиба. Но главный обширнейших размеров храм все еще блистал своею ослепительною роскошью; наполнявшие его Будды всё еще хранили печать ненарушимого спокойствия на лицах, как будто вовсе не тревожась начинающеюся вокруг них вознею и разрушением; буддийские проповеди всё еще гремели в нем, и проповеди до того красноречивые и умные, что, надо признаться, я сам, как провинциал, впервые слышавший столичных ораторов, невольно восхищался ими. "Вот так говорят! He по-хакодатски!" – думал я, слушая разливавшихся соловьев буддизма, и, по комбинации мыслей, доходил до убеждения: "Да этот храм еще порядочное бревно для страны на пути к христианству". В этих мыслях я даже счел обязательным для себя принять несколько уроков от светил Сиба. Но, можете представить себе, все тревоги мои оказываются совершенно напрасными, все мероприятия бесцельными: знаменитого сего храма уже не существует для буддизма; Министерство духовных дел обратило его в кумирню для поклонения Дзимму, первому по времени микадо Японии. He далее как пять дней тому назад совершалось великое торжество: перенесение туда священного ихай этого микадо (известным образом нарезанные лоскутки бумажки). Под вечер в день праздника пошел и я, как обязанный следить за всеми этими вещами, взглянуть, что вышло: в храме – увы! – ни единого Будды и ровно ничего, напоминающего буддизм, ни следа прежних украшений и роскоши; грубая синтоистская веревка обвила его красивые карнизы, a по полу расставлены рогатки, напоминающие разделение конюшни на стойла, – то места, где каких сект бонзы должны находиться при поклонении Дзимму. Долго было бы описывать печальную участь Сиба. Когда я молча осматривал всё, волоча за собою толпу глазевшего на меня народа, предо мною, где бы я ни останавливался, становился какой-то полупомешанный или напустивший на себя дурь японец и, принимая всевозможные позы и рьяно жестикулируя, кричал во все горло: "Глупы! Все японцы глупы! Все до единого, все глупы!" Пробовал я вразумлять его: "Пусть-де и глупы, да невежливо же говорить это всем прямо в глаза", – не слушал факир и кричал все одно, а толпа оставалась совершенно равнодушною к этому укору, как будто над толпою и над всем здесь совершается чья-то высшая воля, – и толпа, и все идут туда, куда указан путь. Действительно, в книге судеб, конечно, Божиих явно написано: довлеет этой стране коснеть во тьме и сени смертной; пора увидеть этому народу, доброму по природе, живому к принятию и усвоению всего хорошего, пора увидеть ему свет Христов! Облака, застилавшие для него небо, раздвигаются как будто чьею-то высшею силою, и лучи нового света уже пробиваются из-за мрака. Немного времени пройдет – и вся страна засияет в новом блеске. Каков будет свет – истинный или примрачный [темноватый, пасмурный. – Примеч. сост.], – Богу одному известно. Двадцать католических миссионеров стоят здесь на своих постах и работают со свойственною им энергией; столько же протестантских стараются не уступить им первенства. Нас всего двое. И потому, судя по-человечески, нам не будет стыдно, если не на нашей стороне окажется преобладание. Если бы мы, хотя немного, могли равняться с ними в числе, если бы не были сдавлены физическою невозможностью занимать более двух пунктов, чтобы везде, где являются с своим примрачным светом те, мы могли противопоставлять ему истинный свет Христов, несомый нами, – пусть бы мы были в каждом данном пункте один против многих, – о, тогда мы не имели бы причин сомневаться и отчаиваться за себя! He двоилось бы наше сознание неизбежным и невольным вопросом: быть или не быть? Когда, усталые, мы останавливаемся на минутку, чтобы перевести дух и утереть пот с лица и в то же время обернуться на пройденное поприще, не разъедало бы нашу душу сомнение: не тщетно ли все это? He лишний ли наш труд и не обречен ли он роковому ничтожеству? Мы собираем крохи, мы маним себя успехом, выражающимся в единицах, в десятках, но близится час, – вот он уже при дверях, когда направление страны решится все разом, – тем шагом, которое сделает правительство! А к чему, к какому шагу правительство наклонно? Каких вер представителей оно видит и слышит везде, на всех пунктах, куда только обратит внимание и взор? Увы, других, а не православной! Бог Сам, конечно, решает такие великие вопросы, как принятие веры всей страной: но Бог решает не без нас, а через нас же, людей; поэтому и мы должны принимать все меры, чтобы сделаться достойными орудиями воли Божией, должны делать и с нашей стороны все возможное, все зависящее от нас. Для настоящего времени возможно, по крайней мере, следующее: собрать полный комплект православных проповедников – такой, какой утвержден волей Святейшего Синода и государя. Четвертого миссионера я считал обеспеченным в лице одного студента Киевской академии, давшего мне слово по окончании курса приехать сюда; но и от него получил письмо, содержащее, под предлогом болезни, полное отречение от своего слова. Таким образом, решительно не предвидится конца нашим здесь ожиданиям – увидеть себя наконец в полном составе. Ваше Преосвященство, исполните усерднейшую просьбу Миссии. В прошлом году, оставляя Хакодате, Ваше Преосвященство обещались вновь посетить Миссию через два года, – о, заклинаем Вас Богом Всевышним исполнить это обещание! С этим сопряжено весьма многое для Миссии, чтоб не сказать всё. Извольте выслушать. Хотя о. Анатолий в Хакодате насчитывает уже до двухсот своих японских прихожан, а мне здесь пришлось окрестить человек около пятидесяти, но не Хакодате и не Эдо – главная надежда Миссии. Хакодате, как Вашему Преосвященству известно, незначительный и погруженный в меркантильные интересы город, с ничтожными окрестностями; Эдо пока тоже оказывается совершенно нечувствительным к христианской проповеди, и крещеные мною почти все принадлежат по рождению не иной какой местности, как Сендаю. На этой провинции, собственно, покоятся в настоящее время надежды Миссии. Да будет благословен Бог! Здесь не чьими-либо трудами, а одним Его произволением растет и ширится слово Евангелия. В истекшую Пасху в городе только насчитано было молившихся в доме катехизатора до трехсот человек. В окрестностях, по разным селениям, тоже немало верующих. Прошлогоднее гонение как нельзя более послужило к славе Креста Христова: предубеждение против христианства в провинции исчезло и движение в пользу его сделалось до того заметным, что Министерство духовных дел, в видах противодействия ему, назначило бывшему сендайскому князю одну из важнейших по духовному ведомству должностей, надеясь примером и действиями его удержать сендайцев в пределах повиновения себе. Такой маневр навел лишь наших на мысль обратить ко Христу самого князя, чтобы вышло совершенно противное ожиданиям министерства. Но вот в чем беда: религиозное движение в Сендае привлекло внимание католической миссии и направило ее действия туда. В общем смысле последнее не новость: католики давно уже привлекли к себе здесь (в Эдо) нескольких сендайцев, посредством которых и старались действовать на провинцию; но старания их до сих пор оставались совершенно бесплодными. Пусть бы и вперед они действовали как доселе: мы издали, и они издали, шансы равны, а при этом условии Православию никогда и нигде бояться нечего. Но потерпит ли католичество такой порядок вещей, когда у него в запасе всегда множество уловок, чтоб извернуться! Сендай – провинция, еще не открытая для иностранцев. Я не знаю, чем бы пожертвовать, чтобы побыть там и преподать крещение нашим верующим, но это решительно невозможно. Пробовал я просить разрешение пройти сухим путем чрез Ниппон в Хакодате, чтобы, хотя на несколько дней, остановиться в Сендае, но успеха никоим образом не добился. Поневоле приходится оставаться спокойным и лишь отсюда делать кое-что. Но католики нашли средство поступить иначе: один из их сендайцев заключил контракт с одним из миссионеров в том смысле, будто он нанимает миссионера преподавать у него в Сендае латинский и греческий языки. Контракт, как все подобного содержания документы, благополучно прошел чрез здешнее Министерство просвещения, и на днях католический миссионер отправился в Сендай. Надо признаться, Миссия не пощадила силы: уступила Сендаю лучшего из своих деятелей, хорошо говорящего по-японски и усердного. Окружающие меня сендайцы с большою тревогою следили за течением дела по заключению контракта и в настоящее время сильно приуныли. Да и есть от чего. Вот их рассуждения: "Все верующие в Сендае, кроме катехизаторов, не знают ничего о различиях Православия и католичества; они имеют лишь общие понятия о Христовой вере, и притом, конечно, недостаточные, не глубоко укоренившиеся; но все имеют жажду узнать больше и сподобиться Святого Таинства. He естественно ли, что все они хлынут гурьбою к прибывшему христианскому проповеднику-священнику, – и, увы! – православная нива будет опустошена, овцы стада Христова расхищены!" Это, к несчастью, до того вероятно, что надеяться на противное было бы ожидать явного чуда Божия. Что ж! Мы и не сомневаемся, что Бог может явить чудо! За невозможностию сделать что-либо, мы положили ждать сложа руки, что Бог даст. Конечно, мы принимаем слабые меры, от нас зависящие: вызываем туда лучшего из наших катехизаторов, Павла Савабе, делаем и еще что можем, но все это, в пределах человеческих расчетов, мало ободряет нас и к единственной нашей надежде на Бога не придает ничего. Одно средство помочь делу, противопоставив силу силе и авторитет авторитету (хотя с нашей стороны и тогда будет нечто недостающее, но правота Православия, даст Бог, уравняет шансы): поставить в Сендай священника из японцев. Это до такой степени необходимо, что еще гораздо прежде, безотносительно к тревоге по поводу нападения католиков, мы с о. Анатолием решили всячески просить Ваше Преосвященство посвятить несколько японцев в сан священника. Возьмите во внимание особенность здешних обстоятельств. Иностранцам открыты здесь только несколько портов: вся прочая Япония для них недоступна. Значит, и христиан в собственном смысле не может быть нигде вне резиденции иностранцев: многие ли в состоянии совершать далекие путешествия, чтобы удостоиться св. крещения, как то сделали некоторые сендайцы, приходившие сюда? Для Сендая вообще священник положительно и безусловно необходим в настоящее время. Но не лишне удостоить священнического сана и одного или двух катехизаторов для рассылки по разным другим провинциям. У о. Анатолия разосланы теперь несколько катехизаторов по острову Эдзо. Что же будет? Найдут они людей, желающих слушать их, поучать, но, не запечатлев благодатию Св. Духа, оставят, и доброе впечатление пропадет, в большинстве случаев, по всей вероятности, бесследно. У меня один катехизатор на острове Кюсю извещает, что нашел людей, внимающих слову Божию, но придет время ему уйти, и результат будет тот же. Другой катехизатор только что вернулся из внутренних провинций; малоплодно было его путешествие не по его вине, но все же, по крайней мере, трем человекам он мог бы преподать св. крещение, и начатки Церкви Божией были бы положены в разных местах. Вашему Преосвященству, как проходившему миссионерское служение, известно чудное действие Духа Божия на новопросвещаемых; по собственному признанию их, от принятия Таинств они как будто перерождаются, делаются крепкими в вере, получают отвращение к порокам языческой жизни. He грех ли же будет, если мы станем воспящать принятие этой чудотворной благодати для тех, кто желает и достоин сподобиться? Знаю я, что нужна крайняя осторожность в таком деле, как удостоение священнического сана недавно просвещенных из язычества. Св. апостол Павел внушал это Тимофею и чрез него всему христианскому миру. Высокопреосвященный митрополит Иннокентий [Вениаминов] то же самое представлял Вашему Преосвященству: Ваше Преосвященство в письме из Хакодате указываете это мне. Я как нельзя более чувствую всю важность предмета и великость ответственности, если по моей вине будет удостоен священного сана такой, который после окажется недостойным его. Для избежания этой вины я всячески стараюсь изучать моих катехизаторов; некоторые из них кажутся мне надежными, и я с дерзновением представляю их пред Ваше Преосвященство. Если при всем том, с течением времени, они не оправдают возлагаемых на них надежд, что делать? Велик Бог! Из двух опасностей нужно всегда избирать меньшую: без японских священников Миссия рискует остаться и без христиан, – опасность смертная для Миссии не быть Миссией; с японскими священниками Миссия рискует быть иногда компрометированною; а может, Господь и не допустит ее до этого. Значит, нужно избирать второе. Но как приобрести японских священников? Ваше Преосвященство писали "присылать к Вам достойных для рукоположения". Это решительно невозможно. Во-первых, на проезд нужны большие деньги, а их Миссия не имеет; во-вторых, при отсутствии правильного сообщения Японии с нашими портами, из двух – одно: или нет возможности поехать, или нельзя рассчитывать на то, чтобы приехать. Положим, найдется случай доехать до Амура, а что, если обратного случая нужно будет ждать год или полтора? Ведь с японцами необходимо ехать одному из нас, мне или о. Анатолию; на кого же будет покинут один из станов? Словом, проект положительно неисполнимый. Остается одно: умолять Ваше Преосвященство привезти к нам благодать священства. Ради Господа, найдите возможность исполнить обещание посетить Хакодате в будущем году весною или летом! Ко времени Вашего прибытия я приеду в Хакодате с теми, которые будут приготовлены для принятия рукоположения. К тому же времени будет переведено из Требника и Служебника все необходимое для служения и совершения Таинств на японском языке. Таким образом, устроится все, даст Бог, во славу имени Христова. Умоляем Ваше Преосвященство не оставить этой столь существенно необходимой просьбы Миссии! О времени Вашего прибытия благоволите почтить нас предварительным уведомлением.

Просьбы Миссии дозвольте заключить глубочайшею благодарностию ее Вашему Преосвященству за доброе, полное участия и незаслуженных похвал слово о ней пред Святейшим Синодом и Миссионерским обществом! Последнее уже и принесло плоды: копия отчета Вашего Преосвященства из Миссионерского общества сообщена была одному московскому сотруднику здешней Миссии, и с этим непререкаемым свидетельством в подкрепление к моему письму он успел собрать и уже выслать сюда на нужды миссии 3 000 рублей (в виде 1 7777 долларов 77 центов). Уже благодетельность Вашего покрова Миссия начинает ощущать! Да хранит Господь и впредь Ваше сердце отверстым на любовь и милость к ней, а Ваши уста и перо готовыми на слово о нужде пособия ей!

Книг для русской школы, о которых изволите писать Ваше Преосвященство, благоволите пожертвовать всяких, каких найдете возможным, начиная с азбук до книг для чтения. У обоих нас здесь русские школы, и у меня одного до восьмидесяти учеников, разделенных на три класса, а учебников всего по одному экземпляру: учатся читать по листкам старых газет; грамматику, арифметику, географию, историю – всё пишут под диктовку и потом уже учат; в старшем курсе для перевода приходится разрывать книги и раздавать по листкам. Из России никак не могу добиться книг, сколько ни просил. Ваше Преосвященство осчастливите нас, если пришлете. Прислать же чрез Пекин, я думаю, весьма удобно. Нужно только, чтоб ящики были не больше пуда.

Адрес: в Кяхту. Для пересылки, через Пекин, в Японию.

Iokohama (Japan)

Reverend Nicholas, Russian Missionary.

Care of Russian Imperial Consulate at Iokohama.

Этот же путь самый удобный и для писем. Другого способа пересылки, впрочем, и не существует. Посылать через Николаевск – значит, заранее обрекать посылку или письмо на гибель: из ста – девяносто девять за то, что заваляется; нам здесь известно это по многочисленным опытам.

За присланные формы усерднейше благодарю Ваше Преосвященство. По данным указаниям все будет исполнено в точности. Ради Бога, простите только за медленности! Каждый Божий день три класса и катехизация, кроме разных других дел: нет сил собраться с официальной перепиской; непростительно, хотя и не без причин, опустил святки, единственное удобное время для исправления годовой отчетности; впредь это не повторится.

Испрашивая архипастырского благословения и молитв для Миссии и себя, имею честь быть Вашего Преосвященства усерднейшим богомольцем и почтительнейшим послушником начальник Японской духовной миссии

архимандрит Николай

8 июня [1873]

Письма к епископу Тихону Белавину 27

Преосвященнейший владыко, милостивейший архипастырь и отец!

Примите искреннюю глубокую благодарность за братский привет и за доброе, истинно ободряющее известие о расширении Православной Церкви в пределах Америки. Еще более благодарен Вам за разрешение отпускать свечи для Японской миссии по уменьшенным ценам.

Ныне я прошу Ваше духовное правление выслать сюда 970 фунтов свечей и посылаю на то приходящуюся по расчету 60 центов за фунт сумму в 572 американских доллара.

Но, должен признаться, это крайне недостаточное количество для удовлетворения теперешних здешних нужд! He буду говорить о японских церквах: скажу только о наших военнопленных здесь. Кроме прежних, больше трех тысяч человек, ныне несравненно большее количество их перевозят из Порт-Артура и размещают по разным городам: уже поместили: в Хаматера, близ Осака, 6 000, в Тэнкатяя, там же, 5 000, в Химэдзи 1 300, в Даири на Кюсю 1 000, в Мацуяма, на Сикоку, 2 500 и прочее, и прочее, – всего до 20 000. В Порт-Артуре останется больных 18 556 человек, которые, по мере выздоровления, тоже будут перевозимы в Японию. Ни в одном городе такого большого количества людей нельзя поместить в одном здании, а размещаются в нескольких, иногда значительно удаленных одно от другого. Например, в Мацуяма православные пленные помещены в девяти отдельных зданиях, рассеянных по городу. Все здания от Миссии снабжаются иконами, в киотах с лампадами, а иные, кроме того, временными престолами и жертвенниками, на которых назначенные для того японские священники, знающие русский язык, совершают литургию. На престоле и жертвеннике горят свечи, по 8, по 20 на фунт. Сколько же этих свечей нужно для всех зданий и для всех богослужений у военнопленных! И надолго ли хватит ныне выписываемых от Вас? А затем придут Страстная неделя и Пасха. Горячо желал я приготовить малых свечей столько, чтобы бедные наши пленники имели утешение держать свечу в Вербное воскресенье, и особенно при чтении Страстных Евангелий и в Пасху. Но возможно ли это для Миссии? Где же ей взять такую большую сумму? Со скорбию в душе пришлось ограничиться далеко меньше чем третьею частью потребного количества свечей, и то наперед решившись оставить японских христиан на этот раз без радости иметь свечу и в пасхальную заутреню. Имейте в виду, что, кроме расхода на свечи для военнопленных, Миссия делает еще множество других расходов для них из своего скудного бюджета, рассчитанного только на миссийские нужды. На одни крестики для военнопленных издержано уже 370 рублей; а на церковное вино и елей, разное богослужебное обзаведение, экстренные расходы на содержание и разъезды священников, служащих у военнопленных, на учебники и письменный материал, для обучения безграмотных между ними, – на все это расходуется Миссиею (личных средств епископа, конечно, давно уже и в помине нет); да и как же иначе? Как не сделать все, что только возможно, для наших дорогих соотечественников, на пожертвования которых и Миссия существует? Но Миссия в этих расходах достигла предела, за который переступить было бы уже посягнуть на свое существование. He смею я просить у Вашего Преосвященства какого-либо расхода из Ваших церковных сумм, чтобы помочь Миссии в том, что уже бессильна делать она; но нет ли у Вас добрых, благочестивых христиан, которые бы пожалели бедных наших пленных и доставили им утешение, которого не в состоянии доставить им Миссия? С этою просьбою мне не к кому более обратиться. Россия далека, и ныне поздно обращаться к ней; раньше же нельзя было этого сделать; самая нужда ведь возникла так неожиданно. Если бы христолюбивыми жертвователями прибавлено было к выписываемому мною количеству свечей по 40 на фунт еще столько, то наши пленные имели бы утешение держать свечу и в Страстные Евангелия; a если бы и еще столько, то и в Вербное воскресенье. А какая была бы душевная польза! Сколько человек почувствовало бы облегчение от своего горького положения! Сколько искр Божественной благодати заронилось бы в души! Сколько светлых мыслей засияло бы в душах! Быть может, кто-нибудь прибавил бы еще свечей и на престолы и жертвенники. Простите, владыко, что беспокою Вас этим; но ведь это наша общая боль душевная! Соболезнуйте же, ради Господа, если и что можете!

Еще маленькая просьба: если у Вас имеются в запасе книжки пасхального богослужения, то пришлите столько, сколько можете на эту только Пасху; по миновании ее, собравши книжки, я возвращу Вам в полной сохранности; рассылая их здесь в помещения военнопленных, я накажу, чтобы с ними бережно обращались.

И еще: нет ли у Вас пения всенощной и литургии Бахметева? Со всех сторон и очень просят пленные. Если есть, одолжите, – возвращу или же взамен новые пришлю, выписавши из России.

В заключение, усердно прося извинения, что обеспокоиваю Вас всем этим, и испрашивая Ваших архипастырских молитв и благословения для себя, здешней Церкви и всех военнопленных здесь, с глубочайшим почтением и душевною преданностию имею честь быть Вашего Преосвященства нижайшим послушником и богомольцем начальник Русской духовной миссии в Японии

Николай, епископ Ревельский

Токио, 10/23 января 1905 года [28]

***

Высокопреосвященный владыко, отвечаю на Ваш праздничный привет, надеясь, что этот радостный отзвук дойдет до Вас еще во дни пения пасхальных песней.

Слава Богу, свечи для военнопленных не запоздали прийти к Страстной неделе, и особенно к Пасхе. В 12 ящиках свечи получены были 7–20 апреля, немедленно распределены на 22 места, где обитают пленные, с соблюдением пропорциональности с числом людей, и разосланы; только для Мацуямы, где госпиталь со множеством больных и раненых, особенно нуждающихся в утешении, и где наибольшее число офицеров (423 офицера было из 3 795 всех пленных там), вне пропорции отделено было 5 пудов и прежде всего послано туда. Свечи в 21 ящике, переданные в Сиэтле о. Владимиром Александровым на пароход, шедший сюда, пришли в Йокогаму 12–25 апреля, в Великий Вторник, но только в пятницу нам удалось получить их с парохода и провести сквозь таможню; зато к моменту, когда они вышли из таможни, их уже ожидали высланные из Токио несколько молодых учителей семинарии и учеников для того, чтобы взять ящики из таможни прямо на станцию железной дороги и развезти по заранее определенным местам, так далеко, как только возможно было, чтоб не опоздать к пасхальной службе. На острова Кюсю и Сикоку никак нельзя было поспеть, но на Ниппоне свечи достигли и таких отдаленных мест, как Химэдзи и Канадзава. Всего послано 15 ящиков, из которых 9 в Хаматера, близ Осака, где содержатся 28 012 порт-артурцев. Остальные 6 ящиков привезены были в Токио, и назавтра, в Великую Субботу, с самыми ранними поездами 3,5 из них отправлены на север от Токио – в Сендай и другие места, и тоже получены были вовремя. Правда, такая экстренная рассылка потребовала и экстренных расходов. Из Йокогамы первый поезд, с которым можно было отправить, был скорый: все должны были взять билеты 2-го класса, за неимением первого, и за ящики платить, как за свое личное имущество. Словом, на развоз свечей истрачено 145 иен 50 сен. Зато везде свечи успели прийти вовремя, к большой радости христиан, – которые и до сих пор не перестают присылать в Миссию благодарственные письма за это утешение их в Светлый праздник, – и самих священнослужителей, из которых, например, о. Алексий Савабе из Хаматера пишет: "Когда я, отслуживши в 4-м дворе пасхальную утреню и обедню, проходил со святою водою для окропления праздничных яствий, расставленных прямолинейно в два ряда на площади двора, а по обе стороны стояли 8 000 человек, все со свечами в руках, то вид был чудный, волшебный, точно огненный тоннель".

Ящик с книгами, пришедший вместе с вышеозначенными 21 ящиками, открыт был только в Токио, и в нем оказались книжки пасхального богослужения и Обиходы четырехголосного пения Бахметева. Первые опоздали к рассылке в дальние места, а ближние были снабжены заранее; впрочем, и все дальние места получили предварительно по экземпляру или по два пасхальной службы, или отдельно напечатанной, или в Цветных Триодях. Обиходы Бахметева отданы в переплет и будут посланы в Мацуяма, для тамошних двух хоров, солдатского и офицерского.

К.П. Победоносцеву я вслед за сим буду писать и благодарить его за необыкновенно теплое участие, доставившее такое количество свечей в пользу военнопленных и книги, как вышеупомянутые, так и множество других для чтения пленным.

27 апреля – 7 мая получены Миссией еще, в 3-х ящиках, свечи, 150 фунтов, тоже оплаченные жертвователями. Прошу Ваше Высокопреосвященство принести сим жертвователям благодарность мою и военнопленных, а больше всего принять оную для себя.

С последними свечами получен и ящик религиозных книг и мелких брошюр, посланный сюда старцами Святой Горы Афонской. Благодарность и им! Книжки распределены и рассылаются военнопленным.

Теперь о денежных пожертвованиях от Вас. Кроме 200 долларов, о получении которых я уже имел честь писать Вам, получены мною 4–17 апреля, при отношении СевероАмериканского духовного правления, 440 долларов – 886 иен 65 сен, "собранных причтами церквей Алеутско-Северо-Американской епархии на духовные нужды русских военнопленных в Японии". Затем 19 апреля – 2 мая, во вторник Светлой седмицы, при письме Вашего Высокопреосвященства, получены два чека: один на 360 долларов – 725 иен 44 сен, в состав каковой суммы, кроме пожертвований церквей и прихожан Вашей епархии, входят на духовные нужды пленных: от Преосвященного Трифона [Туркестанова; †1934], московского викария, 108 долларов, из Берлина чрез протоиерея А.П.Мальцева 50 долларов и от священника Кексгольмского полка (в Варшаве) Садинова 25 рублей; другой на 496 долларов, полученных от "Московских ведомостей", округленный Вашим Высокопреосвященством в 500–1007 иен 56 сен.

Да воздаст Господь Вашему Высокопреосвященству и всем добрым жертвователям Вашей епархии и другим за это усердие к утешению наших пленных братий здесь! Кроме молитвы о сем, больше ничем мы не можем и не смеем выразить нашей благодарности.

Немало и других пожертвований получено в Миссии для военнопленных, частью чрез французское посольство, частью непосредственно чрез банки. Большая часть всех пожертвований еще хранится нетронутою, часть же издержана на снабжение больных в Мацуяма бельем и платьем, а главное – на Пасху. О сем последнем скажу несколько слов.

В прежнем письме я упоминал, что французским посланником обещано на Пасху доставить по одному яйцу каждому военнопленному на имеющиеся у него из России средства для них. Дело вышло гораздо лучше. Французский посланник разослал по всем местам военнопленных деньги, которых каждому нижнему чину досталось копеек по 25. Снабдить же их пасхальными яйцами взяла на себя Миссия: с купцом, торгующим яйцами, заключен был контракт, которым он обязался во все депо военнопленных доставить на каждого человека по два яйца, а к японским начальникам депо написаны были письма с просьбою принять яйца и передать военнопленным, предоставив им самим сварить и окрасить их, для чего в то же время в каждое депо послан был красильный порошок, с наставлением на русском языке, как употребить его. Контракт был хорошо исполнен: разослано 118 333 яйца (на сумму с рассылкою 3 588 иен 63 сен 4 p.), к сему прибавлено 2036 недоставших по первоначальному расчету: если где оказалось несколько разбитых яиц, то они на месте заменены вновь купленными: таким образом, все пленные, не исключая иноверных, получили по два красных яйца, чем были немало порадованы.

Кроме того, все военнопленные в пасхальное утро получили по книжке "Пасхальное приветствие Японской Православной Церкви русским братьям". В прежнем письме я упоминал, что мы готовимся в ста тысячах экземпляров напечатать эту книжку. К счастью, военнопленных оказалось не так много, как объявлено было в газетах сразу после Мукденских сражений. Мы напечатали книжку только в семидесяти тысячах экземпляров и разослали ее к Пасхе по всем местам военнопленных в таком количестве, чтобы решительно все, и грамотные, и неграмотные, получили по экземпляру. Все и получили и были очень довольны этим: из всех мест приходили и доселе приходят ответные их приветствия Японской Церкви, иногда очень трогательные. Препровождаю к Вашему Высокопреосвященству три экземпляра этой книжки.

Дальше, чем занять военнопленных? Между ними значительный процент неграмотных; сим нужно учиться и писать; никогда у них не будет более удобного времени для этого: никаких нет у них теперь служебных обязанностей, – время совершенно свободное. Образованные же и вообще грамотные между ними должны быть их учителями. Но где взять целые тысячи букварей? В японских лавках здесь бывшие мы до последней книжки скупили, из России ждать долго. Мы и решились сами здесь напечатать букварь, который и печатается, и, пока это письмо дойдет до Вашего Высокопреосвященства, он уже будет в деле. Из русских букварей мы выбрали наиболее краткий, без всяких картинок, для чтения, состоящий из молитв и нескольких басней; но мы прибавили к нему еще 25 страниц басней Крылова, чтоб он мог служить и для упражнения в чтении малограмотных. Оттиснем его десять тысяч экземпляров и оставим стереотип, чтоб печатать больше, если понадобится. Письменные упражнения для обучения писанью Миссия также будет высылать во все места и в таком количестве, в каком потребуется, – средства на это есть в пожертвованиях из России. Но дальнейших учебников: грамматик, арифметик и проч., – здесь нельзя ни купить, ни напечатать, – они ожидаются из России, куда я послал воззвание о пожертвованиях ими, а также книгами для чтения; и дай Бог, чтобы на воззвание был ответ скорыми и обильными приношениями! Бедные пленные томятся скукой чрезвычайно от неимения, чем наполнить время и занять душу.

Я Вам писал прежде, что для военнопленных из Хаматера городская дума города Са каи построила три часовни. Прилагаю здесь вид одной из них. Внутри часовня украшена иконами, вынесенными из Порт-Артура, из коих иные очень драгоценные; на столе положена плащаница. Священник, стоящий там, – Алексей Савабе, сын о. Павла Савабе, первого по времени христианина в Японии и первого иерея, живущего и поныне в Токио. Кругом порт-артурцы, во время богослужения они занимают, конечно, и переднюю часть площади.

По наружности препровождаю фотографию, снятую с этой же часовни ночью, во время пасхального богослужения, где особенно интересно видеть, как порт-артурцы поусердствовали изукрасить место своего богослужения в Пасху; там же видны и свечи в руках, где можно их видеть.

Пользуясь вместительностью конверта, беру смелость вложить здесь отношение к Северо-Американскому духовному правлению с просьбою выслать сюда еще свечей 500 фунтов и с приложением чека в уплату за них. Прошу Вашей любезности передать это в правление и разрешить исполнение моей просьбы.

Принося Вашему Высокопреосвященству глубочайшую благодарность за все, Вами сделанное для Миссии и для военнопленных, и прося Ваших святительских молитв за себя, за Японскую Церковь и за всю нынешнюю русскую паству здесь, с истинным почтением и душевною преданностию имею честь быть

Вашего Высокопреосвященства покорным послушником и богомольцем.

Япония, [1905] [29]

Письмо к архимандриту Леониду Кавелину 30

Ваше Высокопреподобие, высокочтимый отец наместник!

Христом Богом и Его угодником преподобным Сергием умоляю Вас, помогите в крайней нужде, в какую ныне поставлена Миссия!

Вы можете, можете и можете, это выше всякого сомнения! Судите сами: собор здесь, строемый Миссиею, почти готов; не дальше как в июне должно быть освящение; колокола подняты и подвешены, и видны они на всю столицу, ибо собор среди столицы на холме. Был я уверен, что в добытии звонаря из Москвы или Петербурга не будет никакого затруднения; когда настало время, писал я и в Москву, и в Петербург – по нескольку раз, из обеих столиц одновременно получил телеграфный ответ: "Звонаря нет". Я просто в отчаянии! Если бы знал это прежде, не поднимал бы колокол. Теперь же что делать? В один мы звонить можем, но трезвонить в восемь кто же может не учась? И такой-то позор нам будет, так-то смеяться над нами станут язычники и инославные! Подняли-де колокола, а пользоваться ими не умеют! Итак, ради Бога и святителя Сергия, помогите в нашей беде: пришлите звонаря! Если не можете дать навсегда, то пришлите на время, пока научатся здесь японцы трезвонить. Так или иначе, только избавьте нас от позора и дайте возможность украшать наши богослужения и празднества благозвучным трезвоном. Ведь восемью колоколами можно истинно красный звон производить, то умиляющий душу и трогательный до печали, то возбуждающий праздничное и торжественное настроение. И у Вас, в Лавре, разумеется, есть искусные на это – монашествующие ли то или мирские люди, но, наверное, есть; и служба их, благословенная и установленная Церковью как необходимая, есть по этому самому служба важная: у Вас, быть может, это не совсем ценится, потому что звонарей много, но ах как оценилось бы, если бы вдруг почему-либо не стало звонарей, как нет теперь у нас, тогда как колокола требуют их! Итак, еще и еще неотступно прошу Вас: дайте Миссии звонаря! Нужен человек, непременно умеющий искусно звонить во все восемь колоколов для праздников и в меньшее число для будних – словом, истинно мастер своего дела. Если Вы пожалуете его нам на время, то определите, сколько времени он может быть здесь; во всяком случае, не положите менее двух лет, чтобы японцы здесь могли вполне перенять его искусство. Проезд его сюда и обратно будет на счет Миссии; здесь будет даваться ему помещение и жалованье – до 30 рублей кредита в месяц. В отправлении его в Японию позаботится петербургский сотрудник Миссии протоиерей Михайловского инженерного замка Феодор Николаевич Быстров, которому уже писано о сем предмете. Здесь с помощью Божиею постараемся сберечь его и возвратим к Вам здоровым и невредимым. Но для Миссии было бы истинно великим счастьем и незабвенным благодеянием от Вас, если бы Вы дали ей хорошего человека навсегда. Звонарь здесь может быть в то же время хранителем собора, ризницы и всех священных вещей; если будет верный человек, то на него может отдан весь собор, тем более что мне часто нужно отлучаться из Токио, другой же миссионер постоянно занят воспитательной частию и так-же иногда отлучается из Токио по делам службы. И прошу Вас усердно поспешить сим делом: быть может, к освящению собора звонарь поспеет сюда. Во всяком случае, каков бы ни был этот человек, он непременно должен побыть в Москве у Николая Дмитриевича Финляндского [31], который отливал колокола для Миссии, который и должен дать наставления касательно употребления их. Я просил г. Финляндского, чтобы он непременно, так сказать, проэкзаменовал едущего сюда звонаря; если лаврский звонарь очень искусный, то ему приятно будет показывать свое искусство г. Финляндскому; если же окажется, что ему нужно будет подучиться (например, он может быть искусен в употреблении 6–7 или 10–12 колоколов, но не трезвонил до сих пор в 8), то он может это сделать на дворе у г. Финляндского, где, кажется, всегда висит достаточное число колоколов для пробы их. Если звонарь останется здесь на постоянную службу и окажется человеком очень хорошим и полезным на разную службу Церкви, то ему жалованье может быть со временем прибавлено до 40 рублей кредита и даже более.

Простите, высокочтимый отец наместник, что утруждаю Вас сею просьбою, но и еще раз прошу, и еще прошу, и тысячу раз готов просить: дайте нам звонаря! Что ж мне делать? На Вашу Лавру единственная надежда после того, как Москва и Петербург отказали! Я и представить себе не могу, чтоб и Лавра, наконец, отказала! Тогда – что же? Снимать колокола обратно с колокольни и переливать их на более годные к употреблению предметы? Это был бы уже истинно неслыханный церковный скандал. А ведь к этому должно прийти, если не дадите звонаря, – на что же тогда колокола? Знал я когда-то трезвонить в пять колоколов и, будучи в Хакодате настоятелем консульской церкви, отлил по приказанию консула на деньги, собранные с наших военных судов, именно пять колоколов (почти все они и до сих пор служат церкви в Хакодате), трезвонил сам, пока научились японцы; идя в церковь, бывало, потрезвонишь, выходя – опять потрезвонишь; но здесь, к сожалению, этой патриархальности нельзя дать место – колокольня слишком высока, да и забыл я трезвонить и в пять колоколов. Итак, что же с колоколами делать? Когда японцы будут приставать с вопросами "На что сии предметы?", – что мне отвечать? Придется снять обратно с колокольни, если не будет звонаря. Был ли когда-нибудь такой позор в Православной Церкви? Избавьте же от него нашу Церковь: дайте звонаря!

Когда определен будет Вами человек к отправлению сюда, прежде всего примите от меня глубокий, до земли, поклон с искренне сердечною, до слез, теплою благодарностью за сие Ваше доброе расположение к Миссии и доброе дело для нее, потом отправьте сего человека к Н. Д. Финляндскому – вот и все хлопоты, которыми я осмеливаюсь ныне утруждать Вас. Когда г. Финляндский найдет его совершенно надежным к искусному употреблению восьми колоколов, то известит отца Феодора Быстрова, а тот уведомит, куда и в какое время направить ему, он же позаботится и о всех расходах на звонаря.

Никак не думаю я, чтобы пришлось и нынешней просьбе моей о звонаре остаться тщетною, однако же считаю нужным упомянуть, что в случае, если бы и в Лавре не нашлось звонаря для Миссии, будьте добры известить о том Н. Д. Финляндского.

Беру смелость предложить здесь последнюю снятую Миссиею фотографию постройки собора. Впрочем, теперь для самой Миссии нет нужды снимать с собора фотографии: они продаются в городе у всех фотографов, снятые с разных сторон и на разных расстояниях. Прилагаю также, вероятно, не лишние для звонаря сведения касательно наших колоколов здесь.

Прося Ваших святых молитв пред преподобным угодником Божиим святым Сергием и другими святыми угодниками, почивающими в Лавре, за Миссию, за всю здешнюю Церковь, за меня, грешного, свидетельствую Вам истинно глубочайшее почтение и сердечную преданность, имею честь быть Вашего Высокопреподобия покорнейшим слугою, послушником и молитвенником начальник Российской духовной миссии в Японии

Николай, епископ Ревельский

Токио, Российская духовная миссия в Японии,

марта 8 дня 1890 года

Письма к архимандриту Павлу Ивановскому 32

Досточтимый и достолюбезный отец архимандрит Павел!

Ha Ваш вопрос о способе крещения кореянок [33] отвечаю следующее. У нас все женщины, дворянки и простые, старые и молодые, входят в купель в белых передниках, предварительно приготовленных ими. Передники эти широкие, покрывающие все тело кругом, начиная от груди до пяток. Пред временем входа в купель крестные матери или другие христианки, служащие при этом, уводят крещающихся за ширмы, нарочно ставящиеся для этого в церкви, помогают им раздеться и подвязаться передниками; после чего крещающиеся выходят, благоговейно входят в купель, имея крестообразно сложенные на груди руки, преклоняют колена; иерей, касаясь рукою верха главы их, произносит крещальные слова, причем крещающиеся троекратно, наклоняя голову, окунаются в воду и выходят, принимаемые диаконисами с полотенцами в руках для осушения тела. Крестившаяся на секунду останавливается, чтобы принять от иерея белую рубашку и крест, и идет за ширмы, где диаконисы, сняв с нее передник, одевают и выводят пред купель. Все это совершенно прилично и по чину. Мне кажется, и у Вас то же самое может быть. Если же этого мало, то совсем в сорочках могут входить в купель – отдайте это на их волю. А обливанием как же [34]? За платье вода потечет, станут корчиться, и смешно, и неприлично. Или Вы разумеете протестантское обливание – брызнуть несколько капель с пальцев? Но эта пародия на крещение совсем уже грех. У нас случается, протестант, переходя в Православие, просит крестить его, жалуется: "Не знаю, попала ли на меня капля, когда миссионер брызнул". Больше об этом предмете и сказать нечего.

Что до другого вопроса, то некрещеным совершённое крещение разве может назваться низводящим благодать Таинством крещения [35]? He будучи сам еще в ограде церковной, как же может некрещеный отворить дверь Церкви другому? Како же проповедят, аще не послании будут (Рим. 10:15)? Также можно сказать: "Како крестят, аще не послании будут?" He скажите, что простой христианин может крестить, хотя он не послан для того. Христианин уже сам в доме Божием. He один хозяин дома, а всякий в доме, по долгу любви и сострадания, вправе отворить дверь и впустить человека, за которым гонится волк. Итак, Ваши крещеные некрещеным учеником, по-моему, еще не христиане, и выздоровевшую женщину следовало бы крестить. А об умершем молитесь с Богом, и пусть другие молятся, но частною мольбою; пред Церковью же он и имени даже не имеет, хотя в небесную Церковь, быть может, придет по вере своей и по милости Божией.

Конец первого Вашего письма вводит меня в большое сомнение: останетесь ли Вы верны Корее? He похитят ли Вас? Крепитесь, отче, елико силы есть. Дело то в Корее какое любезное! По всем отзывам, которых немало печатается, Корея несравненно надежнее для христианства, чем Китай и Япония. Протестанты там большими шагами шагают; католики, вероятно, еще большими. Мы-то что же? Ей, отче, с Божией помощью зрите вперед и идите твердою стопою, не озираясь вспять!

Божие благословение и глубокий поклон мой Вам и всей братии Вашей.

Братски любящий Вас и душевно уважающий, покорный слуга и богомолец Ваш

архиепископ Николай

Токио, Российская духовная миссия в Японии

18 января 1908 года [36]

***

Достолюбезный и достоуважаемый отец архимандрит Павел!

Душевно рад Вашим успехам. Дай Бог Вам безостановочно двигаться вперед. Пишут, что корейский народ самый надежный для христианской проповеди народ на Востоке. Пусть это будет не для одних инославных.

Делайте всякие вопросы, какие Вам угодно, без всяких извинений в том. На что сумею, отвечу со всею охотою. На вопросы нынешнего письма ответы просты.

Для оставления без перевода славянского слова в литургии [37] не избрал, да и думать о том перестал. Жаль всех слов на японском.

"Приложи им зла, Господи, приложи зла славным земли" я со всею готовностью перевел бы для утрени, и смысл их весьма простой и внушительный, годный одинаково как для Ветхого, так и для Нового Завета: "вразуми гордых бедствиями", – для спасения их, конечно, – тоже акт Божией любви. Но при переводах какая беда. Славянский текст часто совсем расходится с русским или, лучше, греческий с еврейским. На китайский и японский языки переведена Библия с английского текста, а он взят с еврейского. Натурально желается, чтобы японец всякое слово Священного Писания, вошедшее в богослужение, нашел и собственными глазами видел в Библии; японцы же так охочи до того, и пытливость эта так законна. Тот текст о "бедствиях для славных земли" где же он найдет? В славянской и греческой Библии, но он их не понимает. А в японской что он прочитает: Исаии 26-я глава в 15-м стихе? Раскройте русскую Библию и тогда смотрите: "Ты умножил народ, Господи, умножил народ, – прославил Себя", – это и стоит у нас в Часослове на утрени, в стихах на "аллилуия". Большое неудобство, а, по-моему, другого выхода нет. И все, взятое в богослужение из Священного Писания Ветхого Завета, паремии и все прочее, переведено у нас с русского, с помощью китайско-японских текстов. Инде-инде, когда уже очень неудобно и невыносимо, я брал и с славянского; успокаивает при этом мысль: мы не для археологии трудимся, а для живого дела – назидания народа. Эту необычную вольность при переводе богослужения я нахожу неизбежною. Ну что Вы, например, поделаете с стихирой, которую пять часов тому назад приходилось переводить, раскройте Общую Минею, службу апостолам, вечер, на "Господи, воззвах": "рыбарская трость, любомудрых шатание" и прочее? Во-первых, рыбари трость употребляют разве в виде остроги, но тогда рыба убивается прежде, чем ловится, образ совсем неудобный для настоящего места; во-вторых, в стихире наброс слов почти без всякого смысла, хотя мыслей много; ну, их и берешь и связываешь в нечто стройное. Заметьте, мы должны дать в богослужении везде ясную, как хрусталь, мысль; нужно так переводить, чтобы даже при беглом чтении всякий ясно понимал, и нужно так полно смысла делать слово перевода, чтобы любую фразу можно было принять за текст для проповеди. А как тут с славянского делать перевод в таком роде, коли иной раз, да на каждом шагу это, и сам смысла почти не доберешься или и совсем не поймешь! Еще если есть греческий текст, то возможно уяснить, а для Общей Минеи у меня и греческой книги нет. Ах, как нужно поскорей исправить славянский текст нашего богослужения!..

Исполним "утреннюю" молитву на всенощной у нас читают слово в слово; впрочем, иной диакон подогадливее "утреннюю" слово опускает. Да это не важность! He печатать же двух текстов – один для всенощной, другой для утрени. Я не замечал, чтобы кто-либо смущался, слишком мелочная придирка была бы.

Да поможет Вам Господь! Вам и всей братии поклон.

Ваш покорный слуга и богомолец

архиепископ Николай

Токио, 12 марта 1908 года [38]

Письмо к иеромонаху Андронику Никольскому 39

...Удрать Вам из Японии не придется, а придется разве удрать из Осака в Тоокео [40], чтобы здесь поправиться нравственно. Физически поправиться вдруг нельзя. Только мысль о России бросьте, и-де не смущает она Вас ни наяву, ни во сне. В России вместо Вас много деятелей; здесь заменить Вас некому. He искуситесь от внушения лукавого бросить Вашу благую часть. Да хранит Вас Бог и внушает Вам все, что полезно для прославления Его имени в сей стране. Душевно преданный Вам

епископ Николай

Тоокёо, сентября 3/15 1898 года [41]

Письма к протоиерею Николаю Благоразумову 42

Высокоуважаемый и достолюбезнейший товарищ, отец протоиерей Николай Васильевич!

Крепко надеясь на Ваше доброе расположение – отчасти, быть может, и ко мне, многогрешному однокашнику Вашему, а главное – к делу Миссии, которой и Вы служите в качестве члена Совета миссионерского общества, обращаюсь к Вам с следующими усердными просьбами.

1. Послав недавно книги, изданные Миссиею, в подарок библиотеке Румянцевского музея в Москве и Московской духовной академии, я попросил у директора музея, Василия Андреевича Дашкова, и ректора Академии, отца архимандрита Лаврентия [Некрасова; † 1908], книг для миссийской библиотеки, то есть вторых или третьих экземпляров излишних для их библиотек, какие всегда, вероятно, в подобных учреждениях имеются и каких из библиотеки Румянцевского музея много уже пожертвовано было Миссии В. А. Дашковым в 1880 году. Если только не попадут мои письма под сукно, книг, вероятно, пожертвуют, если же попадут, то просьбы мои останутся тщетными. Так не можете ли Вы напомнить и вообще посодействовать, чтоб пожертвование состоялось? Это раз. Если же это почему-либо, например по незнакомству с лицами, найдете неудобным, то другое вполне можете, это именно, если книги будут пожертвованы, употребить некоторую заботу, чтоб они в исправности достигли места своего назначения. Я писал к В. А. Дашкову и ректору Академии, что если пожертвования будут сделаны, то я прошу Совет миссионерского общества посодействовать пересылке книг; а в Совет общества тогда же, 16 сентября, послал покорнейшую просьбу сделать это. Просьба эта относилась и к Вам, как члену Совета. Ныне я лично усерднейше прошу Вас о том же. Вашей любезности и содействия прошу, чтоб книги были упакованы надежно, то есть чтоб внутренний ящик был из жести, аккуратно запаянный, когда книги будут уложены, а наружный возможно прочный: так всегда приходят ящики от Ф. Н. Быстрова, и зато вещи в нем всегда приходят вполне целыми. Адрес для ящиков прописан в бумаге к Совету.

2. В нашем здешнем соборе еще не устроена запрестольная архиерейская кафедра не потому, чтоб нельзя было здесь купить или заказать седалище какой угодно формы и отделки, а потому, что я с самого начала предположил кафедру заимствовать из Москвы, то есть скопировать одну из наиболее достопримечательных и в то же время изящных кафедр московских соборов. He приведено в исполнение это желание до сих пор потому, что лишь только окончена была постройка собора и мне оставалось добыть из России только облачения и кафедру, случилось это ужасное событие в Оцу, после которого у меня просто руки опустились просить что-либо из России. Оттого до сих пор облачения в соборе почти все старые и разрозненные, лучшие из которых, однако, тоже московские, вывезенные мною в 1880 году; кафедрою же служит простая табуретка. В апреле прошедшего года я решился наконец попросить кафедру у приснопамятного главного ктитора нашего Ф.Н.Самойлова, но мое письмо, должно быть, уже не застало его в живых. Нисколько не теряя надежды добыть кафедру из Москвы, я не знал, к кому теперь обратиться с просьбою, как неожиданно выведен был из недоумения недавно полученным из Москвы письмецом следующего содержания: "Потрудитесь мне написать, могу ли я прислать для Вашей Миссии маленькую библиотеку на русском языке, а также можно ли это чрез Миссионерское общество? Хорошо ли устроен у Вас православный храм? Все ли в нем есть из утвари или чего недостает? Е. Четверикова. Тверская, д. Варгина". Книги, конечно, тоже весьма нужны (и если госпожа Четверикова говорит о готовой уже библиотеке, то ее положительно нужно просить сюда, что я, однако, не сделал, боясь просить разом двух вещей, а оставил Вашему благоусмотрению), но книги всё же, как видите, я прошу в других местах; утварью, и прекраснейшею, собор снабжен благодаря Ю. С. Нечаеву-Мальцову [43], а также некоторым московским благотворителям. Ризницу просить у госпожи Четвериковой боюсь, не зная ее состояние, так как ризница для соборного служения, с шестью или даже четырьмя священниками, дорого стоит. Итак, прошу я у нее кафедру. Но кафедру для образца даже и выбрать дама не может, не имея доступа в алтарь. А между тем нужны и сведения, потому что мне именно хочется кафедру, которая бы служила немым назиданием для всех, кто будет иметь честь восседать на ней, начиная с меня, недостойного, то есть кафедру, которая бы напоминала и великих и святых московских архиереев Божиих, хотя в то же время и возможно изящную, что, вероятно, можно совместить. Итак, помогите сделать выбор. Я пишу госпоже Четвериковой, что прошу Вас помочь ей в этом деле советом и руководством. Быть может, у нее есть и другие духовные лица, руководством которых она может пользоваться. Но, во всяком случае, Ваш совет будет полезен. Поэтому, если не знакомы с нею, пожалуйста, познакомьтесь, поговорите и устройте дело, полезное Миссии. Да, кстати, посмотрите и догадайтесь, нельзя ли у нее попросить и прибора облачений и до каких пределов можно в сем направлении простереться. Нужны ведь несколько приборов: воскресный, великопраздничный, пасхальный и великопостный. Все, я разумею, из серебряной парчи, и для епископа и шести священников, с комплектом прочих (о двенадцати я и подумать не смею, хотя случается иногда служить здесь и с большим числом). Нужны облачения также для трех престолов и жертвенников со столиками и аналоями. Списки всего этого, с обозначением размеров и прочее, у меня были заготовлены еще пред происшествием в Оцу (к двум-трем лицам даже и посланы были, но без последствий). Итак, могу ли я просить один прибор облачений у госпожи Четвериковой? (Четвериковы в Москве когда-то были знаменитые благотворители. Нынешняя госпожа Четверикова из них ли?) Затем, у кого просить другие приборы? Посоветуйте, поруководите! У Вас там все богачи и благотворители пред лицом, а я 16 лет как из России; мои все знакомые или перемерли, или раззнакомились, или, увы, я до того надоел им, что больше и просить не смею. Дайте свежие указания, к кому писать? He беда, если некоторые или большая часть указаний окажутся неудачными; я готов безропотно писать даром в 10–20 мест, лишь бы в 21-м дали просимое, то есть один прибор облачений, в 42-м другой – и так далее.

3. Давно лежит у меня на дне души созревшая просьба к Вам следующая: будьте милостивы принять на себя звание сотрудника Миссии в Москве! После отца Гавриила Григорьевича Сретенского44 в Москве сотрудника нет, и это очень неудобно: не знаешь в случае нужды, к кому обратиться. Конечно, много я не беспокоил бы Вас. Петербургского сотрудника, отца Федора Николаевича Быстрова, часто приходится беспокоить, книги ли нужны, что другое по Миссии, всё к нему – из Петербурга удобнее. В Москве же я отца Гавриила редко беспокоил и Вас тоже нечасто утруждал бы. Но сотрудник есть – дом прибежища, родной дом есть, надежней себя чувствуешь. Итак, не позволите ли именовать Вас сотрудником Миссии? He могу придумать, почему бы Вы отказали в этой милости? Но я и всех обстоятельств Ваших знать не могу; а потому, если Вы не согласитесь, на что, конечно, будут уважительные причины, то не укажете ли в Москве вполне надежное лицо, к которому бы я мог обратиться с сею просьбою? Помогите, ради Бога, и в этом!

Прося извинения, что утруждаю Вас сими просьбами, но в то же время неотступно прося исполнить их, с глубочайшим уважением и искреннею товарищескою любовью остаюсь Вашим преданным богомольцем, начальник Российской духовной миссии в Японии

Николай, епископ Ревельский

Российская духовная миссия в Японии,

Токио, 15 октября 1896 года [45]

***

Высокоуважаемый и достолюбезнейший товарищ и сотрудник, отец протоиерей Николай Васильевич!

Пришло время побеспокоить Вас важною просьбою, которую, пожалуйста, исполните. Прошу прочитать прилагаемое письмо и потом прошу доставить его и вместе заказать колокола. Пишу Николаю Дмитриевичу Финляндскому, с которым был лично знаком в 1880 году. Он был тогда молодым и цветущим по здоровью; не хочется думать, чтоб он помер; между тем в Вашем списке московских богачей он не значится, а есть Павел Николаевич Финляндский; не сын ли это Николая Дмитриевича? А сам он обретается ли уже в живых? Если нет, то очень сожалею об этом. Но делу это нисколько не помеха. Значит, пусть Павел Николаевич пришлет письмо, адресованное его отцу, и сделает то, что просится в нем, то есть отольет колокола для нашей церкви в Кёото и вышлет их сюда, как о том изъясняется в письме. Пожалуйста, Николай Васильевич, не поставьте в труд сами повидать господина Финляндского, лично переговорить и условиться с ним о цене и о времени исполнения заказа, которое должно быть возможно скорее, также попросить, чтоб заказ был исполнен с полною добросовестностью, к чести имени господина Финляндского и в такой дали, как Япония.

Если нужен задаток при заказе, то отец Феодор Быстров, по Вашему слову о сем, вышлет Вам тотчас же. Я ему пишу о сем ныне же, и послано 500 рублей, как на некоторые другие расходы по Миссии, так и на случай сего требования. Вся же уплата за колокола будет или выслана мною отсюда, по получении Вашего известия о стоимости их, или произведена благотворителем, к которому мне посоветовал обратиться Лев Александрович Тихомиров, постоянный сотрудник "Московских ведомостей", сочувственно относящийся к делу Миссии, как показывают и его статьи, касающиеся Миссии, в "Московских ведомостях", и его письма ко мне. Я пишу ныне к сему благотворителю, чрез господина Тихомирова, и об успехе или неуспехе моей просьбы будьте добры узнать у него. Господину Тихомирову я пишу также о Вас и прошу его повидаться и переговорить с Вами, а Вас ныне прошу о том относительно него.

Я пишу также благотворителю об иконостасе – прошу пожертвовать и этот весьма важный предмет для церкви в Кёото, то есть заказать писание икон и поделку самого иконостаса в Москве, как это было сделано в Петербурге для здешнего собора. Бог весть, будет ли успешна моя просьба. Если нет, то Вы, вместе с Львом Александровичем, не придумаете ли, к кому другому обратиться? Так или иначе, только и иконостас с иконами, так же как колокола, непременно следовало бы получить из России, потому что, если мы станем устраивать его здесь своими средствами и силами, то выйдет так бедно и некрасиво и так несоответственно столичной церкви, что печально и подумать о том. Ради Бога, примите душевное участие в этом и сделайте все, что возможно с Вашей стороны!

Как только уяснится дело о пожертвованиях, дайте мне телеграмму, по адресу: Bishop Nicolai. Tokio. Gapan: Est. – это будет значить, что просьба моя и Ваши старания были успешны; или: ...(цифра, сколько нужно выслать за колокола) icoпоstas, – это будет значить, что просьба моя и Ваши старания не имели успеха и что я должен тотчас же выслать деньги за колокола, а иконостас здесь делать; или: ikoпоsnas, – это я приму так, что иконостас должен быть сделан здесь, а за колокола там будет уплачено благотворителем; или, наконец: ...(цифра стоимости колоколов), – это известит меня, что за колокола я должен выслать, а иконостас будет сделан там.

Прилагаю здесь 50 рублей. Телеграмма, вероятно, будет стоить не более половины этой суммы; остальные 25 рублей прошу передать Льву Александровичу за "Московские ведомости" для меня.

Усерднейше прося об исполнении всего вышеизложенного и свидетельствуя Вам истинное уважение и братскую любовь, остаюсь Вашим покорнейшим слугою и богомольцем начальник Российской духовной миссии в Японии

епископ Николай

Российская духовная миссия в Японии,

Токио, 26 апреля 1901 года [46]

***

Высокочтимый и достолюбезнейший отец протоиерей Николай Васильевич!

Ваша телеграмма от 26 июня получена была здесь в самое горячее рабочее время, когда заканчиваемо было учебное дело пред каникулами, и в то же время я выслушивал постепенно собиравшихся на Собор священников о состоянии их церквей. Нечего и говорить, как много мы все обрадованы были Вашим первым словом: "есть". Мы прославили и возблагодарили Бога за милосердное Его благоволение к Миссии, так очевидно являемое в возбуждении добрых христиан благотворить ей и попечениями и пожертвованиями. Развернув планы и чертежи, я вновь все прикинул, подумал и удивился, почему же не может быть иконостас трехъярусный? Высота с избытком достаточная для того. Потом уже сообразил, что, вероятно, трехъярусный иконостас найден не гармонирующим с величиною церкви. Но и в один ярус, как по плану, уже слишком бедно и, по-моему, тоже неизящно. Поэтому я и ответил: "Нельзя ли два яруса?" Но в то же время, не полагаясь на свой вкус и не желая стеснить соображения специалистов, прибавил: "Впрочем, вполне предоставляю Вам", – тем с большею готовностью я сделал это, что иконы, предположенные в иконостас, все обещаны были Вашею телеграммою: "Прочие иконы отдельно".

По окончании Собора и всех соборных хлопот я отправился в Кёото, взглянуть на постройку храма. Она близка к окончанию. Купола уже высятся над окрестностью и ожидают крестов, которые тоже отлиты и скоро будут позолочены и водружены на приготовленных для них местах. Внутри стены приготовлены под штукатурку. Здесь я опять и много раз соображал отношение иконостаса к церкви, становясь в разных пунктах церкви, вблизи и вдали, и смотря на воображаемый иконостас – в один ярус, в два и в три. В один ярус положительно бедно, по моему мнению; ведь церковь всетаки не маленькая, а значительных размеров. В три, правда, было бы немного свыше ее размеров, по строгому суду изящного вкуса, хотя, по-нашему, принимая во внимание утилитарные соображения, было бы недурно. Изящно составленный рисунок иконостаса в два яруса был бы действительно самый приличный для нашего храма. Прилагаю снятые на месте размеры алтарного фасада, если еще не поздно, для соображений архитектора. Если иконостас будет в два яруса, то один ряд икон вынесется на стены храма; какие это будут иконы, праздничные или единичных святых, пусть определится планом иконостаса и соображениями об изящности его и соответствии плану храма.

He знаю в точности, Василий Геннадиевич или другой благотворитель, один или несколько, открыли свою душу внушению благодати Божией помочь Миссии, но вижу, что это именно чудесное дело Божия Промысла, во спасение благотворителей и многих здесь чрез них. Да будет же слава и благодарение Господу и признательность благотворителям!

Дело устроилось, очевидно, по Вашим и Л. А.Тихомирова добрым хлопотам. Примите же сами и передайте ему мою и всех нас здесь глубочайшую благодарность за это. Буду писать Льву Александровичу по получении более ясных сведений о деле. Всею душою преданный Вам и сердечно уважающий Ваш покорнейший слуга и богомолец

епископ Николай

Русская духовная миссия в Японии,

Токио, 7 августа 1901 года

***

Высокочтимый отец протоиерей, достолюбезный сотрудник Миссии Николай Васильевич!

Как видите из прилагаемых фотографий, в Кёото постройка храма по наружности, перестройка церковных зданий и обнесение всего оградой, с трех сторон кирпичной, с лицевой стороны – чугунной на кирпично-каменном фундаменте, закончены. Я посылаю фотографии также добрым ревнителям благолепия Миссии и жертвователям: Л.А.Тихомирову, В.Г.Дудышкину и Я. Е. Епанешникову. Слава и благодарение Богу, иконостас и колокола будут. Касательно последних есть некоторое сомнение, но если не на счет жертвователей, то на счет Миссии всё же они должны быть. Паникадила и подсвечники, кажется, также обеспечены; как видно из письма господина Тихомирова, Преосвященный Парфений [Левицкий; † 1921] принимает доброе участие в этом. Остается позаботиться о приобретении священнического и причетнического облачений для воскресных и праздничных богослужений в новом храме, а также одинакового с этими облачениями куска парчи, с гасом и крестами, для пошивки облачений на престол, жертвенник, аналои и столики. He будете ли добры исхлопотать у кого-нибудь? He следует, мне кажется, беспокоить для сего вышеозначенных благотворителей, они и без того очень много сделали; совестно больше беспокоить их. He найдете ли кого-либо другого? Ради Бога, постарайтесь сделать это.

Кстати уже, чтобы сказать все разом, а об этом я давно хотел просить Вас, нельзя ли исходатайствовать у кого-либо архиерейское облачение и для здешнего собора? Здесь есть золотое, подаренное государем императором, когда он, будучи наследником, посетил Японию; но я его берегу пуще глаза. Есть и бархатные, пожертвования графини Шереметевой и других; эти изредка, в определенные для того праздники, употребляются. А для воскресных богослужений было и есть одно, серебряной позолоченной парчи, пожертвованное в Москве в 1880 году. Больше 20 лет почти неизменно каждое воскресенье я его употребляю, и, конечно, оно устарело, как ни бережно мы с ним обращаемся. Взамен него нужно другое такое же. Облачение из серебряной позолоченной парчи – самое приличное для воскресных богослужений. Для священников и прочих, участвующих в соборном служении, мы почти ежегодно выписываем из Петербурга мишурные облачения; они дешевы и новые благолепны, но скоро портятся, тогда мы рассылаем их в провинциальные церкви, а для собора выписываем новые; таким образом, у всех, кроме епископа, облачения всегда свежие и благолепные; только у епископа всегда одно и то же старое, правда из серебряной парчи, но обтертое и с висящими нитками, которые то и дело приходится обрывать, по возможности незаметно.

Итак, не найдется ли благотворитель, который бы ради богоугодного благолепия соборного архиерейского богослужения пожертвовал из сребро-позолоченной парчи архиерейское облачение? Самой Миссии выписывать такое облачение не по средствам при других разнообразных ее нуждах. Пожалуйста, добрый Николай Васильевич, подумайте, к кому бы отнестись в Москве с этою просьбою, и кого Вам Бог на сердце положит, обратитесь к тому. Или же, если нужно, укажите мне, к кому написать, но только с надеждою, что нетщетно. Вы прислали мне большой список московских богачей, и я часто держу его в руках, стараясь угадать, к кому бы? Но как подумаю, сколько при постройке собора я исписал бумаг на совершенно безответные письма, то ужас обдержит пуститься опять в такое же безбрежное и безвестное море. Дайте верный компас.

Лев Александрович Тихомиров недавно в письме ко мне упомянул, что слышал, что Вы хвораете. Надеюсь, что это было кратковременное и самое легкое недомогание, от которого Вы не замедлили поправиться. Нам, то есть нашему поколению, еще рано серьезно хворать. Следует Вам еще долго-долго служить Богу и людям и юной Японской Церкви, которая всегда молится о Вас как о своем радетеле.

Да даст же Вам Господь всегда неизменное здравие и благоденствие и да благословит добрыми успехами Ваши хлопоты на пользу церкви Его здесь!

С глубоким душевным уважением и товарищескою любовью остаюсь Вашим преданным богомольцем начальник Российской духовной миссии в Японии

епископ Николай

Российская духовная миссия 6 Японии,

Токио, 7 января 1902 года

***

Высокоуважаемый и достолюбезный Николай Васильевич!

Иконостас и колокола для киотской церкви идут сюда. Слава Богу и благодарность жертвователям! Вероятно, и Ваших хлопот было немало, чтобы привести к окончанию это важное дело. Примите глубочайшую признательность за это!

В январе я писал Вам и просил исходатайствовать у московских благотворителей епископское облачение из серебряной позолоченной парчи для воскресных богослужений в здешнем соборе. Ваше молчание подает мне добрую надежду, что и это совершается и своевременно исполнится. Дай-то Бог!

А вот и новая, сравнительно небольшая и нетрудно исполнимая просьба. Домовые иконы здесь есть – хромолитографии Троицко-Сергиевской лавры на полотне, а также здешнего печатания. Но часто просят иконы поценнее. Ценные, в серебряных окладах, также имеются на всякий случай, но их весьма редко спрашивают; а просят средних между теми и другими. В Москве печатаются красками иконы на тонких металлических досках. Недавно один священник нашего военного судна подарил мне такую икону Божией Матери весьма благолепную, и у меня тотчас же выпросили ее родители одной четы, для благословения ее пред совершением бракосочетания. Другие также просят подобных икон. Будьте добры купить таких икон, на первый раз не больше 10. Если окажутся теми самыми, каких мы желаем, то, конечно, мы будем частыми заказчиками иконного магазина. Иконы должны быть именно благолепные; если с неправильными ликами или с другими изъянами, претящими чувству благоговения и вместе чувству изящного, то их придется спрятать здесь и не показывать никому. Иконы Пресвятой Богородицы благолепные есть, виденный образчик дает мне уверенность в этом; но иконы Спасителя такие же благолепные есть ли? Во всяком случае, иконы две или три Спасителя пусть положат; прочие же иконы – Пресвятой Богородицы. Высота должна быть от 5 до 6 вершков. Пусть в магазине постараются уложить иконы так, чтобы они пришли сюда без всякого повреждения.

Адрес: чрез Одессу в Японию. Bishop Nicolai.

Care of the Russian Imperial Consulate. Nagasaki, Gapan.

Пo сдаче или отправлении ящика в контору Добровольного флота в Москве или в Одессе будьте любезны известить меня об этом, или из магазина пусть известят, чтобы мне здесь попросить нагасакского консула принять ящик с парохода Добровольного флота и направить сюда. Счет из магазина, с Вашим засвидетельствованием, пусть направят к отцу Феодору Быстрову – он не умедлит заплатить; я его теперь же прошу об этом.

Прося извинения, что обременяю Вас просьбою, и в то же время надеясь, что Вы исполните ее, прося также Ваших святых молитв пред великими московскими угодниками Божиими за Японскую Церковь и за меня грешного, с товарищескою и братскою о Христе любовью и глубочайшим душевным уважением остаюсь Вашим покорнейшим слугою и богомольцем начальник Русской духовной миссии в Японии

епископ Николай

Токио, 29 июля 1902 года

***

Досточтимый и возлюбленный товарищ и сотрудник, отец протоиерей Николай Васильевич!

Чувство благодарности – самое первое, что я ощутил по получении Вашего дорогого письма от 17 ноября; его прежде всего и выражаю пред Вами и в душе никогда не перестану питать, прося Вас и впредь с такою же любовью заботиться о Миссии, какую являет Ваше нынешнее письмо.

С историей иконостаса я отчасти знаком по письмам Л.А.Тихомирова; от Вас же ныне узнал подробности. Заплатил за него 4 335 рублей, и за колокола 1 700 рублей очень не желалось бы: это обеднит Миссию, – а у нее настоящих и будущих нужд непроглядное множество; как и быть иначе? Она заводится с ни кола ни двора. Слава Богу, до сих пор благопопечение Святейшего Синода, Миссионерского общества и разных благотворителей не оставляло ее; зато же она и обставлена уже порядочно в Токио, да вот и в Кёото. А в Осака, где богослужение совершается в тесной и низкой комнате, летом точно в бане? А в Хакодате, где дощатый храмик, построенный когда-то консульством, от гнилости грозит задавить молящихся? А в Мориоко? В Саппоро? В Окаяма? В Кагосима? И так далее. Всё это важные церковные пункты, где живут священники, и церкви крайне нужны, но где сами христиане, при всем их усердии, еще далеко не в состоянии построить их. Далее: увеличение числа служащих, при умножении церквей и мест проповеди, расширение школ, для воспитания служащих, развитие церковного печатного дела и так далее. Всё это насущные потребности, а местных средств на них до того недостаточно, что почти и в расчет их нельзя принимать. Оставить эти нужды так? Тогда Японская Церковь будет обречена на застой и мизерное существование... Вопрос этот чрезвычайно важный и трудноразрешимый; многие головы здесь бьются над его разрешением, но успеха еще не видно. Потому многие другие головы и не пытаются разрешать: так, католическая Миссия на все свое церковное вынимает прямо из своего кармана деньги и употребляет их, не тратя лишних слов на вымогание издержек от японских христиан; епископальная и многие другие протестантские миссии поступают так же; но некоторые протестантские миссии усиленно добиваются расходов от самих японцев, – и результаты до сих пор всегда были мизерные. Конечно, японские христиане были бы рады не зависеть в своих церковных нуждах от помощи иностранных христиан, да что же делать, когда и малое число их, и редкость между ними людей богатых делают физически невозможным это? Рано еще для этого; бросьте дитя, даже уже отрока без посторонней помощи, – что из него выйдет? Погибший человек. To же может быть и с христианским обществом, когда оно еще не возросло, не оперилось, не окрепло физически и нравственно. Оттого здесь и рассчитываешь и экономишь в одном, чтоб достало на другое, обрезываешь третье, чтоб надставить четвертое...

Иконостас и колокола я задумал в России не наобум; у меня сэкономлены и приготовлены были деньги на это, которые и в настоящее время имеются наготове. Но как я обрадовался, когда получил известие, что то и другое будет пожертвовано! И у меня уже зароились планы, и совершенно готовы в голове, обзавести также храмом и небольшою школою Осака или же Хакодате, куда в данную минуту решительнее направил бы Господь мысли. Понятно, что мне теперь не очень приятна мысль похерить все эти надежды и внести вот ту цифру за иконостас и колокола.

Итак, добрейший Николай Васильевич, насколько Бог поможет, постарайтесь сохранить для Миссии эти суммы или часть их. Если же это окажется неисполнимым, то, конечно, уплатите из миссийских. Примем это за волю Божию и успокоимся. Благодарность же моя Вам и всем принимавшим участие в устройстве иконостаса и колоколов нимало и никогда чрез то не умалится. Тем большая и всегда глубокая всегдашняя благодарность Вам будет за много истинных пожертвований, о которых упоминаете, добытых Вами и лично Ваших, для киотской церкви и для Миссии. По получении здесь всего, распределении в храме и освящении его, конечно, я сочту своим священным и приятным долгом известить жертвователей о получении их даров и благодарить их.

Для Якова Ефимовича Епанечникова препровождаю теперь же здесь письмо с карточкой, a пo наружности Евангелие. Будьте добры пробежать, что я пишу ему, и упоминаемый рисунок или фотографию иконостаса, если имеются, пожалуйста, возьмите у него и поспешите выслать или побудите его поскорее сделать это.

В мелодии и гармонии колокольного звона я заранее уверен.

В превосходной отделке иконостаса и в том, что он понравится японцам, также уверен. "На северной алтарной двери будет святой пророк Моисей". Значит, и во всех тех юго-западных храмах, которые со временем построят японские христиане, имея образцом киотский храм, будет то же. Спросят: "Чей это обычай? " Я отвечу: "Н.В.Благоразумова". Впрочем, буду приводить и представленный Вами резон; значит, выйдет по-Божьи.

Когда освятится храм, как Вы советуете, опишу иконостас, приложу фотографию его и пришлю в Ваше распоряжение.

Примите сердечное соболезнование в потере Вами любезной супруги Вашей. Грешную свою молитву о ней я сотворил и впредь буду творить.

Спрашиваете о Петре Исикаме. He хотелось бы говорить, но вот: сначала служил наставником семинарии; потом, прельстившись большим жалованьем, забыл свои обеты служить Церкви, для чего был воспитан Миссиею, и перешел на службу переводчиком в Посольство; там однажды, получив полторы тысячи иен отнести куда-то, удержал эти деньги у себя; когда хватились его в Посольстве, то могли вернуть от него только тысячу, а пятьсот, как мне говорил посланник, он уже успел растратить. Потом он заболел и умер в казенном госпитале; умер с напутствием и погребен Миссиею, как бывший наставник семинарии. Жене его с маленькою дочерью и матери его дано на дорогу к отцу первой, служащему небольшим чиновником. Недавно, по ходатайству одного из бывших сослуживцев его здесь у его товарищей по Московской академии, получены мною от отца Феодора Быстрова 125 рублей, собранные этими товарищами для него, каковые деньги тотчас же и пересланы его жене и матери.

В.Г. Дудышкин пожелал иметь мою карточку, что побудило меня сняться. Прилагаю и Вам одну, а Вас прошу непременно прислать Вашу. От петербургских товарищей я получил их группу. Что бы и московским сняться группою? Там, сколько я знаю, есть еще E.В. Барсов, В.Т. Пятницкий, а может быть, и еще кто. Но группа будет или нет, а Вашу-то фотографию непременно пришлите; я жажду видеть Вас и как товарища, и как сотрудника.

Господь да хранит Вас в добром здоровье и мире душевном и да помогает Вам во всем!

С чувствами глубочайшей благодарности, истинной душевной преданности и любви остаюсь Вашим покорным слугою и усердным, хотя и грешным, богомольцем

епископ Николай

Русская духовная миссия и Японии,

Токио, 17 декабря 1902 года

***

Высокоуважаемый и достолюбезный товарищ и сотрудник, отец протоиерей Николай Васильевич!

Я только что вернулся из Кёото, куда ездил раскрыть ящики с иконостасом и прочими церковными предметами, принять колокола и распорядиться установкою иконостаса и поднятием колоколов. Последние пришли без всякого изъяна. Из десяти ящиков с иконостасом в пяти иконы выпали из киота и свободно двигались внутри, почему в киотах не без ломки и порчи, на иконах также есть царапины, но, слава Богу, немного. В иконостасе еще оказалось то неудобство, что он почти на два фунта оказался шире нашей церкви, почему мы принуждены были завернуть крайние киоты на клирос; впрочем, вид от этого не испортился, иные находят, что так еще лучше. Иконостас установлен, колокола подняты, но освящение приходится отложить до после Пасхи, пока мастера исправят повреждения: надо их несколько раз красить и давать высыхать. Повреждения, впрочем, все мелкие; по исправлении едва ли они будут бросаться в глаза и портить общий вид иконостаса. А он действительно весьма красив, настоящий фарфоровый; японские мастера не подделают точь-в-точь под эту манеру, – не знают как: у меня спрашивали, как это сделано, – я тоже не знаю. Впрочем, надеюсь, что и они не очень ударят лицом в грязь; образчик своей поделки, наскоро приготовленный, они приносили показать, совсем на иконостасную работу похоже, только едва ли долго сохранит этот вид. После Пасхи никак не позже Самарянина освятим храм. Тогда будет снята фотография собора и всего, что можно и прилично будет снять, и послана будет Вам, Якову Ефимовичу и другим радетелям и благотворителям. Дай Бог, чтобы за иконостас не пришлось платить Миссии. Если же придется, то я немного поропщу за дороговизну. Иконостас собора, ограждающий три алтаря, несравненно более высокий и весь золотой, стоил всего одиннадцать тысяч, тогда как за киотский Яков Ефимович хочет 4 335 рублей. Впрочем, как я и писал, неизбежное приму за волю Божию и успокоюсь, а Вам и другим радетелям и Якову Ефимовичу все-таки буду благодарен за то, что иконостас, и иконостас превосходный, все же есть.

Металлические хоругви – дар Ваших хоругвеносцев – что за прелесть! Только богатырей у нас нет носить их. Постараемся, впрочем, чтоб они участвовали в процессии при освящении храма; тогда, быть может, удастся снять их на фотографию, которую и вышлю любезным жертвователям вместе с благодарностью за этот дар. Священные сосуды от господ хоругвеносцев также получены в совершенно исправном виде; брошюры их тоже.

Злато-красная парча, пожертвованная Владимиром Григорьевичем Сапожниковым, великолепна. Из нее ныне здесь шьют облачения, в которых священнослужащие будут при освящении храма, что, вероятно, тоже будет видно на предположенной фотографии, которую, если удастся, отправлю тогда к Владимиру Григорьевичу и буду благодарить его за его щедрое пожертвование.

Образ Спасителя – копия с образа в москворецкой часовне, писанная Михаилом Васильевичем Тюлиным, пришел в совершенной целости; для него заказана киота. Против него, на левой, будет в такой же киоте образ Иверской Божией Матери – копия с чудотворной московской, писанная В.П. Гурьяновым и пришедшая тоже без малейшего повреждения. Обе иконы – одинаковой меры и совершенно одинакового письма.

Ящик с 10 иконами на жести пришел в целости, и иконы мне очень нравятся, но спасибо, что предупредили насчет их непрочности. Я собирался благословить ими вступающих в брак наших церковнослужащих, что большею частью и до сих пор делал, но на что подходящие иконы вышли. Придется отложить это намерение. Но нет ли там других икон для сего, не подверженных упреку в непрочности, но не менее благолепных и не очень дорогих?

"Свято-Отеческая хрестоматия" – 3 экземпляра, "Святой Василий Великий как богослов, естествоиспытатель" – 5 экземпляров, "Описание Спасо-Борского собора", – все получено и распределено, как Вами назначено, и за все приносим Вам искреннюю благодарность.

Получены еще:

1. Прекрасное паникадило на 20 свечей, вызолоченное с эмалью. Ставники к ним с пружинами внутри заказаны в Токио.

2. Два больших и один выносной подсвечники, тоже вызолоченные, первые со ставниками для елея.

3. Ковчег и еще прибор священных сосудов.

4. Сшитые облачения для священника, диакона, на престол и на жертвенник.

5. Напрестольный серебряный небольшой крест и прибор воздухов вместе в одной коробке.

6. Большая запредельная лампада со стеклянной чашей под елей.

7. Душеполезное чтение за несколько лет, Слова и прочие сочинения Преосвященного Виссариона [Нечаева; † 1905] и разные брошюры.

От кого и что от кого, спрашиваю у Василия Геннадиевича Дудышкина и Л.А. Тихомирова, которым пишу ныне; они, конечно, знают. Снабдившись священными, всех извещу о получении пожертвований и, как Вы благоразумно советуете, всех поблагодарю.

Ныне пишу также Якову Ефимовичу Епанешникову, извещая о получении и об установке иконостаса и благодаря его за оный.

Но вот еще что, – приникните внимательным, но и скромным ухом: писали Вы: "Архиерейское облачение шлет Вам господин Дудышкин". Оного нет и, вероятно, не будет, так как Василий Геннадиевич, как и сам писал о себе, человек небогатый. Итак, не говоря ему ни слова об облачении, чтоб не огорчить его (я ему никогда не перестану быть благодарным, так как все же его инициативе киотская церковь обязана тем, что имеет иконостас и колокола), – не обратитесь ли Вы при удобном случае к кому-нибудь другому с просьбою сделать доброе дело – пожертвовать епископское облачение для миссийского собора в Токио? Но именно золотое, или с золотой парчи, для воскресных богослужений, и не белое или бархатное – такие здесь есть и употребляются в свойственные для того дни; воскресное же здесь совсем обветшало, так что совестно становится. Облачение это, конечно, не дешево, и потому не хотелось бы расплачиваться за него миссийскими средствами, для которых и без того предвидятся многие нужды. Но если не найдется жертвователь, то, нечего делать, придется справить на миссийский счет. В сем последнем случае, то есть по уяснении, что пожертвования не последуют, будьте добры известить Ф.Н. Быстрова, чтобы он заказал на миссийский счет. Я ему ныне же пишу о сем и объясняю все.

Сердечно, горячо благодаря Вас за все минувшие и будущие хлопоты по Миссии, с глубоким уважением и братскою любовью остаюсь Вашим преданным товарищем и богомольцем

епископ Николай

Русская духовная миссия в Японии

Токио, 12 марта 1903 года

***

Высокоуважаемый и досточтимый товарищ и сотрудник отец протоиерей Николай Васильевич!

Пишу Вам под радостным впечатлением недавно совершившегося храмоосвящения в Кёото. Благодарение Господу! Он увенчал наши надежды и Ваши хлопоты полным успехом. Из прилагаемого описания Вы увидите подробности. Будьте добры напечатать его в "Православном благовестнике", для сведения жертвователям. Посылаю и проповедь для напечатания в "Благовестнике", если годится. Писали Вы, в видах исходатайствования Я.Е. Епанешникову звания придворного поставщика, прислать Вам "описание" церковного торжества с особенным ударением на иконостас. He знаю, годится ли написанное мною для предположенной цели, но писать более, мне кажется, вышло бы искусственно, между тем как написанное и кстати, и искренно: иконостас поистине заслуживает такого отзыва, и от души желал бы Якову Ефимовичу получить искомое звание, если бы даже и не сопряжено было с этим еще более глубокое мое желание, чтобы он освободил Миссию от уплаты ему стоимости иконостаса. Пишу ему ныне по его адресу, а копию письма прилагаю здесь для Вашего сведения. He знаю, как Бог расположит его сердце. Для Миссии было бы очень тяжело уплатить 4 335 рублей. Однако же если придется сделать это, то, конечно, сделайте, заимствовав из суммы миссийского содержания; пусть будет имя Миссии честно, а Ваше без нарекания.

Писали Вы еще "послать описание торжества в редакцию "Московских ведомостей", для напечатания", и это делаю. Посылаю Л. А.Тихомирову и прошу напечатать сполна или в сокращении, как редакция найдет удобным; но что говорится про иконостас, то, наверное, не будет опущено.

Исполняю и другие Ваши указания. Прилагаю здесь благодарность хоругвеносцам за хоругви и священные сосуды и прошу Вас передать им. Посылаю японский Новый Завет В. Г. Сапожникову и письмом благодарю его за парчу. Иконописцу Михаилу Васильевичу Тюлину, адреса которого я не знаю, прилагаю здесь письмо. Будьте добры прочитать его, а потом передать и попросить, чтобы он принял дело так же прямо и благодушно, как прямо и простодушно оно изложено. To же самое будьте любезны сообщить и пожертвовавшему икону Иверской Божией Матери господину Гурьянову, если знакомы с ним и встретите его; я не знаю ни имени, ни отчества, ни адреса его и потому не мог написать ему.

Примите глубочайшую сердечную благодарность и Вы сами, добрейший друг и товарищ! Я истинно считаю драгоценным Ваше доброе и плодотворное участие в нашем деле и никогда не перестану возносить за Вас свою усердную, хотя и недостойную, молитву! He переставайте и впредь дарить Миссию тою же любовию и теми же заботами о деле Божием здесь.

Да хранит Вас Господь Бог в добром здравии и в мире и радости душевных!

С чувствами благодарности, почтения и любви остаюсь Вашим преданнейшим собратом, сослужителем и богомольцем

епископ Николай

Токио, 20 мая 1903 года

***

Высокочтимый друг и товарищ Николай Васильевич!

Как усмотрите из прилагаемой копии моего отношения в Совет миссийского общества, меня очень тревожит то, что деньги на содержание Миссии не приходят. В этом году не получена ни одна сумма ниоткуда. Миссия доживает последние остатки бывшей в запасе построечной суммы. Если не поспеет из России помощь, то не знаю, как и быть. В долг едва ли кто даст. Если же даст кто, то возьмет такие проценты, что потом долго не перестанем охать от убытка. Итак, всячески надо стараться, чтобы из России поспешили присылкою следующей на содержание Миссии суммы. Будьте добры, и как сотрудник Миссии, и как член Совета миссийского общества, содействовать сему, – усердно прошу Вас! На случай, если бы не дошло по назначению мое подлинное отношение к Совету, посланное на днях с английскою почтою, прилагаю сию копию и покорнейше прошу высокочтимый Совет общества принять ее вместо подлинника и сделать незамедлительно тο, о чем здесь усерднейше просится. Прошу Вас также не оставить меня возможно скорым уведомлением по сему предмету. Если деньги будут посланы телеграфным способом, то они придут раньше Вашего письма. Но и при телеграфной пересылке может произойти, по нынешнему времени, какое-нибудь недоразумение, тогда Ваше письмо очень поможет ускорить устранение его.

Церковь здесь в самом деле пользуется полной охраной Правительства. Изредка коегде чернь пытается беспокоить христиан, но, по первому же сведению этого, местные власти принимают самые решительные меры по прекращению сего. Я безмятежно занимаюсь переводом богослужения. Пасху мы праздновали совершенно так же, как и всегда: собор сиял и был полон христиан. Я совершил богослужение соборне, хотя в прочее время предоставлено служить одним японским священникам, сам же стою в алтаре или на клиросе и молюсь частно о мире и благоденствии родных душ.

Прошу засвидетельствовать мое глубокое уважение при свидании Владимиру Андреевичу Грингмуту, Льву Александровичу Тихомирову, Василию Геннадиевичу Дудышкину, Якову Ефимовичу Епанешникову и другим добрым знакомым и благотворителям Миссии. Церковь в Кёото сохраняется в девственной чистоте и свежести и служит к умножению и преуспеянию словесной церкви там.

Свидетельствую сердечное уважение, любовь и благодарность за Ваше служение Миссии и прошу Ваших святых молитв пред московскими святыми угодниками о здешней Миссии и Церкви, остаюсь Вашим преданным слугою и богомольцем

епископ Николай

Токио, 12 апреля 1904 года

***

Достоуважаемый и достолюбезный друг и сотрудник, отец протоиерей Николай Васильевич!

12 апреля я писал Вам, с приложением копии моей усерднейшей просьбы к Совету миссионерского общества поскорее выслать содержание Миссии на первое полугодие сего года или, если оно выслано, и давно поспешить разыскать его, так как в Миссии оно до сих пор не получено; просил Вас, на случай, если бы пакет мой, адресованный в Совет общества, затерялся дорогой, что очень возможно в нынешнее время, – Вашу копию употребить вместо подлинника и приложить Ваше ходатайство к моему, чтобы поскорее исполнена была моя просьба. Получили ли Вы это письмо? И получено ли в Совете мое ходатайство? Если да, то содержание Миссии выслано ли? Я близок к отчаянию, потому что денег нет и нет никаких известий о них. Ныне уже дерзнул писать к самому председателю Миссионерского общества Высокопреосвященному Владимиру [Богоявленскому] – все о том же, чтобы выслали поскорее содержание, не допустили Миссию до страшного бедствия – морить с голоду служащих или же распустить их, после чего и христиане, еще не окрепшие в вере, тоже разбредутся, за неимением руководителей и пастырей, или будут расхищены инославными. Так как в душу закралось сомнение, доходит ли моя корреспонденция, отправляемая чрез японский почтамт, то я ныне попросил французского посланника отправить пакет к Высокопреосвященному Владимиру, а равно и настоящее письмо, вместе с его корреспонденцией, чрез французский почтовый пароход. Ради Бога, выручите из беды! Похлопочите всячески, чтоб содержание Миссии без всякого замедления достигло ее. Если еще не послано, то поскорее пошлите в Хозяйственное управление, чтоб оттуда французское посольство телеграфным способом препровождено было к французскому посланнику здесь, для передачи мне.

Теперь отвечу на Ваше письмо от 8 января, которое я получил 9 апреля, действительно Вы очень порадовали меня известием, что В. Г. Сапожников пожертвовал на архиерейское облачение полный набор из золотого глазета. Глубоко благодарен Вам за просьбу о пожертвовании и Владимиру Григорьевичу за самое пожертвование и прошу Вас передать ему прилагаемую мою письменную благодарность. Отец Феодор пишет, что отдал парчу сшить облачение, но пришлет его для верности не раньше окончания войны. Он благоразумно распорядился, и я терпеливо подожду обнову.

Очень приятно также уведомление Ваше, что директор Румянцевского музея и публичной библиотеки сочувственно отнесся к Миссии и не прочь одарить ее дублетами из музейской библиотеки. Что касается вопроса, какого рода книги желательны для здешней библиотеки, то, конечно, прежде всего по религиозным отделам, начиная со Священного Писания, святых отцов, догматики и далее, а затем и по светско-научным, начиная с естественных религий, философии и далее, и притом, если можно, не на одном русском, а и на других языках, особенно на английском. В Миссии библиотека уже порядочная – больше 10 тысяч томов, и, нужно правду сказать, книги не застаиваются на полках, есть кому читать: наши писатели, издатели нашей текущей прессы, наставники семинарии, священники, катехизаторы, ученики. Все серьезное, чем будет одарена библиотека, непременно принесет свою пользу. Скажите все это достопочтенному господину директору и попросите не поскупиться одарить нас хорошими книгами.

60 рублей переданы мною попечителю семейства покойного Исикаме господину Ивасова, и здесь прилагается его расписка.

Миссия и Церковь по всей Японии благополучны. Правительство строго следит, чтобы война не имела никакого религиозного оттенка, чтобы за Православие, хотя имя его связано с Россией, никто из христиан не был преследуем. В двух местах были попытки фанатиков обидеть православных, так правительство с такою строгостью отнеслось к этому, что нашим же христианам пришлось потом просить простить обидчиков. Спасибо им за это! Но грустно, грустно, грустно, что наш флот почти уничтожен, войска два раза разбиты. Вот что значит неприготовленность и самомнение. Нужно надеяться, что в конце концов мы одолеем. Терпеливый Куропаткин дождется достаточно войск, чтобы победоносно двинуться и погнать японские армии обратно. Но Боже, сколько крови, сколько калек, сколько смертей впереди, хотя и позади уже многие тысячи!.. Да умягчится скорее гнев Божий и да пошлет Господь мир мирови!

Прошу Вас засвидетельствовать мое глубокое почтение и всегдашнюю благодарную память Василию Геннадиевичу, Якову Ефимовичу, Льву Александровичу и другим добрым друзьям и благотворителям Миссии, с кем увидитесь.

Вновь прося Ваших хлопот и вместе Ваших молитв за Миссию и Церковь Японскую пред святыми московскими угодниками, с живейшими чувствами почтения, любви и благодарности к Вам остаюсь Вашим преданным товарищем и богомольцем

епископ Николай

Письма к протоиерею Николаю Благоразумову

Токио, 21 мая 1904 года

***

Досточтимый сотрудник, отец протоиерей Николай Васильевич!

Скоро пришлю отчет Миссии о пожертвованиях чрез нее на военнопленных. Так как его многим нужно послать, то он отпечатается здесь и в таком виде будет разослан. Теперь препровождаю прилагаемую расписку.

Неутешительны новости из России. Нет ли чего там и такого, на чем могут покоиться радостные надежды на будущее? Написали бы, если есть! Порадовали бы! A тο, право, тоска гнетет со всех сторон. Вот в настоящие дни здесь собирают русские пушки и расставляют на площади возле императорского места. И будет их 500! Слышите ли, 500 русских пушек, забранных у русских. Иные из них 24 сантиметра. Чудища, взятые, кажется, преимущественно с отдавшихся в плен судов. И будут эти трофеи вместе со множеством других возимы в процессии по всей столице 30 апреля, когда будет справляться великое военное торжество – поражение России, разбитие ее в пух и прах на суше и на море; а потом свидетели сего, эти 500 пушек, будут установлены на площади на всегдашнее напоминание о силе и величии Японии и позоре и уничижении России для воспитания национальной гордости и еще вящего патриотизма в грядущих поколениях. У нас-то, русских, при виде всего этого какие чувства могут питаться? Вы как-то писали, винили, между прочим, и меня, будто мы здесь проглядели силу Японии и ее приготовления к войне. Нашли кого винить! Здесь всегда жили военный и морской агенты, которых специальная обязанность была наблюдать за военными делами Японии, обо всем оповещать кого следует и предупреждать. Кажется, и они не виноваты. Они писали, предупреждали, и те, кому ведать надлежит, не обращали на них внимания. Говорят, что когда открылась война, донесения наших агентов так и нашли под сукном, быть может, даже и непросмотренными. Гордость-то у нас была не соразмерна с нашей силой. Один генерал (Вогак), тоже бывший военный агент, только не в Японии, а в Китае, выражался так: "Война Японии с Россией? Да это то же, что стрекоза задумала бы напасть на военную колесницу". Ну вот и напала! Только роли переменились. Стрекозою огромнейшею, мягкотелою и неуклюжею оказалась Россия, а военною колесницею – Япония, катящаяся теперь на 500 лафетах от русских пушек и сгоняющая эти пушки точно стадо гусей к себе на площадь на явление всему миру своей славы и русского позора.

Будем благодарить Бога хоть за то, что наше с Вами суденышко, невидимо ведомое Великим Кормчим, Самим Господом, все же благополучно плывет по волнам моря житейского, нимало не повредившись; все на нем уцелело в полной сохранности, и ныне оно, по-видимому, еще бодрее заковыляло по волнам. А Вы за это утешьте его следующим: похлопочите, чтобы Совет общества поскорее послал сюда содержание. Миссийский отчет я давно уже послал, и он, надеюсь, получен и проверен. Из него видно, что еще за прошлый год не все содержание выслано, а за нынешний – нисколько. А деньги здесь на исходе, пришли только из казны за первое полугодие, и из этого остается всего на месяц; если скоро не придет из Совета общества, то Миссия поставлена будет в большое затруднение. Итак, ускорьте присылку, если еще не послано.

Вещевой отчет, то есть о пожертвованиях военнопленным книгами и прочим, также готов у меня и также будет напечатан для рассылки многим. Послать бы для напечатания в "Московских ведомостях" и в "Новое время". Да не напечатают, слишком велик, и множество жертвователей останется в неизвестности, дошли ли их пожертвования. Оттого и печатаю – кстати, это дешево, и притом же на мой личный счет.

Итак, до скорого свидания, еще при посылке отчетов!

С любовью и благодарным сердцем к Вам за служение Миссии остаюсь всегда всею душою преданный Вам слуга и богомолец

епископ Николай

Токио, 23 марта 1906 года

***

Высокочтимый друг и сотрудник, отец протоиерей Николай Васильевич!

Препровождаю к Вам вместе с сим:

I

1. Приходо-расходный отчет о пожертвованиях, поступивших к начальнику Русской духовной миссии в Японии на нужды русских военнопленных в Японии в 1905 году.

2. Отчет Русской духовной миссии в Японии о пожертвованиях чрез нее из России для русских военнопленных в Японию книг, крестиков, образков, церковных свечей и других вещей, в 1904 и 1905 годах.

II

Упоминаемые в приходо-расходном отчете, написанные для военнопленных:

1. Святое Евангелие от Матфея, Марка, Луки и Иоанна, на русском языке.

2. Краткий молитвослов.

3. Пасхальное приветствие Японской Православной Церкви русским братьям.

4. Российскую Азбуку, содержащую в себе молитвы, заповеди, нравоучительные басни и таблицу умножения.

5. Чин поминовения о православных воинах и о всех за веру и Отечество на брани убиенных.

6. На добрую память (прощальную книжку военнопленным).

III

Два крестика таких, какие сделаны были здесь для всех военнопленных, нижних чинов и офицеров.

От лица военнопленных приношу Вам глубокую благодарность за доброе, благодетельное участие к ним.

Так как Вы писали, что Ее Императорское Высочество великая княгиня Елисавета Феодоровна изволила препроводить еще для военнопленных издания Лавры преподобного Сергия, то я взял смелость препроводить и к ней отчеты с теми же приложениями, какие посланы Вам. Если это сделано мною неблагоразумно, то Вашей любезности предоставляю извинить пред Ее Высочеством мою неуместную смелость.

Послал также и другим военным лицам в Москву; Высокопреосвященному Владимиру, Преосвященным викариям Трифону и Никону. Послал редакторам "Московских ведомостей" и "Русского дела", также Л.А. Тихомирову. Послал еще некоторым, чьи адреса знаю. Но некоторым не могу послать за неимением адресов. Например, доктор Дерюжинский прислал 40 рублей. Следовало бы уведомить его о получении его жертвы, а где же он? He знаю. Вот для этого пришлю Вам по 5 экземпляров обоих отчетов; будьте добры, если найдете доктора Дерюжинского, передайте один ему, а другие кому сами знаете из жертвователей.

23-го числа марта я писал Вам, послал расписку А. Ивасава в получении им 60 рублей для семьи Исакаме; надеюсь, письмо дошло до Вас. Там я просил еще об ускорении ассигновки на этот год из Совета миссийского общества, потому что деньги здесь на исходе, а в долг не у кого просить. Прошу и теперь о том же, пожалуйста, похлопочите, чтобы поскорее послали. Всегда сердце не на месте, когда видишь дно кассы, а спокойствие духа нужно для множества дел, – помогать ведь некому, итак, пожалейте и меня, и дело! Вот еще просьба: помощника шлите, то есть молодого доброго миссионера; просьба эта многие десятки лет повторяется мною в разные стороны и до сих пор остается мертвою. Как быть? Мне 70 лет, – одна нога в гробу, ужель так и отправлюсь на тот свет, не дождавшись смены? А ведь, правду говоря, друг Николай Васильевич, наше время куда как лучше было. Припомните: лишь только явился лист на столе с вызовом, да еще на какой пост – настоятеля консульской церкви, как этот лист забросали именами, и какими еще! Вы, М.И.Горчаков в том числе, – бывший цвет академической молодежи. А после того? Я лично два раза обыскивал все четыре академии, ища человека, и не нашел! Теперь 25 лет прошу и жду человека – мертвая просьба, бесплодное ожидание. И взаправду ржавчина съела вконец всякую идеальность во всех академиях. Ведь до крови больно, до слезного плача обидно! Вот теперь Собор в России готовится, как бы хотелось побыть в России хоть на этот раз после 26 лет, но я боюсь и подумать об этом, – и минуй меня чаша сия, как она ни сладка! На кого же я брошу Церковь здесь? А мне она дороже всех своих удовольствий. И так будешь издали смотреть и ждать, авось либо великими усилиями вкупе собравшихся лучших людей Церкви возгнетется огнь, и заблестят искорки, и одна из них со временем канет к нам сюда. Дай Бог, дай Бог!

А как же дело по уплате за иконостас для киотской церкви? Чем кончилось и кончилось ли, я еще не знаю, известите. Денег с Миссии, по-видимому, не требуют. И дай-то Бог, чтобы не потребовали. В нынешнем году особенно много экстренных расходов было уже и будет; Собор ныне очень большой у нас будет, и на это немалый расход – дорожные служащим церкви, содержание их здесь и прочее. Церковные дела здесь идут гораздо оживленнее ныне, чем во время войны; с военным порохом улетело на воздух много предрассудков японцев против Православной Церкви, спасибо и за это!

Пишите, пожалуйста, что Вы так скупы на письма? Если бы Вы знали, как рад здесь бываешь письму от Вас и от других сотрудников, то Вы, конечно, были бы более сострадательны и щедры на утешение письмами. Знайте же! Итак, до скорого Вашего письменного визита!

Да хранит Вас Господь здравым и бодрым на благо Церкви в России и здесь!

Глубоко уважающий Вас, искренне любящий товарищ и богомолец Ваш

епископ Николай

Токио, 8 апреля 1906 года

***

Досточтимый и достолюбезный друг и сотрудник, отец протоиерей Николай Васильевич!

Обращаюсь к Вам ныне как к члену Совета миссионерского общества и убедительнейше прошу ускорить высылкою суммы, ежегодно даруемой Миссионерским обществом на содержание Миссии, если она еще не выслана. В этом году я получил из Хозяйственного управления 8 тысяч рублей, доставленные туда Советом миссионерского общества для препровождения сюда, – деньги, вероятно следующие по ассигновке на прошедший год (на который не было получено: 13 200 рублей); получил еще ассигновку из Казны на первую половину сего года и еще несколько небольших пожертвований, вот и всё доселе; деньги эти совсем на исходе, и я поставлен буду в несказанное затруднение, если скоро не подоспеет обычная помощь, на которую рассчитаны расходы Миссии. Ради Бога, похлопочите, чтобы в возможной скорости было выслано в Хозяйственное управление для пересылки сюда или же прямо сюда все, что даровано ассигновкою Миссионерского общества Миссии на настоящий год. Усерднейше прошу Вас не замедлить!

Здесь всё в обычном порядке. Только что кончились экзамены по школам, и начинают съезжаться из церквей на Собор, который в этом году будет особенно большой. О результатах его уведомлю Вас и Совет общества.

Прося Ваших святых молитв и свидетельствуя Вам любовь и почтение, остаюсь истинно преданным Вам товарищем и слугою

Николай, архиепископ Японский

Токио, 23 июня 1906 года

***

Досточтимый отец протоиерей и достолюбезный сотрудник Миссии Николай Васильевич!

Приношу Вам душевную благодарность за Ваше любезное письмо от 31 мая и отвечаю на него. Вы меня удивили известием о посланных сюда в пользу военнопленных суммах. Вот ясные и верные сведения касательно сего предмета с моей стороны.

1/14 сентября 1905 года я получил из Хозяйственного управления для военнопленных, в числе разных других сумм, от протоиерея Николая Благоразумова 500 рублей. А в Вашем письме ко мне, полученном раньше этого, сказано было, что из этих 500 рублей должно быть выдано 60 рублей семейству Исикаме. Я в точности так и поступил, – это Вы и видели в приходо-расходном отчете о пожертвованиях на военнопленных.

Затем я имею письмо Ваше от 7 июля 1905 года, полученное мною 17 августа 1905 года, в котором сказано, что Вы одновременно с сим письмом препроводили сюда, чрез Хозяйственное управление при Святейшем Синоде, для военнопленных семьсот рублей. Этих денег я все время ждал и не получил; потом и в отчете Вы о них не встретили ни слова.

А теперь еще пишете, что кроме означенных сумм, послано было 360 рублей в ноябре 1905 года. Об этом я ныне впервой от Вас узнаю. Упоминаете, что 60 рублей тут было для Исикаме; но Вы, вероятно, упустили из виду, что насчет передачи 60 рублей семейству Исикаме Вы распорядились, отправляя сюда вышеозначенные 500 рублей. Тогда же эти 60 рублей переданы были преподавателю Арсению Ивасава, имеющему попечение о семействе Исикаме, от него взята была расписка и препровождена к Вам, и Вы ее, должно быть, получили (если нет, то уведомьте, – расписка вновь может быть послана).

Неполучение мною означенных 700 рублей и 360 рублей не значит, однако, чтобы эти суммы были утрачены; по всей вероятности, они достигли своего назначения, но только другим путем, именно чрез французское посольство в Токио. В Хозяйственное управление, вероятно, из множества мест и от множества лиц стекались пожертвования на нужды военнопленных; к ним, должно быть, и были присоединены те 700 рублей и 360 рублей и посланы чрез французское посольство в Петербурге во французское посольство в Токио, для употребления на нужды военнопленных. Большая река пожертвований текла именно этим путем; чрез Миссию пробирался сравнительно небольшой ручей, описанный в моем отчете.

Ныне присланные Вами для семейства Исикаме 60 рублей переданы мною Арсению Ивасава; расписку его в получении здесь прилагаю.

Дальше о суммах на Миссию. 9 апреля 1906 года мною получены из Хозяйственного управления 8 000 рублей, с обозначением, что это от Миссионерского общества. Это, как видно, и есть одна из сумм, о которых спрашиваете, ассигнованных Советом общества на содержание Миссии от 1 июля 1905 года пo 1 июня 1906 года. Другая сумма еще не получена, но, нужно надеяться, что скоро придет, так как я просил директора Хозяйственного управления, письмом от 23 июня, поспешить высылкою сюда всего, что имеется в Хозяйственном управлении для отсылки в Миссию. Одновременно с письмом к директору я и Вас беспокоил просьбою ускорить высылкою из Миссионерского общества ассигнованного на содержание Миссии в этом году. Вероятно, уже препровождена сюда "последняя треть суммы", о которой упоминаете. Если же нет, то и теперь прошу, пожалуйста, похлопочите, чтобы скорее была отослана.

По Церкви здесь, благодарение Богу, все благополучно. Из семинарии ныне выпущено 7, из катехизаторского училища 8 на службу катехизаторами. На только что окончившемся здешнем Соборе заседали 216 человек, в том числе 172 служащих Церкви в разных званиях и 44 представителя церквей. На нем уяснено, что ныне всех православных христиан в Японии 29 289 человек; за последний год, с прошлогоднего Собора, крещен 801 человек. Японских священников ныне у нас 31, из них один рукоположен по избранию нынешнего же Собора; диаконов 7, проповедников 169, больше, чем когда-либо доселе. Прилагаю небольшую фотографию Собора; снята внезапно, без всякого предупреждения, любителем все снимать, писателем наших христианских брошюр, Исаиею Мидзусима, который и сам там виден стоящим у клироса.

Кстати прилагаю и другую фотографию – передачи мне облачения и чтения адреса в Соборе. Это, извините видеть, христиане справляли 25-летие моего епископства. Оно было в прошлом году, но тогда неудобно было; я надеялся, что забудут, и совершенно неожиданно попал вот в такое положение, в каком видите. Без малейшего сведения моего собрали сумму на епископское облачение и справили его – всё из японских материалов; даже митру вышили, – и точно из лучшей мастерской в Москве! 28 июня предложили мне отслужить Благодарственный молебен, в сослужении всех собравшихся на Собор священников, и после молебна, – вот дарят облачение, а отец Павел Савабе и отец Симеон Мии, кандидат Киевской академии, выступили читать адрес. Когда я стал отвечать на адрес, то увидел, что между нашими христианами, наполнявшими Собор, были и посторонние гости: направо – английский епископ и другой из самых уважаемых протестантских миссионеров, налево – наш посланник с супругою и члены посольства. По выходе из храма было, конечно, снятие общей фотографической группы, а потом еще в ближайшей к Миссии городской зале духовный концерт, вокальный и музыкальный, устроенный нашими певцами и артистами. He могу не упомянуть, что английские и американские епископы сделали еще следующую любезность. В это время было в Токио 11 епископов, здешних и прибывших из Китая и Кореи, для совместных, исключительно епископских заседаний и составления правил в руководство их Миссиям. Они прислали мне, чрез одного из них же, подписанное всеми приветственное письмо с поздравлением и молитвенными благожеланиями. Вообще нужно сказать, что епископалы здесь, так же, должно быть, и в Китае и Корее, относятся к нашей Миссии очень дружелюбно; мы им платим тем же. Впрочем, мы со всеми стараемся жить мирно и избегаем ссор, помня апостольскую заповедь: Рабу же Господню не подобает сваритися (2Тим 2:24).

He напрасно Вы одобрили то, что я послал отчет и книжки великой княгине Елисавете Феодоровне. Ее Императорское Высочество удостоила меня телеграммою, в которой благодарит за это. Если найдете возможным, то будьте добры повергнуть пред нею мою глубокую признательность за эту неожиданную для меня честь. Быть может, найдете возможным также выразить мое истинно сердечное сочувствие ее горю. Я вдали здесь скорбел о смерти великого князя, ее супруга, смею уверить, не менее, если не более, всех патриотов в России, имея к тому, кроме общих всем побуждений, свои личные; я имел счастье узнать великого князя, когда он был еще отроком: в 1870 году, когда я был в Петербурге, я был приглашен во Дворец, рассказать о Японии ему и его младшему брату Павлу Александровичу, и он до сих пор в моем воображении как живой, с тем серьезным детски прекрасным лицом и внимательным взором, с какими тогда слушал мой рассказ.

Касательно иконостаса в киотской церкви я не перестаю питать уверенность, что он есть пожертвование благочестивого Творца его. А как он бережно хранится! По всем отзывам из Киото, до сих пор блистает такими красотою и свежестью, какими привлекал взоры с самого начала.

Да хранит Вас Господь невредимым среди нынешних невзгод и волнений в России!

С истинною братскою любовью и со всегдашнею благодарностью за Ваши добрые попечения о Миссии остаюсь преданным Вам всею душою слугою и богомольцем

архиепископ Николай

Токио, 27 июля 1906 года

***

Достолюбезный друг и досточтимый сотрудник, отец протоиерей Николай Васильевич!

1-го числа февраля я послал Совету миссионерского общества донесение, отчет и прошение. Как член Совета, Вы, вероятно, уже ознакомились со всем этим; а если нет, то прошу Вас ознакомиться и принять сердечное участие в деле – помочь Миссии решительно необходимо, причин здесь не буду излагать, они изложены в прошении и в прочих сопутствующих ему документах. Знаю наперед все возражения, "что денег нет", что "неоткуда взять" их и так далее. Но на этот раз, ради Бога, пусть все возражения кончатся милостивыми: "нужно пожалеть Миссию и помочь ей". Усерднейше прошу Вас и всех членов Совета.

Если решение на мое прошение замедлится, быть может, до общего Миссионерского собрания, то определенную обычную ассигновку или, по крайней мере, часть ее, пожалуйста, поторопите выслать и пришлите не чрез Хозяйственное управление, где часто высылки замедляются, а прямо из Москвы, это скоро доходит сюда. Усердно прошу поторопить, потому что через два месяца у Миссии здесь ни копейки не будет, а из казны полугодовая – за вторую половину года – ассигновка придет не ранее июля, так что через два месяца, если не подоспеет ассигновка из Москвы, придется занимать, но, во-первых, могут нигде не дать в долг, потому что большая сумма нужна, во-вторых, если дадут, то за большие проценты, лишняя трата денег.

Издается ли еще "Благовестник"? Если издается, то будьте добры выписать экземпляр для меня; прежде, до войны, я получал, а теперь нет и поэтому не имею должных сведений и о составе Совета миссионерского общества. Хотел бы теперь написать господину Комарову, казначею и еще кому-нибудь, тоже просить, чтобы посодействовали исполнению настоящего моего прошения Совету общества, но даже имен и отчеств никого не знаю, так что и писать неловко, пожалуйста, от меня Вы уж будьте добры свидетельствовать всем мое почтение и мою усерднейшую просьбу об исполнении прошения моего.

Хотел еще я просить Вас вот о чем. В Москве печатают иконы очень благолепные и в то же время не дорогие, на металле и других материалах. Хотелось бы иметь несколько таких икон для особенных случаев здесь, например для благословения брачующимся, не от меня, а от родителей: просят у Миссии таких икон за деньги. Простые домовые иконы у нас имеются в довольном количестве. Спасителя, Божией Матери и разных святых, – эти даются принимающим крещение и имеются во всех христианских домах. Но я говорю о более благолепных; видел я такие иконы у священников на судах, кое у кого в посольстве; все говорят, что иконы в Москве куплены, как будто в серебряных ризах, но не серебряные, лики очень благолепные; вероятно, пo 1 рублю или несколько больше. Вот таких будьте добры купить и послать сюда или же передать отцу Феодору Быстрову для пересылки сюда; но не очень большие, но и не малые, вершков 4–6; Спасителя и Богоматери икон по десяти, хорошо уложенных, так чтобы бумага не касалась ликов, не пристала к ним.

Часто и очень просят, а дать нечего, кроме самых простых икон на холсте и бумаге. Стоимость может уплатить отец Феодор Быстров по отсылке счета к нему.

Пожалуйста, пишите почаще. Что это Вы всё молчите? Пеняю Вам на Вас. Радуйте иногда вестьми о себе, о делах Миссионерского общества, о прочем интересном в Москве; там ли теперь нет интересного? А теперь примите поклон, привет, почтение и любовь искреннейше преданного Вашего однокашника и слуги, покорного

архиепископа Николая

Токио, 8 февраля 1907 года

Письма к священнику Иоанну Оно 47

Любезнейший отец Иоанн!

Сегодня отправился разделять с Вами труды по служению у военнопленных о. Роман Циба.

Я ему говорил, чтобы он взял на себя служение в 1,2-м и 3-м дворах, а Вы будете служить в 4-м, 5-м дворах и возьмите на себя служение у военнопленных в Осака, в помещении Имамия, также посещение военнопленных, заключенных в тюрьме в Осака. Из Осака главные офицеры очень просили меня, чтобы священник приезжал к ним совершать богослужение, и я написал им, что Вы будете приезжать, когда другой священник из Токио прибудет в Хаматера помогать Вам. По приезде к Вам о. Романа и по передаче ему 1, 2-го и 3-го дворов в Хаматера постарайтесь поскорее побыть в Осака, в Имамия и совершить богослужение у них: они очень ожидают и всё приготовили для богослужения. Но вот еще что. Отец Роман служить по-русски может, но исповедовать больного русского не может, так как не понимает русской речи, поэтому Вам придется и исповедовать больных в 3-м дворе, т.е. в больнице. Пожалуйста, делайте это: особенно наблюдайте опасно больных и не допустите, чтобы кто-нибудь из них умер без покаяния и приобщения Святых Таин. Итак, 3-й двор, больница, будет собственно принадлежать вам двоим, и Вы возможно чаще посещайте больных, потому что Вы можете поговорить с ними, утешить их словом. Ради Бога делайте это! Вы же теперь стараетесь и об украшении молитвенного дома для больницы. Письмо Ваше я получил. За присылку расписок благодарю. Три иконы с лампадками, а также много священных изображений на бумаге скоро будут посланы туда. Как украсить, где какие иконы и священные изображения поставить? Это действительно самое лучшее предоставить самим больным. Попросите от меня и главных японских начальников поручить самим больным сделать это.

Свечи Вам сегодня же будут отправлены. Вы пишете, что в 4-м дворе просят книг святых отцов: святого Иоанна Златоуста и прочее. Но недавно я отправил в 4-й двор (или участок) прекраснейшие книги, в числе их и святого Златоустого творений 10 книг. Вероятно, теперь уже получен ящик с книгами и просившие удовлетворены. Ящик отправлен 11-го числа августа прямо в Хорё сюёодзё [лагерь]. Спросите, получены ли книги?

Пожалуйста, служите так, чтобы не нарушать никаких правил, чтобы не вышли опять беды. Кроме о. Алексия, теперь уже и о. Петру Ямакаке запретили вход к военнопленным, – и он нарушил какое-то правило. При таком малом количестве у нас священников это просто несчастие! И еще несчастие – отец Яков Такая помер. Отец Петр Ямакаке отправился теперь в Кагосима совершить погребение его. Помер ночью с 16-го на 17-е число сего месяца. Царство ему Небесное! Добрый был иерей! И Вы помолитесь за него. Да хранит Вас Господь и да помогает в служении!

Душевно преданный Вам

епископ Николай

Токио, 18 августа 1905 года

***

Любезный отец Иоанн!

Вы пишете, что получили одну икону святого великомученика Пантелеимона для "общеутешительной залы". Но я послал еще и другие иконы и священные изображения для этой залы. Получили ли их? Уведомьте.

Вы пишете, что больные уносят из залы разные предметы. Я думаю, что это от незнания, что можно взять к себе в комнату, что нельзя взять. Сделайте вот что: на каждой вещи, которая должна оставаться в зале, пусть будет приклеена надпись: уносить из залы запрещается. Кроме того: главным из больных, т.е. фельдфебелям, или унтер-офицерам, скажите: "Господа! Наблюдайте, чтобы это правило было соблюдаемо. Все находящееся в зале должно служить для общего назидания, утешения и развлечения. Если кто возьмет вещь к себе в комнату, то лишает всех возможности пользоваться этою вещью, значит, всем вредит. He должно быть этого! Стыдно будет тому, кто не думает о других, а думает только о себе. Пусть никто с этого времени не берет к себе в комнату ни одной вещи, на которой надписано, что брать ее из залы запрещается. Разъясните это всем больным и наблюдите, чтобы никто из них не нарушал этого правила". Покажите им мои строки и скажите, что и меня будет очень огорчать, если я буду слушать, что положенное правило не соблюдается больными. Мне кажется, этого довольно будет, и никаких наказаний не нужно.

О крестиках. В 4-е отделение пять тысяч крестиков послано было 13 июля. Значит, сюда крестиков весьма мало еще требуется, т.е. только для тех, которым недостало при раздавании этих пяти тысяч, если такие есть. Потому что крестики теперь будут посланы только тем, которые прежде не получили.

Что касается до католиков, то отчего же Вы не прочитали моего письма о крестиках? Прилагаю здесь это письмо теперь для Вас. Прочитайте – и увидите, что католики могут получить только те, которые желают получить; а кто из них не желает, тоже получит 15 иен, вот и все. Делать для них отдельные крестики Миссия никогда не думала.

На ремонт палатки прилагаю 8 иен 15 сен. Дорожные 13 иен 78 сен также посылаю.

У Вас есть книга: "Чин присоединения к Православию иноверцев"; Вы получили ее от отца Сергия Судзуки для того, чтоб крестить еврея. Пошлите эту книгу о. Симеону Мии, – она ему нужна.

Благословение и поклон мой Вам и всем военнопленным Вашего прихода.

Прошу также засвидетельствовать мое искреннее почтение главным японским начальникам и докторам, с такою добротою и любезностью заботящимся о больных русских военнопленных.

Бог да хранит Вас и да помогает Вам в служении.

Душевно преданный Вам

епископ Николай

Токио, 1 сентября 1905 года

***

Любезный отец Иоанн!

Передайте Петру Каширину мой ответ на его письмо. Книги я отправил прямо на его имя, в 4-й участок.

Метрическое свидетельство пошлю завтра. Нужно спросить подробнее у него. Вы называете мальчика Матвеем, а о. Алексий Симеоном, что правда?

Получены ли ящики с книгами, которые я недавно отправил во все пять участков?

Отчего так долго не присылают сведения, куда сколько крестиков нужно послать? Почти во все места крестики уже посланы, а из Хаматера до сих пор даже сведений нет, сколько нужно послать. Пожалуйста, ускорьте. После крестиков еще Евангелия нужно всюду разослать. Евангелия для всех военнопленных тоже готовы.

Все ли хорошо теперь в госпитале? Больные хорошо ли ведут себя?

Господь Бог да хранит Вас и да помогает в служении!

Душевно преданный Вам

епископ Николай

Токио, 6 сентября 1905 года

***

Любезный отец Иоанн!

Я получил картину: "Нагорная проповедь Спасителя". Она очень хороша. Мы поместили ее здесь в соборе. Жаль, что теперь поздно написать другую в соответствие ей. Посылаю при сем 20 иен.

Художнику, написавшему картину, передайте ему вместе с моим письмом через контору.

Благословение и поклон от меня Вам, художнику и всей Вашей пастве.

Бог да хранит вас всех!

Ваш богомолец

епископ Николай

Токио, 23 сентября 1905 года

***

Господин художник!

Я получил Вашу "Нагорную проповедь" и нахожу ее превосходною. Мы обделаем ее в золоченую раму и поставим в собор. Очень жаль, что теперь мало времени для написания Вами другой картины, соответствующей ныне написанной, например одного из чудес Спасителя, для поставления на другой стороне собора. Но если бы Вы надеялись это сделать, то дайте знать меры рамы; мы тогда выслали бы Вам холсты. Если бы стали писать, то нужно иметь в виду, что то ухо будет для северной стороны, так что лица должны быть обращены к востоку, а не вне храма. Мы "Нагорную проповедь" охотнее поместили бы на северной стороне, где солнце не мешает ей, но лицо Спасителя будет обращено к северу, а не к алтарной части.

Ваш труд был из усердия к Богу, тем более он ценен и благороден. He как цену его и плату Вам, а как выражение моей благодарности прилагаю здесь Вам 20 иен. У Вас, конечно, есть нужды, и не малые, употребите на что нужнее для Вас.

Напишите мне о себе, чтобы я хоть и немного знал о Вас, так как Ваша память останется здесь в Вашем: как имя, отчество и фамилия, кто родители, где учитесь, где живете в России, есть ли семейство и прочее.

епископ

***

Любезный отец Иоанн!

Вчера, получивши Вашу телеграмму, я тотчас же отправил Вам "полотно, краски и образчики". Вероятно, теперь уже Вы получили этот длинный ящик и передали его иконописцу. Передайте ему, через контору, и прилагаемое письмо вместе с моей карточкой. Хорошо было бы, если бы он успел нарисовать еще одну картину для собора.

Мы отсюда посылаем военнопленным в Хаматера крестики, Евангелия и деньги для не получающих сих предметов. А Вы, пожалуйста, присмотрите, чтобы решительно все получили по крестику и по Евангелию, а не получающие сих – стоимость их деньгами. Прошу об этом и о. Романа. Передайте ему мою просьбу. Пожалуйста, постарайтесь, чтобы ни один человек не был обижен.

Если чего-либо недостает, то пишите сюда, – мы сейчас вышлем. Там есть, вероятно, теперь пленные с Сахалина, – они все также должны получить крестики и Евангелия.

А в 3-м участке больные получили ли все крестики и Евангелия? Известите об этом. О. Роман писал, что нужны книги для пения богослужения в 3-м участке у больных. Поэтому я вчера послал 12 книг пения всенощной и литургий и четырехголосного, получены ли эти книги больными?

Пишите мне обо всем этом, чтобы нам тут быть спокойными, что все отсюда посылаемое доходит по назначению.

Господь да помогает Вам в служении!

Душевно преданный Вам богомолец Ваш

епископ Николай

***

Еще я посылаю, для передачи иконописцу, на Ваше имя альбом собора. Пожалуйста, передайте ему по получении.

епископ Николай

Токио, 28 сентября 1905 года

***

Любезный отец Иоанн!

Посланные Вами деньги за свечи 50 рублей я получил.

Прилагаю здесь дорожные: 11 иен 55 сен, согласно Вашему письму.

Об иконописце я Вам вчера писал. Письмо мое, вероятно, теперь уже получили. Больше об этом писать нечего.

Прилагаю здесь "хагаки" [открытки] для Вас из Нарасино.

Призывая благословение Божие на Вас и Ваше служение, остаюсь преданным Вам богомольцем

епископ Николай

Токио, 29 сентября 1905 года

***

Любезнейший отец Иоанн!

Я уверен, что о больных заботятся хорошо. Главные доктора и японские начальники, и я, со своей стороны, очень благодарен им за это.

Но Вы не поняли меня, или я не ясно написал: в дорогу больным не нужно ли теплого платья? Они скоро отправятся в Россию, – теперь осень, а скоро и зима, – не будет ли холодно им дорогой? Конечно, теплые чулки и шапки им пусть купят, – я прошу об этом, и деньги на это вышлю сколько нужно. Но еще не нужно ли чего? Например, кетто? Вы пишете, что больных 800 человек. Спросите у главных докторов и начальников: не хорошо ли будет купить им каждому по одному кетто? (т.е. теплое шерстяное одеяло). Я думаю, что в Оосака можно найти столько.

На ограду и ворота к кладбищу погребенных русских денег я дам из присланных прежде 113 иен. Скажите об этом начальству. Пусть уведомят меня, сколько нужно выслать денег, и я вышлю.

По-русски Вы написали все очень хорошо: я все понял, так что напрасно еще трудились писать по-японски.

Икону от Петра Каширина я еще не получил. Метрическое свидетельство – оригинал и дубликат при сем прилагаю.

Свидетельство Адаму Сергеевичу Жорову тоже прилагаю. Вы от себя тоже можете написать ему такое же свидетельство. О. Алексий Савабе послал ему от себя свидетельство.

Помощь Божия да будет с Вами в служении Вашем!

Душевно преданный Вам богомолец Ваш

епископ Николай

Токио, 16 октября 1905 года

***

Достолюбезный отец Иоанн!

Посылал Вам при сем 25 иен на рясу: ряса должна выйти отличная, и прибавлять Вам к этому не нужно. Носите на здоровье и трудитесь во славу Божию и на спасение ближних!

Еще 10 иен посылаю на теплые вещи Петру Андреевичу Каширину вместо посланных отсюда и потерянных, как видно, дорогою. Передайте ему, пусть он как можно скорее купит себе теплую рубашку и прочее. Если этих денег недостанет, чтобы справить ему все теплое, то уведомьте меня, – я добавлю. Пожалуйста, постарайтесь о г. Каширине, помогите, чтобы он поскорее поправился от своей простуды.

Церковную утварь 2-го участка, ο кοтοροй Вы пишете, мы еще не получили здесь.

Прилагаемое письмо прошу передать г. Каширину.

Да помогает Вам Господь в служении и да хранит Вас и Ваше личное семейство! Благословение и поклон мой Вам и [далее слово неразборчиво. – Примеч. М.Наганава] Вас.

Любящий Вас богомолец Ваш

епископ Николай

Токио, 5 декабря 1905 года

***

Любезнейший отец Иоанн!

В Хаматера людей еще так много, что одному священнику весьма трудно было бы удовлетворить их духовные потребности. Служите еще там вдвоем с о. Романом.

Свидетельство прилагаю. Напрасно Вы не попросили русских написать имена: Рудушка (деревня), Калга, Перешев (восприемники), вероятно, ошибки. А если написать неправильно в свидетельстве имена, то свидетельство потеряет всякое значение. Итак, попросите русских вписать правильно название деревни и имена восприемников, притом же нужно обозначить звание их. Сделавши это, подпишите свидетельство Вы и о. Роман. А если будет время, то пришлите свидетельство ко мне, – я засвидетельствую подлинность Вашей подписи.

Посылаю для Сергея Григорьевича Виноградова: маленький Псалтирь на славянском языке, и в нем две иконки, историю о Боге Слова и альбом собора. По получении передайте ему с моим благословением и поздравлением.

Письмо Петра Андреевича Каширина получил. Прошу передать ему мой поклон и благословение. Дай Бог ему поскорее выздороветь совсем! Он пишет о подарках от Вас и о Ваших добрых хлопотах о нем. Благодарю Вас и я за все это.

О. Роману прошу поклониться от меня.

Господь да помогает Вам и ему в служении Вашем, и да останется всегда благословение Божье на вас обоих!

Любящий Вас

епископ Николай

Токио, 14 декабря 1905 года

***

Достолюбезный отец Иоанн!

16-й барак 1-го двора.

В Хаматера есть уездный фельдфебель Петр Алексеевич Сапронов, из Цуруга, помещения Ейкендзи.

Он просил у меня что-нибудь для старшего унтер-офицера Алексея Фирсова и ефрейтора Петра Плотникова, которые помогали ему учить неграмотных в Цуруга.

Я послал ему, для передачи им, иконки и по книге. Но посылку эту из Хаматера возвратили ко мне, почему-то не нашли Сапронова.

Сапронов, однако, и теперь в Хаматера: я сейчас получил письмо от него, писанное 17-го числа января.

Посылаю теперь на Ваше имя по книге и иконки для Фирсова и Плотникова. Получивши эту маленькую посылку, пожалуйста, найдите в 1-м дворе г. Сапронова и передайте ему, объясните, что это посылается уже во второй раз. Передайте также ему мое благословение и поклон: человек он очень хороший.

Да благословит Вас Господь окончить бы все Ваше служение там во славу Его!

Любящий Вас

епископ Николай

Токио, 22 января 1906 года

***

Достолюбезный отец Иоанн!

Глубокую благодарность приношу Вам за Ваши усердные труды для военнопленных. Вы отлично исполнили Ваше служение – весьма много душевного утешения доставили русским братьям; Господь да вознаградит Вас щедростями Своей благости за богоугодное служение!

Кажется, все военнопленные уехали из Хаматера. Значит, теперь Вам можно и, самому выехать оттуда.

Посылаю Вам с семейством на дорогу до Токио 40 иен.

Еще посылаю дорожные, о которых Вы пишете, 6 иен 70 сен.

Ящик со священными литургийными сосудами Вы возьмите с собою – его нельзя посылать через транспортную компанию. А все прочие церковные вещи и богослужебные книги хорошо уложите в ящики и пошлите сюда через компанию. За ящики и перевозку я заплачу. Пожалуйста, осмотрите все бараки, не оставлено ли где святых икон, и соберите все, что принадлежит к предметам религии, и пришлите сюда.

Отцу Роману Циба я также послал дорожные в Токио. К сожалению, не могу писать ему по-русски. Прошу Вас передать ему мою сердечную благодарность за его труды и просьбу позаботиться о пересылке сюда всех церковных вещей из бараков, бывших в его ведении.

Если остаются там еще книги для чтения, то также пришлите сюда ко мне, для употребления здесь.

Итак, до скорого свидания!

Да благословит Господь Ваше путешествие до Токио полным благополучием.

Благословение и поклон Вам и милому семейству Вашему.

Любящий Вас богомолец Ваш

епископ Николай

Токио, 19 февраля 1906 года

***

Любезный отец Иоанн!

Насчет церковного имущества нужно еще здесь порядок и правила установить; а теперь ничего не могу сказать. Конечно, решение Ваших христиан закрепить за церковью имущество очень похвально. Но какое там недвижимое имущество церкви? Уведомьте меня.

Христианский храм может быть построен на месте, где была тюрьма, – со стороны церкви нет препятствий. Но нужно сообразоваться и с настроением народа: если народ считает это место нечистым, то и в храм не пойдет и станет храм тоже считать нечистым: поэтому благоразумие требует не строить храм на таком месте.

Храм – святое здание, очищающее людей: поэтому все должны считать его чистым, почтенным, и никакая тень не должна затемнять это.

Алексею Сато, по Вашей просьбе, я послал 5 иен на теплое платье.

Господь да будет всегда с Вами!

Любящий Вас

архиепископ Николай

Токио, 9 декабря 1908 года

***

Любезнейший отец Иоанн!

Благодарю Вас за поздравление с праздником и Вас взаимно поздравляю.

За христианку, ушедшую в протестантство, помолитесь, согласно просьбе ее родителей; "панихиду" отслужите, но не "отпевание" (соосики): отпустительную молитву читать над нею Вы не можете, ибо она не исповедалась, – состояния ее души Вы не знаете. На проскомидии тоже молитесь о ней, – да спасет Господь ее душу!

Любящий Вас

архиепископ Николай

Токио, 13 января 1910 года

Письма к светским лицам

Письмо к Петру Ивановичу Бартеневу 48

Досточтимый Петр Иванович! Сердечно благодарю Вас за Ваше письмецо, полное доброты и ласки, и за получение мною номеров Вашего журнала, достойного всякого уважения.

Помещением моей записки в "Русском архиве" я неожиданно польщен и порадовался, за что считаю себя Вам очень обязанным.

Свидание с Вами в редакционной комнате в Москве, тридцать семь лет тому назад, живо хранится в моей памяти, и я всегда с благодарностью вспоминаю Вашу приветливость и Вашу доброту, с которой Вы подарили для библиотеки еще на бумаге только существовавшей тогда Японской миссии Ваши издания: "Русский архив", до того времени вышедший, "Осмнадцатый век" – исторический сборник, 4 книги, "Записки Л.Н. Энгельгарда" за собственноручною надписью Вашею с пометкою 3 декабря 1870 года и другие. Зато теперь эти книги – одни из почетных хозяев в каменном здании миссийской библиотеки, заключающей уже до 12 тысяч названий.

Да хранит Вас Господь еще многие годы в здравии и силе для служения Вашему прекрасному и многополезному делу, которому Вы тоже беззаветно преданы!

Призывая благословение Божие на Вас, с чувством истинного почтения, душевной преданности и благодарности остаюсь Вашим покорнейшим слугою и богомольцем

Николай, архиепископ Японский

Токио, Русская духовная миссия,

9 июля 1907 года

Письмо к княгине Александре Николаевне Голицыной 49

Ваше сиятельство, высокоуважаемая Александра Николаевна, Господь да хранит всегда под Своим благодатным покровом Вас, Вашего дорогого супруга и всех Ваших близких!

С поздравлениями Вас я запоздал; но Вы были бы несправедливы, если бы подумали, что я не праздновал здесь душевно и не праздную доселе дней Вашего счастья, так прекрасно изображенного в Ваших и Вашей матери письмах. На нашей земле так редко приходится видеть полное счастье, что, когда увидишь его, хотелось бы, не отрываясь, смотреть на него, – а таково именно Ваше счастье. Как полна до краев душа Ваша, и как хотелось бы, чтобы так продолжалось всегда, – всегда, вплоть до перехода Вашего в еще более счастливый мир, – чтобы ни капли не пролилось и не утратилось из него! Дай Бог Вам, дай Бог! С истинным умилением и полным сердцем молился и молюсь о том! Заочно познакомьте меня с Вашим супругом и скажите ему мое искреннейшее и глубочайшее уважение! Значит же, он достоин уважения, если сумел сделать Вас такой счастливой, – иначе кого же бы и уважать! Да благословит Бог Ваш союз беспрерывным и безмятежным счастьем! Пусть ни одно облачко не потемнит Вашего горизонта, ни один лепесток не завянет в Вашем брачном венке!

Мое долгое молчание припишите постоянному недосужеству; и не то чтобы так уже очень недосужно было, – а расположение совсем другое; для писем нужно письменное расположение, таковое же здесь посещает редко, – именно когда скопится совсем уж много дел, по которым неотложно нужно писать в Россию; тогда поневоле на несколько дней сбрасываешь с себя, насколько возможно, путы здешних забот, переселяешься душой в Россию и беседуешь, как вот теперь. В этом и заключается причина моих замедлений ответами на письма; ответ непременно будет сделан, – он лежит на душе, но там – далеко, а впереди – все текущие, неотложные, за горло хватающие здешние мелкие заботы и дела.

Примите глубочайшую благодарность за Ваши пожертвования на храм, истинно трогательные! Ящичек с драгоценностями и деньгами в нем своевременно получен. Драгоценности оставлены до России, чтобы сделать из них для употребления в новом храме, как я прежде писал, митру; митру или что-либо из священных сосудов, – некоторые же вещи, например стальной кошелек, чтобы с выгодой продать кому-либо, хотя бы и из маленьких обитателей Москвы.

Вашего крестника Александра Вы просто осчастливили подарком прибора докторских инструментов; письмо его, извещавшее о получении подарка, исполнено чувств живейшей благодарности к Вам; я не переслал его Вам отчасти потому, что оно адресовано было на мое имя, хотя и состояло почти целиком из благодарностей, которые он поручил мне передать Вам, и из описания, как он, приехавши из деревни, где в то время жил у отца, в город, чтоб получить посылку, тут же и обновил Ваш подарок на операции, к которой внезапно был приглашен. Он в настоящее время служит доктором в одном городе, верст 50 от Тоокео; недавно я от него имел письмо, половина которого состоит тоже из выражений его к Вам привязанности, признательности и разных благожеланий. Христианское настроение он, по-видимому, блюдет; это видно, между прочим, из того, что, по его влиянию, все его родные сделались христианами и, в свою очередь, ревностно приглашают к тому других, помогая своим усердием местному катехизатору, который и извещает обо всем этом.

Вероятно, также Вашей неиссякающей доброте Миссия обязана получением на храм от редакции "Гражданина" 550 рублей. Примите глубочайшую признательность и за это! Будьте добры, если найдете случай, передать мою глубокую благодарность и его сиятельству, князю-редактору.

Теперь позвольте приступить к речи о предмете, уже знакомом Вам, именно о Детском миссионерском обществе. Было время, Вы были очень заняты им; но Вы тогда были дитя; основать же и вести это Общество может только мать. У Вашей матери не было для того времени: мысль о Детском обществе явилась в Вашем доме тогда, когда он был полон детей, а Ваша мать вся поглощена заботами о них. Основать бы тогда Общество – княгиня Мария Александровна не могла бы как должно заняться им; а Вы, правда, могли бы и горели желанием заняться, и порывы Вашего энтузиазма были очень высоки (помните, как Вы на вопрос, поднятый кем-то из маленьких собеседников, что нужно чем-нибудь жертвовать для этого Общества, – так "чем же", – без запинки и с решительностью отвечали: "Всем"), но крылья Ваши были еще очень юны: прямо и ровно лететь Вы не могли, а перепархиванием далеко бы не улетели и не увели бы за собой многих, – так Общество и упало бы; а между тем идея потеряла бы обаяние новизны и оригинальности; другой раз Общество основать было бы несравненно трудней. Это и было причиной того, что я тогда об Обществе замолчал. Я положил ждать вполне благоприятного времени. И вот теперь это время настало. В пределах моего знания людей это Общество можете основать Вы или же – из моих знакомых – никто; и потому, если Вы по каким-либо обстоятельствам откажетесь, то и я распрощусь с этой идеей, как ни многообещающа и ни плодотворна она.

Но доселе я питаю уверенность, что Вы не откажетесь. И подумайте, сколько добра осуществление этой идеи обещает! He будем пока брать во внимание материальную пользу для Миссии от сборов, – по-моему, это меньшее из благ; большее же и самое существенное – это увеличение суммы христианских мыслей, чувств и расположений в Обществе и через то возвышение религиозного состояния общества. Это будет детское учреждение; дети в нем, по самому смыслу учреждения, должны будут принимать живое участие. Но в чем может состоять это участие детей? Первее всего в следующем: они будут слушать понятные их детскому уму речи своих маменек, что вот "мы знаем Бога, умеем молиться Ему, имеем церкви, собираемся туда молиться все вместе нашему Небесному Отцу, имеем праздники, во время которых нам особенно радостно молиться; но есть дети и взрослые, которые не знают Бога, не умеют Ему молиться; нет у них церквей, нет радостных праздников Рождества Христова, Святой Пасхи и других... Как нам не жалеть этих бедных детей и больших людей? Они ведь такие же люди, как и мы, они – братья наши; и потому мы должны молиться Господу Богу, чтоб Он помог им познать Его, научить их молиться и т. д.; нужно также нам заботиться послать к ним учителей, которые рассказывали бы им о Боге и научили молиться, но этим учителям нужны и пища, и платье, нужны книги, иконы, крестики, а когда те люди станут мало-помалу узнавать Бога, то им нужны церкви, чтобы собираться туда для богослужения, значит, нужно помочь им построить церкви и проч., и проч.". Заметьте, эти мысли не из тех многих, которые взрослые имеют собственно для детского обихода и передают детям с явной или затаенной улыбкой снисхождения либо шутки; нет, эти мысли из тех, которыми, уча детей, мы, взрослые, учимся сами, – которые и для взрослых, и стариков вечно юны, свежи и составляют насущный хлеб дневной. Значит, мать, говоря вышеозначенное, может и должна и, конечно, будет (да, будет, – материнское сердце сделает то! Какая же мать не вдохновляется желанием наполнить душу своего дитяти всем хорошим, добрым, возвышенным!) говорить с полным убеждением, с силой, с любовью, – и какой же конец тех речей? Возвышение детских ручонок к Богу и детский молитвенный лепет за маленьких и больших язычников; потом, непременно жертва из своих детских средств на описанные маменькой нужды Миссии. Такие повторенные минуты – маменькины речи, молитвы, жертвы – что они? Да это – благоуханное миро, которое на всю жизнь облагоухает детскую душу! Пусть даже со временем человек сделается неблагочестивым (возьмем крайность); но на всю жизнь у него сохранится воспоминание об этих минутах как о самых светлых, дорогих, – и много-много добра оно принесет ему в жизни. Вообще же те минуты, часто повторяемые, начиная с первого раскрытия детского сознания и во весь период впечатлительного детского возраста вплоть до совершеннолетия, – повторяемые никак не официально, школьно, педантично (к этому и случаев не будет), а семейно или в дружеском кругу, произведут наклонность, расположение, привычку обращаться часто мыслью к общему Отцу Небесному и принимать любовное участие в меньших братьях наших – язычниках, т.е., говоря проще, посеют и возрастят в душе семя к Богу и ближнему – любви деятельной, всегда готовой жертвовать для Бога и ближних. He великое ли благо это? И достижение этого блага так же несомненно, как несомненно то, что солнце светит, греет и живит; агенты-то единственные по своей надежности; агенты эти – материнское сердце, с одной стороны, и детская мягкая впечатлительность – с другой: какое же материнское сердце для своего дитяти не светит и не греет? И какое дитя не принимает живительного влияния матери? И тот свет, которым мать с любовью захочет осветить ум и сердце своего дитяти, есть свет Божий – устремление ума и сердца дитяти к Богу; и теплота та – теплота доброты и любви к ближнему, – и особенно к такому несомненно нуждающемуся в нашей помощи ближнему, как язычник.

Конечно, значительное материальное подкрепление будет и для миссионерского дела от собираемых детских материальных пожертвований. И нужно иметь в виду, что в уставе Общества это должно быть поставлено главной и неуклонно преследуемой целью Общества; иначе – произойдет обман; всякий же обман в самом себе носит зародыш самоубийства: дети непременно заметят, что их хотят обмануть и что главное вовсе не в том, чтобы собрать на нужды Миссии, а в воспитательной для них пользе, примут все за игру и не замедлят охладеть к делу, – значит, и воспитательная цель не будет достигнута. Нет, нужно, чтобы дети не только думали и знали, что они дело делают, но и были уверены, что от их дела есть действительная польза; более взрослые из них пусть знают, сколько детское Миссионерское общество доставляет сбора и куда этот сбор идет; для этого полезно, чтобы детские деньги расходовались особо и известно было, на что именно они расходуются; и всего лучше расходовать их на самое понятное для детей, именно – на детей же, на их многообразные нужды, со школами включительно; в таком случае, кроме денежных пожертвований, какой неиссякаемый прилив пожертвований будет детскими вещами, платьем, учебными принадлежностями! (Я еще с 1869 года храню у себя, как драгоценность, несколько карандашиков, перья, резинку и двугривенный как наглядный памятник порыва детского усердия в одном московском доме, когда 9-летняя девочка и 10-летний мальчик на вопрос, что бы они дали для язычников, едва только своим умом поняв, в чем дело, побежали и принесли все, чем свободно могли располагать из своих детских средств!) И все то благо, все добро! Все будет иметь цену в очах Божиих и сообразно с тем будет благословенно сугубым благословением, – благословением действительной помощи и пользы тем, для которых делается пожертвование, и благословением многообразной душевной пользы для самих жертвователей. He забудьте еще и третью пользу: нравственную пользу для детей, на которых будут жертвовать; и им тоже и их воспитатели, миссионеры, и их матери скажут, кто заботится о них, кто посылает им и на пищу, и на платье, и часто самое платье, крестик, книжку; и их детские сердца тоже будут пробуждены, тронуты, возвышены чувствами благодарности, взаимной симпатии, затем – желанием подражать, в свою очередь, творить добро, словом, теми же высокими нравственно-религиозными движениями, какими одушевлены маленькие благотворители. В перспективе, при продолжающемся существовании и неослабном действовании Общества, – какая необъятная масса добра! Так от удара стали о кремень сначала вырубается едва мелькающая искра; но она, упав на сподручный материал, скоро обращается в согревающий и освещающий пламень, и чем больше материала и чем дольше он снабжается, тем больше света и теплоты; материал же здесь – неисчерпаемое и никогда не ослабевающее материнское чувство и детская впечатлительная душа, с посредствующими между ними: возвышеннейшею из заповедей – о любви к Богу и ближнему – и благодатной помощью свыше к исполнению ее.

He заманчиво ли, не увлекательно ли все это, не зовут ли Вас приложить к этому свою энергию, труд, все, какие Бог дал Вам способности души Вашей? He беспокойтесь, через это Вы не отнимете ничего – ни у Вашего мужа, ни у Вашего домашнего очага вообще. Добрые дела тем-то и хороши, что они обогащают благом в обе стороны – и того, для кого творятся, и того, кем творятся. Ваша любовь к язычникам, которой, конечно, Вы сами вполне должны проникнуться, чтобы вдохновить ею Ваших будущих детей, других матерей и через них – их детей, не отнимет ничего от Вашей любви супружеской, а, напротив, если возможно, сделает ее полней, возвышенней, будет постоянно держать на высоте идеальной, будет постоянно питать ее из неистощимого источника любви к Богу и возвышеннейшей любви к ближним, ибо вообще многообразные виды любви доброй, Богом вложенной в душу человека, не суть отдельные друг от друга виды, а ветви одного ствола и корня, и корень тот – любовь к Богу, ствол – любовь к ближним; лучшие ветви на нем, бесспорно, – любовь супружеская и родительская, но нельзя взять их отдельно, отломить от дерева – они со временем непременно засохнут; нужно все это небесное растение целиком питать и лелеять в душе, тогда и благороднейшие ветви его – любовь к супругу и детям – постоянно будут живы, свежи, прекрасны.

Итак, разве не возьмете на себя осуществить мысль о детском Миссионерском обществе? О, я уверен, Вы возьмете! И Вы, с помощью Божией, можете это сделать. Но только наперед нужно знать и все трудности дела и заранее решиться на них. А трудности немалые. Начать с того, что Вам самой трудно будет удержать постоянство в Вашем решении, не ослабеть, не охладеть, не устать. Имейте в виду, что если Вы предпримете основать это Общество, то тем самым пред Богом и людьми добровольно наложите на себя узы, которые должны будете носить целую жизнь. Конечно, Вы во всякую минуту можете сказать: "Не стану я больше этим заниматься; не мое ведь личное дело!" – и можете действительно бросить всякую заботу об Обществе, но этим не избежите тайных укоров совести, что вот Бог поручил Вам одно из Его дел на земле и Вы отказались исполнить дело Божие, не избежите и укоров от людей – тайных или явных, – что не нашлись повести дело с постоянством и неослабной энергией. И правы будут и укоры Вашей совести, и укоры людей! Итак, взявши раз на себя дело, Вам нужно будет волей-неволей нести его до конца жизни или, по крайней мере, до того времени, пока Вы можете передать его другому лицу, со спокойным сознанием, что передаете в надежные руки. Но, говорю, как трудно будет Вам не ослабеть, сохранить постоянство, верность принятому на себя долгу! Дело – ни недели, ни месяца, ни года, дело, не касающееся только Ваших родных и друзей, которые все, конечно, будут сочувствовать и помогать Вам, – дело, касающееся всех, кто только захочет коснуться его, – на всем обширном пространстве России, а у касающихся у иных могут оказаться руки не в перчатках и сердце не возвышенное. Прежде всего, дело, при самом, так сказать, рождении его на свет, при самом объявлении о нем, в Вашем же кругу может у иных возбудить пренебрежительные отзывы, у иных холодный отказ, у иных насмешку, а у иных не возбудит ровно никакого внимания, что иногда бывает тяжелее насмешки. Затем, если дело пойдет хорошо, оно может у иных возбудить недоброе чувство зависти и, сообразно с тем, также (тайное) или явное противодействие и помехи; если, – что весьма может случиться при начале дела, по недостатку опытности, и чем, собственно, смущаться никогда не должно, – дело пойдет на первое время не совсем удачно, мало заинтересует людей, плохо будет исполняться устав его и тому подобное, – тем более опасности упасть духом, разочароваться и бросить дело. Наконец, независимо от всего этого, для Вас самих дело, потеряв интерес новизны, может сделаться скучным, тягостным, вываливаться, так сказать, само из рук. Все эти препятствия на пути к осуществлению дела нужно наперед измерить, взвесить, сопоставить их со своими силами, своим внутренним настроением, всем арсеналом своих средств и откровенно перед Богом и совестью решить – возможно ли принять на себя дело, с тем чтоб потом не бросить его, или же лучше не прикасаться за него. Неторопливое и спокойное обдумывание, по возможности ясное и полное представление себе будущего, со всем его разнообразием, мысленное поставление себя во всевозможных с делом сопряженных обстоятельствах и везде наблюдение над собой – манит ли к делу, нравится ли оно, любовно ли смотрит на него душа – вот что наперед нужно; если, при всем этом самоиспытании, душа порывается к делу, мысль о нем производит приятное ощущение, – верный знак, что дело по душе и по силам; если же, при самоиспытании, всегда оказывается, что душа содрогается, отвращается, боится, не сочувствует, – верный знак, что дело не по душе: от него нужно отказаться и предоставить его другим. Заметьте еще необходимое при этом – молитва и вопрошение Бога: "Господи, скажи ми путь!" Это – непременнейшее условие доброй решимости на то или другое. Если Господь, по Его слову, заботится и о каждом волосе на нашей голове, то, конечно, Он ответит нам – в тайном голосе нашей души, укажет нам путь, по которому хочет и будет вести нас, если мы потом не воспротивимся Ему.

Это самоиспытание, вместе с обдумыванием и устава Общества, говорю, должно быть не мимолетным. Для того-то я и пишу Вам так заблаговременно, когда еще Вы даже не в качестве, приличном для открытия Общества. В это время Вы можете на досуге, советуясь лишь с Вашим мужем, матерью и еще с кем Вам заблагорассудится, все зрело обдумать, решить и, с помощью Божией, решиться.

Итак, Вы решились на открытие Общества, – без уверенности в том я и не писал бы к Вам сие письмо. Коль скоро Вы решились, то, конечно, уже сами отлично сознали, что все трудности, как выше намеченные, так и другие, при помощи Божией, не неодолимы, и приготовились одолеть их. И в самом деле, например: холодность, несочувствие, пренебрежение людей – что это такое? Способно ли это остановить на пути человека, хоть мало-мальски живого и сознающего важность своего дела? Зимой на улице много льда; но пойдете ли Вы греться к нему? Или рассердитесь ли либо опечалитесь, что от него веет холодом? Так и в Вашем деле; что некоторые люди от природы холодны или нахоложены обстоятельствами, воспитанием, средой, образом жизни, – какая же здравая логика свяжет все это с ущербом для Вашего дела? Они – сами по себе, Ваше дело – само по себе; если оно их не интересует, если они неспособны заимствоваться от него пользой душевной, – для них же хуже. Что некоторые неспособны пользоваться солнечным светом и бранят его, что от него больно их глазам, – какой же ущерб от этого Вашему зрению или солнечному свету? Мы знаем только, что таких людей следует пожалеть; если же как-нибудь возмутимся душой или вознегодуем на них, то будет похоже на то, как будто мы сами заразились от них их болезнью (недостаток Христовой любви). Итак, Ваше дело будет полезно Вам и в том отношении, что научит Вас спокойно и любовно относиться и к людям, не сочувствующим Вам, не платить гневом за насмешку, ненавистью и презрением – за холодность и пренебрежение, словом, даст Вам случай и благоприятные обстоятельства развить и воспитать в себе действительную, жизнью испытанную, широкую и крепкую, истинную христианскую любовь к ближним. Утомление делом от его однообразия или докучливости? Но ведь этак же можно утомиться всяким делом, всякой службой; утомление действительно, и бывает оно, быть может, по временам в некоторой степени и неизбежно, но против него самое действительное лекарство – сознание долга. От начала дела, при постоянстве в 5–6 лет – какое выработаете Вы себе непоколебимое чувство и сознание своего долга! Как это воспитает Вас вообще для жизни, во всех ее многообразных проявлениях, сделает Ваше слово почтенным, Вашу силу крепкой и надежной для всех, ищущих опереться на нее! Скажут: "уже если она сказала, так это верно"; "если она обещала, так это обеспечено"; "если она взялась, так это надежно"... Жизнь не весьма многих дарит и такими патентами на общее уважение. Говоря это, как видите, по течению речи, – не в видах сказать Вам что-либо приятное или, наоборот, неприятное (как будто-де и без того мое слово не было бы почтенным), – говорю просто о результате, к которому дело само собой придет, – о выработке Вашего характера, об отлитии его, так сказать, в форму классически безукоризненной законченности и красоты.

В Вашем положении будет еще значительно ободряющим и удерживающим от утраты энергии и то обстоятельство, что Вы совершенно самостоятельно станете на путь совсем новый, не избитый стопами других. Когда многие толпятся на одной дороге, или за одним делом, тогда незаметно можно отстать: сесть, сложить руки, – "делу-де не будет от этого урон"; это, к несчастью, весьма многих у нас русских, еще недостаточно воспитанных для серьезного дела, похищает у дела, обращая в бесполезных зрителей лишь, как другие трудятся. Вы же будете свободны от опасности с этой стороны. Ваше сознание будет Вам говорить: "Сама ты добровольно возложила на себя бремя сих новых обязанностей, никто не шел впереди тебя и не влек на этот путь; а раз взялась за дело так пред Богом и людьми – ты обязана вести его, ибо это – твое дело, не чье другое (по крайней мере, значительное время), а именно твое; бросишь ты его, значит, оно упадет и разрушится, и тебе будет грех перед Богом и стыд перед людьми. Верьте, это тоже – не последний стимул, который будет возбуждать Вас к труду и неустанности.

Дальше, весьма важным ободряющим и поддерживающим Вас элементом будет сочувствие и содействие Вам всех людей добрых, как Вашего Общества, так и других сфер. Если выше я указал на возможность для Вас встретить несочувствие и даже противодействие, то это потому, что во всяком деле прежде всего нужно уготовить себя на все трудности и на все нерадостное, – благоразумие того требует. Но ведь Ваше же дело и вместе с тем такое симпатичное, такое видимо и бесспорно хорошее, что все хорошие люди, все люди с добрым сердцем и хоть некоторой долей благочестия в душе непременно присоединятся к Вам и станут помогать Вам, трудиться вместе с Вами. Как я уже указал, Ваше дело связано с людьми, у которых и без того в движении и действии – самые хорошие чувства: матерей оно касается прежде и больше всего и в их отношениях к детям – предмета самого важного – воспитания в детях религиозно-нравственных чувств; матери нужно быть слишком легкомысленной, чтобы не желать в этом отношении помощи себе; а Вы и дадите эту помощь – самую простую, легкую, подручную, и притом – самую действительную помощь. Какая же мать за это не почувствует симпатии, дружбы к Вам и не захочет содействовать Вам? И сколько тут утешения, какой источник ободрения и обновления сил для Вас!..

Впрочем, все эти стимулы и утешения – лишь побочные поддержки для Вашего дела. Прочное же основание, на котором будет утверждаться красота его, – это Ваша собственная материнская любовь, имеющая средоточие в Ваших детях, но не вмещающаяся, не поглощающаяся вся в этом центре, а светлыми и теплыми лучами льющаяся оттуда и расходящаяся далеко-далеко, до заключения в своих кругах всех детей, сидящих во тьме и сени смертной, но тоже – братьев и сестер Вашим родным детям; всех их Вы готовы будете обнять, всех осчастливить и украсить благодатным именем христиан, – причем, однако, Вашим родным детям не только не будет никакого лишения, а, напротив, будет приобретение, потому что любовь – огонь, который, если разгорается так ярко, что и дальним от него светло и тепло, то тем светлее и теплее для ближних. Неиссякающим источником силы и постоянства в Вашем деле будет твердое и ясное сознание, что Вы служите вселению Христа в сердца Ваших и множества других детей, – что может быть выше, благороднее, светлее этого дела? И что другое найдется на земле, что могло бы отвлечь Вас от него?

Но так как во всяком добром деле, для полноты и совершенства его, непременно должно быть два элемента – человеческий и божественный, то новый источник несокрушимой энергии и силы Вы найдете в благодатной помощи от Бога, если только будете молитвенно просить Его о ниспослании сей помощи, – просить же Его Вы должны, – и притом – никогда не забывать просить, если не захотите, чтоб энергия Ваша, как подстреленная на одно крыло птица, скоро обессилела и упала. И Бог непременно даст Вам эту помощь: в Евангелии Вы найдете собственные Его уверения и письменные обязательства в том.

Теперь несколько об уставе Общества. Устав никто не может сочинить, кроме Вас самих; он должен быть Вашим детищем, порождением Вашего ума и сердца, органически связан с Вами во всех своих пунктах: тогда обеспечено будет приведение его в действие, полное целостное осуществление его; не будет одно твориться, другое упускаться из виду, потому что председательница говорит и думает: "я с самого начала была противного мнения"; "по-моему, тогда же казалось это неисполнимым" и тому подобное, в каждой из каковых фраз – уже зародыш упадка дела и распадение всей организации. Но спрашивать мнение других Вы можете; и все, заинтересованные делом, должны подумать и высказать Вам, что им кажется резонным и желательным. Только пусть эти мнения нисколько не стесняют Вас; смотрите на них как на сырой материал или, лучше, как на толчки, возбуждающие Вашу самодеятельность и наводящие на мысли; если при этом Ваши мысли попадут в такт с мнениями других, – не считайте, что Вы последовали мнению других, и сии последние не должны думать, что Вы руководитесь их мнениями. Если солнце светит или дождь идет и Вам скажут о том, а Вы, выглянув в окно, скажете: "да, действительно, солнце светит" или "дождь идет", – это не значит, что Вы последовали мнению других, и не может гордиться сказавший Вам, что – вот Вы держитесь его мыслей; он был причиной только возбуждения Вашего внимания к предмету; а, раз возбужденная, Ваша мысль не могла не признать существующего факта как очевидной истины. Так и в этом деле; могут быть слишком очевидные истины или факты, на которые, однако, Ваше внимание впервые будет обращено другими; чрез это Вы нисколько не становитесь в положение последующего чужим мыслям, равно как указавший Вам не может кичиться притязанием на оригинальность; иначе у дела тотчас же явится множество хозяев; оно растащено будет по клочкам и уже живым не останется. Словом, Вы должны принять методу всех мудрых деятелей: слушают они широко, даже споры заводят, чтоб, где нужно, как огнивом из кремня, добыть побольше искр мысли; но думают они в тиши много и глубоко, – и дело из лаборатории их духа, как Минерва из головы Юпитера, выходит во всеоружии стройности, красоты, жизненности, законченности; пусть потом окружающие шумят: "моя – рука, моя – нога " и прочее; родивший дело и спорить с ними не станет; для утешения им, пожалуй, поддакнет их притязаниям; он будет сосредоточен только на одном – чтобы рожденное им жило, и оно будет жить, пока человек внутренне будет хранить сознание самостоятельности. Итак, самостоятельность в деле – вот первейшее условие его прочности и жизненности; а затем: широко – направо и налево – спрашивайте мнения других и свободно слушайте их. В сих видах решаюсь и я высказать несколько мыслей касательно устава; если пригодятся, буду очень рад; но уж ни в каком случае не признаюсь в них, если увижу потом что-либо подобное в Ваших мыслях и планах, словом – в Вашем уставе: то будут Ваши собственные мысли и планы; я буду счастлив, если подал Вам хоть малейший повод только подумать или придумать.

Устав, по моему мнению, прежде всего должен отличаться простотою, несложностью, удобоприменимостью и удобоосуществимостью. Избави Вас Бог допустить в нем правила, которые потом окажутся в тягость Вам и другим. Это сразу же охладит к делу и Вас самих, и многих; "первый блин комом", пословица о плохо начинающих, плохое утешение при этом! Пусть будет в уставе немного параграфов, но все – существенно нужные, очевидно полезные и удобоосуществимые. Что Вы сами еще не вполне ясно и отчетливо осознали или в осуществлении чего не уверены, то так и оставьте пока – в мыслях, в устав отнюдь не включая. Устав с течением времени может быть дополняем и преобразуем, по мере практического уяснения дела и раскрытия всех его сторон и нужд.

Члены Общества – дети, под руководством их матерей. С какого возраста они могут быть записываемы в члены? Спаситель сорокадневный принесен был в храм для посвящения Богу; следуя сему указанию, Церковь 40-дневных детей "воцерковляет", делает своими членами. Следуя сему двойному ясному указанию, прилично с сего же возраста допустить детей в члены Общества. Предел, до которого они могут оставаться в Обществе, очевидно, указывается летами их совершенного возраста.

Какие обязанности членов Общества? Помогать делу Миссии: 1) молитвой к Богу об успехе Миссии; 2) денежными взносами и потребными для Миссии вещами.

1. Молитва может быть семейная, дома, и общественная в храме. Домашняя ежедневная молитва может быть очень краткой; например: "Господи Иисусе Христе, Боже наш! Молитвами Пречистыя Твоея Матери, святых Ангелов, святых апостолов, святых мучеников и всех святых просвети наших братий и сестер, еще не знающих Тебя, светом истинного Твоего Евангелия!" Но среду и пятницу, как дни особенно напоминающие о спасительной жертве нашего Искупителя за всех людей, следует ознаменовать более усердным молением, то есть приносить более обширную, нарочно для того составленную (кем-либо из лиц высокой духовной жизни и способных сделать это) молитву.

Молитва в храме, среди установленного богослужения, не может быть введена особая для членов Миссионерского общества; в этом и нужды не настоит; все богослужение наше проникнуто духом высокой христианской любви ко всем людям и мольбою за всех. Итак, члены Общества пусть только держат в уме, вместе с другими предметами молитвы, и людей, еще не знающих истинного Бога, и в сердце взывают к Богу об обращении их, – этим обязанность их будет исполнена. Пусть еще поставлено будет правилом: делать поклон наектении об оглашенных, как особенно близко касающейся миссионерского дела. Нелишне напомнить в уставе, что члены Общества должны иметь своею непременнейшею обязанностью тщательное наблюдение общецерковного правила о бытии в церкви во все воскресные дни и двунадесятые праздники.

2. Эти же дни и праздники должны быть ознаменованы исполнением и другой обязанности членов Общества: приношением материальной жертвы на дело Миссии. Каким именно денежным взносом определить право на членство в Обществе? И для этого всего лучше опереться на незыблемую скалу – Евангелие. Спаситель благоволил одобрительно указать на приношение вдовицею двух лепт; очевидно, приношение было сделано по поводу праздника. Пусть будет это поставлено низшим пределом взноса: дитя, внося по всем воскресеньям и двунадесятым праздникам две копейки, пусть будет действительным членом Общества. Дети богатых родителей могут обязать себя более значительными регулярными взносами; но это пусть будет предоставлено каждому на собственное решение, после которого, однако, принятое обязательство должно быть неукоснительно исполняемо.

До 12-летнего возраста дети – члены Общества – участвуют в Советах и действиях Общества через своих матерей. Но с 12-ти лет им самим можно предоставить некоторую долю участия в советах и действиях Общества; это будет тоже на основании евангельского примера: 12-летний Спаситель уже рассуждал в храме Иерусалимском, в обществе книжников.

Праздник Сретения Господня хорошо бы сделать преимущественным праздником для мужской половины членов Общества, Введения в храм Пресвятой Богородицы (или Рождество Богородицы) – для женской.

В эти праздники, в определенный для того час и в указанное заранее место, и собираться бы – мальчикам в свой праздник Сретения, девочкам – в свой – Введения, для рассуждения о делах Общества.

Дети ниже 12-летнего возраста на эти совещательные собрания не должны быть допускаемы, как для того, чтобы не сделать их местами беспорядочного шума, так и для того, чтобы в глазах детей сделать их почтенными. Равно и посторонних людей не должно быть на этих собраниях, чтоб не стеснить детей, а дать им свободно, при помощи их матерей, рассудить о деле.

Кроме сих двух собраний, хорошо бы иметь одно – общее, пред общим собранием большого Миссионерского общества, например 8 мая, в день святого апостола и евангелиста Иоанна. На этом собрании секретарь Общества должен прочитать отчет о состоянии Общества, числе членов, об употреблении прошлогоднего сбора, о количестве нового. Здесь же должны быть выбраны из детей более возрастных, например свыше 15-летнего возраста, – по три или более члена для представления, под руководством председательницы совета, детских пожертвований собранию большого Миссионерского общества, равно для заявлений, какие могут иметься при этом, – например, об употреблении специально назначенных сумм и подобного. Это придало бы детскому Миссионерскому обществу должный вес в мнении самих детей и авторитет в глазах посторонних, потому что суммы, которые будут представляемы через детские руки, вероятно, будут не заслуживающими внимания и уважения. Выбор в эти депутации может быть производим или по соображению с суммой взноса, или же по жребию.

Нелегкое дело будет собирать пожертвования. Как это устроить? Тут нужны советы людей практичных и содействие людей, власть имеющих. Всем этим, вероятно, не невозможно будет заручиться. Самое лучшее бы – заинтересовать в деле Общества священников, убедить их и самих присоединиться к Обществу, включением их детей в члены. По каплям у священников стекались бы маленькие взносы маленьких членов, передаваемые в их руки матерями или самими детьми – в воскресенье и другие праздники; священники же, по полугодиям (или в меньшие сроки), пересылали бы их, где в городах есть отделение большого Миссионерского общества – туда, для доставления в Совет детского общества или прямо в Москву. Опыт сборов нынешних взносов в большом Миссионерском обществе может снабдить полезными указаниями в этом деле. У всех священников и вообще у всех лиц, получивших право собирать взносы, должны быть законные сборные книжки. Мне кажется, право снабжать ими от самого Миссионерского общества, за его печатью, можно выхлопотать; тогда Совет общества – во всякий приход, где явится хоть один желающий быть членом, пусть и посылает книжку, – это упростит для других поступление в члены. На книжке должно быть печатное указание, как поступить в члены, какие обязанности, также – как собирать взносы, когда и куда высылать и прочее; все это, со включением и просьбы священнику об усердном содействии Обществу, можно вместить на одной странице, на оборотной стороне книжечной обложки.

На членский билет нужно не пожалеть ни стараний составить его, ни средств напечатать. Он должен быть очень красив, чтоб ребенок дорожил им, и весьма назидателен, чтоб стоило дорожить. На нем должны быть миниатюрные группы, например в средине: Нагорная проповедь Спасителя или Спаситель, благословляющий детей, и подобное, по сторонам: проповедь апостола Павла в Ареопаге, проповедь святых Кирилла и Мефодия, маленькие мученики, как святой Уар, святой Кирик, святые Вера, Надежда и Любовь и прочие. Каждая мать непременно повесит такой билет над кроваткой своего дитяти, и много-много хороших, назидательных речей вольется в душу ребенка по поводу его.

Но чтобы и эти группы сделать для всех понятными и еще более заинтересовать как детей, так и сопричастных к ним взрослых делом Общества, очень бы полезно издавать, от времени до времени, "Детские листки", наподобие нынешних Троицких, – с жизнеописаниями святых апостолов, известных святых проповедников, также за имя Христово страдавших мучеников, особенно детей; наконец, тут же помещать и какие имеются сведения из Миссии, которым дети помогают своими пожертвованиями, и об употреблении этих самых пожертвований. Если эти листки будут составлены умело, то, нет сомнения, в Общество проникнет масса народа, – с чем вместе начнется цветущее его состояние, ибо море состоит из капель. Имея в виду этот результат, и потрудиться, и средств не пожалеть! Листки эти – рассылать членам бесплатно и их же просить продавать другие листки желающим; таким образом листки и окупаться станут, по крайней мере со временем.

Кроме того, для благословения особенно усердным жертвователям, прилично Обществу иметь свои иконы, например Сретения, Введения, святого Иоанна Богослова, детей-мучеников, детей-святых и прочие, также – для подарков тоже ознаменовавшим себя особенными заслугами членам гравюры: Святое Семейство, 12-летнего Иисуса, пророка Самуила, дитятей, святых мучеников Маккавеев и подобное. Все это должно быть в таком виде, чтобы и по внешности дорожили благословением, или подарком.

Все вышеизложенное показывает, что Общество и само на себя должно будет издерживать немалую сумму денег. Но да не будет эта сумма заимствуема из детских пожертвований! Пусть они целиком идут на предназначенное святое дело, – пусть и дети, и все твердо знают это; пусть никто никогда не скажет: вот-де я (или мой ребенок) пожертвовал на распространение Евангелия, а моя лепта пошла на носовой платок писарю Общества, – и подобное. Итак, для расходов на детское Миссионерское общество должно еще образоваться другое общество. Это уже должно быть общество нескольких богатых лиц, которым несколько сотен рублей в год пожертвовать нетрудно, – общество Ваших близких друзей и родных с Вами самими включительно. Всего лучше, если это будет просто частным делом этих немногих лиц. Пусть и все знают, что на ведение детского Миссионерского общества немало делается затрат, но что эти затраты – частное дело жертвователей, желающих употреблять свои пожертвования именно на это; этим будет подан лишь пример христианской скромности при пожертвованиях. Собственно, и сообщать публике подробности и источник этих расходов препятствий нет, кроме следующего соображения: можно опасаться, что в первый же год расходы на самое Общество (печатание объявлений, билетов и подобное) далеко превысят сумму, собранную от членов Общества, детей; так, люди несерьезные, не вникающие в трудности начала дела, могут с насмешкой отзываться (несколько подобясь в этом Иуде-предателю): "...Отчего бы прямо сих денег, израсходованных на самое Общество, не послать в Миссию, вместо того чтоб тратить их на собрание суммы, гораздо меньшей..." He поймут эти люди важности дела, которая, главным образом, состоит в воспитательном значении его, как выше было сказано, и своим злословием и насмешками могут смущать некоторых и вредить делу, чего вначале, когда оно, как новорожденное дитя, будет еще слабо и нежно, всячески нужно избегать. Добрые же люди между Вашими знакомыми и родными, которые согласились бы с христианским бескорыстием и скромностью жертвовать в год две-три сотни на лучшее из христианских дел, ужели не найдутся?.. He может быть... Вы знаете С.А. Рачинского и его школу; ну вот тут нужно хоть малую долю того, что он жертвует, и в приблизительно таком же духе, в каком он жертвует. (Для начала позвольте предложить Вам от меня 25 рублей в год; весьма жалею, что сотнями жертвовать не могу; но, право же, и тысячу весьма охотно отдал бы на это золотое дело!)

Пожизненных членов этого Общества не может быть; но почетных – следовало бы допустить, – это именно юношей и девиц, отличившихся или особенно крупными, или в других отношениях особенно замечательными пожертвованиями; достигнув совершеннолетия, они будут оставлять Общество и, вероятно, переходить в большое. Но, для примера и поощрения других, их хорошо бы избирать в почетные члены, с дарованием им дипломов на то и с удержанием их фотографий в Обществе.

Управлять всем выше намеченным механизмом дел, хотя и не очень сложным и трудным, нужны люди. Это и будет Совет общества. Председателем Совета едва ли найдет время и возможность быть Высокопреосвященный митрополит. Нужно попросить одного из викариев. Но и он, вероятно, будет больше номинальным, чем действительным главой Общества, ибо тоже едва ли найдет возможность посвящать много времени и внимания ему. Душою же и главной двигательницей Общества должны быть Вы, как основательница его. Вашими помощницами изберите двух-трех лиц, вполне единодушных с Вами. На первое время особенно большого Совета не нужно, – во-первых, чтобы большая голова не перевешивала еще очень маленького тела, во-вторых, – при многих членах неизбежны несогласия в мнениях и оттого – непоследовательность или нерешительность в распоряжениях и задержка в делах, тогда как на первое время именно самое важное – стройность, правильность и безостановочность движения. Выборов или баллотировок в председательницы, советницы и тому подобное не нужно; это было бы, по крайней мере на первое время, пустой и вредной формальностью и даже, при неудачном выборе, расстройством и смертью дела. Если у Вас дело будет идти успешно, то все добрые люди, поверьте, будут благодарны Вам и с охотой будут принимать Ваши добрые распоряжения и следовать им, тем более что все же будут видеть, что Вы жертвуете для дела, кроме личного труда, и материальными жертвами, а употребление собираемого – до копейки – предоставляете Совету большого Миссионерского общества. Если, по мере течения дела, другие матери захотят участвовать в Ваших Советах, то Вам нужно будет только радоваться и с любовью принимать их участие. Когда, года в три-четыре, дело примет определенное течение и прорежет себе русло, тогда уже и от умножения членов Совета нечего будет опасаться остановки или извращения; но тем не менее и тогда Вам нужно будет крепко держать в своих руках нить дела, – иначе тотчас же и пойдут неаккуратности, запоздания, забвения и прочее, что в совокупности не замедлит засорить русло и замутить течение.

При существе дела хорошо бы избежать громких названий, вроде "председательницы" и тому подобных. Первое место за столом, при совещаниях, бесспорно, и без слова будет принадлежать Вам – основательнице Общества; а затем, порядок мест, например, – по времени присоединения к Совету; общее же название – "Совет матерей", или еще как найдется более подходящим.

Секретаря Общества непременно нужно, – и человека дельного, аккуратного в ведении дела и не занятого бы другой службой. На жалованье ему следует не пожалеть достаточно обеспечивающей его суммы, – лишь бы это был честный и преданный делу человек. Он должен принимать непосредственно от Вас все распоряжения и заботиться о приведении их в исполнение, за чем Вам самой нужно будет неленостно следить.

Вот на первый раз что пришло в голову. Если из вышеозначенного что усвоите, то уже никак не считайте потом заимствованием, ибо что пройдет чрез лабораторию Вашего ума и сердца и будет ассимилировано с Вашим собственным образом мыслей и чувств, тут уже будет Ваше собственное, родное: окажется это потом хорошим – Ваша похвала и пред Богом, и пред людьми; окажется дурным, неудачным – тоже ответственность будет лежать на Вас; не скажите потом: "это тот-то или та посоветовали ", – никто не примет это объяснение, а всякий припишет неудачу Вашей малозаботливости.

Письмо мое, однако, до того растянулось, что я, оглядываясь назад, с отчаянием помышляю, дойдете ли Вы до конца его. Итак, нужно кончить. Желалось бы, однако, продолжать переписку об этом предмете, и желалось бы еще больше, чтоб переписка не была бесплодной.

Вашему милому и дорогому супругу, князю Павлу Павловичу, усерднейше прошу передать мой нижайший поклон и лучшие благопожелания, со включением покорнейшей просьбы принять участие в предмете сего письма и помочь Вам в деле основания и ведения Общества.

Вашему истинно доброму отцу, высокопочтенному князю Николаю Петровичу прошу засвидетельствовать мое искренне глубочайшее уважение.

Княгине Марии Александровне, Вашей бесценной матери, положительно лучшей из матерей, каких только я знаю, также прошу передать мое глубочайшее почтение и усерднейшую просьбу помочь Вам основать детское Миссионерское общество и руководить Вас своею обширною опытностью и испытанною материнскою мудростью.

Вашим милым братьям и сестрам также будьте любезны передать мой сердечный привет, поклон и искреннейшие благопожелания.

Усерднейше молю Господа, да хранит Он всех вас в Своей любви и ополчением Ангелов Своих да ограждает вас!

Примите уверения в глубочайшем моем почтении и истинно-сердечной преданности.

Вашего Сиятельства покорнейший слуга и всегдашний богомолец, начальник Российской духовной миссии в Японии

Николай, епископ Ревельский

Тоокео, 30 марта 1888 года

Письмо к Якову Ефимовичу Епанечникову 50

Достопочтеннейший Яков Ефимович! 27-го числа минувшего апреля состоялось освящение киотского храма, украшенного Вашим художественным иконостасом. Подробное описание сего я посылаю отцу протоиерею Николаю Васильевичу Благоразумову, а также сотруднику "Московских ведомостей" Льву Александровичу Тихомирову, для напечатания. Вам здесь препровождаю фотографии, из которых одна показывает Вам иконостас, как он установлен. Кроме того, сняты отдельно все иконы нижнего и третьего ярусов, для распространения их по церквам в фототипиях, прилагаемых к христианским брошюрам, издаваемым Миссиею. Сверх всего этого, наша лучшая иконописица (жившая для усовершенствования в живописи и в Петербурге, в Новодевичьем монастыре и работавшая в императорском Эрмитаже) списывает все иконы для того, чтобы иметь их образцами для писания икон в другие наши церкви. Прежде же того она поправила все царапины и изъяны на иконах, происшедшие от выпадения их из киот в ящиках на пути сюда, как я писал Вам, и поправила так хорошо, что бывших повреждений никак нельзя заметить. Повреждения на киотах тоже исправлены, хотя не с таким успехом, – их вблизи можно заметить, мастера не могли подделаться под Ваш фарфор.

Все же вообще имеет блистательный, всех занимающий и поражающий вид истинного изящества. Со взглядом на этот изящный иконостас у христиан, особенно киотских, неразрывно связана мысль о Вас как о жертвователе, и неотделимо от нее благодарное чувство к Вам за это великолепное пожертвование. Да, Яков Ефимович, с самого начала и до сих пор Вы представляетесь всем нашим христианам как великодушный жертвователь Вашего иконостаса. В последнее время только я узнал, что пожертвование Ваше условно, и знаю ныне об этом только я один; христиан я не разочаровал, сказавши им: "Нет, я ошибался, не пожертвование это, а продажа". Ведь слово "пожертвование" облекает еще Ваш иконостас особенным сияющим ореолом христианской добродетели и святости. С этим словом внедряется в сердца новых христиан сознание долга и им поступать так же. И ныне обнажить Ваш иконостас от этого ореола, навсегда отнять у него это чарующее влияние на христиан внушением долга жертвовать для Бога, – нет, это было бы жестоко!

Но, добрейший Яков Ефимович, я не знаю Вашего состояния: быть может, Вы сами в нужде и Вам сделать такое большое пожертвование не по силам. В таком случае, конечно, и говорить нечего: He требуется, чтобы другим было облегчение, а вам тяжесть (2Кор.8:13). Если же Вы изобилуете, то убеждаю Вас словами Божественного Писания: сделайте, чтобы похвала моя о вас не оказалась тщетною в сем случае (2Кор.9:3). При сем скажу: кто сеет скупо, тот скупо и пожнет; а кто сеет щедро, moт щедро и пожнет (2Кор.9:6). Уделите пo расположению сердца, не с огорчением и не с принуждением; ибо доброхотно дающего любит Бог. Бог же силен обогатить вас всякою благодатью, чтобы 6ы, всегда и во всем имея всякое довольство, были богаты на всякое доброе дело...(2Кор.9:7–8).

Пишу это на случай, если бы условие, под которым Вы жертвуете Ваш иконостас, не состоялось. Но и видимое мною воочию Ваше искусство, и известия из России дают мне надежду, что оно состоится, чего истинно от всей души желаю и без мысли об уплате или неуплате за иконостас, так как искренно нахожу Вас вполне достойным того.

Во всяком случае, никогда не перестанем мы быть благодарными Вам за Ваш великолепный иконостас и молиться о том, чтобы Господь хранил Вас в добром здоровье, благочестивом настроении духа и даровал Вам дальнейшее преуспеяние в Вашем художественном деле и служении им Святой Церкви.

С глубочайшим уважением и душевною преданностью остаюсь Вашим покорнейшим слугою и богомольцем начальник Российской духовной миссии в Японии

епископ Николай

P.S. Уже приготовив это письмо к отсылке, я получил с почты ящик с Вашим портретом и двумя фотографиями иконостаса. Приношу Вам искреннюю благодарность за это. Другой ящик, одновременно полученный, препроводил в Кёото господину Мацумуро. Из фотографий вижу, что мы ни в чем не ошиблись, ставя Ваш иконостас в храме. Праздничная икона Благовещения намеренно поставлена нами не крайнею, чтоб яснее вся была видна молящимся, так как крайние иконы пришлись в полуоборот на клиросы, по необходимости, как я писал Вам.

Епископ Николай

Токио, 20 мая 1903 года

Письма к Михаилу Никифоровичу Каткову 51

Высокочтимый Михаил Никифорович!

Божие благословение да осеняет Вас и дом Ваш! 25 октября прошедшего года я имел честь писать к Вам, прося оказать Миссии Вашим добрым, участливым словом содействие к снисканию средств на окончание построения здесь храма. К письму приложены были фотографии, пояснявшие ход постройки. Если Вы изволили снизойти на мою просьбу, о чем по дальности расстояния я еще не могу иметь сведения, то благословит Вас Господь! Примите чрез меня, от лица всей здешней Миссии и Церкви, засвидетельствование глубочайшей благодарности за Ваше доброе участие! Если же еще нет, то опять прибегаю к Вам с усерднейшею просьбою: помогите нам, ради Господа! Прилагаемые здесь фотографии покажут Вам, до каких пределов доведена постройка в настоящее время; построечная же сумма вся истощена (подробный отчет о ней с следующей почтою препровождается в Совет Православного миссионерского общества в Москве и в Хозяйственное управление при Святейшем Синоде в Санкт-Петербурге). Ради Бога, поспешите помощью, чтобы дать нам возможность с началом весны приступить к продолжению работ, которые, если Бог пошлет достаточные средства, вчерне и окончены будут в настоящем году.

С горячею молитвою, чтобы Господь расположил Ваше сердце внять моей просьбе, и с призыванием благодати Божией на Вас имею честь быть Вашим покорнейшим слугою и молитвенником начальник Российской духовной миссии в Японии

Николай, епископ Ревельский

Тоокёо, 26 янбаря 1886 года [52]

***

Высокочтимый Михаил Никифорович!

Примите глубочайшую благодарность от меня и от всей здешней Миссии и Церкви за Ваше доброе, истинно неоценимое участие к делу построения здешнего соборного храма! Позвольте сими строками выразить такую же благодарность и всем тем, которые, вняв Вашему теплому, участливому слову, оказали в этом деле помощь Миссии. Да благословит Господь их великую, истинно христианскую любовь, объемлющую собой не только близких, но и дальних, и да воздаст вечным спасением за деятельное участие их в служении спасению братии, еще седящих во тьме и сени смертной. Поступившие пожертвования дали возможность Миссии довести постройку до того [вида], в каком она представляется на прилагаемых фотографических снимках. Из них Вы изволите усмотреть, что вчерне храм тоже близок к окончанию. Подробный отчет о приходе и расходе пожертвований за прошедший год препровожден мною в Совет Православного миссионерского общества в Москве, к обер-прокурору Святейшего Синода и к Высокопреосвященному митрополиту Исидору [Никольскому] в Санкт-Петербург. Из сего отчета явствует, что благодаря поступившим в течение года пожертвованиям работы целый год могли быть ведены безостановочно. Но из него явствует также, что пожертвования, доселе сделанные, не только вконец истощены, но и передержано 6 160 рублей металлических; источника же средств на покрытие этого долга и на продолжение работ с открытием весны не может быть иного, кроме того же теплого, христианского чувства и добрых жертвователей. Итак, позвольте еще раз обратиться к Вам, высокочтимый Михаил Никифорович, с усерднейшею просьбою: помочь Миссии в ее продолжающейся нужде Вашим христиански участливым словом, а также продолжением дозволения для желающих чрез редакцию Вашей высокоуважаемой газеты приносить Миссии свои пожертвования.

Примите засвидетельствование моего глубочайшего уважения Вам и Вашему почтенному семейству и моей беспредельной благодарности за Вашу любовь к Миссии и деятельную помощь ей, которыми прошу и впредь не оставить ее.

Усерднейше призывая благословение Божие на Вас, Ваш дом и Вашу почтенную многоплодную деятельность, имею честь быть Вашим покорнейшим слугою и всегдашним молитвенником начальник Российской духовной миссии в Японии

Николай, епископ Ревельский

P.S. Из статистического листа и карты и книжки соборных протоколов, одновременно с сим к Вам препровождаемой, Вы изволите усмотреть некоторые данные о состоянии Японской Церкви к половине прошедшего года, с того времени Церковь также, с помощью Божиею, продолжает понемногу возрастать.

Тоокёо, 10 февраля 1887 года [53]

Письмо к Виктору Федоровичу Кельину 54

Милостивый государь!

Примите глубокую благодарность за Ваше письмо от 4 октября 1895 года, полученное мною 22 ноября. О сердечно оплакиваемой мною кончине незабвенного Александра Константиновича [55] [Трапезникова] я узнал гораздо прежде, из "Московских ведомостей", сотворив о нем мою грешную молитву вместе со здешними христианами, и не перестанет никогда здесь возноситься о нем молитва как об одном из самых первых благотворителей, и по великости жертвы, и по его привлекательнейшей сердечности! Последнее его качество и давало мне смелость иногда обращаться к нему с частными просьбами. Такова была и просьба о митре. Ваше письмо истинно тронуло меня известием, что он и эту просьбу принял с обычною своею добротою и сердечностью. Весьма жаль, что он не успел осуществить ее.

Отец протоиерей Феодор Николаевич Быстров, не зная, что Александр Константинович скончался уже 4 июля, выслал ему на заказ митры 433 рубля 30 копеек 26 июля. 06 этом я имею известие от него от 15 сентября. В письме он упоминает, что уведомления о получении сей суммы из Москвы он еще не имеет. Ныне я пишу и к нему о Вашем письме, что о сих деньгах в доме Александра Константиновича сведений также нет. Вполне уверен, что сумма сия не затеряется. И так как Вы упоминаете, что Александр Константинович "навел уже все справки, где всего наилучше заказать митру", то, если сведения о сих справках оставлены им (а также не затеряно мое письмо, в котором есть некоторые нужные указания касательно заказа), не могу ли я просить исполнить мысль Александра Константиновича, и исполнить достойно его памяти? Если же сведений сих не имеется или нет лица, которое бы охотно взяло на себя это дело, то, если деньги получены, будьте добры отослать их обратно отцу Феодору Быстрову, если нет, – не откажите в Вашем содействии к разысканию сей посылки; ибо я имею от отца Феодора письмо уже от 9 октября, но в нем нет упоминания, чтобы посланные 433 рубля 30 копеек были возвращены ему за смертию адресанта.

Прося извинения, что даю Вам труд этими просьбами, но в полной уверенности, что, в память незабвенного добрейшего Александра Константиновича, Вы будете добры не оставить их без внимания, имею честь быть Вашим покорнейшим слугою и богомольцем начальник Российской духовной миссии в Японии

Епископ Николай

Токио, Российская духовная миссия в Японии

27 ноября 1895 года [56]

Письма к контр-адмиралу Степану Осиповичу Макарову 57

Высокочтимый Степан Осипович!

Ваше первое письмо от 17 июня я нашел у себя на столе в сентябре, вернувшись из поездки по северным церквам, непосредственно вслед за тем отправившись на юг, ныне по возвращении оттуда; обрадован и вторым Вашим письмом от 6 сентября, вместе с ним получил 5 экземпляров Вашей прекрасной книжки. He умею выразить, как я благодарен Вам за все, что Вы сделали и делаете для Миссии. Если бы Вы знали, как Ваше такое теплое и такое деятельное участие отрадно, как оно живет и ободряет на дальнейший труд! Да благословит Вас Бог прежде всего за эту высокую нравственную поддержку! Вполне уверен также, что последует и поддержка материальная, для которой, конечно, Вы – человек дела, не на прекрасные только слова и предприняли Ваш труд. Вероятно, многие сделают пожертвование вслед за прочтением Вашей брошюры, незаслуженно лестной для Миссии, но в то же время в таких ярких и сжатых чертах рисующих положение и нужды ее. Другие, быть может, пожертвуют при дальнейшем напоминании, так как вслед за получением обещанного Вами списка лиц, к которым Вы разошлете брошюру, я также напишу ко всем этим лицам. Главное же, что несомненно принесет помощь, – если только будет исполнено, – это осуществление Вашей истинно счастливой мысли о поездке в Москву. Вы предложили Тимофею Саввичу Морозову [58], "что, если он желает, Вы можете прибыть в Москву, чтобы лично рассказать о Миссии". He знаю, стоит ли это; если да, то в составлении потребной для окончания храма суммы я почти уверен. Если же нет, то, ради Бога, осуществите эту прекрасную и многоплодную мысль! Зимою, когда Ваша стихия скована, а Вы чрез то свободны, для Вас, конечно, не невозможно уделить неделю или дней десять на поездку в Москву: этого будет совершенно достаточно, чтобы привести постройку к окончанию. С Вашим именем героя прошедшей войны, – что в Москве не забывается, – и званием приближенного государя, что не менее чтится, – кто же там, в сердце России, не уважит Вашей просьбы или не примет Вашего свидетельства и необходимости помочь Миссии в нынешнем ее затруднительном положении! Положение же действительно затруднительное и для самой Миссии, если помощь не придет к ней извне, безвыходное. Судите сами. Из прилагаемой фотографии Вы изволите видеть, что наружная верхняя часть храма окончена и леса оттуда сняты: сняты они до тех мест, где начинается штукатурка, к которой ныне и приступлено; но наличных денег, имеющихся ныне в Миссии, недостанет и для уплаты за наружную штукатурку; затем, на все остальные наружные и внутренние работы не имеется ни одной копейки. А работ еще весьма много, именно снаружи: постройка трех больших и двух малых каменных крылец, устройство железных водосточных труб с крыши, – каменных водосточных желобов вокруг храма и кирпичных подземных труб для проведения воды в наружные канавы, с обложением оных камнем, постройка приличной и прочной (невысокой чугунной на каменном основании) ограды вокруг храма и, как Вы знаете, неизбежно условливаемое самою местностью Миссии продолжение ее вокруг всей Миссии, устройство широкого казенного спуска от храма вниз к улице, без чего храм остался бы с главной улицы недоступным; внутри: штукатурка всего храма, настилка полов, устройство хор для певчих и лестниц на второй этаж и колокольню, постройка дверей, клиров, престолов и жертвенников, установка иконостаса, устройство крещальни с купелями для возрастных и детей; ко всему этому нужно прибавить то, без чего и оконченный храм остался бы без употребления, именно: снабжение 3-престольного соборного храма приличною церковною утварью и облачениями, а также приобретение паникадил для освящения храма. Итак, еще целое море нужд, и никаких средств! Возьмите при сем во внимание то, что я сам лично истощил все свои силы к изысканию средств: писал решительно ко всем, к кому только имел хоть малейшую возможность писать, писал много раз, – и все, кого Бог расположил, помогли, иные по нескольку раз, и, как Вы знаете, очень щедро. Дальше что предпринять, к кому обратиться, я положительно не знал и недоумевал, что будет дальше с постройкой; продолжал только в глубине души питать надежду, что Бог, промышлявший о Миссии доселе, не оставит ее и впредь. И вот в это время Вы пришли на помощь к Миссии и оказываете ей такое деятельное и такое трогательное участие. Да будет благословен Бог! Я твердо верю, что это не иное что, как дело Его благого промышления о здешней Миссии и Церкви. Взгляните и Вы так на свое предприятие, высокоуважаемый Степан Осипович, и да не оставит Вас уверенность, что Господь, возбудивший в Вас желание помочь Миссии, без сомнения, даст и должный успех Вашим хлопотам. Ради всего святого, не оставьте дело на полдороге, доведите его до конца. Вы показали, что умеете служить Отечеству земному, послужите с такой же ревностью и Отечеству небесному; эта ревность, верьте, принесет Вам не менее славы и благодарностей, – нет, неисчислимо более: о ней будут говорить на небе Ангелы Божии, о ней будет неумолкаемый голос с земли на небо, – голос Церкви, всегда благодарно молящейся о создателях храма!

Беру смелость приложить здесь статистический лист и карту, вкратце показывающие состояние Японской Православной Церкви к половине текущего года; из них Вы изволите усмотреть, что Церковь здесь с помощью Божией продолжает возрастать.

Фотография постройки, между прочим, дает видеть, что изящная картинка, приложенная к Вашей брошюре, теперь уже оставлена нами несколько позади: тем не менее я весьма рад, что эта картинка существует, и буду хранить ее на память о той тревоге, которую причинил наш строящийся храм японским ультрапатриотам именно в том виде, как он изображен на картинке, – несколько преувеличенным и назойливо бросающимся в глаза со всех открытых пунктов столицы. Каких только проектов идей не строили, чтобы "сделать безвредною", или советом "похитить из вражьих рук" эту "неприятельскую крепость", сооруженную среди столицы и на таком возвышении, что оттуда будто бы император в своем дворце может быть наблюдаем во всякое время и при всех занятиях!

Одни предлагали воздвигнуть гору, которая закрывала бы императорский дворец от храма; другие – обнести храм такою высокою стеною, чтобы с крыши его нельзя было видеть дворца; третьи советовали за миллион купить храм и подарить его императору; четвертые весьма прозрачно намекали сжечь его; и что эта угроза была не пустою, доказательством служит то, что из ближайшего полицейского бюро в Миссию конфиденциально сообщили, что по ночам назначен особый патруль для наблюдения за ее зданиями в предупреждение пожара, и советовали ей самой быть также настороже, вследствие чего Миссия должна была приобрести небольшую пожарную помпу, расставить везде кадки с водою и завести ночных сторожей, и до сих пор проводящих ночь внутри постройки. Когда с разборкою лесов развернулся настоящий вид храма и увидели, что он вовсе не так грозлив и огромен, как представлялся в брони своих лесов, и что с высоты крестов совсем нельзя наблюдать за императорским дворцом (хотя и оттуда, кроме крыши дворца, ничего не было видно), то патриоты успокоились: в газетах с тех пор не появлялось никаких неприязненных храму статей.

Призывая благословение Божие на Вас и семейство Ваше, свидетельствуя Вам глубочайшее почтение с чувством живейшей благодарности за Ваше теплое участие к Миссии и с просьбой продолжить его имею честь быть Вашим преданнейшим слугою и всегдашним усердным богомольцем начальник Российской духовной миссии в Японии

Николай, епископ Ревельский

Токио, 10 ноября 1889 года

P.S. Тимофею Саввичу я также пишу с сею почтою и прошу его, для помощи Миссии, непременно воспользоваться (если еще не сделано это) Вашим любезным предложением прибыть в Москву.

***

Высокочтимый Степан Осипович!

Лишь только я отправил к Вам письмо от 10 ноября, как получил Ваше новое письмо от 25 сентября. Из него я еще более убеждаюсь, что Сам Господь назначил Вам принести пользу Миссии и что Вы ее непременно приносите. Вы уже начинаете чувствовать тяжелые впечатления от встречаемых кажущихся неудач. Чтобы испытывать такие чувства, нужно быть глубоко заинтересованным в предмете, но откуда бы такой интерес мог явиться у Вас, если бы Сам Господь невидимо не коснулся Вашего сердца и не заронил туда искру участия к делу Его здесь? Это не отнимает у Вашего труда цены свободного подвига, ибо не стесняет Вашего произволения: от Вас зависит, следовать благому внушению Господа или не следовать; поэтому-то я убеждаю Вас не бросать дело на полдороге, а сделать все, что Вы можете. И Вы многое можете и многое, если захотите, сделаете. Напрасно Вы расстроились Вашею кажущеюся неудачею у Высокопреосвященного Исидора, говорю – кажущеюся, потому что неудачи у Вас никакой не было. Вы ведь не формулировали определенно Вашей просьбы для Миссии, – что же определенного мог сказать Вам и владыка? Вы выразили Ваше сочувствие Миссии, – и он достаточно выразил, – из Вашего же письма видно. Но если бы Вы, например, молвили: "Итак, Ваше Высокопреосвященство, позвольте мне известить Миссию, что от Вас последует некоторая помощь ей на окончание храма", – верьте, он не позволил бы; я и теперь почти уверен, что он, после разговора с Вами, передал от себя некоторую сумму в Хозяйственное управление для пересылки сюда. Это во-первых; потом владыка сказал Вам, что "Московское миссионерское общество просит, чтобы от него взяли это дело". He в первый уже раз разговаривает об этом Московское миссионерское общество; и вот этого-то подводного камня я больше всего боюсь: вдруг, с отнятием помощи Общества Миссии, придется наполовину сократить число проповедников и учащихся! Но в ближайшее, по крайней мере, время, – я могу быть спокоен, – этого не последует: Ваше ходатайство за Миссию, конечно, укрепило владыку в намерении – просьбы Миссионерского общества насчет Миссии не исполнять.

И у других Ваши хлопоты не неудачны; сами же пишете: "Кругом слышу множество приятных и самых симпатичных отзывов о деле". Это значит: благодаря Вашей пропаганде, дело заграничной Миссии приобретает больше и больше популярности; в сознании русского общества яснее и яснее выступает мысль, что довольно уже нам таить Православие у нас самих, пора являть его свету, пора прийти к полной оценке того сокровища, которым мы обладаем; а такие мысли волею-неволею рефлективно отзываются добрым влиянием и на нас самих: мы сами чрез то делаемся более православными, более религиозными и лучшими людьми. Ужели Вы ни во что ставите эту нравственную пользу? А по-моему, это и есть самая лучшая и великая удача Вашего труда. Вы, значит, служите не Японской Миссии только, – Вы кладете Ваш камень, и немалый камень, в основание широкого заграничного миссионерства России и, кроме того, способствуете нравственно-религиозному росту русского общества.

Что до прямой денежной пользы, то придет и она, насколько Бог благоволит. Если Вы были в Москве, то в немалой пользе я уверен, если еще не были, – опять повторяю усерднейшую просьбу – побудьте. Между тем позвольте и попросить Вас побыть в Петербурге у двух лиц, которым здесь прилагаются письма. Считаю не лишним сказать несколько слов об отношении сих лиц к Миссии. О графе Сергее Александровиче Строганове, в 1886 году, сестры графини Ольги Евфимовны Путятиной писали к ней сюда, что он интересуется Миссией и расположен сделать пожертвование ей. Услышав это, я тотчас же написал к нему, прося пожертвовать на построение храма. Но ему что-то не понравилось в письме; быть может, то, что я, по незнанию, назвал его Григорьевичем, тогда как он Александрович. He получив ответа (кроме означенного слуха, что письмо ему не понравилось), я вторично писал ему, потом еще, всего до пяти раз, всегда с приложением фотографий, для объяснения хода постройки, но до сих пор нет никакого признака, чтобы он что-либо пожертвовал на Миссию. Между тем желание у него, несомненно, было; быть может, и теперь есть, только застелено чем-то неприязненным. Итак, нужно, чтобы семя его доброго расположения к Миссии прозябло и дало плод, вот об этом позаботиться и прошу Вас. К Григорию Петровичу Елисееву я писал три раза, прося на храм, и получил от него два раза по 100 рублей. Но это, конечно, мало для Елисеева; притом же, за исключением 1150 рублей, пожертвованных ныне уже покойным Е.Н. Савохиным, эти 200 рублей составляют почти все, что получено на храм от всего Петербургского торгового мира. Очевидно, у Григория Петровича нужно просить еще; я и прошу прилагаемым письмом, которое поручается Вашей любезности. По прочтении, для Вашего сведения, сих писем и запечатывании их будьте добры передать их лично, именно – лично: от этого все зависит. Если послать их по почте, они по-прежнему останутся без ответа и надежда на пожертвование потеряна; если же Вы лично передадите, с Вашим сочувственным Миссии объяснением и теплым ходатайством, то почти несомненно, что граф даст свет нашему собору, а Елисеев облачит священнослужащих. При изъявлении ими желания сделать то будьте добры известить об этом петербургского сотрудника Миссии, протоиерея Михайловского Инженерного замка, – живущего в здании замка, – Федора Николаевича Быстрова; он представит графу упоминаемые в письме рисунки и сведения, а Григорию Петровичу сведения касательно облачений.

Газетные известия, что "Япония принимает христианство и что решено избрать католическое исповедание", не имеют никакого основания, ни в первом своем положении, к сожалению, ни тем более – во втором. Что Япония христианство примет, – и не за горами это дело, в том нельзя сомневаться, но какое из исповеданий примет – это в воле Господа, Японии и всего мира. Верно только одно: если Япония на весах правосудия Господа окажется достойною и достаточно готовою к тому (а это нам еще не совсем видно), то она прямо вступит в полный свет Христовой веры; если же нет, то придется ей пройти полутемными сенями католичества или протестантства. Но что она (равно как и другие языческие народы) со временем все-таки будет православною, это так же несомненно, как несомненно то, что есть Бог и что Он управляет миром: не для того же, конечно, Сын Божий сходил на землю, чтобы приносимая Им истина тотчас была наполовину подавлена, искажена и полускрыта от целых царств и народов!.. А пока мы можем довольствоваться тем, что, при всей нашей численной и материальной скудости, мы здесь отнюдь не в невыгодном, сравнительно с другими, положении относительно японского правительства и японского народа вообще.

Призывая благословение Господа на Вас и близких Ваших и моля Его, да питает Он в Вас доброе усердие послужить делу Его здесь и да даст Вашим хлопотам благой успех, с глубочайшим почтением и никогда не изгладимою сердечною благодарностию, остаюсь Вашим преданнейшим слугою и усердным богомольцем начальник Российской духовной миссии в Японии

Николай, епископ Ревельский

Токио, 25 ноября 1889 года

***

Высокоуважаемый и достолюбезный Степан Осипович, Вы истинно радуете меня Вашими известиями!

Сколько добрых результатов Ваших хлопот! От Нечаева-Мальцова 1 000 рублей, от отца Иоанна 500 рублей, от Самарина 100 рублей, кроме того, Вы мне открыли доступ вновь просить графиню М.В.Орлову-Давыдову, если не о денежном пожертвовании, то об облачениях. Слава Богу, и глубокая благодарность Вам! Если и еще с кем имели случай говорить о нуждах Миссии из таких лиц, у которых доброе сердце и есть возможность помочь, то будьте добры известить меня. Затем, "воззвание" дало бы "некоторые деньги", – и я так же думаю, но, судя по прежним ответам, значительной помощи не доставило бы, между тем частое употребление воззвания отняло бы у него и последнее значение, – а это средство может пригодиться в будущем, ибо окончание храма – не конец нуждам Миссии, заводящейся, как Вам известно, с "ни кола ни двора". По той же причине я 6ерегу и надежнейшее, но зато уже последнее из средств – обращение к государю императору; Константин Петрович [Победоносцев], – сам приближенный государя, – ничем не мог обрадовать меня больше, как указанием, сделанным два года тому назад, обратиться с просьбою к государю императору; но я схоронил глубоко в душе этот совет; и воспользуюсь им только по истощении всех других средств, в безвыходной крайности и в самом важном случае. Теперь же еще, благодарение Богу, не время для сего.

По отправлении к Вам моего первого письма, к глубокому прискорбию, я узнал из газет, что Т.С. Морозов скончался. Но граф С.А. Строганов и Г.П. Елисеев, о которых я писал во втором письме (письма доселе адресовал чрез Главный Морской штаб), вероятно, оказали просимую помощь? С нетерпением жду от Вас или от отца Быстрова известия о сем, ибо если обращение к ним безуспешно, то нужно искать участие в других местах, – и медлить с этим нельзя, так как освящение собора, если Бог благословит, предполагается не дальше пределов первого полугодия сего года. Теперь почти совсем уже разобраны наружные леса; скоро буду иметь удовольствие отправить к Вам фотографию наружного вида собора в оконченном виде (за исключением отсутствующих еще крылец). Немного теперь нужно для окончательных работ и для снабжения собора богослужебными принадлежностями. He устаньте еще несколько потрудиться во славу Божию! И да поможет Вам Бог!

Усерднейше призывая благословение Божие на Вас и семейство Ваше, остаюсь глубоко уважающий, благодарный и истинно преданный Вам слуга и богомолец

епископ Николай

Токио, 10/22 января 1890 года

***

Достоуважаемый и достолюбезнейший Степан Осипович!

Поистине Бог послал Вас Миссии! Вы делаете для нее столько, что больше никто не мог бы сделать, и делаете так, что лучшего образа действования и представить себе невозможно. Благодарность свою за Ваши многоплодные хлопоты я бессилен выразить, но умею ее чувствовать, и чувствовать именно как беспредельную и никогда не изгладимую. Ваше бесценное участие к Японской миссии составляет до того отрадное и в светском мире в такой мере до того редкое явление, что оно, конечно, останется навсегда незабвенным, не только для Японской миссии, но и для всей заграничной Русской миссии, и будет служить источником духовного утешения не для одних японцев, а и для всех последующих миссионеров.

Все Ваши драгоценные для меня и для Миссии письма по 29 марта я получил. Изложенным в них указаниям следовал, советы принял к сведению – и многое уже исполнил; немало писем вследствие их написал, остальные не замедлю написать.

С последним ассигнованием, вследствие ходатайства Его Высочества, великого князя Александра Михайловича, из Миссионерского общества 15 тысяч рублей кредитными, – о каковом ассигновании я получил, с последнею почтою, официальное уведомление от Совета общества, – окончание постройки храма вполне обеспечено. Слава Богу! И великая благодарность великому князю и Вам! Итак, Его Высочеству и Вам принадлежит завершение постройки, которую Вы назвали грандиозною и единственною в Японии, и назвали не несправедливо, ибо так называют ее и другие здесь, кому приходится говорить или писать о ней (в доказательство чего прилагаю здесь лист английской йокогамской газеты, убедительно прося только при чтении не обратить внимание на то, что не относится к храму). Освящение храма, вероятно, произойдет не ранее октября. К тому времени все работы, со включением и ограды, будут кончены, а с дальнейшими судами Добровольного флота придут облачения, утварь и, быть может, прибудет также звонарь. Собственно, освящение можно бы совершить и раньше, как я и предполагал; но я думал тогда, что церковные вещи для внутреннего снабжения собора, по крайней мере – наиболее необходимые, придут с весенними добровольцами. Во время освящения будет снята фотография уже готового собора и разослана всем жертвователям, в виде доклада, что их добрые пожертвования достигли своего назначения и с глубокою благодарностью за оные.

Затем, в последнем письме Вы писали: "Теперь полезно сделать передышку, в течение которой не беспокоить утомленных жертвователей просьбами..." Сама мудрость водила Вашим пером. Но мало того: что Вам представляется полезным там, то здесь совершенно необходимо в другом отношении. Я жду не дождусь времени, когда кончатся мои заботы о постройке храма, чтобы уже отложить всякие заботы о какой бы то ни было постройке и заняться посещением церквей и другими чисто миссионерскими делами. В продолжение шести лет, в которые тянется постройка, и если отлучался из Токио по церквам, то урывками; и церкви, расселенные по стране, особенно дальние, остались без должного присмотра, потому что постоянно нужно было заботиться о добывании средств для постройки и о том, чтобы она производилась как должно. Итак, о просьбе или сборе пожертвований уже никак не менее двух лет, о которых Вы говорите, не может быть и речи.

По пришествии этого времени что будет, неизвестно: будущее в руках Божиих. Но в ответ на выраженное Вами в письме от 10 марта желание "подробно знать, что еще осталось сделать", укажу на главное, что (опять говорю: не ныне, а впоследствии) непременно предложить сделать. Миссия заводится с "ни кола ни двора"; наполовину она обзавелась, считая храм, помещение для миссионеров, вместе с классными аудиториями, и женскую школу, для постройки которой Бог привел сюда графиню O.E. Путятину. Но воспитание помощников миссионерам и вместе людей, которые бы со временем заменили собою миссионеров, сделав вызов их из России ненужным, должно быть одной из самых главных забот Миссии. Между тем здесь нет не только помещения для семинарии и катехизаторского училища, но даже и участка земли, где построить его. Судя, во-первых, потому, что за нынешний участок земли, где помещается женское училище и семинария (но где сим двум заведениям до крайности тесно, и имеется в виду со временем оставить только женское училище, для которого здания уже построены), купленный в два приема у двух хозяев, заплачено 19 тысяч долларов, во-вторых, потому, что цены на земли с тех пор не понизились, а, напротив, возвысились, землю под семинарию и катехизаторское училище нельзя надеяться приобрести меньше чем за 20 тысяч долларов. Здания для семинарии и катехизаторского училища предполагается строить не каменные, во избежание слишком больших затрат, а обыкновенные деревянные, в японском стиле. Но если иметь в виду помещение не более как на 300 воспитанников, для обоих сих заведений вместе, – семинарии с семилетним курсом и катехизаторское училище с трехлетним, то и при этом, не имея в руках 10 тысяч долларов, нельзя и думать о постройке. Итак, еще 30 тысяч долларов, или 60 тысяч рублей кредитных, на одну эту нужду потребно. Про нужды меньшей важности я пред людьми боюсь и заикаться, а и они, однако, такого серьезного свойства, что удовлетворение их следовало бы иметь в виду. Например, при Миссии и учебных заведениях необходима библиотека; она и есть уже, с пятью тысячами названий в одной основной – русской и на европейских языках (не считая запасную, ученическую и японско-китайскую); но помещается она – совестно сказать – под крышей большого миссионерского дома, так что книг наполовину и достать невозможно иначе, как ползая на коленях или даже на брюхе. Итак, для помещения библиотеки следовало бы построить небольшое здание, и, конечно, каменное, в предупреждение несчастья от пожара, но на это нужно не менее 6–7 тысяч долларов. Еще: из посланных ныне в Россию троих здешних семинаристов один имеет назначение пройти чрез Медико-хирургическую академию и вернуться сюда, по прошествии 5–6 лет, врачом, на службу Миссии и Церкви. Имеется в виду в то время устроить, в виде благотворительного учреждения Миссии, хотя маленькую амбулаторию, но на это также нужны средства. Еще: в Хакодате церковь и миссионерский дом, – более чем 30-летние дощатые здания, – совсем обветшали и снизу сгнили до того, что опасно жить в доме и служить в церкви, особенно во время ветров и землетрясений; необходимы новые здания, хотя бы такие же, как прежде, простые и дешевые, то есть дощатые. Очень нужно бы построить небольшую, хотя тоже дощатую, церковь в Осака, где японские христиане еще бессильны сделать это, а пункт очень важный. И заметьте, самые большие нужды, как покупка земли и постройка семинарии, катехизаторского училища, библиотеки, – такого свойства, что для удовлетворения их на обыкновенных православных христиан, как бы они благочестивы ни были, рассчитывать едва ли возможно. И храм-то построен, собственно говоря, немногими лицами, у которых притом постоянно нужно было просить. Но храм, прямо и бесспорно, – дело необходимое, дело несомненно богоугодное. А важное значение миссийских училищ кто поймет? По первому слову всякий молвит: "У нас и в России училищ недостаточно (что и правда), куда нам еще заботиться об училищах для Японии!" Вот тогда и придет крайность, которая сделает неизбежным обращение к щедротам государя императора. И носится в мыслях моих: не одного государя тогда обеспокоить, а и прочих членов августейшей фамилии. Тогда, конечно, я буду просить Вашего руководства, к кому и как обратиться. Ho по меньшей мере два года я не надеюсь иметь и возможности беспокоить Вас сею просьбою: дайте мне в эти два года погрузиться всему, всей душою, исключительно в здешние нематериальные церковные дела.

Но, мало того, я и у Вас, высокоуважаемый Степан Осипович, отныне попрошу всего Вашего внимания и участия к нематериальноцерковному.

To, что я дальше напишу, не есть случайная и мимолетная мысль, много я думал, – и это и есть главная причина замедления моего настоящего письма. Вас Господь видимо одарил таким обилием сил душевных, что они не вмещаются все в Ваше непосредственное дело (морское), и таким серьезным характером, что избыток Ваших сил и досуга Вы не оставляете непроизводительным или не расточаете на незаметные мелочи, а употребляете на дела серьезные, как-то: естественнонаучные исследования, участие в заседаниях ученых обществ и подобное. Одно из серьезных дел, на которое Вы обратили внимание, есть также и Японская миссия, – и для нее, даже помощи ей, у Вас также нашлась частичка сил душевных и досуга. Много уже Ваше участие сделало для Миссии: вот, как изволите видеть, помогло ей быстро окончить постройку храма, возбудило к ней внимание и симпатии в высших кругах столиц и прочее. В уповании, что частичка Ваших душевных сил, так плодотворно послужившая Миссии, и теперь не отнята от нее, я и пишу Вам ныне и прошу усердно – оставить и впредь этот нематериальный капитал за Миссиею, но уже прошу позволить Миссии сделать из него употребление – все возможно плодотворное. Какое? Следующее: Вы до сих пор имели в виду одну Японскую миссию, – расширьте Ваш горизонт и поле деятельности: послужите вообще заграничной Русской миссии. Вы не позволили бы находящейся в Вашем распоряжении машине, например, в 1 000 сил быть употребленною только для приведения в движение шлюпки, а поставили бы ее на большое судно, за которым или вместе с которым могла бы двигаться шлюпка. Простите за вульгарное сравнение, но Японской миссии также простой здравый смысл вместе с частичкою добросовестности не позволяет оставить за Вами слишком несоответствующее Вашим силам дело помощи лишь ей одной. В России внутренние Миссии хорошо поставлены, быстро развиваются и имеют добрый успех. Да будет благодарение Богу за это! И по закону Божескому, и по чувству человеческому мы должны прежде и паче всего заботиться о благе наших присных. Но заграничной Миссии у нас, можно сказать, просто не существует. Вы, как кругосветный плаватель, знаете весь свет: куда бы Вы ни пришли, особенно в заокеанских восточных странах, тотчас бросаются Вам в глаза духовные лица разных исповеданий, – всё это миссионеры, но тщетно Ваш взор искал бы между ними человека в рясе – русского православного миссионера, – его нет нигде. Что же, или Православие недостойно быть представляемым? Но нет, – Ваше внутреннее чувство и Ваш разум говорят против этого. Или оно не смеет явиться, боится своего бессилия? Но нет, – случилось Вам видеть хотя в одном месте (хоть бы в Японии) не Миссию, a что-то похожее на зародыш ее, и однако же это что-то, совсем незаметное по внешнему представительству, является пред лицом инославного миссионерства силой, которую последнее не находит возможным игнорировать. Итак, Вам, как православному христианину, не может не быть прискорбно, что Православие не заявляется в мире, между тем как мир определен именно Православию, потому что не для водворения же папы в католичестве и не для размножения пап до предельной цифры статистики народонаселения в протестантстве являлся Сын Божий на земле, а являлся для основания единой Святой Соборной и Апостольской Церкви во спасение людей, каковая Церковь и есть Православная. Итак, заботиться о явлении миру Православия, а для того о развитии заграничного миссионерства, есть первейший долг наш, Богом наложенный на нас. He в ущерб внутренним Миссиям будет это, а, напротив, в большую помощь им и в вящее развитие их. Одни внутренние Миссии без заграничных – это одно крыло птицы без другого: птица может перепархивать и тем подвигаться вперед, но сильно и быстро лететь не в состоянии. Из многих причин укажу одну, пример уяснит мою мысль скорее: если бы пред Вами порицали русское войско или, в частности, русский флот, укоряя его в бессилии или в устарелости, несовершенности и тому подобное, что бы Вы сказали, будучи совершенно противного мнения о том? Вероятно, сказали бы следующее: "Подождем столкновения с неприятелем, – тогда увидите на деле, что вы не правы". Все наши внутренние враги Православия живут только порицанием Православия – его будто бы бессилия, несовременности и так далее, – все начинания от самих бессмысленных беспоповцев, пашковцев, штундистов до католиков включительно. Мало ли пишется и говорится в России в опровержение их! И все это приносит ли соответствующую пользу? Далеко нет. Покажите же силу Православия на деле, выведите его на свободное поле, сопоставьте со всеми врагами его, дайте им одинаковые шансы – и посмотрите, каковы будут результаты: результаты будут не менее блестящи, поверьте, чем были у "Константина" со встретившимися турецкими пароходами. А не даст ли силу и внутренним Миссиям? Смею сказать даже более: это будет способствовать оживлению религиозного чувства у самих православных в России.

Итак, полезно, нужно и должно позаботиться о развитии заграничной Миссии.

Что же для этого сделать?

Во-первых, то, на что Вы уже сделали намек в Вашем последнем письме, от 29 марта. Этот намек до того обрадовал меня, что я, вследствие его, тотчас же, несмотря на мучавшую меня в то время инфлюэнцу, написал письмо к Владимиру Карловичу Саблеру, убедительно прося его позаботиться об исполнении того, о чем он говорил Вам; говорил же он Вам, что "есть предположение послать сюда двух из вновь постриженных (академистов) и что у него на примете есть очень даровитые и хорошие люди из них". Ради Бога, возьмите же и Вы Владимира Карловича на слове и не отстаньте от него до тех пор, пока он не исполнит своего слова! Раз навсегда верю, что и он, и Константин Петрович Победоносцев, и все, о которых пишете, отлично расположены к Миссии; и как же быть иначе? Ведь они – лица в высшей степени благочестивые, высоконравственные: как же им не быть расположенными к делу Божию? Но у каждого из них – тысяча, десять тысяч, а у Константина Петровича сто тысяч разных безотложных забот о предметах важных и важнейших, и притом близких и ближайших, – откуда же им взять времени и внимания для Миссии столько, сколько ей нужно? Поэтому я нисколько не сомневаюсь, что прекрасные слова Владимира Карловича, содержащиеся в Вашем письме, остаются словами; даже и мое письмо не поможет им облечься в дело. "Ах, да, да, как же, это непременно нужно", – всколыхнется Владимир Карлович, читая письмо, но и дочитать о его он едва ли успеет, потому что уже пятый раз ему докладывают, что уже пять человек ждут его по делам, за этими пятью последуют десять по другим делам и так далее, – когда же очередь до японского дела? Да она уже канула в вечность. У Константина Петровича дел, в пропорции с его положением, несравненно больше, у митрополитов тоже. И так-то вот: хотя Японской миссии и необходимы миссионеры, но быть ей без миссионеров, если Вы, именно Вы, Степан Осипович, с Вашим горячим усердием и настойчивостью, не постараетесь, чтобы у нас были миссионеры.

Но при этом, и для сего пункта, и для нижеследующих, позвольте сказать, каковы должны быть миссионеры. Вы пишете, что дали мысль Владимиру Карловичу посылать "в Японию только на 3 года". Ради Бога, оставьте эту мысль. В продолжение 20 лет существования Миссии я видел здесь много миссионеров; никто из них не ехал сюда на 3 года, а ехали все возможно дольше служить Миссии – и, однако, где же все они? За исключением одного юнца, приехавшего сюда всего полтора года тому назад, нет ни одного. Предложение 3 года службы, – еще скорее будут находиться желающие, еще больше будет их и еще чаще будут меняться; но для Миссии-то какая польза? Никакой. А вреда не оберешься: в нравственном отношении – соблазн и смущение, – Миссия – точно торжище, где люди толкутся и уходят без следа и смысла; в материальном – неизмеримый и плачевный убыток, ибо деньги непроизводительнейшим образом уходят на содержание людей, совершенно бесполезных для Миссии, тогда как эти деньги без них идут на содержание катехизаторов, несомненно полезных здесь Церкви. Возьмите во внимание, что человек здесь в 3 года едва только будет в состоянии изучить язык настолько, чтобы быть полезным, например, проповедью, посещением японских церквей и подобное; до того же времени он решительно ничем не может быть здесь полезным, прежние кратковременные миссионеры были полезны хоть преподаванием в семинарии; но теперь и эта служба без остатка разобрана вернувшимися из русских академий самими японцами. Итак, – не только не предлагать три года, но если бы новичок сам заявил, что "я-де желаю поехать на 3–4, даже на 5–6 лет, и если понравится там, то остаться и навседа", такого – не допускать сюда. Вообще человек, размеряющий себя в каком-либо отношении, не надежен для Миссии, у такого человека, очевидно, центр тяжести в нем самом, а не в деле, – такого и не нужно сюда, а нужно человека, беззаветно отдающего себя на служение Богу путем служения миссионерского. Пожалуйста, вникните в этот предмет и поймите всю важность его; для соображения и дальнейшего уяснения прилагаю копию письма моего о сем предмете Владимиру Карловичу; не поскучайте прочитать и принять к сведению. Пожелавших сюда будьте добры повидать и поговорить с ними основательно, причем резко и ярко выставить им все трудности предпринимаемой ими службы, как-то: безотрадность одиночества, и в смысле бессемейности, ибо они должны ехать сюда иеромонахами, и в том смысле, что они вечно будут находиться среди чужеземников, необычную трудность основательного изучения японского языка, в буквальном смысле "неимение где пребывающего града", ибо они должны будут безостановочно путешествовать по японским церквам, и прочее, и прочее. Всякое дело и всякая служба имеют, конечно, и хорошую и дурную сторону. Хорошая сторона миссионерского служения – это то, что оно – самое прямое и непосредственное служение Богу и служение самому высшему благу ближних, именно, вечному спасению их. Но эту хорошую сторону человек должен сознать и глубоко в сердце оценить, полюбить и затаить ее – прежде чем наружно выразить желание быть миссионером. И вот такому-то, который сделает это, наговорите Вы бездну трудностей, – не поколеблете и не измените его решения, а, напротив, еще более распалите его желание и укрепите решительность служить. Тот же, кого Ваши речи о трудностях устрашат, значит, и не имеет в душе твердого и определенного желания служить Богу в звании именно миссионера, а хочет сюда из любопытства или из какого-либо другого скоропреходящего побуждения; такому тотчас прямо и положительно отсоветуйте ехать сюда, ибо это был бы только вред для Миссии и ломка для его собственной жизни. Ах, если бы Господь чрез Вас, Владимира Карловича, Константина Петровича и всех сочувствующих Миссии, послал бы ей двух миссионеров! Вот было бы счастье! Я уверен, что это и будет; у меня есть твердая надежда (без которой я едва ли и жил бы здесь так долго), что Господь пошлет наконец истинных деятелей на жатву Свою здесь. Но только когда это будет? Быть может, мы и не дождемся радости видеть здесь истинных миссионеров!

Итак, по-моему, вот первый шаг в заграничной Миссии: найти и прислать сюда двух хороших миссионеров.

Второй шаг – основать Миссию в Корее. Если бы Вы знали, какая это настоятельная нужда! Корейский народ открыт для принятия христианства, и толпы миссионеров уже обступили его. О католиках и говорить нечего; они там больше сотни лет, и имеется множество обращенных; но и протестанты разных сект всё более и более наезжают туда. А корейцы, как ближайшие соседи России, под обаянием ее силы и в то же время миролюбия и доброты, по-видимому, больше всего расположены к Православию. Слышно (слыхал от Алексея Михайловича Кумани, нашего посланника в Пекине, в Пасху бывшего здесь), что корейцы, пограничные с русскими владениями, побывав в них, добровольно заимствуют и уносят к себе русские религиозные верования и обычаи. Здесь живущие некоторые корейские эмигранты, при каждом визите в Миссию, неизменно предлагают вопрос: не послана ли духовная Миссия в Корею? И убеждают скорее послать. Но кого послать? У нас и на Соборах возникает требование послать проповедников в Корею, но всегда оканчивается прискорбным сознанием, что послать некого, – проповедников и для Японии далеко не хватает. Вышеупомянутые эмигранты определили в миссийскую семинарию одного корейского юношу, отдав его в полное распоряжение Миссии, и я думал было из него образовать проповедника, тем более что он и сам охотился к тому, но корейский посланник здесь, видя способности юноши, взял его для другого употребления, чему Миссия не могла воспрепятствоваться. Вызвать бы из Владивостока несколько молодых корейцев для воспитания из них проповедников? Но, во-первых, как найти и безошибочно угадать способных и наклонных к тому? Во-вторых, их, так же как и того юношу, во всякое время может смутить и переманить на другую службу корейское правительство. Вопрос можно разрешить гораздо проще, легче и надежнее, именно: после того как даны будут для Японской миссии два миссионера, выхлопочите еще третьего – он будет для Кореи, в этом я даю обещание. Пока испытана и показана будет на деле целесообразность и полезность Корейской миссии, пусть будет и содержание на нее не ассигнуемо: корейским миссионером просто будет японский миссионер в командировке. В Корее есть наш генеральный консул, – значит, защита национальности есть; как поселится миссионер там, – я бы мог съездить с ним туда; и, вместе посоветовавшись, мы устроили бы всё по возможности дешевле и целесообразнее. Затем, после помощи Божией все бы зависело от человека. Если бы был прислан хороший, то он не замедлил бы изучить корейский язык, сойтись с корейцами, окружить себя ими, приготовить из них помощников себе и так далее. Приблизительно года в четыре Миссия могла бы уже иметь христиан, – и тогда могла сделаться самостоятельною, то есть просить для себя содержание, штат и так далее. Заметьте, так бы Корейская миссия началась без всяких манифестаций, тревог, требований и всякого рода трудностей, но началась бы естественно и легко, как легко и естественно является отпрыск на ветви, и началась бы, значит, тем более прочно. Инициатива тут никому бы лично не принадлежала; была бы, пожалуй, прежде всего Ваша, так как Вы хлопотали бы о третьем миссионере для Японской миссии, имея в виду, что он назначается собственно для Кореи. Если бы Вы сказали это Владимиру Карловичу Саблеру, Константину Петровичу Победоносцеву, митрополитам и другим, то они, вероятно, кроме сочувствия такому предложению, ничего бы не нашли в ответ на это; и предполагаемый корейский миссионер, если бы он был с духом миссионерским, тоже, без сомнения, не возразил бы Вам. Затем, когда бы пришло время отсюда послать его в Корею, я, конечно, испросил бы на то разрешение Святейшего Синода, которое, нет сомнения, и не замедлило бы последовать; я и представить себе не могу причин, почему бы было иначе. Итак, вот мои мысли касательно второго шага в деле развития заграничной Миссии. Конечно, эти мысли могут быть заменены и другими, более целесообразными и плодотворными, так заметьте же: я тогда с радостью брошу свои и присоединюсь к Вашим.

Третьим шагом должно быть образование Пекинской миссии из номинальной в действительную и развитие ее проповеднических сил. В Пекине теперь четыре миссионера, с начальником Миссии в том числе. Но что же они делают? Один по воскресеньям служит в посольстве; все прочие служат для христиан из албазинцев, число которых, не превышающее, кажется, 400 душ, всегда остается тем же. Вновь обращенных нет; да и никто не проповедует. Есть еще христиане в одной деревне недалеко от Пекина, плод проповеди умершего миссионера отца Исайи, но для них служит священник из китайцев. Есть еще училище мальчиков, где человек 10, и девочек, где 20 (все эти сведения от господина Кумани). Итак, для чего же в Пекине четыре миссионера? И почему они ничего не делают для распространения христианства между китайцами? Очевидно, Миссия может быть оживлена и обращена к своему действительному назначению только тогда, когда во главе ее будет поставлен человек с ясно осознанными и усвоенными миссионерскими целями. Такого человека может назначить только Святейший Синод; ему всецело должна принадлежать и инициатива этого дела. Но Вы можете пропагандировать эту мысль и тем способствовать ее осуществлению.

Дальше, почему бы не послать православного миссионера, хотя бы одного на первый раз, в Индию? Будучи в Петербурге в последний раз, в 1879–1880 годах, я встретился с индийским молодым человеком Рамчандером, племянником расстрелянного англичанами в 1860-х годах, в Индии, патриота Наин-Саиба. Он просто выражал зависть, что Россия посылает Миссию в Японию и не думает послать в Индию? Убеждал меня пренастоятельно отказаться от Японии и проситься на миссионерскую службу в Индию; наконец, видя невозможность сего, просил хоть заехать в Индию, взглянуть, какое это удобное поле для миссионерства, и хотя я решительно отказывался даже и от этого, тем не менее вручил мне на всякий случай рекомендательное письмо в Бомбей. Рассказываю это ныне к случаю; не таким маловажным обстоятельствам, конечно, решать дело заведения Миссии, но и они могут освещать предмет и служить к уяснению нужды. Вот если где, то именно в Индии Духовная миссия может иметь весьма важное и политическое значение. Нет сомнения, что Православная духовная миссия никогда не возьмет на себя обязанность служить политическим целям; и если бы взяла, то сделалась бы недостойною своего имени, – избави ее Бог от этого! Но разве православная Христова вера бралась когда-либо служить земным видам русского народа? А кто же не знает, что ничто столько не способствовало образованию из русского народа великого Русского государства, как именно православная Христова вера! Что православная вера, идущая из России, в Индии встретит симпатии народа, в этом едва ли можно сомневаться; а это и поведет к успеху, хотя бы в той мере, в какой в Японии симпатии народа к английскому языку способствуют успехам протестантов.

На первый раз довольно. Желалось бы развивать и дальше, но без исполнения того, что изложено, выражать дальнейшее было бы бесполезно. Для осуществления же изложенного как мало нужно! Всего: 3 молодых иеромонаха-академиста в Японию, без всякой другой затраты для них, кроме прогонных до Японии, один молодой, энергичный и с миссионерским направлением иеромонах или архимандрит для Пекина, тоже без всякой новой затраты, и один иеромонах-академист для Индии. И это немногое как бы оживило заграничную Православную миссию! Будь это сделано, она бы уже твердо стала на ноги, несомненно, вескими фактами заявила бы свое существование, – и одно это уже было бы совершенно достаточно, чтобы это вечное, до сих пор душу гнетущее нарекание неправославного мира, будто Православие бесплодно, безжизненно и так далее, потеряло всякий смысл и значение.

Путь, которым Вы можете достигнуть осуществление вышеизложенного, есть, во-первых, путь частных и конфиденциальных представлений, просьб и настояний у лиц, ныне уже хорошо знакомых Вам Владимира Карловича, Константина Петровича, митрополитов; касательно же возможно удачного выбора молодых людей – у ректора и инспектора Санкт-Петербургской духовной академии, с которыми Вам в этих видах необходимо познакомиться (при случае же познакомиться с такими лицами и других академий); во-вторых, путь открытых и публичных манифестаций, к которым самый благоприятный случай подают ежегодные общие собрания Миссионерского общества, проводимые в Москве, в мае месяце. Вам решительно необходимо явиться адвокатом заграничной Миссии на этих собраниях. Я уже совсем собрался было просить Вас явиться в сем качестве на собрании нынешнего года и письмо к Вам заготовил об этом, да спохватился, что будет поздно, что гораздо лучше наперед основательнее приготовиться к этому, к будущему же году. Вы можете, – зримо все обдумав и составя основательную записку, даже заготовив несколько сторонников себе, чтобы Ваш голос, по внезапности своей, не раздался совершенным унисоном (Д.Ф. Самарин, А.К. Трапезников, например, наверно присоединятся к Вам), – быть готовым разом блестяще открыть кампанию со всеми шансами на несомненный успех, если не вдруг, то в ближайшем будущем. Само собой разумеется, что и пресса также представляет удобное поле, и притом всегда открытое, для публичного пропагандирования дела заграничной Миссии.

Я уверен, что на долю, быть может не далее самых первых шагов, Вам придется быть одиноким в этом деле. Ведь дело то слишком близкое каждого православного христианина, будь у него хоть на каплю религиозного чувства. Нет сомнения, Вы тотчас же найдете горячих сторонников себе. Нельзя также сомневаться, что открытых врагов этому делу среди православного мира не явится; извольте-ка Вы представить христианина, утверждающего, что не нужно проповедовать христианство заграничным язычникам, – каким диким понятием это зазвучало бы для других! Пытались было, – еще когда я хлопотал об основании Миссии, – возражать некоторые, что нужно-де наперед обратить своих язычников и потом простираться за границу, но и тех вполне обезоруживало простое указание, что при такой теории христианства и совсем в мире не было бы, кроме разве иудейской земли; ибо апостолы не должны были бы выйти на проповедь миру, не обратив наперед соплеменников, – а эти, как известно, и до сих пор обращены в самом малом количестве.

Боюсь я, что явятся враги этому делу другого рода, – это именно те поверхностные люди (в высших сферах их, должно быть, более, чем где-либо), которые легкомысленно, безучастно или даже с насмешкой относятся ко всякому серьезному предприятию и делу. Станут говорить: не Вам-де, адмиралу, заботиться об этом, – на это есть духовное ведомство, это его дело и так далее. Но ведь подобные люди и подобные толки могут смущать и парализовать разве новичков в жизни, не накопивших в себе силы и не приобретших опытности; Вы видели всевозможные бури и ураганы, в буквальном и метафорическом смысле, победоносно прошли чрез них, – и не легкой волне изменчивых людских толков и пересудов смутить Вас в чемлибо добром, за что Вы принимаетесь по чувству христианского долга! Ваша же забота о Миссии именно есть дело христианского долга, дело такое, в котором всякий православный христианин, по мере сил своих, должен принять участие, ибо православный христианин – не раб католичества, где управляющая часть церкви живет, а управляемая осуждена быть бессмысленною и бесчувственною массою; православный христианин есть сын истинной христианской церкви, в которой все члены живут общей жизнью и способствуют – каждый в своей сфере – общему развитию, хотя, конечно, каждый член в то же время (не как в протестантстве) строго соблюдается в своем чине, – вследствие чего и Вы, всеми зависящими от Вас мерами способствуя развитию заграничного миссионерства, не потребуете, конечно, участия в иерархическом управлении Миссией.

Больше же всего я боюсь, чтобы не явился враг Вашего дела в Вас самих, это – потеря интереса в деле, вследствие того апатия, усталость и наконец окончательное выпущение дела из рук. Вот этот враг опасней всех; и с ним, если бы он явился, бороться трудно; но тем не менее бороться нужно и победить с помощью Божией должно. Взгляните, Степан Осипович, со всею серьезностью на дело, на которое Вы наложили руку. Твердо верьте, что не без Божия тайного внушения и зова Вы взялись за него, не без Божией помощи Вы сделали то, что уже сделано; Божия помощь будет с Вами и в дальнейших Ваших заботах и стараниях по делу. Но отступитесь Вы от него – в этом направлении Вы отступитесь от воли Божией: Ваша совесть Вам скажет, что это будет уже грехом зарытия Богом данного Вам таланта. Притом же что за важное, что за бесконечно важное дело, которому Вы взялись служить! И во флоте Вы оставите след по себе, и Вас трудно будет забыть, тем более что Вы еще молодая надежда флота, и неизвестно, какие еще в будущем славные подвиги за Вами; но засияете Вы звездою первой величины – не только для русского, а и для всех флотов мира, все же эта звезда со временем померкнет, так как даже и солнце, и луна в свое время померкнут, и земля же и яже на ней дела сгорят (2Пет.3:10). Но то дело, за которое Вы ныне принялись, переживет солнце, луну и землю и перейдет в вечность, не теряя там своего блеска, а, напротив, возрастая в славе и сиянии, ибо то дело есть приобщение себя к деланию, ибо католики всегда скрывают свое положение или, будучи спрошены, поражают громадностью цифр. Во всяком случае, несомненно, что католических миссионеров и сестер милосердия в Китае также нужно считать тысячами, а христиан и миллионами (еще десять лет тому назад один патер говорил мне, что католиков в Китае 5 миллионов, при 40 епископах и тому подобное, потому что католическая пропаганда там действует, хотя с перерывами, с 16-го столетия. Итак, христианское инославие выслало в Китай целые огромные армии миссионеров! А Православие? Четыре безмолвствующих миссионера! Вашему красноречию предоставляю воспользоваться неподражаемою красотою контраста, чтобы обратить его в неотразимый аргумент в пользу нашей темы.

Кстати же, замечательная бедность результатов протестантской миссии (при такой огромной массе миссионеров и, конечно, соответствующих других средств доселе всего 37287 обращенных!) может дать новый эффектный оборот Вашей речи, – что мы-де и не особенно запоздали, только не нужно отныне упускать времени, иначе уже совершенно по нашей вине будет допущена ошибка, которую потом веками и с чрезвычайными усилиями придется поправлять, потому что из новых, более чем прежние, прочных ложементов выбить неприятеля труднее, чем голою рукою взять его в плен в то время, когда он в смущении сидит на развалинах своей обветшавшей до основания крепости.

Усерднейшею молитвою призывая благословение Божие на Вас и Ваше семейство, с глубочайшим почтением и истинно сердечною преданностью и благодарностью остаюсь Вашим покорнейшим слугою и всегдашним богомольцем начальник Российской духовной миссии в Японии

Николай, епископ Ревельский

Токио, 30 мая 1890 года

***

Высокочтимый Степан Осипович!

По отправлении моего письма к Вам от 30 мая я вновь был обрадован Вашими письмами от 10 и 26 апреля, – последнее с приложением списка вещей священной утвари, жертвуемой миссийскому собору Юрием Степановичем Нечаевым-Мальцевым.

За Ваши добрые старания касательно священной утвари для собора, увенчавшиеся таким блистательным успехом, истинно не знаю, как и благодарить Вас, и с радостию вижу здесь новое доказательство промыслительного благословения Божия к Миссии! Я чувствовал себя в большом затруднении, у кого просить утварь; желалось бы, конечно, достойную собора, – но чего она должна стоить! У одного кого-либо просить всю мне и на мысль не приходило; а думал я, разделивши принадлежности утвари по частям, попросить у многих. Но не успел я еще придумать, у кого именно просить, как пришло от Вас и от отца Федора известие, что Юрий Степанович Нечаев-Мальцов пожелал один устроить всю утварь; ныне же присланный Вами список показывает, что действительно на все три алтаря утварь отчасти уже готова, отчасти заказана, – и притом какая дорогая, и, значит, какая будет великолепная! Как здесь не подумать и не сказать радостно, что Бог помогает Миссии, чрез угодные ему орудия! С нынешней почтою я пишу также Юрию Степановичу и благодарю его за пожертвование.

За хлопоты о звонаре также весьма благодарен. Получив прежде телеграфное и потом письменное уведомление, что звонаря для Японии нет в обеих наших столицах, я просто, что называется, струсил: думал, скандал выйдет. Колокола смотрят в широкие пролеты на все Токио, – и ужели безмолвствовать будут также на все Токио, – потому что без звонаря трезвонить в них – вышел бы набат, – еще хуже, чем безмолвие? Но вот Вы поспешили на помощь – и дело устроилось! И как легко устроилось!.. Ах, если бы Господь помог Вам с такою же легкостью устроить и другое, несравненно важнейшее для Миссии, о котором я писал Вам в прошедшем письме: найти для нее двух миссионеров!

К числу материалов для Вашей будущей записи (Господь да поможет Вам составить ее!) общему миссионерскому собранию "о необходимости развития заграничной Православной миссии" препровождаю прилагаемую вырезку из йокогамской английской газеты. Посмотрите, какая сила со стороны протестантства выставлена в Китае: 1 295 и еще больше (number is поw much larger) [59] миссионеров ныне, и 2 295 и больше будет чрез 5 лет! Картина выйдет еще поразительнее, когда Вы на ней рядом поместите еще более грозную массу католических миссионеров. К сожалению, не могу Вам служить статистическими данными в этой последней области. Подумайте, сколько будет Вашего несомненного участия в спасении скольких людей, если Вы Вашими неустанными хлопотами и стараниями добьетесь значительного развития заграничной Миссии! Итак, не устаньте! Да будет Вам в тяжелые минуты труда и, быть может, временных неудач, ободрением твердая вера, что помощь Божия с Вами, и утешением мысль, что теплое сочувствие всех добрых православных христиан на Вашей стороне!

Все сказанное, как видите, есть не более как легкий набросок мыслей (хотя и очень продуманных). Развивать их подробнее я считаю неуместным. Ваш разум и Ваш такт разовьют их Вам и представят пред Вашим мысленным взором дело, абрисом которого они служат, в такой ясности и полноте, что мои услуги в этом отношении были бы излишни, да и были бы слабы и бледны. Вам неизвестное, вполне чуждое всей Вашей прежней деятельности, никто Вас не руководил, кроме Вашего собственного такта и практического разума, – и этих Ваших руководителей оказалось совершенно достаточно, чтобы с первых же шагов Вы сделались хозяином дела. Я истинно любовался Вашим умением вести дело в каждом Вашем письме. Что же касается до Вашего хладнокровия и Вашей объективности, с которыми Вы принимаете встречающиеся иногда неудачи, то я просто позавидовал этим высоким качествам, которых и до сих пор не успел выработать в себе. Ваше объяснение с институткой в одном доме в Москве и, главное, Ваш столь объективный рассказ о сем – ведь это поучительный анекдот для миссионеров, хоть бы вроде Вашего покорного слуги, и до сих пор не могущего без мучительного волнения переносить подобные случаи неудач.

С нынешнею почтою я посылаю благодарственное письмо к Его Высочеству великому князю Александру Михайловичу, с приложением фотографии храма, такой же, какая здесь прилагается. Фотография же эта – результат Вашей справедливой заметки, что прежняя, где дома на первом плане, неудачна и невыгодна для храма.

На случай приезда сюда наследника цесаревича, пожалуйста, будьте любезны снабдить меня наставлениями. Он, вероятно, удостоит и Духовную миссию своим посещением: как его принять?

Приношу Вам глубочайшую благодарность за Ваши добрые хлопоты об отправлении в Миссию церковных свечей из Одессы на судне Добровольного флота. На днях свечи получены и очень обрадовали нас, потому что давно мы их ждали.

Благодарственные письма к Высокопреосвященному Платону и другим благотворителям, упоминаемым у Вас, к кому еще не писано, пойдут с следующею почтою.

Призывая горячею молитвою все благословения Божии на Вас и семейство Ваше, с чувствами высокого почтения, искреннейшей любовью и никогда не изгладимой благодарностью, остаюсь Вашим преданнейшим слугою и всегдашним усерднейшим богомольцем начальник Российской духовной миссии в Японии

Николай, епископ Ревельский

Токио, 15 июня 1890 года

Письмо к Владимиру Карловичу Саблеру 60

Примите глубочайшую сердечную благодарность за Ваше доброе участие к Миссии, о котором так часто извещает меня Степан Осипович Макаров!

Наконец, ныне Степан Осипович пишет, что Вы готовите снабдить Миссию самым важным, что для нее нужно, – миссионерами, что у Вас "есть на примете очень даровитые и хорошие люди из вновь постригаемых" и что есть предположение послать "сюда двоих из них". Бог да воздаст Вам за все это, да поможет Он, чтобы Ваше последнее предположение возможно скоро исполнилось! Никакое известие из России не может быть более радостным для Миссии, как то, что есть надежда на прибытие оттуда миссионеров. Много Миссия молится об этом, не переставая питать надежду, что это рано или поздно исполнится, что Господь, в угодное Ему время, Сам изберет, приготовит и направит сюда проповедников Его Святого Евангелия. И как она была бы счастлива, если бы это время уже настало! Усерднейше прошу, пусть будет предложен намеченным Вами людям жребий миссионерства. Двоих здесь пока мало, хотя и один был бы самым желанным гостем. Миссионеров разумею – не по имени, а настоящих; и потому, если бы в заявляющихся сюда были замечены хоть в малой степени свойства, несогласные с назначением миссионерским, таких прямо прошу устранять. Если бы, например, человек заговорит о деньгах с явным желанием найти обилие их здесь (жалованье здесь, впрочем, совершенно достаточное: 1 200 рублей металлическими в год и дорожные по церквам) или – о чинах и наградах, с заметным поползновением найти чрез Миссию путь к ним близким, то с таким, не доканчивая разговора, следует прекратить дело о Миссии. Равно не годны для Миссии люди с характером очень изменчивым, непостоянным и легкомысленным, люди, явно наклонные к лени и бездеятельности, люди неуживчивого нрава и подобные; никак не должны быть допущены сюда телесно болезненные, особенно расположенные к нервным болезням, для которых здешний климат чрезвычайно неблагоприятен. Прошу придать все значение и важность следующему моему заявлению: здесь плохие (с дурными качествами) миссионеры не только не нужны, но были бы вредны; здесь и сносные (без дурных, но и без заметных хороших качеств, например малодеятельные или малоспособные) миссионеры не нужны, ибо могут быть заменены, с большею пользою и многими удобствами, японскими священниками; здесь прямо нужны хорошие миссионеры и чрезвычайно нужны очень хорошие. Конечно, человек, заявляющийся сюда, не может сказать о себе, что он будет хорошим миссионером, и если бы сказал, то это было бы, напротив, признаком, что он хорошим не будет. Будущий хороший миссионер должен быть, при помощи Божией, угадан другими; из признаков же, по которым он может быть угадан, самый первый есть смирение – источник силы и успеха для миссионера, ибо только "смиренным Бог дает благодать", без которой миссионерское служение ничто; второй – искреннее желание служить Богу проповедью Евангелия язычникам. Затем, у просящихся сюда должны быть следующие положительные качества: он должен быть молод, иначе не скоро изучит здешний очень трудный язык, – с хорошими умственными способностями, иначе не приобретет уважение среди народа, обладающего умственным развитием, – с академическим образованием, чтобы быть достаточным не только проповедовать истинную веру Христову, но и ограждать православное стадо от нападений инославия во всех степенях, начиная от католичества до унитарианства, и от неверия во всевозможных его видах. При сем они должны заранее решиться на все трудности здешнего служения и на все житейские неудобства. По приезде сюда он должен будет год или более усидчиво заниматься японским языком, причем жить не в Токио, где есть русские, а в Хакодате, Осака или где-либо в другом месте, совершенно одиноким среди японцев, как для того, чтобы скорее усвоить японский язык, так и для того, чтобы от него была уже некоторая польза окружающим японцам в нравственно-христианском отношении. Затем, когда достаточно освоится с языком, он должен будет беспрерывно путешествовать по церквам в качестве благочинного, чтоб руководить расселенных по стране катехизаторов и самих священников по всем частям: проповеднической, для чего самому, останавливаясь в церквах, проповедовать и наблюдать, чтобы катехизаторы и священники неленостно проповедовали; богослужебной, для чего везде по церквам совершать богослужение, преподавая верующим Святые Таинства, и наблюдать, что бы священники тоже делали с подобающим благоговением и со всею правильностью церковно-правительственной, для чего самому подавать пример подчинения всем церковным законам и уставам и требовать, чтобы христиане, катехизаторы и священники также подчинялись и, кроме того, чтобы верующие беспрекословно повиновались своим духовным руководителям. Если, представляя себе всевозможные трудности миссионерского служения, собирающиеся сюда почувствуют смущение и колебание, то пусть и удержатся от поездки сюда; если же, по мере представления трудностей, у него более и более будет разгораться желание и утверждаться решимость служить здесь – такого милости просим сюда, таких именно и ждет Миссия, – и да пошлет ей Господь таких чрез Ваше доброе участие и хлопоты!

С истинным почтением и прочее

Николай, епископ Ревельский

Токио, Российская духовная миссия 6 Японии,

18 мая 1890 года

Письмо к Андрею Николаевичу Селиванову 61

Ваше Высокопревосходительство, Андрей Николаевич!

Беру смелость обратиться к Вам с следующим ходатайством.

Когда жили в Японии, во время минувшей войны, русские военнопленные, тогда Миссиею напечатаны были для них: 68 000 Четвероевангелий, обошедшихся по 15 копеек экземпляры с переплетом, и 69 000 кратких молитвословов, обошедшихся пo 1 копейке за экземпляр.

По выезде военнопленных в Россию в Миссии осталось некоторое количество Четвероевангелий и молитвословов, частью потому, что иноверные не взяли предназначенных для них книг, частью потому, что при возвращении некоторые отдавали свои книги обратно в Миссию.

Так как Миссия не имеет нужды в большом количестве накопившихся у нее Четвероевангелий и молитвословов, то я счел за лучшее отослать их к знакомым мне Преосвященным в Сибири, для раздачи даром по их усмотрению, и 14 марта сего года послал чрез Владивосток: 6 ящиков с 1 500 экземплярами Четвероевангелия и 1 000 экземпляров молитвословов архиепископу Тихону в Иркутск, 4 ящика с 1 020 экземплярами Четвероевангелий архиепископу Макарию в Тюмень.

Но Преосвященный Макарий от 13-го числа минувшего сентября пишет мне следующее:

"Глубоко был обрадован я, когда получил известие о том, что посланы на мое имя книги "Евангелия, перепечатанные с русского Синодального издания фотографическим способом" для благотворительной цели. Но радость моя, как оказалось потом, была преждевременна. Вскоре я получил извещение от Управления Сибирской железной дороги за № 2700, от 1 августа сего 1909 года, что, "по сообщению Иркутского таможенного агентства, груз по накладной Владивосток-Томск № 2164 на мое имя досмотрен в иркутской таможне и подлежит оплате пошлиной в сумме 350 руб. 74 коп., до уплаты груз задержан". Уплатить таковую сумму на благотворительное дело для нас непосильно. И потому мы признали за лучшее не предъявлять никаких претензий к иркутской таможне: пусть таможня распорядится книгами по своему усмотрению".

От архиепископа Тихона я не имею никаких известий. Должно быть, и ему не выдают моей посылки, наложив на нее такую пошлину, которую уплатить для него непосильно.

020 [62] книг Четвероевангелия стоят 153 рубля. И на них наложили пошлину в 350 р. 74 к. Это что-то совершенно непонятное. Если уж необходимо наложить пошлину и на такое благотворение, как даровая раздача Евангелий, то пусть бы наложили пошлину законную.

Обращаюсь к Вашему Высокопревосходительству с всепокорнейшею просьбою: употребить Ваше содействие, чтобы Четвероевангелия и молитвословы, посланные мною, достигли Преосвященных, которым адресованы. С истинным почтением и совершенною преданностию имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорным слугою и богомольцем

Николай, архиепископ Японский

Токио, 20 октября 1909 года

Письмо к Ивану Акимовичу Сенума 63

Любезнейший Иван Акимович, Божие благословение да осеняет всегда Вас!

Меня очень радует, что Вы усердно занимаетесь и, конечно, соответственно тому успеваете. Помоги Бог Вам вынести из России прекрасно развитую в христианском смысле душу и совершенно здоровое тело!

Теперь пришло время сказать Вам, какую надежду я возлагаю на Вас и вместе со мной вся Миссия и Японская Церковь.

Семинария и катехизаторское училище у нас существуют, но нужно признаться, что они ведутся не весьма удовлетворительно. Это потому, что у нас нет настоящего педагога. Я и сам не педагог; из всех, кто здесь ныне учит, я не вижу ни одного, кто бы одарен драгоценными качествами педагога. Вы знаете всех здешних; переберите их в уме, и Вы согласитесь со мною. Больше всех я надеялся на Дмитрия Павловича Кониси и ждал его, чтобы поручить ему воспитательство; но и он оказался не рожденным для этой части. Это не злословие; я не виню никого; виноват ли человек, если у него нет от природы таких или других качеств! У Вас, мне кажется, у единственного нужно искать этих столь важных и необходимых здесь качеств педагога; и дай-то Бог, чтобы они нашлись! Как я буду счастлив!

Слушайте; несколько лет я ношу в душе план семинарии – не такой, какая ныне у нас, по правде сказать, мизерной, а настоящей, большой, благоустроенной семинарии. Нынешняя принимает в себя только христианских детей, которых отцы предназначают на службу Церкви, – оттого семинария малолюдна и состав ее беден по способностям. Откроем семинарию и для язычников. Оповестим по всей Японии, что на Суругадае учебное заведение, ни в чем не уступающее по программе гимназиям (Коо-тоо-циу гакко), но с прибавлением предметов духовных, наук религиозных, и с воспитанием учеников в нравственно-религиозном духе. Будьте уверены, многие – и хорошие – языческие родители поручат нам детей – для того, чтобы при воспитании сохранить их добронравственными и религиозными. Окиньте взором нынешнюю сеть японских учебных заведений: густая и прекрасная сеть, но с одним недостатком – религиозного научения в ней нет; нравственное кое-как старается ютиться – на естественном законе (что такое он без Бога), на обрывках конфуционизма, индобуддизма; все это представляет весьма печальную картину – отсутствие прочных основ нравственного воспитания для японского народа в глазах всякого здравомыслящего человека. Я последние два года путешествовал по Японии, посещая церкви; много сталкивался и с язычниками, и умными, уважаемыми язычниками; сколько раз я слышал негодующие речи, что нынешнее воспитание, действуя только на ум, оставляет без должного внимания другие стороны души; оттого и выходит, например, что мальчуганы, возвращаясь из класса, насмехаются над своими отцами и дедами, что они "невежи, не знают того и сего". "Стало быть, в классе не внушают им, что отцов и дедов нужно уважать, хотя бы они не знают того, что вчера стало только известно", – говорят старики и сетуют, что дальше "сии птенцы пойдут и против другого чего – святого и доброго, найдут-де, в чем укорить его", и т. д. Все подобные речи, рассуждения, сцены – всё, что я вынес из обозрения всей страны, и больше того – всё, что знаю на основании долголетнего моего опыта в Японии, дает мне твердую уверенность в том, что наша духовная семинария, открытая и для язычников, не будет иметь недостатка в учениках, и учениках хороших, от родителей наиболее серьезных и основательных в Японии. Наши христиане также будут присылать к нам детей, которые будут иметь специальное назначение – по окончании курса служить Церкви; стало быть, теперешняя и самая основная идея семинарии – давать служителей Церкви – нисколько не будет затеряна; напротив, из язычников, вероятно, найдутся желающие сделаться христианами и служить Церкви. Итак, цель семинарии – польза Церкви – нисколько не будет нарушена; польза же государству – Японии – будет возвышена.

И построены уже были бы здания для этой большой семинарии, с архитектором много раз говорено, план от него вчерне готов, но как строить? Здания могут остаться без жильцов. Вы, вероятно, слышали, что два года тому назад, когда я путешествовал по церквам, а семинарией здесь управлял о. Сергий Глебов [64], семинаристы взбунтовались, и разом 30 человек вышли из семинарии; может быть, Дмитрий Павлович или кто другой писал Вам, что и недавно, в правление его – Д. Павловича – училищами здесь катехизаторская школа возмутилась против него – до непримиримой ненависти, так что я должен был отставить его от управления. Ныне семинарией правит Климент Феодорович Намеда, но ведь Вы, конечно, понимаете, что это больше номинальное, чем действительное управление; он человек добрый, мягкий; в училищах ныне нет своенравных и идет все так себе; случись что затруднительное, и опять – или бегство из семинарии, или неустройство на несколько недель.

Итак, Вы видите, что я и к постройке семинарии не могу приступить – именно по неимению для семинарии настоящего коочёо. Вы предназначаетесь сим коочёо; Вы должны быть хозяином семинарии, отцом учеников, другом, любимцем их и любящим их, отдавшим душу им; Вам предстоит завидная доля – давать добрых служителей Церкви и многих, многих добрых слуг Отечеству, таких слуг, которые были бы краеугольным камнем благосостояния Отечества, Вашего дорогого Отечества!

Согласны ли Вы на все это? Найдется ли в Вашей душе отзвук на мои слова? Ах, как бы мне желалось этого! Как бы я счастлив и благодарен был, если бы – постепенно (не с первого момента, конечно) – увидел семинарию в надежных руках – в Ваших руках!

Или не Вы? Если не Вы, то кто же? Предмет этот слишком важен. Он занимает мою душу много лет, и я передумал и перемыслил все тысячи раз. Переберите всех, служащих и имеющих служить (в ближайшем будущем) здесь Церкви. Кто же? – Или скажите: "Мимо меня есть – я-де не могу – где мне?" и т.д. Конечно, эдак очень легко – трудное дело отстранить от себя под предлогом своей слабости и немощности. Но будет ли у Вас совесть покойна? Сознаете ли Вы себя искренним христианином, если отстраните от себя дело – наиболее нужное для Церкви, и истинным японцем, если не захотите делать то, что для Отечества Вашего весьма необходимо (прочное нравственное религиозное воспитание). Имейте в виду, что на Вас и не надеялись бы и не имели бы Вас в виду для сей службы, если бы Вы не проявляли себя достойным, чтобы на Вас возлагаема была надежда; стало быть, Бог Вас так создал: Он Вам дал способности, многообещающие и возбуждающие надежды. Нет тут семени для гордости, а есть для смирения – сказать: "Да будет воля Божия, и да поможет мне Бог!" И употребить потом все силы и все старание на дело, предназначенное Богом.

Ошибки в определениях могут быть. Так я ошибся в Данииле Петровиче Кониси [65], все думал, что он-то и есть ожидаемый и столь желаемый мною коочёо. Но он скоро обнаружился не им; он во всех отношениях отличный человек, и я его от души люблю, но он – не коочёо; это я говорил ему, говорю и Вам. Бан-ицы, т.е. именно – на 10 000 одна вероятность, что я ошибаюсь и в Вас; в таком случае Вы нисколько не потеряли в моей любви к Вам, потому что, вероятно, все-таки будете отличным учителем и отличным христианином; но истинно же я буду тогда несчастлив, и потеряю надежду найти хорошего педагога для моей семинарии, и брошу всякую мысль возводить новые здания для семинарии и т.д., – словом, семинария будет идти, как и ныне, весьма неудовлетворительно и бедно, по-моему.

Примите же со смирением и молитвою к Богу о помощи то, что предназначается здесь Вам: быть здесь ректором, инспектором, помощником инспектора, гувернером – всем сим для семинарии и для катехизаторского училища также (пока оно существует: развитие семинарии, вероятно, со временем устранит нужду в нем, хотя и не совсем скоро это может случиться). Конечно, помощников в воспитательском деле Вы можете найти себе, но и их Вы должны будете приготовить сами себе. Разом их здесь нет; и если бы Вы их спросили у меня, я дал бы Вам разве старика Китагава или кого в этом роде, т.е. менее чем нуль.

Принявши же серьезно означенное, постарайтесь серьезно и приготовиться к будущему Вашему служению здесь. Нетрудно это приготовление. Самое важное заключается в общем развитии и образовании, которым достаточно снабдила Вас Академия. Ныне только – без ущерба Вашим текущим занятиям – обратите внимание на воспитательную часть. Соберите педагогические сочинения и перечитайте их. Я написал о. Федору [66], чтобы он помог Вам в приобретении их, если понадобится. Прочитанное постарайтесь проверить на деле, т.е. побудьте во всех учебных заведениях, где только можете быть, и везде вникните, как ведется дело воспитания (и преподавания). Если нужно будет, познакомьтесь с людьми, особенно сведущими и знаменитыми по педагогической части, и соберите их советы; я уверен, что никто не откажет Вам в знакомстве и руководственном разговоре, если Вы заявите, с какою целью ищете знакомства.

He думаю, чтобы Вам нужно было остаться в России на несколько времени более, чем то потребуют сборы ваши в России и Японии по окончании курса, – собственно для изучения педагогии; но если бы потребовалось и это, то я согласен на то – лишь бы это не длилось долго и не было предлогом просто продлить пребывание без определенных обязанностей, а было бы действительно необходимо для пользы будущего Вашего служения здесь.

В общем, не смотрите на предлагаемое Вам дело слишком напряженно, а смотрите просто и ясно. Вникните в себя, испытайте себя, поставьте себя пред Богом; просите указания Вам воли Божией. Воли же Божией узнать легко по следующему признаку: если после молитвы, после серьезных размышлений Вы не чувствуете тяготы, печали, отвращения к делу, а чувствуете себя легко, с улыбкой, с легким сердцем помышляете о предлагаемом Вам деле, то – явный признак, что оно не против воли Божией, что Господь непременно поможет Вам, если Вы приложите старания к делу. Пусть будет это, не раз и не два, а всегда, или, по крайней мере, – много раз, когда Вы молитесь и думаете о деле. Иногда и искушение диавола может отвлекать от пути, который явно – благ, но по прилежном молении искушение диавола как дым рассеется, и – истина от Ваших очей не скроется.

Войдете Вы сюда к нам (в Миссию и семинарию), конечно, не со властью и авторитетом особенным, а как и все прочие приезжающие из России; будете сначала преподавателем, взяв себе какую-нибудь науку, и присмотритесь ко всему, что ныне здесь есть; не трудно будет это, ибо Вы и сам – воспитанник той же семинарии и в ней едва ли найдете много перемен. Потом через несколько месяцев скромно возьмете на себя звание и обязанности коочёо (а как раз будет Климент! Он против его воли сделан коочёо, а и опять грудь у него начинает болеть). Возьмете Вы бразды – едва заметно, но чрез месяц, не более, должны почувствовать все, что бразды перешли в крепкие в то же время добрые руки. И какое это будет благо! Как ныне плохо исполняются правила семинарии! Больших нарушений, конечно, нет, – нарушивший мною был бы уволен из семинарии, – но мелких – сплошь и рядом; а ведь из мелких, едва заметных черт образуется характер, именно в учебное время и формирующийся. Как ум образуется науками, так воля – неуклонным исполнением предписанных правил в период воспитания. Нельзя смотреть сквозь пальцы на то, как сегодня ученик не встанет в должное время, завтра опоздает в класс, послезавтра уйдет со службы в церкви, там самовольно отлучится в город, беспорядочно ведет себя в столовой и т.д. Позволяйте ученику все это – и из него выйдет неисполнительный, ненадежный человек или своенравный, капризный, не способный перебороть никакую трудность в жизни. А таковы у нас и выходят большею частью из семинарии. Оттого и на службе Церкви ныне много ли из семинарии? Где лучшие наши по способностям ученики – Григорий Такахаси [67], Кирилл Хино, Илья Косуги, Константин Ивасава и другие? Никого нет на службе Церкви. Отчего? Да именно оттого, что из них вышли слабовольные, капризные, неблагочестивые люди. Первое какое-нибудь искушение в жизни – человек пал или вернулся вспять; с воспитанным навыком исполнять что должно – человек перешагнул бы это бревно на дороге и пошел бы вперед; но кто же у наших учеников воспитывает этот навык? Никто. Начальник школы, и именно ближайший, у которого ученики всегда на глазах, должен был бы стараться ничего не позволять ученикам оставить неисполненным из того, что он должен исполнить; сегодня, завтра, послезавтра, месяц, год ученик считал бы непременною своею обязанностью быть исполнительным во всем по своей части; это и был бы человек, на которого впоследствии можно смело положиться; это и был бы тот дорогой в жизни и на всяком месте человек, о котором говорят: поручите такому-то – дело будет сделано; а такой-то заведует там, ну, значит, все будет хорошо! – и т. д. И все уважают этого человека, все дают ему дорогу, – и он идет от дела к делу, и скоро же в его руках обретается многое; он становится высшим, начальствующим – на своем поприще и в своем месте. Ведь все можно воспитать: и слабую волю укрепить, и дурную направить; счастливы те, которые рождаются с преобладающими наклонностями к добру, но несчастны и те, у которых злые наклонности более сильны, – эти наклонности в годы воспитания можно перенаклонить, иначе что же? Фатализм? Но против этого и самая злая натура громко кричит, признавая себя свободной. Вот тут-то и важно дело воспитания, и я не знаю, что еще в жизни важнее его; и в этом деле важнее всего именно воспитание у детей воли, развитие и укрепление добрых наклонностей. Что пользы, что те же Григорий Такахаси, Хино и другие умны, коли они остались слабовольными или своевольными! А какими бы они вышли полезными деятелями, если бы во все время их воспитания не дать им ни одного дня своевольничать, капризничать, а заставлять исполнять неуклонно свои ученические обязанности! Но кто же смотрел за ними? Кто направляет их? He сквозь пальцы ли смотрели на них воспитатели? И не то же ли самое делается у нас теперь? – Вот сию самую минуту (пишется 30 ноября, день месячных расчетов) приносили мне счет от доктора: за лекарства в этом месяце 38 иен; семинаристы чуть ли не поголовно все пили лекарства, а серьезно больных нет ни одного. Вы знаете, что множество раз от меня твердилось и твердится коочёо, чтобы не позволял ученикам небольным таскаться к доктору и просить лекарства (доктор тоже мною просится об этом, но какой же доктор это исполняет!), но вот Вам и образчик, как коочёо исполняет это; я уверен, что половина пивших лекарство – лентяи; судите, какой нравственный вред от того: ученики обманывают, притворяются слабыми, чем и воспитывают у себя слабость, приучаются уклоняться от исполнения своих обязанностей и так далее.

О воспитании сердца также непременно надо заботиться, а не оставлять его на произвол разным дрянным инстинктам или влечениям извне. У нас же, в школе, об этом еще меньше заботятся, чем о развитии воли. Нужно при каждом благоприятном случае (хоть неназойливо – что было бы вредно) внушать воспитанникам, чтобы они сознательно, а не механически молились Богу у себя и в церкви. Так воспитается у них благочестие, которое тоже мало-помалу укрепляется и развивается, а не с ветру прямо налетает. Нынешнее религиозное неустройство Японии и бессознательная жажда ее истинной веры для умелого и усердного педагога – какое благоприятное обстоятельство к внушению и развитию у учеников чувства благочестия и религиозной ревности и одушевленной готовности посвятить себя на водворение истинного христианства в родной стране! Коочёо должен наблюдать, чтобы воспитанники всегда жили друг с другом мирно – случающиеся маленькие ссоры тотчас же прекращали; чтобы помогали друг другу в занятиях и т.д. – это разовьет и водворит в них любовь к ближнему. Что у нас в школе и за этим не следится как должно, доказательство – вышеупомянутый выход из школы 30 учеников. Началось дело с ссоры между учениками; ссора мало-помалу возросла во взаимную вражду; вражда, утвердившись, произвела гонение одной многочисленной партии на другую; первая потребовала исключения второй из школы, и когда, по произведенному суду, не оказалось достаточных причин к исключению, то первая сама ушла из школы. Во всем были виноваты несколько интриганов; язва росла и назревала месяцами, но ни коочёо, ни помощники его не знали о том, как будто не их дело – стараться, чтобы будущие проповедники любви жили между собой в мире.

Должен заботиться коочёо и о том, чтобы разговоры учеников в свободное время не были грязны, безнравственны; дознано, что один развращенный сорванец может, как вонючий козел, заразить своею нравственной нечистью и вонью целое стадо невинных мальчуганов, приехавших из домов родителей чистыми. Душевная и телесная целомудренная чистота, быть может, труднее всего сохранима в лета юности, но вот тут-то и должен воспитатель истощить свою любовь к руководимым им: он должен приобресть такое влияние и такую цену между воспитанниками, чтоб они сами открывали ему свои нравственные язвины, если у кого окажутся, a никак не скрывали их, что ныне только и делается, – воспитанники скрывают все от коочёо, коочёо – от меня; и воспитанники накопляют у себя нравственной нечисти и немощи, пока, по выходе из школы, оказываются совершенно негодными для церковной службы; думаю, что развратному поведению хоть того же Григория Такахаси, например, положено основание развратными разговорами, а может, и действиями, во время его учения в семинарии.

Самый наружный вид воспитанников должен быть также под постоянным надзором воспитателя; небрежность в платье, в прическе, нечистота рук, ног и подобное – все не должно быть оставляемо без внимания и дозволяемо, и это также со временем принесет пользу: накопившись, отольется в самособранность, аккуратность и подобные добрые качества. Как это у нас ныне соблюдается, укажу на ближайший пример, отчасти комичный. В церковь прилично одеваться ученикам я и при Вас наказывал, и теперь часто наказываю; видя, что плохо это исполняется (с облачального места в соборе мне волею-неволею видится, как они одеты), я недавно сам пошел в семинарию, пред самым звоном, посмотреть, как они приготовились идти в церковь, сам поправлял платье им и читал наставления; как бы коочёо не присмотреть за исполнением этого столь простого правила! И посмотрите, как это делается. На днях была в соборе торжественная панихида (в день погребения русского государя); в собор прибыли решительно все высшие лица японской империи, какие только были в Токио (ныне государь в Хиросиме, по случаю войны с Китаем, чтобы ближе направлять оттуда военные действия, и потому большая часть генералитета отсутствует); представителями японского государя и государыни были принц Камацу и принцесса Арисугава. Обо всем этом было известно заранее, и потому хору и всем учащимся было сказано одеться в церковь приличнее. И что же я вижу во время каждения с амвона? На левой женской стороне собора стоит хор, женская школа и случившиеся в церкви женщины; правая вся занята японской знатью с принцем и принцессой у клироса и дипломатическим корпусом; все стоят приличнейшим образом со свечами в руках; сбоку же у самой стены поместились учащиеся мужских школ, вытянувшись в две или три линии – тоже почти до солеи; и во главе их – о ужас! – стоит чучело не чучело, а что-то совсем невероятное, и стоит даже впереди самого коочёо – Климента Феодоровича [68], выглядывающего из-за плеча этого чучела. Представляете фигуру: дылда лет 16, вытянувшийся – наверное, выше Вас ростом, – одетый в старый, полинялый пиджак и брюки серой серпянки, справленные ему, должно быть, когда ему было десять лет; Вы, встретившись на улице, наверное, прямо бы потянулись в карман достать подачку этому с виду отъявленному пролетарию; и стоит он еще – как? Руки, голые почти по локоть, запущены в карманы брюк, и вся фигура обращена к публике – на рассматривание и себяпоказание; кстати еще, этот воспитанник (Тит Косияма, сирота катехизатора Косияма, отчасти содержимый Миссиею с самого младенчества и вполне приличное японское платье имеющий) от какой-то природной болезни – лыс до неимения ни единого волоса на голове; словом, фигура редкостная, – только не для представительства семинарии, уже никак не для этого, и это на глазах коочёо, который обязан смотреть за приличием учеников! Я невольно покраснел за семинарию, потому что видно было, что этот отвратительно-неприличный пролетарий не случайная примесь к ученикам, а один из них; все входившие в церковь и выходившие не могли иначе подумать. И это тогда, когда женская школа – и в хоре, и вне хора – всегда вполне прилична. Но там есть кому присмотреть; есть люди, не считающие школу чуждою себе, душевно относящиеся к ней, а в семинарии таких людей до сих пор еще не было. Тут все идет спустя рукава, нет разницы между приличным и неприличным, должным и недолжным; никто душою не может войти в воспитательское дело. Спросить бы у того же Климента: "Посмотри, приличен ли в таком виде Косияма?" Конечно, ответит: "Неприличен". "Так отчего же ты позволил ему так идти в церковь или отчего, по крайности, не спрятал его, а дал выдвинуться даже впереди тебя?" – "Ах да"... – тогда он душою несколько приникнет, а прежде душа его где была? Да не было ее совсем у воспитательного дела; и воспитательное дело как в сем случае, так и во всем другом мертво, нисколько не одушевляемо тем, кто приставлен одушевлять его. He печально ли? He грустно ли? – И не должно ли искать выхода из этого несчастного положения? Вот я и ищу, много лет ищу, – и нет, не дает мне Бог руководителя школьного дела до сих пор. И учителя уже образовались – в них недостатка ныне нет, – а воспитателя все нет и нет. Из русских я перестал ждать; да и куда иностранцу руководить самой сутью воспитания! Безнадежное это дело! Из японцев у меня единственная надежда на Вас. Изменит и эта надежда, тогда что же? В отчаяние, правда, не впаду – дело будет, как и доселе, тащиться и хромать, – но на хромом коне далеко ли уедешь? И не будет ли, наконец, стыдно всем вам – японцам, воспитанным Церковью, что из вас ни единого не находится годного на дело первой важности для Церкви, да и для государства вашего? Или в самом деле справедливо мнение большинства знающих Японию, что "японцы – народ безрелигиозный и что принимающие христианство делают то из-за куска хлеба или для другой выгоды"? Но нет, нет! Я и не был бы в Японии, не отдал бы жизнь свою Японии, если бы подумал это; я немедленно бросил бы свое дело здесь, если бы эта мысль укрепилась в моей голове. Видел и знал я сам людей очень религиозных в Японии; есть такие – и немало – в Православной Японской Церкви. Только религиозного воспитателя мне до сих пор не удалось найти между японцами, но твердо верую я, что Господь поможет и в сем, как помогает в другом. В Вас, говорю я, зрится мне сей воспитатель, – и да даст мне Бог не ошибиться на сей раз! Ах, отдайте Вашу душу этому делу! Восприимите его в себя, полюбите его! Господь поможет Вам в том! И сколько пользы будет Церкви! Сколько утешения и радости и Вам в жизни! Радуется земледелец, когда у него хороший урожай; сколько же радости будет Вам, когда из-под Ваших попечений будут выходить прекрасные служители Церкви, славу Божию водворяющие в Японии!

He подумайте, что с Вас слишком много требуется, не представьте дело слишком уж трудноисполнимым. Вовсе нет! Любовь к делу – вот самое первое и важное, что требуется; но без любви какое же и другое дело будет приятно и успешно! Любовь сама собой разовьет пред Вами, из глубины Вашей души, целую систему действий, не тягостную для Вас и явно полезную для воспитанников, что прежде и больше всего будет мирить и сближать их с Вами. Затем, самое важное, о соблюдении чего должны неуклонно стараться, – справедливость. Обидеть бедного мальчика не велико, но нет такой обиды, которая бы отзывалась большим вредом для обидевшего, чем обида ребенка: большой может простить, забыть обиду; ребенок еще не в состоянии того сделать, и потому обида у него складывается в душе, – и душа затворяется для обидчика (если он тотчас же не загладит своего поступка), как улитка в своей раковине; повторенная несправедливость и обида уже вооружают ребенка против обидчика; а еще повторенная – делает его врагом обидчика; в обществе детей чувства, возникшие в одном, легко передаются другим, – так и выходит, что в школе ученики смотрят на своих воспитателей – по большей части – как на своих личных врагов; говори эти воспитатели самые сладкие речи, самые веские истины и полезные наставления – все как к стене горох, – ученики лишь потом пересмеивают и передразнивают. Но действительная справедливость, явная для всех, никогда не произведет никакого неблагоприятного действия на учеников, будь она самая строгая – лишь бы не была сопряжена с жестокостью и бездушием, а сопровождалась теплым участием к ученикам.

Еще важное и необходимейшее свойство в педагогике – твердость. Нет хуже и вреднее в деле воспитания – слабости, проистекающей или из мнимой гуманности, или из лести к ученикам и желания приобрести их любовь, или из безучастности к ученикам и желания соблюдать лишь собственное спокойствие. Вот в нашей школе слабость-то именно больше всего и в ходу, и сколько я заметил, – второго и третьего; больше же всего – из лести к ученикам и желания между ними популярности. И странное ослепление! За слабость никто не уважает – а все пренебрегают и в грош не ставят!

Слабость в воспитателе! Да что же может быть вреднее и даже глупее ее! Представьте доктора, который у человека, о котором обязан заботиться, увидел бы зачаток гангрены, или чесотки, или другой какой болезни и рассуждал бы: "Зачем я буду говорить ему! Это его может опечалить, мучить и т. д.", – и дал бы так спокойно развиться болезни и свести человека безвременно в могилу... Воспитатель слабый поступает вреднее и глупее сего доктора. От этой черты наших воспитателей и умерли у нас для службы Церкви сколько-сколько молодых людей!

Страшное ослепление воспитателей, до сих пор не искорененное, – как я ни стараюсь о том, заключается еще в том, что от меня обыкновенно скрывают все, что делается в школе. Скажите, ну кому же школа ближе к сердцу, чем мне? И кто же может принять большее и, быть может, лучшее участие во всем, что там делается, хорошем и худом: первое – чтобы ободрить, второе – исправить? И при всем том все, особенно дурное, стараются скрыть от меня, как будто бы я был враг, каратель и тому подобное. И потому, предлагая Вам заведовать школой, я не могу не поставить заранее, между необходимыми условиями, и то, чтобы Вы всегда касательно школы были вполне откровенны со мной, – это может принести только пользу делу воспитания и никогда ни на одну йоту не принести вреда.

Если Вы как должно вникнете в это письмо, примете к сердцу содержание его и решитесь посвятить себя делу воспитательства здесь, то нужно подумать и о помощниках Вам. Первый из них – не будет ли Ваш однокашник Марк Иванович Сайкайси [69]? Начальственной роли я ему не предложу, потому что, мне кажется, характер у него – не обещающий твердости и стойкости в сем деле (это не похвала и не порицание ему, – таким его Бог уродил), но помощником он был бы отличным, как человек доброго сердца, искренний и честный. Можете говорить с ним о сем или нет, – Вам предоставляется то.

Если будете педагогом, то, как выше значится, придется нам с Вами здесь строить семинарию. В сих видах не забудьте снабдиться из России полезными сведениями и по этой части. Рассмотрите везде, как устраиваются классные комнаты, столовые, спальные, умывальные и прочее, и прочее. На всё привезите рисунки и чертежи, сколько можете собрать и добыть; классная мебель, устройство гимнастики – всё не упустите заметить. Конечно, не всему здесь придется последовать, но обо всем нужно иметь сведения, чтобы самым лучшим воспользоваться.

Прочитавши это письмо, как я выше сказал, помолитесь, подумайте; хорошенько, неторопливо все обдумайте, решитесь и отпишите мне. He насильственно навязываю я Вам то, о чем пишу, – нет, избави Бог! Но видит Бог, как мне желалось бы, чтобы на этот раз я не ошибся! Видит Бог, как это необходимо для Японской Православной Церкви! Да будет, однако, воля Божия! Быть может, Бог иное лучшее что предзрит! И потому будьте свободны в Вашем решении, – и да поможет Вам Бог избрать именно то, что Ему угодно устроить ко спасению Вашему и к истинной пользе Святой Его Церкви здесь!

Война блистательно для Японии идет. И замечательно; первый воин, вступивший из Кореи на китайскую землю и геройски поплатившийся жизнью за то, был православный христианин: в виду всей армии и неприятеля он искал перехода через реку и нашел его, но, возвращаясь к своим, на берег, сражен был неприятельской пулей; генерал его написал ему великолепную эпитафию.

Священник о. Симеон Мии [70] живет ныне в Хиросиме – преимущественно для наших православных воинов; немало их, все желают исповедаться и приобщиться, отправляясь на поле битвы и чести, – и для иных – перехода в вечное Божие Царство.

Для проповеди ныне не особенно благоприятное время; все заняты войной, до ослабления внимания ко всему другому; но, даст Бог, будущее вознаградит эту потерю.

Церкви Божии, впрочем, везде по Японии стоят прочно: отступления нигде нет, хотя поступление вперед не так быстро и успешно, как желалось бы, – как это происходит, например, с японскими победоносными [войсками] ныне в китайской земле.

Церковь в Хацивоодзи наиболее процветает. Катехизатор там все тот же Стефан Тадзима, кажется, и при Вас бывший. Ученицы оттуда в нашей японской школе всегда есть. Пение там в церкви особенно хорошо, сам слышал. Ваши все здоровы и благополучны; по крайней мере, неблагополучного оттуда не слышится.

Мы с Павлом Накаем очень заняты переводом богослужения; ныне печатается "Служебник"; когда будет готов, пошлю и Вам экземпляр.

Академисты все здоровы и благоденствуют; кроме Намеда и Сёодзи [71], все ныне семейные люди. Учительствуют изрядно; проповедь в городе не очень удалась – слушателей мало или совсем нет. О.Симеон Мии ревностно священствует. Местожительство его с семьей собственно Кёото; но оттуда, под благочинническим руководством о. И. Оно, он заведует церквами от Кёото до Хиросимы. О. Павел Морита священник – для церкви Сикоку, тоже под руководством о. Оно. Душевный привет и благословение от меня Марку Ивановичу Сайкайси.

Да благословит и вразумит Вас Господь сотворить Его волю!

Искренно любящий Вас

епископ Николай

Тоокео, 17/29 ноября 1894 года

Письмо к Павлу Федоровичу Унтербергеру 72

Милостивый государь Павел Федорович!

В ответ на письмо Вашего Высокопревосходительства от 1 сентября 1908 года, за № 216/7961, имею честь препроводить при сем два отзыва об учебниках японского языка, издаваемых Д.М. Позднеевым, сделанные по моему вызову, людьми самыми компетентными в этом вопросе, корпорацией преподавателей здешней миссийской семинарии. Отец протоиерей Булгаков с особенною полнотою и ясностью изложил характеристику учебников г. Позднеева, и я нахожу ее вполне правильной. Вообще мое мнение о несомненной полезности сих учебников совершенно то же, что в прилагаемых двух документах.

К сему я беру смелость присоединить несколько слов вообще об учебных трудах г. Позднеева. Бывший профессор Петербургского университета и потом директор высшего учебного заведения Восточного института во Владивостоке, г. Позднеев, по прибытии в Токио, в конце 1905 года, не стесняясь, сел за ученическую парту регулярной школы, открытой японцем для преподавания японского языка иностранцам; дома же был неразлучен с японскими учебниками и с японским учителем. Зато года не прошло, как он не только правильно заговорил по-японски, но и составил и издал "Японскую историческую хрестоматию", с весьма полезной японской хронологией, составленной с европейским летоисчислением, а еще через пять месяцев издал первую часть своего "Токухона", столь полезного для начинающих изучать японский язык. Прошел затем только год, и г. Позднеев изумил нас всех здесь изданием своего капитального труда – "Японо-русский иероглифический словарь" (СХХVІІ + 1194); в то же время он напечатал книгу: "Материалы по вопросу о постановке начального изучения японского языка" и вполне приготовил к изданию вторую часть "Токухона", который, без сомнения, будет еще более полезен и безукоризнен, чем первая часть, как произведение уже зрелого, вполне компетентного знатока японского языка. Heутомимая энергия и вместе с тем добросовестность в трудах г. Позднеева поистине достойны удивления. Конечно, весьма желательно, чтобы он нашел пособие и поощрение к изданию как своего последнего труда, так и дальнейших, потому что нужно не только желать, но и настаивать, чтобы он продолжал труды в принятом направлении, т.е. чтобы обработал применительно к потребностям русских учащихся дальнейшие 3 книги "Токухона" (старшего отделения начальной школы), а затем обработал и издал "Грамматику" японского языка для русских; наконец, чтобы составил два алфавитных словаря, русско-японский и японо-русский. Судя по необыкновенной работоспособности г. Позднеева, это составит для него труд 4–5 лет, и этим его лингвистические работы здесь будут окончены вполне, вполне достаточные учебники для изучения русскими японского языка будут составлены и изданы.

Но этим служение г. Позднеева России не должно ограничиться. У всех больших европейских народов уже нашлись ученые, которые написали для своего отечества многие тома об Японии и во всех отношениях познакомили свое отечество с нею. He говоря уже о научном интересе их трудов, польза от них великая. (Например, не поставила бы Англия Японию о плечо с собою, если бы глубоко не узнала, что она достойна этого; не было бы нашей войны с Японией, если бы мы поглубже знали Японию.) Пусть же будет таким ученым г. Позднеев. Он обладает и достаточным писательским талантом, и достаточным аппаратом солидной эрудиции, чтобы смело взять для себя это в высшей степени важное дело – всестороннее ознакомление России с Японией – и успешно исполнить его. Нужно считать счастливым обстоятельством то, что он поселился в Японии. Пусть же он проживет здесь многие годы, и результатом этого пусть будет много прекрасных книг об Японии, знакомящих Россию с ее многовековой историей и с ее настоящим бытом во всех отношениях. В высшей степени желательно, чтобы Ваше Высокопревосходительство явили сочувствие сему и Вашим веским словом и авторитетным влиянием содействовали осуществлению сего.

Призывая благословение Божие на Вас, с истинным почтением и совершенной преданностью имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорным слугой и богомольцем

Николай, архиепископ Японский

Токио, 8 ноября 1906 года

Письмо к Александру Николаевичу Шварцу 73

Милостивый государь Александр Николаевич!

На письмо Вашего Высокопреосвященства от 29 октября года, за № 28479, имею честь ответить следующее.

Живя безотлучно в Японии, я не имею возможности знать кого-либо в пределах России, на кого мог бы указать как на отвечающего запросам, изложенным в Вашем письме. Но из русских, проживающих ныне в Японии, я могу указать одно лицо, отвечающее, мне кажется, сим запросам. Это, по высшему образованию ориенталист, бывший профессор С.-Петербургского университета, потом директор Восточного института во Владивостоке Д.М. Позднеев.

Господин Позднеев, прибыв в Токио в декабре 1905 года специально для изучения японского языка, не стесняясь своим ученым званием, сел за ученическую скамью регулярной школы, открытой японцем для иностранцев, желающих изучать японский язык, а дома окружил себя японскими учебниками и учителями, и результатом сего было то, что через год он правильно заговорил по-японски и в продолжение того года разработал по японским источникам и издал: "Географически-статистические очерки Японии" и "Японскую историческую хрестоматию" с двумя книжками приложений к ней подлинного японского текста; а через пять месяцев напечатал составленный им из первоначальных японских учебных книжек учебник для русских, начинающих изучать японский язык, "Токухон, или Книга для чтения и практических упражнений в японском языке", часть 1-я. Затем он занялся составлением "Японо-русского иероглифического словаря, по ключевой системе", и в половине текущего года этот капитальный труд его уже был напечатан. Кроме того, в настоящем году составлены им книжки: "Материалы по вопросу о постановке начального научения японского языка" и напечатана 2-я часть "Токухона", составляющая продолжение вошедших в первую часть японских первоначальных учебников. Все поименованные книги, написанные г. Позднеевым, при другом постоянном деле – изучении японского языка, менее чем за три года, я имею честь одновременно с сим препроводить к Вашему Высокопревосходительству. (Только что вышедшая из печати 2-я часть "Токухона" будет отправлена вслед за сим, по получении ее из переплетной.) Один взгляд на них, еще не развернутых, дает понятие о незаурядной работоспособности господина Позднеева; беглый же просмотр их не замедлит убедить в его замечательной лингвистической способности и писательской даровитости, а более глубокое внимание к его писаниям убедит в его ученой добросовестности.

Ваше Высокопревосходительство изволите спрашивать:

1) "Какие из имеющихся учебных пособий могли бы быть с наибольшей пользой применены у нас к начальному изучению японского языка". Смело можно ответить: господина Позднеева: 1-я и 2-я части "Токухона", "Японская историческая хрестоматия" с книжками японского текста и "Японо-русский иероглифический словарь". Польза сих учебников испытана здесь в миссийской семинарии, при преподавании японского языка русским воспитанникам, присланным сюда от военных начальств из Харбина и Хабаровска. Чтобы дать более ясное и полное понятие о качествах "Токухона", прилагаю здесь подробный отзыв о сем учебнике протоиерея Петра Булгакова, одного из корпорации преподавателей здешней семинарии.

2) "Кому из русских специалистов-японоведов могли бы быть поручены как составление таких учебников, если бы оно потребовалось, так и выработка программ преподавания японского языка в средних и высших школах". Очевидно, вышеозначенных учебников японского языка весьма недостаточно и требуется составление дальнейших. Изданные ныне 2 части "Токухона" составляют только восемь книг младшего отделения начальной японской школы. Должно последовать продолжение этого учебника, т.е. обработка и издание дальнейших восьми книг "Токухона" старшего отделения начальной японской школы. Это господином Позднеевым почти уже и исполнено. Он пишет мне (из Йокохамы, где живет): "...если бы мне сейчас дали средства на издание "Токухона"" (8-ми книг старшего отделения), то я через месяц сдал бы его в типографию..." Затем, следует желать и настаивать, чтобы он разработал и составил грамматику японского языка для русских; далее: он составил обстоятельную "Хрестоматию японского языка ", которая бы в кратких и характерных статьях, переводных и оригинальных, обнимала по возможности весь быт Японии; наконец, составил алфавитные словари с русского на японский и с японского на русский. При несомненной уже ныне компетенции господина Позднеева в теоретическом и практическом знании японского языка и при достаточно доказанной им любви к занятиям в сем направлении, можно с уверенностью сказать, что он успешно исполнит все вышеозначенное и что в продолжение 4–5 лет образуется полная серия японских учебников для русских, если автору даны будут средства на отпечатание их. От него же, мне кажется, могут быть ожидаемы и наиболее компетентные программы преподавания японского языка; он уже немало думал о сем предмете, как показывают некоторые его сочинения.

3) "Кому из русских специалистов-японоведов могло бы быть вверено на будущее время руководство делом изучения в России Японии и ее языка, соответственно пользам дела и развития европейских знаний по сему предмету". Господин Позднеев до того увлечен нынешним своим делом – составлением японских учебников для русских и изучением Японии вообще, что заявляет твердую решимость не оставлять Японии еще несколько лет. Но если изучение японского языка, по крайней мере на первое время, будет введено в средние и высшие школы только там, где прежде всего и действительно составляет предмет необходимости, т.е. в граничащих с Японией наших Приморской и Приамурской областях, то, при нынешних крайне легких и скорых способах путевых сообщений между Японией и российскими областями, для господина Позднеева было бы несовместимо продолжение его нынешних занятий в Японии и руководство делом изучения японского языка в русских школах.

Вот все, что я имею почтительнейше ответить на письмо Вашего Высокопревосходительства. К сему беру смелость присоединить мое скромное мнение, что если бы предположено было поручить господину Позднееву руководительство преподаванием японского языка в русских школах и если бы это его служение оказалось несовместимым с продолжением нынешних его занятий в Японии, то предпочтительнее оставить его при излюбленных им занятиях в Японии, чем употребить на дело в России. Служение его в России здесь не должно ограничиться составлением учебников японского языка, а должно иметь дальнейшую, еще более важную цель.

У всех больших европейских народов давно уже нашлись ученые, которые написали для своего отечества многие тома об Японии и во всех отношениях познакомили свое отечество с нею. He говоря уже о научном интересе сих трудов, польза от них великая. (Например, не поставила бы Англия Японию о плечо с собою, если бы глубоко не узнала, что она достойна того; не было бы нашей несчастной войны, если бы мы поглубже знали Японию.) Пусть же будет таким ученым для России господин Позднеев. Он обладает и достаточным авторским талантом, и достаточным аппаратом солидной эрудиции, чтобы смело взять на себя это в высшей степени важное дело – всестороннее ознакомление России с Япониею – и успешно исполнить его. Нужно считать счастливым обстоятельством то, что он поселился в Японии. Пусть же он проживет здесь многие годы, и результатом того, кроме японских учебников, пусть будет много прекрасных книг об Японии, знакомящих Россию с ее многовековою историею и с ее настоящим бытом во всех отношениях. В высшей степени желательно, чтобы Ваше Высокопревосходительство явили сочувствие сему и Вашим авторитетным влиянием содействовали осуществлению сего.

Призывая благословение Божие на Вас, с истинным почтением и совершенною преданностью имею честь быть Вашего Высокопревосходительства покорным слугой и богомольцем

Николай, архиепископ Японский

Токио, 1 декабря 1908 года

Письмо Александра Николаевича Шварца к святителю Николаю

В том положении, которое заняла ныне на Дальнем Востоке Япония, для нас, как непосредственных соседей ее, приобретает крайне серьезное значение возможно широкое распространение знания японского языка среди местного русского населения. Меры для подготовки кадров лиц, знакомых с японским языком, принимаются и теперь разными ведомствами, но все они имеют разрозненный, отчасти случайный характер. Между тем представлялось бы необходимым действовать по общей, строго определенной системе, установив преподавание японского языка в некоторых наших учебных заведениях, низших и средних. Ввиду сложности и серьезности этого вопроса правительство уже определило образовать особую межведомственную комиссию для всесторонней его разработки.

Со своей стороны, озабочиваясь правильным выполнением указанной, всецело назревшей потребности и видя в лице Вашего Высокопреосвященства первейшего в России знатока японского языка, в течение почти полувекового проживания в Японии учредившего немало народных школ и обогатившего их переводами как богослужебных, так и научных изданий, я позволяю себе обратиться к Вашему Высокопреосвященству с покорнейшею просьбою указать мне, какие из имеющихся пособий могли бы быть с наибольшею пользою применены у нас к начальному изучению японского языка, а равно и кому именно из русских специалистовяпоноведов могли бы быть поручены как составление таких учебников, если бы оно потребовалось, так и выработка программ преподавания японского языка в средних и низших школах и, наконец, вверено на будущее время руководительство делом изучения в России Японии и ее языка, соответственно пользам дела и развития европейских знаний по сему предмету.

Испрашивая Вашего архипастырского благословения, покорнейше прошу принять уверения в искреннем почтении и совершенной преданности, с коими имею честь быть Вашего Высокопреосвященства

A. Н. Шварц

4 ноября 1908 года

Николай Японский, святитель

Цитировано по:

Святитель Николай Японский. Видна Божия

воля просветить Японию: сб. писем / ред.-сост.

Г. Г. Гуличкина. – М. : Изд-во Сретенского монастыря,

2009. – С. 336.

Азбука веры

Примечания

1. Архимандрит Сергий. На Дальнем Востоке. (Письма японского миссионера.) Сергиев Посад, 1897. С. 96.

2. Миссионер. 1878. № 31. С. 243.

3. Миссионер. 1879. № 50. С. 423.

4. Элеонора Саблина. 150 лет Православия в Японии. История Японской Православной Церкви и ее основатель Святитель Николай. Москва – Санкт-Петербург, 2006. С. 59.

5. Томские епархиальные ведомости. 1911. № 13. С.683.

6. Миссионер. 1879. № 31. С. 263, 264

7. Архимандрит Сергий. На Дальнем Востоке. (Письма японского миссионера.) Сергиев Посад, 1897. С.83, 89.

8. Миссионерский год в Японии. Из дневника японского миссионера// Священномученик Андроник (Никольский), архиепископ Пермский. Творения. Книга 1. Статьи и заметки. Тверь, 2004. С. 185.

9. Миссионерский год в Японии. Из дневника японского миссионера// Священномученик Андроник (Никольский), архиепископ Пермский. Творения. Книга 1. Статьи и заметки. Тверь, 2004. С. 223.

10. Миссионерский год в Японии. Из дневника японского миссионера//Уфимские епархиальные ведомости. 1905. № 16. С 1109.

11. Элеонора Саблина. 150 лет Православия в Японии. История Японской Православной Церкви и ее основатель Святитель Николай. Москва – Санкт-Петербург, 2006. С. 190).

12. Православная церковь в Осаке// Всемирная иллюстрация. СПб., 1890. № 1122. С. 60–62.

13. Епископ Сергий. Месяц по Японии. Путевые заметки и впечатления. СПб., 1909. С. 36.

14. Элеонора Саблина. 150 лет Православия в Японии. История Японской Православной Церкви и ее основатель Святитель Николай. Москва – Санкт-Петербург, 2006. С. 103.

15. Епископ Сергий. Памяти Высокопреосвященного Николая, Архиепископа Японского. (К годовщине кончины его †3 февраля 1912 г.) // Христианское чтение. СПб., 1913. № 1. С. 3.

16. Тамже. С. 9.

17. Епископ Сергий. Памяти Высокопреосвященного Николая, Архиепископа Японского. (К годовщине кончины его †3 февраля 1912 г.)// Христианское чтение. СПб., 1913. № 1. С. 4.

18. Там же. С. 9, 10.

19. Тамже. С. 13.

20. Епископ Сергий. Памяти Высокопреосвященного Николая, Архиепископа Японского. (К годовщине кончины его †3 февраля 1912 г.) // Христианское чтение. СПб., 1913. № 1. С.43.

21. Иннокентий (Вениаминов; † 1879, память 31 марта/ 13 апреля и 23 сентября/ 6 октября), святитель, митрополит Московский и Коломенский, великий миссионер, апостол Америки и Сибири. В сентябре 1861 года посетил г. Хакодате. – Примеч. сост.

22. НИОР РГБ. Ф. 18. Барсуков Н.П. К. 36. Ед. хр. 11.

23. Текст печатается по изданию: Известия по Казанской епархии. 1878. № 17. С. 483–486; другая публикация: Миссионер. 1878. № 33. С. 257–259.

24. Макарий (Невский; t 1926, память 16 февраля/1 марта), святитель, митрополит Московский и Коломенский, посвятивший более полувека апостольским трудам на Алтае. – Примеч. сост. Текст печатается по книге: "Я здесь совершенно один русский..." Письма Ревельского епископа Николая (Касаткина) из Японии/ Публикация и комментарии Р.К. Цуркана. СПб., 2002.

25. На письме пометка карандашом: От 6 июня 906 г. (так в подлиннике. – Р. Ц.) поручено секретарю послать: письма отца Макария [Глухарева], под редакцией Харламовича и 3 выпуска моих проповедей. Архиепископ Макарий.

26. Вениамин (Благонравов; †1892), архиепископ Иркутский и Нерчинский. 18 марта 1868 года по рекомендации митрополита Московского и Коломенского Иннокентия (Вениаминова) был переведен на Камчатскую кафедру с поручением опекать Японскую духовную миссию. С 31 марта 1873 года – епископ Иркутский и Нерчинский. – Примеч. сост.

Текст письма впервые напечатан 27 октября 1873 года в Прибавлениях к Иркутским епархиальным ведомостям за 1873 год в № 43, редактором которых с 1871 по 1877 год был архимандрит Модест (Стрельбицкий; † 1902). Публикацию письма предваряет следующий комментарий от редакции Иркутских епархиальных ведомостей: "Письмо к владыке Вениамину написано 8 июля, когда в Японии неизвестно еще было о перемещении Преосвященного Вениамина на Иркутскую кафедру. Письмо по просьбе редакции было разрешено владыкой напечатать полностью, несмотря на частный характер некоторых известий и суждений, потому что в целом они яснее характеризуют положение Миссии. Отец архимандрит Николай пишет с сердечною искренностью и полной откровенностью как сын к отцу, которому самому известно положение Японской миссии. Редакция Иркутских епархиальных ведомостей покорнейше просит редакции других газет и журналов перепечатать это письмо для привлечения усердных христиан к участию в вопиющих нуждах Японской миссии Пожертвования удобнее всего адресовать: в Москву в Совет Православного миссионерского общества".

27. Тихон (Белавин; †1925, память 25 марта / 7 апреля, 26 сентября/9 октября), святитель, патриарх Московский и всея Руси. В январе 1905 года – епископ Алеутский и Северо-Американский. – Примеч. сост.

28. На этом письме имеется резолюция епископа Тихона: "31 января 1905 года. Настоящее письмо напечатать в нашем Вестнике. О свечах и книгах мною сделано распоряжение. Для удовлетворения духовных нужд русских пленников послать Преосвященному Николаю пятьдесят долларов из прибылей епархиального склада, пятьдесят долларов из нештатных сумм и сто долларов из переходящих. Епископ Тихон". Текст письма впервые напечатан в Американском православном вестнике, Нью-Йорк, 1905. № 4. С. 64–65.

29. Текст печатается по книге: Элеонора Саблина. 150 лет Православия в Японии. История Японской Православной Церкви и ее основатель Святитель Николай. Москва – Санкт-Петербург, 2006. С. 397–401.

30. Леонид (Кавелин; † 1891), архимандрит, богослов, историк, археограф-славист, библиограф, переводчик. Из 4-го класса Калужской гимназии определился в 1-й московский кадетский корпус, по окончании которого служил офицером в лейб-гвардейском Волынском полку. В 1852 году после двенадцатилетней службы в армии стал послушником Оптиной пустыни. В 1857 году пострижен в монахи с именем Леонида. В 1857–1859 – член Русской духовной миссии в Иерусалиме. С 1863 года – архимандрит, начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме. В 1865 году переведен настоятелем посольской церкви в Константинополе. С 1869 года настоятель Воскресенского ставропигиального монастыря ("Новый Иерусалим"), С 1877 года и до кончины наместник ТроицеСергиевой лавры. – Примеч. Сост. Письмо печатается по изданию: Московский журнал. 1992. № 11/12. С. 59–61.

31. Финляндский Николай Дмитриевич, содержатель крупнейшего колокололитейного завода Москвы. – Примеч. сост.

32. Павел (Ивановский; † 1919), епископ Вяземский, викарий Смоленской епархии. Родился в 1874 году в Тульской губернии. В 1895 году окончил Тульскую духовную семинарию и назначен учителем начальных школ. В 1896 году пострижен в монашество, рукоположен во диакона, затем во иеромонаха и назначен миссионером в Забайкальскую епархию. В 1900 году причислен к Владивостокскому архиерейскому дому. В 1904 году окончил Восточный институт во Владивостоке, возведен в сан архимандрита и назначен начальником Корейской духовной миссии в Сеуле. 24 июня 1912 года хиротонисан во епископа Никольско-Уссурийского, викария Владивостокской епархии. Хиротония состоялась в Санкт-Петербурге в Казанском соборе. Чин хиротонии совершал митрополит Антоний (Вадковский; † 1912). Участник Священного Собора 1917–1918 годов в Москве. В 1918 году – епископ Вяземский, викарий Смоленской епархии. Скончался в 1919 году по дороге в Новочеркасск. Погребен в Новочеркасске. – Примеч. сост.

33. Вопрос о крещении кореянок представлялся немаловажным не только в силу естественной стыдливости взрослых женщин, но и потому, что, по понятиям корейцев, благовоспитанная женщина не должна даже обнажать свое лицо по выходе из дому и обязана носить на лице наподобие турчанок особое покрывало, так что и простое прикосновение к ней постороннего мужчины считается неприличным и оскорбительным. Впрочем, после аннексии Кореи взгляды и обычаи корейцев стали сильно изменяться в сторону европейцев. – Примеч. издателей журнала.

34. В силу указанных выше в примечании причин, во Владивостокской миссии практиковалось обливательное крещение для корейцев и было запрещено распоряжением начальника Миссии епископа Павла (Ивановского). – Примеч. издателей журнала.

35. В Корее произошел интересный в церковной практике случай, когда оглашенный, за отдаленностью миссионера и отсутствием христиан в селении, крестил на смертном одре по просьбе умирающих – мужчину и женщину, мужчина вскоре умер, а женщина выздоровела. – Примеч. издателей журнала.

36. Письмо печатается по изданию: Голос Церкви. 1915. № 5. С. 68–70.

37. Для выражения преемственной связи между Русской и Японской церковью требовалось в литургии оставить хоть одно славянское слово без перевода, как это сделано по отношению к некоторым еврейским и греческим словам. – Примеч. издателей журнала.

38. Письмо печатается по изданию: Голос Церкви. 1915. № 6. С. 41–43.

39. Андроник (Никольский; † 1918, память 7/20 июня), священномученик. В сентябре 1897 года иеромонах Андроник был назначен миссионером в Японию. Напряженная деятельность и неблагоприятный климат привели к расстройству здоровья, и в 1899 году отец Андроник вернулся на родину. 13 октября 1906 года архимандрит Андроник был хиротонисан во епископа Киотского и назначен помощником святителя Николая, архиепископа Японского. Вновь миссионерские труды в неблагоприятном для владыки Андроника климате привели к ухудшению здоровья. 5 июля 1907 года Святейшим Синодом ему был предоставлен отпуск и он навсегда покинул Японию. – Примеч. сост.

40. Так в тексте. – Примеч. сост.

41. Фрагмент этого письма напечатан в Уфимских епархиальных ведомостях за 1905 год. № 7. С. 517–518. Примеч. сост.

42. Благоразумов Николай Васильевич (1836–1907), протопресвитер Успенского собора Московского Кремля, богослов, ректор Московской духовной семинарии в 1869–1892 годах. Близкий друг святителя Николая (Касаткина) со времени обучения в Санкт-Петербургской духовной академии. При многочисленных обязанностях и огромной занятости протоиерей Николай находил возможность помогать делу Японской миссии, как бы соразделяя апостольские труды своего друга. В годы студенчества Н. В. Благоразумов и сам искренне желал посвятить себя миссионерской деятельности, и именно в Японии. Только снисходя просьбам своего отца, священника в одном из селений в Пензенской епархии, он должен был оставить это намерение. Расстояние, разделяющее Москву и Токио, и продолжительность разлуки не препятствовали развитию и укреплению их дружбы, которая продолжалась до кончины протоиерея Николая в 1907 году. По воспоминаниям Η. П. Розанова, преподавателя Московской духовной семинарии, отец Николай был красивый скромный человек, необыкновенно деликатный в обращении не только со своими сотоварищами, но и с учениками: за его "мягкость" его терпеть не могли в Петербурге, в конце концов заставив его после 25 лет службы покинуть семинарию, с которой он так сжился и где его все любили. Он всегда шел навстречу либеральным начинаниям в духовенстве, хотя сам инициативы в этой области не проявлял. Монахи московские злобились на него, потому что он "отбил" у них принадлежавшее, по их мнению, специально архимандриту место ректора, на которое он был избран корпорацией наставников семинарии, и поэтому все они были чрезвычайно довольны тем, что он переведен в 1892 году был из семинарии на место настоятеля Успенского собора. Отметить нужно, что он был человек "книжный", постоянно следивший за всем, что нового появлялось в духовной литературе, и читавший все самые серьезные статьи в журналах, что едва ли в Москве кто делал..." (Розанов Н. П."Второе сословие": Мои воспоминания о жизни московского духовенства в последнее 50-летие перед революцией. НИОР, ф. 250, Розанов Н.П. К. 2. Ед. 1. С. 32.) Впоследствии митрополит Сергий (Ляпидевский; † l898) перевел отца Николая "за его будто бы слабое управление соборным причтом" из Успенского собора настоятелем Покровской церкви в Кудрине. С 10 ноября 1895 года – настоятель московского придворного Верхоспасского собора, благочинный московских придворных соборов и церквей. – Примеч. сост.

43. Ненаев-Мальцов Юрий Степанович (1834–1913), великий русский меценат, фабрикант дипломат, владелец стекольных заводов, почетный член Московского археологического общества, почетный член Императорской Академии художеств. – Примеч. сост.

44. Сретенский Гавриил Григорьевич, священник московской церкви Малого Вознесения на Никитской, друг историка С.М. Соловьева. – Примеч. сост.

45. НИОР РГБ. Ф. 178. Музейное собрание. К. 11211. Ед. 6.

46. Внизу приписка карандашом: Павел Николаевич Финляндский – Балканы, 1-й Коптевский пер., соб. дом.

47. Иоанн Оно, протоиерей, родился в 1872 году в префектуре Сидзуока, которая находится в центральной части острова Хонсю. В 1885 году принял святое крещение и по благословению святителя Николая поступил в Духовную семинарию в Токио. После окончания семинарии в 1892 году он начал работать катехизатором в церквах Сиракава (северной части-острова Хонсю), Одавара (центральной части), Такасаки (там же). 19 марта 1905 года святителем Николаем был посвящен в сан священника и назначен настоятелем храма в г. Такасака. В том же году в связи с русско-японской войной был временно назначен пастырем в лагерь русских военнопленных в городок Хаматера недалеко от города Осака. За заботу о русских военнопленных 6 февраля 1907 года награжден наперсным золотым крестом от императора Николая II и украшенным напрестольным Евангелием от Святейшего Синода. В 1925 году архиепископом Сергием (Тихомировым) возведен в сан протоиерея. В 1939 году был переведен в Воскресенский собор в Токио и временно назначен настоятелем храма в Йокогаме. В 1939 году в Японии был принят закон, по которому все религиозные организации должны были пройти регистрацию для получения статуса юридического лица. Иностранные граждане не могли возглавлять христианскую общину, и митрополит Сергий (Тихомиров; † 1945) лишился права руководить Японской Православной Церковью. На Соборе 1940 года владыка Сергий передал временное управление Церковью Арсению Ивасава Хэйкити, который не был священнослужителем и наотрез отказался стать главой Церкви. Вскоре в адрес временного управляющего делами Японской Церкви Арсения Ивасава поступила телеграмма из Югославии от митрополита Анастасия (Грибановского; † 1965), о необходимости скорейшего канонического назначения главы Церкви. Митрополит Анастасий, глава Русской Зарубежной Церкви, был одноклассником Арсения Ивасава по Санкт-Петербургской духовной академии. Церковным комитетом был выдвинут кандидатом в епископы старейший японский протоиерей, воспитанник святителя Николая протоиерей Иоанн Оно. Церковный комитет подготовил документы для хиротонии, и 27 февраля 1941 года отец Иоанн Оно в сопровождении диакона Эндо выехал в Харбин, где был пострижен в монашество с именем Николай. В Харбине 14 марта 1941 года по благословению митрополита Анастасия митрополитом Харбинским и Маньчжурским Мелетием (Заборовским; †1946) и иерархами Русской Зарубежной Церкви была совершена хиротония Николая (Оно). Главой Японской Церкви стал епископ Токийский и Японский Николай (Оно). С того времени и до настоящих дней предстоятелями Японской Православной Церкви являются японцы. 27 марта 1946 года владыка Николай подал прошение Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Алексию (Симанскому; † 1970) о воссоединении его и Японской Церкви с Матерью-Церковью.

3 апреля 1946 года прошение было удовлетворено. Хотя японская паства во главе с епископом Николаем была принята патриархом Алексием I, большинство японских православных под влиянием американских оккупационных властей в начале 1947 года вошло в юрисдикцию Американской Митрополии. В апреле 1946 года состоялся первый послевоенный Собор Японской Православной Церкви, который под влиянием американских оккупационных властей вынес решение об удалении епископа Николая от управления. Епископ Николай выехал на покой в г. Каннари. В 1954 году епископ Николай принял решение о воссоединении с большинством верующих. 24 апреля 1954 года он подписал акт примирения и перешел в юрисдикцию Американской Митрополии. 19 ноября 1956 года владыка Николай скончался на 85-м году жизни. Похоронен епископ Николай на кладбище Янака рядом со святителем Николаем и митрополитом Сергием (Тихомировым). – Примеч. сост. Письма печатаются по изданию: Россия и Япония. Сборник статей. Выпуск 2. Токио, 1990. С. 104–116. Публикация Мицуо Наганава.

48. Бартенев Петр Иванович (1829–1912), историк, археограф, библиограф. В 1873–1912 годах – издатель и составитель журнала "Русский архив". – Примеч. сост.

РГАЛИ. Ф. 46. Бартенев П.И. Оп.1. Ед.хр. 599. Л. 188.

49. Голщына Александра Николаевна, урожденная княгиня Мещерская (1867–?). В 1887 году княжна Александра Николаевна вышла замуж за корнета кавалергардского полка князя Павла Павловича Голицына. – Примеч. сост.

Текст печатается по книге: "Я здесь совершенно один русский..." Письма Ревельского епископа Николая (Касаткина) из Японии / Публикация и комментарии Р.К. Цуркана. СПб., 2002.

50. Епанечников (Епанешников)Яков Ефимович, иконописец и реставратор, придворный поставщик художественной живописи и иконописи. Работал в конце XIX начале XX века. – Примеч. сост. НИОР РГБ. Ф. 178. Музейное собрание, К. 11211. Ед. 6. Лл. 26, 27.

51. Катков Михаил Никифорович (1818–1887), журналист и публицист. – Примеч. сост.

52. НИОР РГБ. Ф. 120. Катков М.Н. К. 23. Л. 136.

53. НИОР РГБ. Ф. 120. Катков M. H. К. 21. Лл. 84, 85.

54. Кельин Виктор Федорович (1855–1920), окончил юридический факультет Московского университета, служил в Петербурге в Министерстве финансов, затем, переехав в Москву, работал поверенным фирмы "А. К. Трапезников и К°" и управляющим предприятий Ю.С. Нечаева-Мальцова. В. Ф. Кельин сотрудничал в муниципальных и частных благотворительных учреждениях и обществах, был гласным Московской городской думы. В 1911 году на свои средства построил, а затем и содержал детский сад памяти жены, Ольги Николаевны Кельиной (урожд. Ермакова). После революции В. Ф. Кельин работал в дошкольном секторе управления одной из железных дорог, а затем в финансовом отделе Наркомпроса. – Примеч. сост.

55. Трапезников Александр Константинович (1821–1895), представитель крупной купеческой династии, иркутский купец I гильдии. В 1859 году переехал на постоянное жительство в Москву. В 1870–1880-е годы являлся бессменным выборным биржевого общества. Учредитель и глава "Торгового дома А. Трапезников и К°", обладатель крупного торгово-промышленного капитала, значительная часть которого вкладывалась в золотопромышленность. Известный благотворитель. – Примеч. сост.

56. РГАЛИ. Ф. 2555. Кельин Ф.В. Оп. 1. Ед.хр. 666. На первой странице письма надпись: "Господину распорядителю дел А. К.Трапезникова, В. Кельину". – Примен. сост.

57. Степан Осиповин Макаров (1848–1904), русский флотоводец, океанограф, полярный исследователь, кораблестроитель, вице-адмирал. Во время русско-японской войны в феврале 1904 года был назначен командующим Тихоокеанской эскадрой. Успешно руководил действиями кораблей при обороне Порт-Артура, но вскоре погиб на броненосце "Петропавловск", подорвавшемся на мине. – Примеч. сост.

Текст печатается по изданию: Гузанов В. Г. "Ваш слуга и богомолец..." Переписка контр-адмирала Макарова С.О. с Николаем, епископом Ревельским, начальником Русской Духовной Миссии в Японии. 1888–1890 гг. M., 2003. С. 81–120.

58. Тимофей Саввич Морозов (1824–1889), мануфактур-советник, купец 1-й гильдии, глава товарищества Никольской мануфактуры "Савва Морозов сын и К°", председатель Московского биржевого комитета, председатель совета Московского купеческого общества взаимного кредита, член совета Московского купеческого банка. – Примеч. сост.

59. Число сейчас намного выше.

60. Владимир Карлович Саблер (1847–1929), российский государственный деятель, юрист. В 1883–1892 годах – управляющий канцелярией Святейшего Синода. С 1892 по 1905 год – товарищ обер-прокурора Синода. В 1911–1915 годы занимал должность обер-прокурора Святейшего Синода. В 1918–1925 годах неоднократно арестовывался. В 1926 году был осужден по делу митрополита Петра (Полянского) и отправлен в ссылку в г. Тверь, где и скончался. – Примеч. сост. Текст печатается по книге: Гузанов В. Г. "Ваш слуга и богомолец..." Переписка контр-адмирала Макарова С.О. с Николаем, епископом Ревельским, начальником Русской Духовной Миссии в Японии. 1888–1890 гг. M., 2003. С. 94–96.

61. Селиванов Андрей Николаевич (1847–1917), дворянин, русский генерал от инфантерии. Участник русско-японской войны 1904–1905 гг., за боевые отличия награжден орденом Святого Георгия 4-й степени и золотым оружием.

С 1906 по 1910 год иркутский генерал-губернатор. – Примеч. сост.

Текст печатается по книге: "Я здесь совершенно один русский..." Письма Ревельского епископа Николая (Касаткина) из Японии/ Публикация и комментарии Р.К. Цуркана. СПб., 2002.

62. Так в тексте. – Примеч. сост.

63. Сенума Иван Акимовин (1868–1936 ?). До принятия крещения – Сенума Какутаро, или Какусобуро. Выпускник Санкт-Петербургской духовной академии, кандидат богословия, будущий начальник Токийской духовной семинарии. – Примеч. P. К. Цуркана.

Текст печатается по книге: "Я здесь совершенно один русский..." Письма Ревельского епископа Николая (Касаткина) из Японии. Предисловие и комментарии Р.К. Цуркана. СПб., 2002.

64. Член Миссии, настоятель посольской церкви в Токио, преподаватель семинарии с 1888 по 1904 гг. – Примеч. Р.К. Цуркана.

65. Кониси Масутаро, в крещении Даниил Петрович (1862–1940), кандидат богословия, толстовец. – Примеч. Р.К. Цуркана.

66. Быстров Феодор Николаевич, священник, сотрудник Японской миссии, проживал в СанктПетербурге. Его в своих дневниках святитель Николай характеризует следующим образом: "В России лучшие из лучших минут – это, конечно, часы, проводимые мною у Феодора Николаевича Быстрова. <...> И в Японии я буду отдыхать душою, переносясь мысленно в этот маленький рай земной – на третьем этаже Михайловского замка!" (Праведное житие и апостольские труды Святителя Николая, архиепископа Японского по его своеручным записям [1870–1880 гг.]. СПб., 1996. С. 34–35.) – Примеч. Р.К. Цуркана.

67. Такахаси Григорий в начале XX века служил переводчиком в Йокогаме у морского агента А.И.Русина. Накануне русско-японской войны был уличен в шпионаже в пользу России и осужден на 8 лет лишения свободы (Дневники...С. 384, 385). – Примеч. Р.К. Цуркана.

68. Намеда Климент Федорович. – Примеч. P. К. Цуркана.

69. Марк Ивановин Сайкайси, выпускник СанктПетербургской духовной академии, кандидат богословия. – Примеч. Р.К. Цуркана.

70. В феврале 1894 года отца Симеона рукоположили в иерея, и он в то время служил в Токио. – Примеч. Р.К. Цуркана.

71. Сёодзи Сергий, приемный сын C. А. Рачинского. – Примеч. P. К. Цуркана.

72. Унтербергер Павел Федорович (1842–1921), инженер-генерал. В 1888–1897 годах – военный губернатор Приморской области. В 1906–1910 годах – Приамурский генерал-губернатор. В 1906–1910 годах – сенатор, член Государственного совета. В 1917 году эмигрировал в Германию, где и скончался в 1921 году. – Примеч. сост.

Текст печатается по книге: "Я здесь совершенно один русский..." Письма Ревельского епископа Николая (Касаткина) из Японии. Предисловие и комментарий Р.К. Цуркана. СПб., 2002.

73. Шварц Александр Николаевич (1848–1915) – российский филолог-классик. В 1908–1910 годах – министр народного просвещения. – Примеч. сост.

Текст печатается по книге: "Я здесь совершенно один русский..." Письма Ревельского епископа Николая (Касаткина) из Японии. Предисловие и комментарии Р.К. Цуркана. СПб., 2002.

***

Молитва равноапостольному Николаю, архиепископу Японскому:

• Молитва равноапостольному Николаю, архиепископу Японскому. Великий миссионер современности. Покровитель миссионеров, катехизаторов, церковного клира. Ему молятся о помощи в неверии и маловерии сродников и знакомых, о помощи в учебе, изучении языков, о вразумлении и обращения нехристиан и маловеров, о возвращении в лоно Церкви людей, попавших в секты

Акафист равноапостольному Николаю, архиепископу Японскому:

• Акафист равноапостольному Николаю, архиепископу Японскому

Житийная и научно-историческая литература о равноапостольном Николае, архиепископе Японском:

• Святитель Николай Японский (одно из полных житий святителя) - Александр Чех
• Равноапостольный Николай архиепископ Японский - полное жизнеописание - Михаил Карпов
• Не было столь уважаемого в Японии человека, кроме императора - архимандрит Георгий Тертышников
• Равноапостольный Николай, архиепископ Японский (краткое житие) - Православие.Ru
• "Святый Николае, иерарше равноапостольне, молися… о всем мире" - Галина Бесстремянная
• Святитель Николай Японский. Штрихи к психологическому портрету - Владимир Трухин
• Святитель Николай Японский как миссионер - Владимир Трухин
• Основатель Православной культуры Японии - Николай Садовский
• Миссия в Стране Восходящего Солнца - Анастасия Верина
• Православие в Японии: аромат истории - Элеонора Саблина

Труды святителя Николая Японского:

• Дневники святителя Николая Японского (1870-1911 гг.)
• "Уготови душу твою во искушение"
• "И в Японии жатвы много"
• "Избранные ученые труды Святителя Николая Архиепископа Японского"
• "Видна Божия воля просветить Японию"
• "Воззвание… к Русской Церкви"
• "Письма"
• "Недаром нынешние бедствия обрушиваются на Россию, - сама она привлекла их на себя"
• "Поучение говеющим в дни Великого поста"

Читайте другие публикации раздела "Творения православных Святых Отцов""