Святитель Игнатий Брянчанинов - творения

Игнатий Брянчанинов. Переписка с игуменом Антонием Бочковым* (1843–1867)

Память: 30 апреля / 13 мая

Святитель Игнатий Брянчанинов известен как духовный писатель, исследователь и продолжатель традиции консервативного монашества, а также обличитель духовных пороков современного ему общества. Оставил большое число аскетических сочинений.

Святитель Игнатий Брянчанинов, епископ Кавказский и Черноморский

***

Содержание

Письмо 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30

1

Преподобнейший отец Антоний!

Сегодня получил я от любезнейшего сына Вашего, Петра Алексеевича, тетрадки Преподобного Нила Сорского. Тут житие и послания Нила и надсловие Иннокентия. Приношу Вам за них искреннейшую благодарность! И содержание тетрадок превосходно, и рука, которою написаны тетрадки, прекрасна. Как бы она была способна переписывать переводы на русский деятельных святых Отцов!

Петр Алексеевич вручил мне от Прокофия Ивановича сто двадцать пять рублей серебром на ризницу. Поблагодарив Прокофия Ивановича за пожертвование, благодарю Вас за ходатайство.

Поручая себя Вашим молитвам и братской любви, имею честь быть навсегда

Вам преданнейший навсегда недостойный

Архимандрит Игнатий. 1843 года 15 августа.

Покорнейше прошу сказать любезнейшему и почтеннейшему отцу Феофану мой усерднейший поклон. Василий Федорович был на днях у нас.

2

Возлюбленнейший о Господе отец Антоний!

Приношу Вам сердечную благодарность за воспоминание меня недостойного и за поздравление с Новым Годом, с которым равномерно Вас поздравляю, желая Вам всех истинных благ во времени и в вечности.

Очень рад, что Старо-Ладожский край, нравившийся Вам и прежде, снова привлек к себе Ваши взоры. От души желаю, чтоб Вы обрели в нем покой по душе и по телу. Столько Вы странствовали! столько видели и испытали! Теперь – время рассмотреть виденное и испытанное, извлечь правильные результаты, полезные для Вас, полезные для тех, которые будут просить у Вас слова на пользу.

Поручаю себя Вашей о Господе любви и испрашиваю Ваших святых молитв о недостойном

Архимандрите Игнатии. 16 января 1848 года.

3

Преподобнейший отец Антоний!

Письмо Ваше от 24-го августа я имел удовольствие получить. Я вполне сочувствую законоположению Святой Церкви, по которому священник не может принимать на исповедь без соизволения на то Епархиального Архиерея, по которому, следовательно, иеромонах Гавриил без разрешения Высоко-преосвященнейшего Митрополита не мог бы принять на дух кого-либо из братии Николаевского монастыря, несмотря на Ваше соизволение и желание некоторых из братии; также если б я вздумал уполномочить Гавриила на духовничество от себя, то это с моей стороны было бы непозволительным и противозаконным самовольством. По этим уважительным причинам я взошел ко Владыке с представлением, что некоторые из Никольской братии желают иметь своим духовником иеромонаха Гавриила; на представлении моем последовала резолюция и на основании оной консисторский указ, дозволяющий желающим желаемое. Что ж касается до немощи о. Гавриила, то Вам известно, что немощь священника как человека, отнюдь не препятствует совершению таинств, совершающихся по причине благодати священства, которою облечен человек, а не по причине собственных его достоинств, хотя и приятно видеть в одном лице соединение достоинств собственных с дарами благодати. Относительно Владимира и других братии, состоящих под моим влиянием, – я, несколько наученный 23-летним настоятельством моим, не спешу увлекаться направлением братии, особливо молодых, как к добру, так и ко злу. То и другое из направлений легко изменяются; чтоб упрочилось то или другое, надо время и время, а потому в человека надо вглядываться и вглядываться, а потом уже составлять о нем решительное мнение. Особливо в наш век, при усилении соблазнов, надо очень поддерживать людей: и без того у нас в монастырях людей несколько способных очень мало; не говорю уже о вполне благонадежных – это величайшая редкость в самых благоустроеннейших монастырях. Наконец относительно Вас самих скажу: Владыке гораздо приятнее будет, если Вы останетесь в его Епархии; если ж Вы захотите перейти, то он отпустит Вас с любовию. Вам известно из Писаний святых Отцов, что и многосочные древа, часто пресаждаемые, теряют от пересадки свою силу, а сидящие в грунте постоянно и переносящие терпеливо ветры глубоко пускают в землю свои корни.

Испрашивающий Ваших святых молитв

недостойный

Архимандрит Игнатий.

28 августа.

4

Преподобнейший отец Антоний!

По получении Вашего письма о. Иустином, я получил вскоре прошение Архимандрита Черноморской Пустыни о увольнении его. Предоставив дело воле Божией, я решился ходатайство мое пред Св. Синодом о увольнении нынешнего Настоятеля Пустыни соединить с ходатайством о назначении Вас на эту открывшуюся вакансию.

Все в руках Божиих: в этих руках и мы. Гораздо вернее положиться на Бога, нежели на человеческие умышления. "Ждый ветров, не имать сеяти", – сказал Преп. Исаак, и проч. (Слово 58). В настоящее время имеется вакансия; когда же ее не будет, то при всем желании сделать что-нибудь, не будет возможности сделать ничего.

И паки вручаю себя, Вас, Кавказскую Епархию и Черноморскую Обитель милости и воле Божисй.

Прося Ваших святых молитв, имею честь быть

Вашим покорнейшим слугою

Игнатий, Епископ Кавказский и Черноморский.

3 октября 1860 года.

Честнейшему Иеромонаху о. Антонию.

5

Письмо Иеромонаха Антония (Бочкова) к Митрополиту

Новгородскому и Санкт-Петербургскому Исидору [1]

Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивейший отец и Архипастырь!

Вашему Высокопреосвященству известно, что я представлен был в настоятели Черноморской Лебяжьей Пустыни. На это не было моего желания, а только покорность воле Преосвященного Игнатия, бывшего моего духовного отца и первого наставника в монашеской жизни. Но мнение мое – о чем спрашивал меня Преосвященный – было таково, что я и стар, и болен для нового места и должности. Я осмелился напомнить Его Преосвященству о другом, более меня способном монахе, бывшем казначее Святогорского Харьковского монастыря, отце Вениамине, ныне живущем в Тихвинском нашем монастыре. Он моложе меня 20-ю годами.

Но Его Преосвященство, не взирая на мой полуотказ, представил меня: мне оставалось покориться его воле. Прошло 7 месяцев с первого дня предложения, и в это время здоровье мое сделалось еще слабее. И я узнал, что Его Преосвященство едва ли останется на Кавказе.

Потому я безгрешно могу отказаться от настоятельства Лебяжьей Пустыни.

Испрашиваю прощения Вашего Высокопреосвященства, что моим недостоинством утруждаю Ваше внимание и отнимаю хотя минуту времени, посвященного благу Святой Церкви. Простите, Владыко Святый! и не лишите меня Ваших Архипастырских молитв и благословения.

Вашего Высокопреосвященства,

Милостивейшего Архипастыря моего и Отца недостойный послушник, многогрешный

Иеромонах Антоний. Марта 13-го 1861 года.

Писано в Тихвинском Богородичном монастыре.

6

Возлюбленнейший о Господе отец Игумен Антоний!

Поздравляю Вас с предстоящею Святою Пасхою, с возведением в сан Игумена, и благодарю Вас за уведомление о себе.

Прося Св. Синод о назначении Вас в настоятеля Черноморской Пустыни, я имел в виду доставить этой Обители такого настоятеля, в каком она нуждалась, а близлежащему женскому монастырю благочинного и старца. Но более того имел в виду ознакомить Вас с новым С.-Петербургским начальством, с тою целию, чтоб оно, узнав Вас как должно, употребило Вас для общей пользы. Исполнилось последнее из моих предположений; и я радуюсь, благодарю Бога, и желаю Вам приносить овцам Христовым душевную пользу. Полагаю, что по нынешнему времени, при управлении братством, в духовно-нравственном отношении, всего полезнее руководствоваться второю половиною книги Великого Варсонофия, начиная с ответов Авве Дорофею. По крайней мере так я понял из моих скудных опытов.

Сердечно радуюсь, что труженицы Августа и Елизавета нашли в Вас единомудренного, сочувствующего им сподвижника. Бог да благословит Ваш духовный союз во славу Святого

Имени Своего и в пользу душ, жаждущих услышать слово Божие, и при руководстве Его спасти души свои от нравственной смерти, которая настигнет всех, лишенных истинной пищи – Слова Божия.

Просящий Ваших святых молитв.

Ваш покорнейший слуга.

Игнатий, Епископ Черноморский. 18 апреля 1861 года.

7

Ваше Высокопреподобие, Достопочтеннейший отец Игумен Антоний!

Спаси Вас Господи за любвеобильное письмо Ваше от 30-го апреля. Повторяю, Вам: сердечно радуюсь, что Бог привел меня быть орудием к предоставлению Вам настоятельского сана и служения в месте уединенном, соответствующем Вашему настроению. Господь попечется о Черноморской Пустыне. Если же и Вы желаете быть полезным сей Обители, то примите на себя труд известить меня, кто назначен туда настоятелем; если ж никто не назначен, то снеситесь с о. Архимандритом Иннокентием, живущим на покое в Зеленецком, повестите его, что я желал бы видеть его Настоятелем Черноморской Пустыни, управление которою, при моем содействии, для него будет весьма удобно. Отзыв о. Иннокентия потрудись сообщить мне. В случае его согласия, прошу его написать мне письмо, на основании которого я мог бы ходатайствовать пред Высшим Начальством о его назначении. С о. Иннокентием я очень сошелся; мои отношения к нему остались прежними; уповаю, что таковы и его отношения ко мне. Черноморская Пустыня должна быть общежительным монастырем, но и до сих пор остается на штатном положении. Настоятель получает кружки от 2500 рублей серебром до 4000 в год. Братию застал я лихую; но, при помощи различных тихих, простых, но сильных мер, они так унялись, что сделались смиреннее овец и тельцов.

О столкновении о. Феодора с Аскоченским я слышал кое-что, но и не любопытствую о подробностях. Все эти столкновения имеют общий характер. В бытность мою в Питере произошло столкновение между Митрополитом Филаретом и Павским, потом между им же, Филаретом, и Сидонским, и так далее. От этих столкновений для Церкви не было никаких результатов. Что Вы поняли, то Бог открыл Вам на поприще Богом установленного монашеского подвига, который отъемлется с лица земли по неисповедимым Судьбам Божиим, пред которыми надо нам благоговеть и безмолвствовать. На все свое время. Спасение и разные способы его были даром Божиим человечеству, а отнюдь не собственным изобретением человечества.

Предоставьте сына Вашего Богу, молясь о нем, и в молитве Вашей отдавая его Богу и поручая милости Божией. Богу все возможно. В молодость мою и Вашу было много соблазнов для юности, а ныне соблазны до бесконечности умножились, увлечение ими сделалось почти всеобще, а сопротивления им почти не видно. По этой причине современная юность меньше подвержена осуждению, и заслуживает большее сожаление и снисхождение. Весь мир как бы единодушно устремился на встречу какого-то особенного лица, гения, – на встречу великолепную и торжественную. Это очевидно. Лицо так будет замаскировано, что масса признает его Мессиею: что же дивного, если пророки его явились в образах пророков Мессии. Предуготовляется путь, путь мысленный для входа действу лжи (2Сол. 2, 11) в умы и сердца.

Прошу Ваших святых молитв. Не оставляйте Ладожских Стариц, находящих в любви Вашей отраду в сиротстве своем и отдающих Вам полную цену.

Вашего Высокопреподобия

покорнейший слуга

Игнатий, Епископ Кавказский и Черноморский.

18ю мая 1861 года.

8

Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивейший отец и Архипастырь!

Письмо Вашего Высокопреосвященства от 18-го мая имел я честь получить. Пишу сегодня отцу Архимандриту Иннокентию о Вашем предложении и выписываю для него слова, до него касающиеся, из письма Вашего. Не знаю, где он теперь находится, хотя и адресую в Зеленецкий монастырь; слухи пронеслись, что отец Архимандрит сбирался ехать на Восток.

Поручение Вашего Высокопреосвященства для меня очень почетно; кроме того, оно доставило мне честь получить ответ Ваш на письмо мое, которое того не заслуживало. Нижайше Вас благодарю и заочно целую руку, которая много трудилась и доныне трудится для блага и утешения меньших нас, нуждающихся в слове укрепления.

Мои наблюдения над монашеством наших времен согласуются с Вашим взглядом, но Вы, поставленные выше на забрала христианских градов, видите далее. Слова Ваши: спасение и разные способы его были даром Божиим человечеству, а отнюдь не собственным изобретением человечества, поразили меня глубиною мысли, которая объяла в одном выражении судьбы прошедшего и будущего.

Но что будет с нами, что будет с Россиею, которая до сего времени видит землю обетованную во Франпии и Иерусалим в Париже? Я разумею верхний слой общественного течения; низший все еще близок к своей родимой земле, а средний еще доселе течет неопределенно.

Что будет с Иерусалимом Палестинским, куда влекутся теперь многие и куда открываются нетрудные пути? Где будет развязка непонятных дел человеческих и действий непостижимых Великого Творца? Вавилоном кто назовется? Лондон ли приморский, или наш Петербург, или другой будущий город прибрежный?

Я думаю, что вся блестящая доныне и промышленность, и торговля померкнут пред кровавыми сценами, свойственными нашему полузверскому свойству более тихих и обдуманных расчетов. Америка показала уже, до чего доходит человек, когда интересы его затрагиваются!

Европейское христианство утратило апостольский квас, а наше православное – по моему слабому и темному взгляду – по букве обветшало. Но предсказано ли обновление наше? Может ли переформироваться Соборами и веками установленное. Если нет – то времена близки. Невозможно оставаться и римлянам, и грекам в настоящем положении. Человечество часть своего Избавителя, мы, православные, – Страшного Судии.

В настоящем положении я желал бы оставаться в виде наблюдателя скорее, нежели деятеля. Но, к сожалению, в 24 года не нашел нигде твердой точки для наблюдений. Уповаю, что схима, которая не напрасно же называется высшим Ангельским образом, доставит мне, чающему избавления, христианскую свободу. А настоятельство доказало мне на опыте, что на нынешней почве не будет, и не может быть плод древнего вкуса и вида. Монашество наше стремится, елико можно и где можно, подражать миру в манерах, словах, обычаях, забывая, что эта внешность часто прикрывает пустоту и бесхарактерность. Это направление я видел повсюду, а там, куда еще не достигло оно, вместо древнего благочестия стоит одна древняя грубость и мертвая буквальность. Едва-едва и кое-где найдется человек, ищущий спасения. Ретроградное же направление скита Гефсиманского, Гуслиц и тому подобных общественных заведений и заманок рано или поздно обратится к общему руслу, куда все течет теперь неудержимо.

Ладожские Старицы пишут о Волжском упраздненном монастыре, который желали бы возобновить Воложане. И м. Елизавета указует на волю м. духовницы. Конечно, их обстоятельства тесны, и очень тесны, и они вынуждают искать себе приюта, как и я грешный. Не знаю, что могу я сделать в этом деле, но доколе еще сохранилось ко мне некоторое доверие, то я постараюсь быть им помощником по старому имени моему, которое возвратить желаю.

Иеромонах Антоний.

9

Возлюбленнейший о Господе отец Игумен Антоний!

Благодарю Вас за письмо Ваше от 11-го июля. К сообщенным Вами новостям присовокупляю нижеследующую:

Видя, с одной стороны, что я направлением моим разобщился с общим направлением, а с другой, находя совершенною необходимостию употребить остаток моей земной жизни на тщательное приуготовление к вечности, я подал от 24-го июля прошение об увольнении меня от управления Епархиею и о предоставлении мне в управление Николаевского Бабаевского монастыря Костромской губернии, на Волге. Прошение мое я подкрепил письмами. По ходу обстоятельств можно надеяться, что не откажут.

Полагаю, что избранное мною положение есть наиудобнейшее по характеру нашего времени, в которое надо предпочесть некоторое попечение совершенному беспопечению, столько способствующему внимать себе, чтоб сохранить независимость от лиц иного направления. Когда я послал прошение, то ощутил в душе особенные мир и радость. Потрудитесь передать о начинании моем Старицам. Прошу Ваших святых молитв и их молитв, чтоб начатое дело устроилось в пользу души моей, во славу Божию и по воле Божией.

Вашего Высокопреподобия

покорнейший слуга.

Игнатий, Епископ Кавказский и Черноморский.

31 июля 1861 г.

10

Возлюбленнейший о Господе отец Игумен Антоний!

Благодарю Вас за доброе и умное письмо Ваше от 13-го августа. Вы смотрите на современность точно так, как и я смотрю на нее. К добродетелям и преуспеянию нашего времени очень трудно пристать человеку, сформировавшему свой образ мыслей по учению св. Отцов Православной Церкви.

21 августа я получил уведомление от 6 августа от Синодального Обер-прокурора, что мое желание удовлетворено. Дело решено в Синоде 5 августа. По частным письмам Указ может быть послан чрез две недели, следовательно, около 20-го августа. Я могу получить его около 1-го сентября: почему надеюсь быть на месте моего покоя около 1 октября. Милостию Божиею мне даруется место самое удобное и по уединению, и по многим другим отношениям. Должен благодарить Бога за неизреченные Его благодеяния, излитые на меня с самого детства моего!

Буду ожидать Вашего отклика на новом моем месте. Адрес: в город Нерехту Костромской губернии.

Милосердый Господь да утешит Вас обращением к Нему добрейшего юноши Петра. Ваш сын по плоти да соделается Вашим сыном по духу: Богу все возможно.

Поручая себя Вашим святым молитвам, с чувствами совершенного почтения и преданности имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

искреннейшим слугою

Епископ Игнатий.

28 августа 1861 года.

11

Возлюбленнейший о Господе отец Игумен Антоний!

Письмо Ваше от 8-го октября получил я по прибытии в монастырь, куда притащился 14-го, захвативши сильную простуду дорогой. Вы очень справедливо говорите, что настоящее мое положение есть самое благопотребное для меня. Я признаю его даром милосердого Бога, скрывшего меня в тайне лица Своего от мятежа человеческого, покрывшего меня в крове от пререкания язык (Пс. 30. 21) [2]. Особенные милости Божий изливаются во граде ограждения. Для мира это не понятно.

О Наполеоне III многие основательные люди рассуждают так, как рассуждаете Вы. Но предопределений Промысла Божия о России не изменит Наполеон III, как не изменил их Наполеон 1-й. Святые Отцы Православной Церкви (например, Св. Андрей Критский в толковании на Апокалипсис, гл. 20) предсказывают России необыкновенное гражданское развитие и могущество. Это чувствуют и иностранцы. Недавно один английский государственный человек, в собрании, в котором рассуждали, чтобы предпринять против русских, воскликнул: "оставьте в покое этот народ, над которым особенная рука Судьбы, который после каждого потрясения, способного по-видимому погубить его, делается сильнее и сильнее". После Севастопольской катастрофы, стоившей России 250 тысяч народа убитыми, в ней прибыло народонаселения более 6-ти миллионов. Эти миллионы разместились все дома, между тем как Франция и Англия свои избытки должны постоянно выселять. Бедствия наши должны быть более нравственные и духовные. Обуявшая соль предвещает их и ясно обнаруживает, что народ может и должен соделаться орудием гения из гениев, который наконец осуществит мысль о всемирной монархии, о исполнении которой уже многие пытались. Святое Евангелие следующими чертами изображает воззрение Господа на современный Ему народ Иудейский: Видев же народы, милосердова о них, яко бяху смятени и отвержены, яко овцы, не имущая пастыря (Мф. 9. 36).

Если бы услышали это тогдашние духовные Иудейские, напыщенные ученостию своею и самым отчетливым знанием Закона, самым тщательным преподаванием его народу: что сказали бы они? Клевета, клевета! воскликнули бы они в один голос. Так заставила бы их выразиться слепота их. – Если Наполеон III вычистит помойную яму, в которую стягивается все лучшее из страны и извергается за границу, все скверное из-за границы и рассыпается на страну – невелика беда!

Прошу Ваших святых молитв да сосредоточю зрение мое на мертвеце моем. Благословение Божие да почиет над Вами.

Ваш покорнейший слуга

Епископ Игнатий.

26 октября 1861 года. P. S. Мой адрес: в Ярославль.

12

Высокопреосвященнейший Владыка, Милостивейший отец и Архипастырь!

Я не решался скоро писать Вашему Высокопреосвященству после Вашего последнего письма. Вы заключили его значительным словом: пора сосредоточить свое зрение на своем мертвеце. Это было и наставление, и замечание, и пример.

Но в это время последовали некоторые дела, о которых, конечно, уведомили Ваше Высокопреосвященство Ладожские Старицы. В краткое мое пребывание в С.-Петербурге по монастырским делам удостоился я милостивого приема Архипастыря нашего и продолжительной беседы об Успенских несогласиях. Владыко поручил мне заехать к ним и примирить их. Получивши такое трудное приказание, я отправился сначала к о. Благочинному поверить мои мнения его замечаниями. Он и опытнее, и практичнее меня, но судит строже: я по слабости душевной не могу жестоко судить ни единого человека. Изволите видеть, что от своего мертвеца должен я был заняться ссорами, не умирающими в Старой Ладоге.

Я писал В. П. [3] Исидору, что единое средство мира – развести несогласных, и указал на Ивановский монастырь, о чем уже предварительно Митрополита просили. Я рекомендовал матушку Августу и сестру Елисавету в самых почетных для них выражениях, не говоря, впрочем, ни единого слова о Вас. Татьяна Борисовна [4] принимает участие в этом деле, потому что ее питомицы главная причина несогласия. Поэтому есть надежда, что Ивановский монастырь послужит убежищем для изгоняемых стариц.

Ваше Высокопреосвященство, конечно, не откажетесь ходатайствовать за Ваших учениц.

Но вот главное мое беспокойство, о котором я могу Вам только сообщить. В сестре Елисавете заметил я какую-то экзальтацию, какую-то жестокость в суждениях об Настоятельнице. Например, сказывала она мне, что видела, не знаю, какими очами, что злой дух вселялся или входил в Игуменью, что она пьет и проч. [5] Все это быть может, но при начале монастыря следовало бы побольше иметь смирения. Оно есть могила или ров для основания здания. На высоту еще не скоро взойти можно. Поэтому я осмеливаюсь просить Ваше Высокопреосвященство напомнить Ваши советы умной Вашей ученице: не верить снам и видениям.

Кроме этого, есть тут и Марья Ивановна [6] с разными пророчествами. Она теперь во смирении: жить ей негде, и потому ищет места, хотя бы для этого пришлось сдвинуть двух настоятельниц. Она готовится в сборщицы и рано или поздно окажется тяжким бременем для матушки Августы.

Этих предчувствий моих я не говорил Старицам. Они так умны, что советы мои для них излишни: иное дело Ваше слово.

О делах политических скажу вкратце. Новостей две: прибавка к сугубой ектений во всей Московской епархии, сделанная Митрополитом Филаретом без сношения со Св. Синодом: о еже милостиву и благоуветливу быти – до праведного пре-щения и помиловати ны. Вторая – слухи, что московские патриоты и экономисты предлагают объявить банкротство России. В Петербурге идут совещания о финансах и все нет исхода: в виду одни бумаги и более ничего.

Простите, Владыко святый! Испрашиваю Вашего прощения, благословения и святых молитв. Заочно кланяюсь до земли.

Вашего Высокопреосвященства

недостойный послушник многогрешный

Антоний.

Декабря 6-го 1861.

13

Возлюбленнейший о Господе отец Игумен Антоний!

Поздравляю Вас с наступившими праздниками и наступающим Новым Годом, и искренно благодарю Вас за участие, которое Вы приняли в Старицах. По сей же почте пишу к Графу, не упоминая Вашего имени, и прося дать Августе настоятельское место с выводом из Ладожского монастыря. Я писал уже давно Потемкиной (в начале декабря), чтоб она приняла участие в положении Ладожского монастыря. Но пред Митрополитом, к сожалению, ходатайство мое не имеет места. – Об всем этом я умолчал в письмах моих к Старицам, опасаясь дамского язычка, которому легко сделать вред и себе и ближним.

Я не виню ни стариц, ни игумению. Обе стороны действуют в своем направлении. Я видел столкновение разнородных направлений монашеских в Валаамском монастыре, куда был сделан Игуменом из Новоезерского монастыря Вениамин, человек, не пивший вина, ходивший к службам и в трапезу неупустительно. Эти достоинства не имели цены пред Валаамцами, которые требовали от Вениамина недостававших ему монашеских познаний и начитанности, которые в нем видели мирянина, а не монаха. В 1829-м году, при жизни старца Феофана, я приехал в Новоезерск, пожив в Оптиной и Пло-щанской: мне показались новоезерские монахи мирянами, несмотря на отличное благоустройство монастыря и порядок богослужения, который, однако ниже Площанского и Белобе-режского. Я спросил монахов: ходят ли они к Старцу для совета и откровения помыслов. Отвечали: "никто не ходит, за исключением Комаровского, а обращаются к Старцу за советом преимущественно Горицкие монахини и в большом количестве миряне". Беседовал я несколько раз со Старцем: он прямо отвергал душевное делание, как очень удобное к переходу в прелесть, и выказал очень малую начитанность. Проводил он жизнь постную; к службам ходил неупустительно; вставал до утрени за час, и вычитывал в келлии правило; сложения был атлетического, росту малого. Сообразно собственному направлению он руководил и других: как новоезерское братство, так и горицкие чужды духовного делания; все их внимание устремлено на благовидность наружного поведения и на телесный подвиг. Известно, что таким жительством вводится в душу самомнение и развиваются душевные страсти, которых телесный делатель и заметить в себе не может, и даже не подозревает присутствия их. Ему нельзя избежать самомнения: ему нельзя не видеть своего благовидного поведения и своих подвигов, и наружных дел. Но мытарь, грешный и не знающий за собою ничего, кроме грехов, заслуживший осуждение человеков, оправдан пред Богом за то, что от сознания говорил в себе: "Боже", – и проч., а фарисей не удостоился такой милости Божией. Эту милость да дарует Бог всем рабам Своим, работающим Ему и телесным и душевным подвигом. Только без душевного подвига к разуму Божию приближиться невозможно, сказал Св. Исаак. Все человеки немощны: почему невозможно не проявляться немощам и в тех, которые занимаются душевным подвигом. Не следует же казнить за эти немощи, как постоянно стремятся к тому праведники, что видим уже и из Евангелия.

Просящий Ваших св. молитв

недостойный

Епископ Игнатий. 28 декабря 1861 года. Мой адрес: в Ярославль.

14

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший отец Игумен Антоний!

Искреннейше благодарю Вас за письмо Ваше! Вообще Ваши письма принадлежат к тем крайне редким, в которых виден взгляд практический и проницательный.

С некоторого времени я начал часто обращаться воспоминанием к молитве святых трех отроков в пещи Вавилонской: Согрешихом, беззаконновахом и проч. Какое превосходное в этой молитве исповедание своей греховности и частной, и общественной! какое оправдание попущения Божия и благоговение пред Ним! какой верный взгляд на современников! Точно: утешение христианина заключается в истинном духовном разуме, находящемся в тесном союзе с верою и смирением, которым плотский и душевный разум противен. Судьбы Божий привели меня быть свидетелем одной из горестных сеятв плевелов, враждебных Церкви. Эта сеятва называлась громким именем Православия, подобно тому, как и другие многие подобные действия уже облекались и прикрывались великолепными наименованиями христианских добродетелей. Тогда сеятва приводила меня в ужас; я предчувствовал, что последствия должны быть ужасны.

Искренне желаю Вам, чтоб новое место послужило для Вас спокойным приютом, удобным в возделанию спасения. Черменецкий монастырь беднее Введенского, но климат в первом гораздо здоровее второго. – Моим приютом я очень доволен, но здоровье мое расстроено в высшей степени. Время – сойти с земного поприща; но неоплаканные грехи приводят к желанию побыть еще в юдоли душеполезных страданий и плача, чтоб избежать плача и страданий бесполезных и вечных. Старицы очень благодарят Вас за участие в их положении, и очень ценят это участие. Дай Бог им обрести мирный приют.

Поручаю себя Вашим Святым молитвам и любви о Господе. Призывая на Вас благословение Божие, с чувствами искреннейшей преданности и уважения имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

покорнейшим слугою

Епископ Игнатий. 27 июня 1862 года.

15

Высокопреосвященнейший Владыка, Милостивейший отец и Архипастырь!

Ваша христианская ко всем любовь и Ваше монашеское смирение всегда побеждали Ваши немощи телесные: Вы всегда готовы были дать ответ меньшим братиям своим о Христе; так и ныне в переписке со мною Ваше Высокопреосвященство забываете великое расстояние между Вами и мною; с одобрением приемлете мои нескладные письма и отвечаете на них с отеческою снисходительностию. Потому я осмеливаюсь говорить о том, что по живости моего характера меня занимает, – о нынешнем положении Отечества нашего; для Вас же, занятого беседою со святыми Отцами, такие предметы могут быть только отвлечением от единого на потребу.

Достигнув какого-то академического тысячелетия, Россия видит... что видит она? Простой народ почти в язычестве, наполовину в расколе; высшее общество в безверии; пастырей церкви, лишенных доверия стада; повсюду разорение, бедность; на берегах Балтийского и Черного моря никому не нужные сады и дворцы, а между этими морями прежние и древние русские города, постепенно опустевающие; деревни с соломенными кровлями отданы на высос кровопийцам: жидам русским и иностранным, откупщикам, аферистам, фабрикантам, полиции; народ, отданный в жертву слугам сатаны, которые, сами того не зная, приближают царство отца своего с удивительною ревностию, поспешностию, изобретательностию. Друг пред другом стараются все устроить наирадостному для них появлению Антихриста. Бедная Россия!

В полтораста лет Россия что-то делала, куда-то зашла, и сама не знает, что, и куда? Но устала, изнемогла, истощилась во всем: непременно надобно стать теперь, потому что шагу нельзя сделать вперед; надобно отдохнуть, собраться с силами, на что-нибудь опереться; – но где опора? Где цель нашего царства? Кто бы ни был во главе движения – ему следует стать, и, преклонив колени, помолиться тою древнею, святою молитвою Отцов наших, которую Ваше Высокопреосвященство указали. Едва ли не настает для нас царство Валтасара после царства Навуходоносорова?

Со времени Петра, этого русского реформатора, который почти ругался над православием (как открывают теперь новые акты, открытые в архивах), и при всех его полунемецких потомках Церковь только из политики поддерживалась, хотя Господь поддерживал ее иначе: бедами, холерами, чумами, Двенадцатым годом и своими нрзб., нам не явленными. В нынешнее время стали лаять на нее явно; а пастыри, не грозясь на псов, пугающих стадо, сами поют песни, только не Иерусалимские. При Александре I было что-то подобное, но тогда эти припадки безверия были не общими, а ныне своеволие и безверие сделались почти эпидемиею в полуобразованном нашем обществе, и надобно хоть неделю походить по Петербургу, чтоб узнать, что это за город?

К научению нашему, все дрессированное общество, от Англии и Америки, до соседки нашей Пруссии, видит (если только видит!), что все связи и опоры человеческого общества разрываются и падают, не представляя ничего в будущем, чем заменить разрушающееся; надобно с часу на час ждать развязок, разгадок этих человеческих драм, этих длинных историй, которые сочинялись мимо Господа, Творца всяческих. Все политические и финансовые склейки раскалываются в прах; ум человеческий, никогда еще столько не напряженный, утомлен до невозможности, соображая прошедшее и вперяясь во все телескопы во мрак будущего: повсюду тьма для правдивого философа. А между тем опьяненные XIX веком и его открытиями, обманутые ложным прогрессом легкомысленные юноши и старики, еще более презренные, вопиют о всеобщих надеждах и будущих завоеваниях науки! Какое-то бесовское восхищение, какой-то сатанинский праздник повсюду. Есть чему радоваться врагу человеческого рода! В праздники невские мосты стучат от колесниц, скачущих на пьяные сборища по островам; железные дороги недостаточны для царкосельских и павловских гуляк; по городу оставшиеся полунищие ходят артелями, шатаясь и срамословя, а в пустых церквах в это время на почтовой одиночке несется царь Давид.

Когда случалось мне бывать в Петербурге в праздничные дни после полудня, то я с каким-то темным чувством глядел на все окружающее, вовсе не христианское зрелище, и самого себя, свою одежду, с горькою печалию окаявал, яко вовсе не подходящую к этой модной грязи и столичной пыли. Монах на тротуарах Петербурга! Это самое жалкое по наружности существо. Каково было бы Самому Посетителю душ наших, если 6 Он благоизволил поискать Себе пристойного убежища? Едва ли сыщется и Лот, не только Авраам, в этом Содоме.

А Москва, забывая свою святую историческо-русскую наружность, всячески старается не отстать от Петербурга в модничаньи, даже неохотно слушает похвалы своему вековому Кремлю, а указывает на свои новые домы и лавки и прочие заведения суеты. Ей подражают и все губернские города. Избави, Боже! Можно дожить до такого времени, когда монастыри и церкви будут колоть глаза, напоминая Царство Божие анархистам и безбожникам, а колокола и теперь уже стали беспокоить слух, приученный к цыганским гикам, шарманкам и загородной музыке. И вот видимый всеми торжественный прогресс и его плоды, видимый в праздничный день или вечер праздничного дня, а другой цивилизации еще не видно.

На таких вечерних вакханалиях собираются и дружатся все – от профессора университета до безграмотного бурлака, от купца-раскольника до нынешнего джентельмена. Поэтому, где дается воля страстям – туда стремятся все, как устремятся и некогда на праздники антихристовы. А где прибыток в виду, то к этой цели бегом бегут от старухи-барыни до ее лакея. Это гадкое зрелище видел Петербург при раздаче акций водопроводов, которые возвышали на один процент противу обыкновенного процента капитала. Ужасное и отвратительное позорище представляет наш мир XIX века, когда затронуты его интересы! Америка, восхваляемая, теперь показывает, что она такое, в сущности. Калифорния учит, что можно жить без Бога и правительства. И вот цель нашей России! Избави и сохрани нас Господи! Лучше жить под игом татар с русскою и православною, свободною душою, лучше быть греками безотечественными, нежели с нашею мнимою славою доребячиться до нашего жалкого времени.

Оставляю до следующих писем, что, казалось мне, могло бы остановить ход мнимого прогресса, хотя мнение мое наперед выставляю несбыточным. Прошу, Ваше Высокопреосвященство, простить меня и за это длинное письмо, в котором нового ничего нет, кроме разве выражения мыслей особенного, но эта особенность принадлежит всем. Каждый из нас изъявляет по-своему свои чувства.

О монастырьке своем скажу, что начал я исправлять кровли и покрыл почти все толем осмоленным; думаю сделать собор теплым: на все это ухлопал последние свои гроши, а не вижу в будущем поддержки ни внешней, ни внутренней. Если бы мы искали Царствия Божия – все приложилось бы нам, но, видно, худо ищем, когда помощи доселе еще не видно. Жизненное плавание мое близко к концу, и устал я, налегая на весла: все тина и тина, или беспокойное озеро: не выехал еще на тихое приволье, вдоль по реке и по течению. Буди воля Божия!

Испрашивая святых молитв и Архипастырского благословения с моею совершенною преданностию и сыновьим почтением честь имею навсегда остаться

Вашего Высокопреосвященства,

Милостивого Государя и отца,

недостойным послушником

многогрешный

Антоний.

Июля 15. 1862.

Куда девались старицы Успенские – не знаю. Писал я им по адресу, но ответа не имею. Горька их участь. Но, видно, с нею и спасение. За чужие радости они не отдадут своей печали.

16

Возлюбленнейший о Господе отец Игумен Антоний!

Благодарю Вас за письмо Ваше от 15-го июля. На первые строки его скажу Вам в ответ, что, постепенно приближаясь к исходу из гостиницы земли, постепенно теряю сочувствие к временной расстановке в ней человеков, и стремлюсь соединиться духом воедино со всею о Христе братиею. Думаю, что ныне я сблизился с Вами более, нежели когда-либо.

Милость Божия даровала мне тихий, весьма удобный приют, соответствующий и потребности душевного настроения и потребности крайне расстроенного здоровья. Бабаевский монастырь гораздо уединеннее и Коневца и Валаама. Безмолвие начинает действовать на меня благотворно, отвлекая очи ума от зрения на деющееся в мире и направляя их к созерцанию своей греховности и предстоящего Суда Божия. Все совершающееся совершается под недремлющими взорами Всеблагого и Всемогущего Бога, одно по воле Божией, другое по попущению Божию. Горе миру от соблазнов сказал Спаситель; но подобает приидти соблазнам, предрек Спаситель. Попущение соблазнов, как логичное следствие употребления произвольного человеками их свободы или воли и как казнь, сама собою вытекающая из злоупотребления воли (так как Богом и дана свобода воли, и вместе дан закон, как употреблять ее), должно созерцать с благоговением, покор-ностию, исповеданием своей греховности и правосудия Божия. Очень наставительна молитва святых трех отроков в пещи Вавилонской. Да совершается воля Божия! Да дарует милосердый Господь спасение немощным, от них же первый есмь аз, которые имеют какое-либо произволение, хотя и самое немощное, спастись.

Если узнаете, что о Церкви, не откажитесь известить: я ни с кем переписки не имею о сем предмете, да и не всему и не всем можно доверять. Может быть, и сами Вы когда-либо (напр. при поездке в Москву) захотите навестить и старинного

Вашего знакомого. Я с особенною приятностию увидел бы Вас в Обители Святителя Николая Бабаевской.

Просящий Ваших святых молитв

недостойный

Епископ Игнатий.

22 июля 1862 года.

P.S. По полученному мною сегодня письму от Стариц видно, что они решились приютиться в Тверском Крестовоздвиженском монастыре.

17

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший отец Игумен!

Приношу Вам искреннейшую признательность за воспоминание Ваше о мне, грешном. Письмо Ваше от 20-го декабря имел честь получить 2-го января. Поприще нового года да даруется нам благополучное, по неизреченной милости Божией.

Мнение Ваше о монастырях вполне разделяю. Положение их подобно весеннему снегу в последних числах марта и первых апреля: снаружи снег – как снег, а под низом его повсюду едкая весенняя вода; она съест снег при первой вспомогательной атмосферической перемене. Важная примета кончины монашества: повсеместное оставление внутреннего делания и удовлетворение себя наружностию напоказ. Весьма часто актерскою наружностию маскируется страшная безнравственность. Истинным монахам нет житья в монастырях от монахов актеров. За такое жительство, чуждое внутреннего делания, сего единого средства к общению с Богом, человеки делаются непотребными для Бога, как Бог объявил допотопным прогрессистам. Однако Он даровал им 120 лет на покаяние.

Мною поручено книгопродавцу г-ну Глазунову представить Вашему Высокопреподобию экземпляр моих сочинений, – когда они выйдут из печати. Прошу принять благосклонно, и быть снисходительным к моему скудоумию.

Поручая себя Вашим святым молитвам, с чувствами искреннейшей преданности и уважения имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

покорнейшим слугою

Епископ Игнатий.

3 января 1963 года.

18

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший отец Игумен!

Приношу Вам искреннейшую благодарность за воспоминание Ваше о мне. Вам 61 год, и мне 57. Лета [будто] бы не большие! Но я уже оканчиваю жизнь мою, потому что зли быша дни мои, по выражению Патриарха Иакова. Здоровье у меня от природы слабое: трудностями жизни оно сокрушено. Величайшая трудность была нравственная: в новоначалии моем я не мог найти монаха, который был бы живым изображением аскетического учения Отцов православной Церкви. Желание последовать этому направлению, по причине сознания правильности его, поставило меня в положение оппозиционное по отношению ко всем и ввело меня в борьбу, из которой перстом Божиим, единственно перстом Божиим, я выведен в Бабаевское уединение, если только выведен. И на отшедшего, как видите, подымают голос; и подымают его по той же причине: по причине уклонения от учения Святой Церкви и принятия понятий противных, даже враждебных этому учению.

Относительно монастырей я полагаю, что время их кончено, что они истлели нравственно и уже уничтожились сами в себе. Вам известен отеческий путь, состоящий в духовном подвиге, основанном на телесном подвиге в разуме. Опять Вам известно монашество русское: укажите на людей, проходящих этот подвиг правильно. Их нет. Существует по некоторым монастырям телесный подвиг, и то более на показ людям. Отец Макарий Оптинский решительно отвергал умное делание, называл его причиною прелести, и преподавал одно телесное исполнение заповедей. Но св. Исаак Сирин говорит, что телесное делание без душевного – сосцы сухи и ложесна бесплодны: это видно на воспитанниках Оптиной пустыни. Но о. Макарий в наше время был лучшим наставником монашества, действовал по своим понятиям, с целию угождения Богу и пользы ближним, при значительном самоотвержении. Если б, как Вы говорите, и решились восстановить монашество, то нет орудий для восстановления. Нет монахов! а актер ничего не сделает. Дух времени таков, что скорее должно ожидать окончательных ударов, а не восстановления. Спасаяй да спасает свою душу, сказали святые Отцы.

О моем уклонении от общественного служения не жалейте и не думайте, что я мог бы в нем принести какую-либо пользу. По духу моему я решительно чужд духа времени, и был бы в тягость другим. И теперь терпят меня милостиво единственно потому, что нахожусь в дали и глуши.

В "Домашней Беседе" помещен отзыв на критику Матвеевского единственно с целию огласить учение Отцов православной Церкви для остающихся чад ее.

Спаси Вас Господи за любовь и внимание, которое Вы оказываете монахине Марии Шаховой. И на ней можно видеть, как направление по учению святых Отцов в наше время нетерпимо. Не терпят его от того, что чужды ему, не знают его, не изучали его, нисколько не занялись им. Говорят, что ныне в книжных лавках обеих столиц вовсе прекратился расход на духовные книги, или он так мал, что можно признать его прекратившимся. Всему, что сказано в Писании, подобает быть.

Поручая себя Вашим святым молитвам, с чувствами искреннейшей преданности и уважения имею честь быть

Вашего Высокопреподобия покорнейшим слугою

Епископ Игнатий. 21 февраля.

Очень верно изобразил первомученик Стефан болезнь своих современников (Деян. 7. 51). Ненависть к Святому Духу является от принятия противного духа, который может вкрасться неприметно при действии свойственного себе слова.

19

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший отец Антоний!

Вы угадали: письмо Ваше пришло ко мне на Страстной неделе. Благодарю Вас за воспоминание, и приветствую с Светлым Праздником. Когда увижу вас лицом к лицу?

О монашестве я писал Вам, что оно доживает в России, да и повсюду, данный ему срок. Отживает оно век свой вместе с христианством. Восстановления не ожидаю. Восстановить некому. Для этого нужны мужи духоносные, а ныне, даже водящихся отчасти писаниями Отцов, при объяснении их душевным разумом, каков был о. Макарий Оптинский, и[х] нет.

Правда: и ныне некоторые разгоряченные верхогляды, даже из оптинских, берутся за поддержание монашества, не понимая, что оно – великая Божия тайна. Попытки таких людей лишь смешны и жалки: они обличают их глубокое неведение и судеб Божиих и дела Божия. Такие умницы и ревнители, что ни сделают, все ко вреду. Заметно, что древний змий употребляет их в орудия умножения в монастырях житейской многопопечительности и подьяческого характера, чем решительно уничтожается дух монашества, исполненный святой простоты. – Надо покориться самим попущениям Божийм, как это прекрасно изложено в молитве святых трех отроков, ввергнутых в пещь Вавилонскую.

В современном монашеском обществе потеряно правильное понятие о умном делании. Даже наружное благочинное поведение, какое введено было в Опт. Пустыне о. Леонидом и Макарием, почти всюду оставлено. Вы правду говорите, что и в юности моей не нашел старца, который бы удовлетворил меня; но это можно еще приписать и тому, что я не искал как должно, не умел искать, не имел достаточных средств на то. Удовлетворительнейшее лицо, с котором пришлось встретиться, был монах Никандр, просфорник Бабаевского монастыря, муж благодатный. С ним беседовал и в 1847 году. Он достиг высшего преуспеяния в умной молитве, проходил этот подвиг очень просто, естественно, не был в славе у человеков. Прежде умное делание было очень распространено и между народом, еще не подвергшимся влиянию Запада. Теперь все искоренилось, осталась личина благочестия; сила иссякла. Может быть, кроется где-либо, как величайшая редкость, какой-либо остаток прежнего. Без истинного умного делания монашество есть тело без души. Наступила весна: не замедлит наступить лето и жатва. О монашестве о. Никандр понимал так же, как понимаю и я. Называл он монастыри пристанями, по назначению, данному им от Бога; говорил, что эти пристани обратились в пучины, в которых вредятся и гибнут душами многие такие люди, которые посреди мира проводили весьма хорошую жизнь. Некоторым, вопрошавшим его, советовал остеречься от вступления в монастырь. Надо знать существенно нынешнее положение монастырей, которые могут еще показаться для верхоглядов местами спасения. По крайней мере, в избрании монастыря должно быть чрезвычайно осторожным и осмотрительным.

Если вздумаете посетить меня, то привезите с собою стихотворения Ваши. Из них читал я одно. В ожидании этого приятнейшего времени, прошу памятствования Вашего о мне в святых молитвах Ваших. С чувствами совершенного почтения и искреннейшей преданности имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

покорнейшим слугою

Епископ Игнатий. 21 апреля 1864 года.

20

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший отец Игумен Антоний!

Искренне благодарю Вас за посещение меня, грешного: этим посещением доставлено мне сердечное утешение. Особенно признателен Вам за то, что Вы захотели познакомить меня со стихотворениями Вашими, с Вашим прекрасным талантом, которому даю всю справедливую цену. Мать Мария, по отъезде Вашем, еще прочитала мне некоторые сочинения Ваши. Все дары Бога человеку достойны уважения. Дар слова несомненно принадлежит к величайшим дарам. Им уподобляется человек Богу, имеющему Свое Слово. Слово человеческое, подобно Слову Божию, постоянно пребывает при отце своем и в отце своем – уме, будучи с ним едино и вместе отделяясь от него неотдельно. Слово человеческое ведомо одному уму, из которого оно постоянно рождается и тем выражает существование ума. Существование ума без слова и слова без ума мы не можем представить себе. Когда ум захочет сообщиться уму ближних, он употребляет для этого свое слово. Слово, чтоб приобрести способность общения, облекается в звуки или буквы. Тогда невещественное слово делается как бы вещественным, пребывая в сущности своей неизменным. И Слово Божие, чтобы вступить в общение с человеками и спасти их, вочеловечилось.

При основательном взгляде на слово человеческое делается понятною причина строгого приговора Господня, которым определено и возвещено, что человеки дадут отчет в каждом праздном слове. Божественная цель слова в писателях, во всех учителях, а паче в пастырях – наставление и спасение человеков: какой же страшный ответ дадут те, которые обратили средство назидания и спасения в средство развращения и погубления! – Святой Григорий Богослов писал стихами с возвышенною, глубоко благочестивою целию: доставить христианскому юношеству чтение и образцы в поэзии, сделать для них ненужным изучение языческих поэтов, дышащих сладострастием и прочими страстями, дышащих богохульством. Искренне желаю и для Вас цели Богослова, находя Вас способным в известной степени удовлетворить этой цели, – и мзда Ваша будет многа на земле и на небе. Возложите на себя иго этой цели, как обязанный в свое время представить отчет в данном Вам таланте Подателю его. Возложите на себя труд достигнуть этой цели. Займитесь постоянно и смиренно, устранив от себя всякое разгорячение, молитвою покаяния, которою Вы занимаетесь; из нее почерпайте вдохновение для писаний Ваших. Затем подвергните собственной строгой критике писания Ваши, и, при свете совести Вашей, просвещенной молитвою покаяния, извергните беспощадно из Ваших сочинений все, что принадлежит к духу мира, что чуждо духу Христову. Горе смеющимся ныне! Это – слова Христовы! это – определение, исшедшее от Бога! Невозможно устранить их никаким словоизвинением. Судя себя и рассматривая себя, Вы увидите, что каждое слово, сказанное и написанное в духе мира сего, кладет на душу печать свою, которою запечатлевается усвоение души миродержцу. Необходимо в таких словах, исторгнутых увлечением и неведением, покаяние. Необходимо установить в сердце залог верности Христу, а отпадения сердца от верности, по немощи нашей, врачевать немедленно покаянием и устранением от себя действий, внушенных неверностию, соделанных под влиянием духа и духов, нам льстящих и вместе жаждущих погибели нашей.

В воображении моем уже рисуется книга стихотворений Ваших, Ваших песнопений, достойно именуемых и священными, и изящными. О! да увижу событие ожидания моего, да возрадуюсь о нем радостию духовною! – О себе не говорю Вам ничего: Вы увидели больше, нежели сколько могу сказать. И паки благодаря за труд, принятый Вами для посещения меня, призывая на Вас благословение Божие и прося Ваших святых молитв, с чувствами искреннейшей преданности и уважения имею честь быть

Вашего Высокопреподобия покорнейшим слугою.

Епископ Игнатий. 11 августа 1864 года.

21

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший отец Игумен!

Примите мое усерднейшее поздравление с наступающими праздниками и Новым Годом. Вместе с тем прошу у Вас прощения в продолжительном молчании, причиною которого то, что я от болезненности сам не свой.

Несомненно, то, что в стихотворениях Ваших встречается то чувство, которого нет ни в одном писателе светском, писавшем о духовных предметах, несмотря на отчетливость стиха их. Они постоянно ниспадают в свое чувственное, и святое духовное переделывают в свое чувственное. Душа не находит в них удовлетворения, пищи. Как прекрасен стих в "Аббадоне" Жуковского! и как натянуто чувство! очевидно: в душе писателя не было ни правильного понимания описываемого предмета, ни истинного сочувствия ему. По причине неимения истины он сочинил ее и для ума, и для сердца, – написал ложную мечту, не могущую найти сочувствия в душе разумного и истинно образованного, тем более благочестивого читателя.

Мне очень нравился метод Пушкина по отношению к его сочинениям. Он подвергал их самой строгой собственной критике, пользуясь охотно и замечаниями других литераторов. Затем он беспощадно вымарывал в своих сочинениях излишние слова и выражения, также слова и выражения сколько-нибудь натянутые, тяжелые, неестественные. От такой вычистки и выработки его сочинения получали необыкновенную чистоту слога и ясность смысла. Как они читаются легко! в них нет слова лишнего! Отчего? от беспощадной вычистки. Почитав Ваши стихотворения и дав в себе сформироваться впечатлению от них, нахожу, что и Вам необходим этот труд.

Как ваши сочинения легко читаются! сказал Пушкину его знакомый. От того, отвечал Пушкин, что пишутся и вырабатываются с великим трудом. Смею сказать, что и я стараюсь держаться этого правила.

Мой сборщик, умный монах, лет 50-ти, возвратился с Кавказа и с приволжских губерний. На Кавказе принят был очень радушно, но насбирал мало по причине оскудения страны от неурожаев, а паче по причине общего и быстрого охлаждения народа к Церкви. Ему говорили мои знакомые: только три года Владыка от нас, а ему не узнать бы теперь народа, так он переменился. В Саратове Преосвященный подписал книгу для сбора на месяц; после этого сборщик был принят только в два дома; в каждом дали ему по 15-ти копеек серебром. Между тем строится в городе огромный театр, как бы некий Кафедральный Собор. Приезжающие сюда богомольцы из других губерний сказывают, что монастыри, содержащиеся подаяниями, приходят в крайний упадок, по причине изменения, последовавшего в направлении всего народа. Живем в век быстрейшего прогресса.

Прося Ваших святых молитв и призывая на Вас благословение Неба, с чувствами совершенного почтения и искреннейшей преданности имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

покорнейшим слугою

Епископ Игнатий. 16 декабря 1864 года.

22

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший отец Игумен!

Приношу Вам искреннейшую благодарность за письмо Ваше от 1-го февраля. Удивило меня поздравление Ваше с поправлением моего здоровья, тем более, что получено мною такое поздравление от многих. О, когда бы это было справедливо, хотя в некоторой степени, и мне дана была хотя некоторая деятельность келейная, – келейная, не более того. Дело в том, что с половины сентября принимаю лекарство, которое очень гонит золотушные и ревматические мокроты, но вместе с тем производит крайнее изнеможение и отнимает все способности и всю возможность заниматься. Судя по обилию отделяющихся мокрот, можно заключать, что естественно последовать облегчению от болезни, хотя некоторому, по окончании курса лечения.

Удивило меня и то, что Вы помните день моего рождения! Спаси Вас Господи!

Воля Божия да совершается над нами. На земле нет прочного мира: такой мир на небе. Европейские народы всегда завидовали России, и старались делать ей зло. Естественно, что и на будущее время они будут следовать той же системе. Но велик Российский Бог. Молить должно Великого Бога, чтоб Он сохранил духовно-нравственную силу нашего народа – православную веру. По крайней мере мне, при страшной немощи моей, желалось бы в покаянии закрыть глаза, доколе не умолкло в храмах Божиих славословие Бога.

Прошу и Ваших святых молитв о мне, грешном, и о всем православном народе нашем. Благословение Божие да почиет над Вами и над вверенным Вам братством. С чувствами искреннейшей преданности и уважения имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

покорнейшим слугою.

Епископ Игнатий. 13 февраля 1865 года.

P.S. В С.-Петербурге оканчивается печатанием моя книга в 2-х томах под названием "Аскетические Опыты". Из нее читан был Вам разговор старца с учеником о Иисусовой молитве. Напечатание должно окончиться в последних числах февраля или первых марта. Потрудитесь поручить кому-либо принятие экземпляра, назначенного для Вас, от Петра Александровича, квартирующего у Знамения на Лиговке в доме Фридерикса, в меблированных нумерах Щербакова.

23

Высокопреосвященнейший Владыко Милостивейший отец и Архипастырь!

Нижайше благодарю Ваше Высокопреосвященство за ответ, которым Вы меня удостоили и за доверенность к моему взгляду на Ваши сочинения, взгляду помраченному и страстями и сопребыванием с миром, который уничтожает нашу духовную зоркость своею пестротою. Только чистая и тихая вода отражает небо. Обозреть здание, весьма высокое, надобна лествица; основание здания глубокое, твердое и со многими тайниками нельзя поверить без светильника и путеводной нити. Страшно взглянуть вниз с безмерной высоты, и нелегко чувствуется во глубине.

Не сознаю в себе достаточных сил для обозрения и оценки Ваших творений, потому именно, что никто из моих современников – писателей духовных по профессии и аскетов по жизни – не достигал столько той высоты отеческих писаний и ее глубины, как Ваше Высокопреосвященство. Об этом я говорил однажды бывшему обер-прокурору графу Толстому. Он был несколько удивлен моими словами: тогда Ваши сочинения были менее известны и то немногим и не все в совокупности. Теперь Его Сиятельство может поверить мои слова на самом деле, если только он читает духовные книги. Сознавая всегда великость Ваших духовных знаний и Ваших трудов, я всегда сознавал и в себе неспособность следовать Вашему примеру, и по причине моей жизни, протекшей до знакомства с Вами в мирской суете, и по-моему несколько расстроенному воображению, которое всегда своими красками расцвечивало духовные очерки, требующие не яркости, а правильности и точности. Всегда в мир определенный круг православия вносил свои произвольные прибавки, и многого труда стоило покорить ум в простоту верования.

Зная духовную жизнь только из опытов над самим собою, я должен признаться в крайней незрелости, в бессилии управлять самим собою, в незнании управления другими, в неимении той проницательности в различении добра и зла, которая в наши годы некогда давалась яко дар для пользы вверенных нам душ. И в духовной слепоте.

Посему, если осмелюсь сделать мои замечания, то предварительно прошу принимать их по мере моего незнания. Дозвольте начать.

На странице 649 1-го тома Вы говорите о Ваших скорбях и о человеке, которого называете врагом. Едва ли нам дозволено опытностию выставлять наши душевные страдания: мир радуется нашим скорбям и сознает нас уже побежденными, если мы испустили хоть единый болезненный вопль. Он забывает Иова, оправданного при дерзновении и друзей его, обвиненных Небом, хотя они и являлись благорассудительными. Недавно попались мне стихотворения Некрасова, в которых есть стихи, близкие к моим мыслям. Это говорится о больном, забытом солдатике, умирающем в отпуску у матери: "Не любил, сударь, рассказывать он про жизнь свою военную; грех мирянам-то показывать душу Богу обреченную; говорить – гневить Всевышнего; окаянных бесов радовать; чтоб не молвить слова лишнего; на врагов не подосадовать". Немота пред кончиною подобает христианину. Ваше Вы-сокопреосвященство, в отпуску и в родном доме Матери-Церкви, избитые испытаниями: покройте молчанием все претерпенное Вами. При 2-м издании можно выпустить с оговоркою, что это делается не из ложной осторожности, а [по] некотором размышлении.

24

Христос воскресе!

Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивейший отец и Архипастырь!

Приношу мою убогую благодарность за богатое дарование Ваше: за два тома Ваших сочинений. Некоторые мне известны, остальные читаю со вниманием, учась из них многому, позабытому: нам так свойственно забывать душеполезное и помнить прежнее, малоназидательное, но оставившее в крови нашей свои тцсс-графические отпечатки! Простите, что написал греческое слово, связав его с греко-русским: иначе не могу выразить свою мысль. Кровяная наша душа, т. е. вся жизнь, движущая наше тело и получившая с детства внешние, здешние впечатления, образы мира сего преходящего, часто вовсе забывает о своем тонком, чистом духе, высшем ее, забывает или не знает о тайне сердца своего, забывает благодатные, при крещении вдунутые в него Божий дарования, забывает часто до того, что человека делает всего душевным, а не духовным, и кровию своею, как густым непроницаемым туманом, окружает ум и предносит пред него свои образы и часто фантазии. Увы! как трудно облегчиться от этой кровавой густой плевы, как трудно сделаться кристаллом духовным, пропускающим лучи света!

В сочинениях Вашего Высокопреосвященства столь много сокровищ, утаенных от мира, столько недоступного для душевных, подобно мне людей, что немногие отдадут им истинную дань удивления. А между тем – это все приобретение Ваше и опытом и любовию к отеческим писаниям. В эти-то зерцала, отражающие Божественный свет, Вы часто смотрели: потому и на Ваших творениях он отражается.

Простите мою ненужную похвалу: чтобы сказать ее, надобно было слабый ум мой принуждать ко благому: он все носится по внешним предметам. Потому скажу для отдыха себе о внешнем. Печальная кончина Наследника [7], этого стебля царского древа, завявшего в иностранной теплице, не отогревшегося от чужого солнца, горько меня поразила тем, что он поник главою на чужой земле, на земле, всегда нам недоброжелательной, избранной Богом для казни нашей! Союзы царей Иудейских с царями Израильскими-Самарянскими никогда не благословлялись Богом. Не благословлялись никогда наши союзы с Франциею. Лечиться следовало бы или при своих святых мощах, или на Кавказе, а умирать на своей земле. Смерть его в Ницце, рано или поздно, в будущее, может быть, царствование, может дать повод к самозванцам.

В дни известия о Его кончине здесь была сильная снеговая буря, покрывшая на xjA аршина землю снегом: что-то грозное, предвещается с его лишением.

Моя скудная полуразвалившаяся обитель до сего времени едва-едва принимает некоторый, и то малоприличный, вид. Едва ли нам полезно восстановлять обреченное на близкое, быть может, разорение. Но воля Божия да будет.

Испрашиваю обители своей и себе, недостойному, Ваших святых Архипастырских молитв и благословения, с моею глубочайшею признательностию за Ваши милости и совершенным почтением честь имею быть

Вашего Высокопреосвященства

покорнейшим слугою

многогрешный

Игумен Антоний.

Апреля 26/1865.

25

Ваше Высокопреподобие, Возлюбленнейший о Господе отец, Игумен Антоний!

Приношу Вам искреннейшую благодарность за письмо Ваше от 25-го мая и за отзыв Ваш об "Аскетических Опытах". К благодарности присовокупляю и просьбу. Постепенно читая "Опыты", не откажитесь записывать Ваши замечания. Укажите, что найдете неясным, неполным, неправильным, – и, в свое время, сообщите мне. Стараюсь воспользоваться замечаниями, чтобы сделать в книге пополнения и исправления, признавая эту книгу никак не моею собственностию, а достоянием христианского, православного общества.

Жаль Петербурга, не в первый раз страждущего от своего неглубокого моря. Прописываемое Вами о раскольниках напечатано не только в "Духе Христианина", но и в "Христианском Чтении" 1864 года, в декабрьской книжке. Обстоятельство это – величайшей важности.

Мое здоровье в обычном положении, а истощание, кажется, что умножается и умножается. 0тец Игумен и Петр Александрович приносят Вам искреннейшую благодарность за воспоминание о них, заботятся о приведении монастыря в порядок и о упокоении меня. И здесь погода очень холодная. Только однажды я мог выйти в рощу.

Поручая себя Вашим святым молитвам и призывая на Вас благословение Божие, с чувствами искреннейшей преданности и уважения имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

покорнейшим слугою

Епископ Игнатий. 30 мая 1865 года.

26

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший отец Игумен Антоний!

Приношу Вам искреннейшую благодарность за сделанное Вами замечание относительно некоторых выражений на странице 649 первого тома "Опытов". С тою же искреннею благодарностию приму и дальнейшие замечания Ваши: книгу считаю не моею собственностию, а собственностию всего христианского общества, и, по этой причине, признаю за особенное одолжение – труд благонамеренных и знающих лиц, заключающийся в тщательном пересмотре "Опытов" и в сообщении мне замечаний, которыми постараюсь воспользоваться соответственно возможности моей.

В упомянутом Вами месте не говорится ни о каком лице именно: изложена теория святых аскетов, поверенная практикою. Теория эта необыкновенной важности, именно тогда, когда проверяется опытом. Это – поприще деятельной веры. Человек образуется этим положением: по этой причине на всем пространстве "Опытов" высказывается действие положения. Статья написана в 1847 году. Лица – деятели того времени – все вымерли; совершившееся приписано повсюду [8] в "Опытах" устроению Промысла Божия, и потому не относится ни к какой личности. Промысл Божий повсюду оправдан, а подвергавшийся скорбям повсюду обвинен. Смею думать, что подобное высказано многими Отцами, – даже апостолом Павлом в его посланиях, и совершенно в том же духе и смысле. Факты остаются фактами. Действия, оправдываемые по отношению к Промыслу Божию, не престают иметь свое значение в отношении к действующим людям, и зло нельзя назвать добром. Я переживал в Сергиевой Пустыне ту эпоху, во время которой неверие и наглое насилие, назвавшись православием, сокрушали нашу изветшавшую церковную иерархию, насмехались и издевались над всем священным. Результаты этих действий поныне ощущаются очень сильно. По милости Божией желаю всем простить все – более – никого не считать провинившимся предо мною; но действия врагов Церкви и Христа желаю понимать и признавать тем, что они есть. Ведь и антихрист назовет себя Христом. Ведь и явление его должно признавать справедливым попущением Божиим; но самому лицу и его действиям цена – своя.

Положение, в которое приведена Церковь, ясно изложено в декабрьской книжке "Христианского Чтения", в статье: "Новые издания по расколу", страница 440.

Отец Иустин и Петр Александрович благодарят Вас за воспоминание о них. Вы говорите справедливо об о. Иустине. Я питаю к нему и чувство уважения и чувство благодарности.

Поручая себя Вашим святым молитвам и призывая на Вас благословение Божие, с чувствами искреннейшей преданности и уважения имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

покорнейшим слугою.

Епископ Игнатий. 18 июня 1865 года.

27

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший отец Игумен Антоний!

Приношу Вам искреннейшую благодарность за воспоминание Ваше о мне; равным образом благодарят Вас о. Иустин и Петр Александрович. Вы не забыли и меньшую братию! спасет Вас Господь.

Замечаниями на "Аскетические Опыты" Вы сделаете мне истинное одолжение: потому что я признаю эту книгу не моею собственностию, а собственностию всех современных подвижников православной Церкви. По этой причине желаю пополнить и исправить ее по возможности моей, таким образом приготовить ее в более удовлетворительном виде ко второму изданию. По всей вероятности, второе издание состоится не скоро, а может быть, дух времени сделает это издание и вовсе излишним: по крайней мере, я должен исполнить долг мой пред ближними. О статье "Дня" мне сказывали, что она есть памфлет протестантский, в котором повторены возгласы Лютера и братии. Мы так немощны, что не можем противостать никакому нападению: одна надежда на Господа Бога, обетовавшего пощадить Содом и Гоморру ради десяти праведников, если б они нашлись в этих городах. Здоровье мое почти в таком же положении, в каком Вы видели его; преуспеяние в болезненности заключается в крайнем изнеможении и в оставлении по причине этого изнеможения всех кабинетных занятий.

Прося Ваших молитв и призывая на Вас благословение Божие, с чувствами искреннейшей преданности и уважения имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

покорнейшим слугою.

Епископ Игнатий.

P. S. В январе Петр Александрович полагает быть в Петербурге.

24 декабря 1865 года.

28

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший о. Игумен Антоний!

Приношу Вам искреннейшую благодарность за воспоминание Ваше о мне. Письмо Ваше тем особенно утешило меня, что сюда долетели очень преувеличенные слухи о пожаре в Вашем монастыре, и я опасался за здоровье Ваше. Если же сгорела одна, известная мне, гостиница, то потеря ничтожна. Заметно, что отовсюду подвигается буря на монастыри, которые, по своему существенному значению, пришли в состояние не лучшее Вашей сгоревшей гостиницы. Религия вообще в народе падает. Нигилизм проникает в мещанское общество, откуда недалеко и до крестьян. Во множестве крестьян явилось решительное равнодушие к Церкви, явилось страшное нравственное расстройство. Подрядчики, соседи здешнего монастыря, единогласно жалуются на утрату совести в мастеровых. Преуспеяние во всем этом идет с необыкновенною быстротою.

Архимандрит Епифаний известен мне по Кавказу: почему со всею решительностию могу сказать, что он не есть сочинитель статьи "Дня", подписанной буквами ZZZ. Или сваливают на него, или же он сам принимает на себя, находя это выгодным для себя.

Мы живем очень тихо, возложившись на Господа, Который и в самые времена антихриста будет руководить рабов Своих и уготовлять им места и средства к спасению, как это засвидетельствовано в Апокалипсисе.

Отец Иустин и прочие братия, воспоминаемые Вами, благодарят Вас за воспоминание и просят Ваших молитв. Петр Александрович находится в Петербурге: ждем скоро сюда.

Поручая себя Вашим святым молитвам и призывая на Вас благословение Божие, с чувствами искреннейшей преданности и уважения имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

покорнейшим слугою.

Епископ Игнатий.

18 февраля 1866 года.

29

Возлюбленнейший о Господе отец Игумен Антоний!

Приношу Вам искреннейшую благодарность за воспоминание Ваше о мне и за благие Ваши желания. Благодарят Вас за воспоминание о. Иустин и послушник Василий. Петр Александрович находится в С.-Петербурге для наблюдения за печатанием 3-го и 4-го тома моих сочинений. Прошедшая осень и нынешняя зима, доселе, были очень трудными для меня; особливо боль в нижней части груди и изнеможение не давали заниматься ни письмом, ниже чтением.

Утешаюсь вестию, что уединенная, скромная и живописная обитель Черменецкая восстановляется при попечительном и просвещенном управлении Вашем. Дух времени, подобно вихрю, завывает сильно, и рвет, ломает многое. Это предсказано Священным Писанием, которое в поведении и образе мыслей трех отроков, описанных Даниилом пророком, дало нам указание и пример для нашего образа мыслей и поведения.

Прося Ваших св. молитв и призывая на Вас благословение Божие, с чувствами искреннейшей преданности и уважения имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

покорнейшим слугою.

Епископ Игнатий. 24 декабря 1866 года.

30

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший отец Игумен Антоний!

Письмо Ваше пришло к самому дню моего рождения, которым заканчивается шестое десятилетие жизни и начинается седьмое. Благодарю Вас за постоянное памятование о мне! благодарю за поздравление!

Попущения Божий и отступление языческих народов от христианства, ради их язычества, предвозвещено Писанием. Богу угодно, чтоб мы жили в эти времена: почему подобает смириться под крепкую руку Божию и смиренномудрствовать, подражая смиренномудрию трех отроков, которых религиозное положение очень схоже на положение религии современное. Отец Иустин и Вася благодарят Вас за воспоминание о них. Петр Александрович находится в Петербурге, где оканчивают печатанием 4-й том моих сочинений, назначенный собственно для монашествующих.

Поручая себя Вашим молитвам и призывая на Вас благословение Божие, с чувствами искреннейшей преданности и уважения имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

покорнейшим слугою.

Епископ Игнатий. 6 февраля 1867 года.

Игумен Антоний

Биографический очерк

Если значение Оптиной Пустыни для русской духовной жизни XIX века более или менее прояснено и если выявлены связи с нею крупнейших русских писателей прошлого столетия (Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого) [10], то этого совсем нельзя сказать о русских литераторах "второго эшелона". Их личные и творческие контакты с Оптиной Пустынью еще почти совершенно не изучены, влияние Оптин-ских старцев и их учения на творчество этих писателей еще не стало предметом исследования. В силу этого глубинное воздействие Оптиной Пустыни на русский историко-литературный процесс еще далеко не определено, да и исследование воздействия Оптиной, например, на творчество Ф. М. Достоевского или К. Н. Леонтьева в значительной мере оказывается лишенным столь необходимого в данном случае историко-культурного и историко-литературного фона.

Этот очерк посвящен Алексею Поликарповичу Бочкову, забытому, но весьма любопытному литератору 1820–1860-х годов, личности интересной, человеку с необычной судьбой. Биография его до сих пор изобилует "белыми пятнами", полна загадок [11]. В какой-то мере мною были исследованы [12] ранние произведения Бочкова, середины 1820-х годов, но оставалось не затронутым его позднее творчество, 1850– 1860 годов, по большей части и не опубликованное. К тому же оно дошло до нас далеко не полностью; известно, к примеру, что "Записки" и дневники Бочкова то ли затерялись после его смерти, то ли они были уничтожены [13]. Многие стихи его известны нам только по упоминаниям в его переписке [14]. И все же довольно много его произведений 1850–60-х годов сохранились в архивах [15], и по ним можно судить о позднем творчестве Бочкова. Особый интерес представляют связи Бочкова с Оптиной Пустынью, которые отразились и в его творчестве.

***

А. П. Бочков родился 14 марта 1803 года в Петербурге [16] в семье богатого купца, владельца знаменитых Бочковских бань, приносивших семье большой доход. Отец Алексея Поликар-повича рано умер, и воспитанием его занимался дед, который постарался дать внуку хорошее образование. Он учился в одном из лучших иностранных пансионов в столице, где основательно выучил французский и немного научился немецкому и английскому языкам. Бочков уже в юные годы был прекрасно начитан, -"превосходно рисовал... и имел дар весьма легко сочинять стихи" [17]. Талант художника, любовь к рисованию он сохранил до конца жизни: в Рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН и в Центральном Государственном Историческом Архиве в Санкт-Петербурге хранятся папки с его рисунками [18]; рисунки пером или карандашом часто встречаются и в письмах Бочкова. Пробуждению же литературных интересов юноши способствовало и то, что в их доме проживала поэтесса Анна Петровна Бунина, с которой Бочков был знаком [19].

В 1822 или 1823 году Бочков женился на дочери известного петербургского сахарозаводчика П. И. Пономарева, Анне Прокопьевне (1805–1827). Родственные связи способствовали тому, что живо интересовавшийся словесностью молодой человек вошел в круг столичных литераторов, близких к А. Е. Измайлову, издателю журнала -"Благонамеренный" (А. Е. Измайлов входил в кружок С. Д. Пономаревой [20]). Впрочем, литературные симпатии и антипатии Бочкова середины 1820-х годов не во всем совпадают с воззрениями круга Измайлова. Бочков в эти годы идейно близок к декабристам, он в восторге от произведений Рылеева и раннего Пушкина, хранит у себя их запрещенные стихи [21]. Уже после бунта 14 декабря 1825 года он через своего друга А. А. Ивановского, чиновника -"Следственной комиссии" по делу декабристов, которому удалось изъять из бумаг комиссии художественные произведения и письма арестованных участников восстания, знакомится с ними [22]. Известно пять писем Бочкова к А. А. Ивановскому [23], который позже, в 1828 году, познакомил его с Пушкиным [24]. Эти письма поражают великолепным знанием их автором тогдашней русской словесности, тонкими и умными наблюдениями над ее явлениями, и не в меньшей мере духом либерализма. "Письма Бестужева, мой любезный друг, – писал Бочков, – я читал почти со слезами. Мысль, что он погиб навсегда для нас и что эта потеря не скоро вознаградится, убивала меня. Его заслуги важны для нашей словесности... Бестужев первый привел их (молодых писателей. – С. И.) к одному алтарю, показал им благороднейшую цель: славу России, и средство – пламенную любовь к родине и знание старины. Но "Полярная звезда" скоро закатилась. Бестужевы, Рылеев, Корнилович, Кюхельбекер – сколько надежд погибло!.. Бедные наши писатели! Как немилосердно клюет вас цензура" [25].

Письма Бочкова показывают, насколько вошли в сознание людей той эпохи литературные воззрения декабристов, нашедшие выражение в статьях А. А. Бестужева, В. К. Кюхельбекера и К. Ф. Рылеева. Бочков вслед за декабристами упрекает Карамзина, Жуковского и даже Пушкина в подражательности, в следовании иноземным образцам; величайшей заслугой писателей-декабристов он считает утверждение ими самобытной оригинальной русской литературы. Бочков выражает опасение, как бы после гибели декабристов литература не вернулась на путь подражательности. В соответствии со взглядами декабристов на комедию Грибоедова он не соглашается с известным замечанием Пушкина в адрес "Горя от ума", хотя в то же время целиком солидарен с Пушкиным и опять же с декабристами в высокой оценке Крылова, которого пытается принизить Вяземский, превыше всего ставящий И. И. Дмитриева [26]. Кстати, высокую оценку "Горя от ума" и восторженное отношение к личности Грибоедова Бочков сохранил до конца своей жизни [27].

И проза Бочкова 1820-х годов, в которой он обращается к популярной в русской литературе тех лет ливонской теме, в сущности представляет собой подражание произведениям декабриста А. А. Бестужева-Марлинского. Это романтические повести Монастырь святой Бригитты" и "Красный яхонт", опубликованные под криптонимом Л. С. в альманахе А. Е. Измай лова и П. Л. Яковлева "Календарь муз на 1827-й год", путевые очерки "Письма из Ревеля" ("Благонамеренный", 1826, ч. 33) и "Екатеринентальский сад и церковь св. Николая в Ревеле" ("Календарь муз на 1826-й год"), напечатанные анонимно. Эти произведения и принесли Бочкову известность в литературных кругах [28].

Бочков явно следует за повестью А. А. Бестужева-Марлинского "Вечер на бивуаке" (1823) и в своей сентиментально-романтической повести "Нарвская станция" (1827), оставшейся в рукописи [29]. Она относится к другой разновидности тогдашней русской повествовательной прозы – к жанру светской галантной повести. Можно говорить о формирующемся романтическом психологизме в повестях Бестужева и Бочкова, причем на их произведениях лежит столь характерньга для романтизма налет лиризма, особого "настроения". Их повести утверждают свободу чувства, величие любви и исполнены у Бестужева несколько более сильной, у Бочкова менее заметной критикой большого света, надменности, бессердечности, а иногда и аморальности его представителей. Никакими особенными художественными достоинствами эта повесть Бочкова не обладает, вместе с тем она и не опускается ниже среднего уровня образцов русской повествовательной прозы тех лет.

Хотя Бочков печатался мало, да и то, что он напечатал, появилось анонимно или же под криптонимами А Б., Л. С. и Л. Л., тем не менее в памяти современников он запечатлелся как удивительно талантливый и интересный человек. А. А. Ивановский, характеризуя примечательного молодого человека, писал: "Лучшая образованность и все возможные таланты: музыка, живопись, глубокий и многосторонний взгляд, увлекательный дар слова, редкая способность легко владеть возвышенным пером и в прозе, и в стихах; добрая, строго честная и высокая душа, лучший друг и родной, прекрасная наружность, умное, кроткое и привлекательное выражение глаз и лица; изящный тон и манеры и вместе с тем всегда щегольская одежда, радушное гостеприимство, независимое состояние – всё, что так щедро было соединено в нем природою и фортуною" [30]. Ивановскому вторит Е. В. Аладьин, характеризуя Бочкова как человека, "пользовавшегося любовью и уважением своих сограждан, достойного любви и уважения добросовестных русских литераторов" [31]. В том же очерке -"Знакомый незнакомец" (1824), рассказывая историю знакомства автора с А. А. Ивановским, Бочков шутливо заявлял о себе: "Я, который сам писал в стихах и прозе и которого сочинения, в особенности письма, были читаны с восторгом; я, которого некоторые благомыслящие писатели сравнивали с Дельвигом, не последним стихотворцем своего времени" [32]. Более критически и сурово оценивал Бочкова А. А. Чумиков [33].

И вот наступило николаевское царствование, и для людей типа Бочкова оказались закрытыми пути к общественной да в какой-то мере и к литературной деятельности, всех их постигли тяжелые переживания. К тому же Бочкову пришлось перенести удар и в личной жизни – в 1827 году умирает его жена. Он долго грустил, был душевно болен и перенес и телесную тяжелую болезнь... "Мне казалось, – рассказывал он впоследствии одному из своих знакомых, – что мои ноги вытягиваются как эластик и могут обвиваться, подобно веревке, около ножки стола". Тогда он дал себе обет, что ежели совершенно выздоровеет, то пойдет в монашество [34]. Но Бочков, судя по всему, не сразу принялся осуществлять этот обет.

Служба его не устраивала, и он, как пишет А. А. Чумиков, "дабы не быть привлеченным к службе в столице, приписался к ревельскому купечеству, русская часть которого в то время не участвовала в городском управлении" [35]. Сначала Бочков погрузился в изучение философии, но "прочитав все, что можно прочитать на французском языке, он охладел ко многим системам и умствованиям человеческим" [36]. Наступил период разочарования во всем. А. А. Чумиков, настроенный не слишком благожелательно к Бочкову, замечает, что тот в Ревеле начала 1830-х годов казался "скучающим, не знающим, куда девать свою особу" [37]. Тогда, как многие люди той поры, не находившие разрешения мучившим их вопросам жизни и бытия, Бочков делает крутой поворот к христианству. Позже он так характеризовал сложный процесс своего духовного развития: "Борьба с врагом мыслительным почти с самого раннего развития Мысли; потом своевольство этой мысли и отступление ее от христианства; страшные скорби, возвращение всею душою в лоно Церкви" [38].

Бочков, оставив малолетнего сына тестю [39], решает удалиться в монастырь. Однако его представления об истинном монашестве находились в явном противоречии с реальной практикой тогдашней монастырской жизни в России. "Ему, вследствие его слишком идеальных понятий о монашеской жизни, никак не удавалось открыть для постоянного пребывания такой монастырь, который вполне бы удовлетворял его желаниям, по этой причине он перебывал в нескольких (вернее было бы сказать – во многих. – СИ.) монастырях", – писал А. А. Чумиков [40]. На это указывают и другие современники. "Долго присматривался он к монашеской жизни и к монастырскому строю, живя то в той, то в другой обители, но никуда еще не вступая, а пребывая везде как гость и богомолец. Он искренно любил монашество и составил себе о нем понятие по сказанию древних подвижников, а потому и не находил нигде осуществления созданного его мыслию первообраза" [41].

Эти обстоятельства нашли выражение в дневнике Бочкова: "Восстановление монашества, благолепия церковного и внутренних светильников – вот что бы видеть хотел я до кончины моей: мантиями покрытых Ангелов и таинства неба в дольних храмах! Утреню тихую, молитвенную и полудень светлый, Святую Литургию и вечер церковный, покаянный, умиленный, не грешный. И паки исшествие на глас Жениха, и паки уготовление ко гробу. Как вещественные занятия и попечения о теле отторгают человека от храмов Божиих! Нельзя ли и самое малое дело освятить молитвою, молчанием, умным деланием? Об этом пеклись преподобные Отцы наши. За молитвы их, Господи, помилуй, вразуми, исправи и спаси мя, грешного!" [42]

Нет ничего удивительного, что странствия Бочкова по монастырям продолжались и после того, как он уже встал на стезю монашества. Когда же Бочков встал на эту стезю? Первый его биограф утверждал, что такие "хождения" по монастырям начались с 1828 года [43]. Эта дата вызывает некоторые сомнения. Ведь сам Бочков обычно ссылался на середину 1830-х годов, когда он порвал с мирской жизнью, перестал писать стихи и даже читать журналы [44]. Но, возможно, и до этого он посещал какие-то монастыри в поисках душевного успокоения.

Окончательно же Бочков вступил на монастырскую стезю в 1837 году, когда стал послушником Троице-Сергиевой пустыни, где наместником был архимандрит Игнатий (Брянчанинов) [45]. Именно архимандрита Игнатия Бочков считал своим "духовным отцом и первым наставником в монашеской жизни" [46]. Рассказав в одном письме о блужданиях своего духа, Бочков отмечал: "И потом как конфирмация после кроваво-сердечного крещения, как помазание Святого Духа – знакомство с Преосвященным Игнатием и святыми Отцами, до того мне вовсе не известными" [47]. История взаимоотношений Бочкова с Преосвященным Игнатием, с которым он долго находился в переписке, – это увлекательнейшая история многолетнего общения двух оригинальных личностей. Бочков чрезвычайно высоко ценил богословские труды Игнатия, считая его лучшим духовным писателем современности, вместе с тем и упрекал его, как ему казалось, за неумение навести порядок в управляемом монастыре [48].

Важно и другое: владыка Игнатий начинал свой монашеский путь как ученик первого знаменитого оптинского старца Леонида, и проходил этот путь под его наставничеством в Александро-Свирском монастыре, в Площанской и Оптиной Пустынях [49]. Преосвященный Игнатий в своих богословских трудах, в частности в знаменитых "Аскетических опытах", весьма высоко отзывался об оптинских старцах Леониде и Макарии, ставя их в пример истинного монашеского жития [50]. Надо сказать, что богословские труды святителя Игнатия по духу близки к тому, чему учили оптинские старцы. Система воззрений Владыки и оптинских подвижников на Церковь и монашество в основных чертах совпадают: их объединяет убежденность, что спастись можно и без отшельничества, что необходимо внутреннее совершенствование с помощью Иисусовой молитвы и что надо постоянно опираться на труды святых угодников Божиих – Нила Сорского и Паисия Величковско-го, а также на творения Восточных Отцов Церкви.

Возможно, что именно архимандрит Игнатий поначалу привлек внимание Бочкова к Оптиной Пустыни и к ее старцам. В монастырской "Летописи" под 1838 годом сказано: "В июне месяце, 14-го числа, проездом из Киева прибыл в Скит из Санкт-Петербургской Сергиевой первоклассной пустыни рясофорный монах Алексей Поликарпович Бочков Расположился духом к скитской жизни и, съездивши в Санкт-Петербург, жил в Скиту при келлии скитского начальника иеромонаха Антония. Весною 1839-го года перешел по своему желанию в обитель и трудился в послушаниях обще с братнею; а в июне того же года поехал в Калужскую Тихонову пустынь с старцем иеросхимонахом Львом [51], в ней и остался на жительство; но вскоре и оттуда выбыл в другую обитель в Северной России" [52].

В Оптиной Бочков стал учеником о. Леонида. В какую именно северорусскую обитель отправился Бочков из Тихоновой пустыни, о которой он всегда отзывался высоко, ставя ее не ниже Оптиной [53], неизвестно. По крайней мере, с 5 сентября 1840 по 27 февраля 1841 года Бочков вновь проживал в Троице-Сергиевой пустыни [54]. Имеется косвенное свидетельство о том, что зимой 1841 года он опять побывал в Оптиной. Однако это посещение "Скитской летописью" не отмечено. Вообще же в эти годы Бочков посещал многие монастыри, но особенно благотворным для него было пребывание у батюшки Леонида в Оптиной Пустыни.

Иеромонах Леонид [55], как и его наставник и соратник о. Феодор и другой его собрат по монашеству о. Клеопа, остались на всю жизнь для Бочкова образцами и примерами; он называл их великими старцами своего времени [56]. Возможно, что Бочков являлся одним из близких учеников о. Леонида. Он участвовал в утренних (фактически ночных) чтениях Евангелия в Скиту у о. Леонида [57]. Старец ответил на 14 вопросов Бочкова; позже как вопросы, так и ответы на них о. Леонида были напечатаны [58]. Оптинский подвижник шутя называл Бочкова "последним римлянином", ведь он иногда высказывался в том духе, что монашество переживает последние времена и что оно падает от тех же причин, из-за которых доведена была до падения и Римская империя – из-за роскоши, изнеженности и человекоугодия [59]. (К этим утверждениям Бочков неоднократно возвратится и позже.)

После смерти о. Леонида Бочков взялся составить его жизнеописание. Не полагаясь на память, он тщательно собирал материалы об о. Леониде и, в частности, записал в Петербурге весьма интересные воспоминания архимандрита Иосифа о пребывании монахов Леонида и Феодора на Валааме и в Александро-Свирском монастыре [60]. Эти сведения затем повторялись во всех биографических очерках о старце Леониде. Однако Бочков не довел свой труд до конца, хотя дважды принимался за него. Его записками позже воспользовался биограф старца Леонида Климент Зедергольм и автор "Описания Иоанно-Предтеченского скита Оптиной Пустыни" ученый монах Леонид Кавелин. В их книгах приведены обширные отрывки из этих записок – описание скитских келлий и рассказ об окружении старца в Скиту [61]. Записки Бочкова – своеобразный очерк личности и деяний оптинского подвижника. Судя по сохранившимся отрывкам, о. Леонид, его образ жизни, его речи произвели сильное впечатление на Бочкова и, вероятно, сыграли важнейшую роль в дальнейшей его судьбе. "Я скажу еще об одном особенном свойстве о. Леонида, – писал Бочков, – в его присутствии многие ощущали внутренний мир, успокоение сердечное и радость. Те помыслы, которые казались страшными, неодолимыми и непрестанно тревожили, – исчезали при нем, как будто их никогда и не было. Это всего лучше известно монашествующим, страдавшим своими духовными болезнями, мало известными миру.

Отец Леонид для многих был живой книгой: учил делом – что более всего действует на наши чувства и нас убеждает; учил и словом – как понимать евангельское поучение, как приводить его в исполнение и как врачевать им наши немощи" [62]. Во всем этом чувствуется нечто личное, пережитое и испытанное самим Бочковым.

О старце Леониде Бочков впоследствии вспоминал и в своих письмах [63], и в сочинениях на духовные темы [64]. "Подобным о. Леониду быть – было бы великою милостию Господа Бога нашего", – признавался он Е. Н. Шаховой в письме от 8 апреля 1864 года [65]. Бочков посвятил оптинскому подвижнику стихотворение "Памяти отца Леонида" (другое название – "Плач на гробе отца"), в котором создает яркий образ старца, рисует вполне достоверную картину его жизненной судьбы, его злоключений и преследований.

Сложивши иго тяжкого правленья,

Ты иго послушанья возложил;

Оставя явное Богослуженье, –

Ты явно человечеству служил.

Я помню твои кроткие советы

И власть твою над сердцем и умом;

И как легко было давать обеты,

Когда ты был порукой пред Творцом.

И как легко тогда было спасенье,

Когда ты путь указывал детям:

Путь послушания, любви, терпенья –

Ты сам прошел по серным сим стезям.

Ты не носил личины фарисейской,

Открыт и прост и сердцем, и лицом;

Ты шутками учил твое семейство,

И дети были веселы с отцом [66].

Бочков и после кончины старца Леонида не раз бывал в Оптиной. Целых четыре месяца, с 11 июня по 11 октября, он прожил здесь в 1845 году, причем, как указывается в "Летописи скита Оптиной Пустыни", "нарочито отложил выезд", несмотря на требование архиепископа Полтавского Гедеона [67]. Бочков вновь прибыл в скит Оптиной Пустыни 30 августа 1847 году, возвращаясь из Иерусалима. В начале сентября он вместе со старцем Макарием и монахом Петром Григоровым навещает И. В. Киреевского в его имении близ Белева. И только 19 сентября, опять же вместе с о. Макарием, Бочков через Тихонову пустынь отправляется в Малоярославецкий монастырь [68], где в ту пору игуменом был о. Антоний, тесно связанный с Оптиной, и с которым иногда путали Бочкова, также нареченного в монашестве Антонием [69]. В Оптинском монастыре Бочков встретился с сосланным сюда за резкое обличение властей валаамским игуменом Варлаамом [70].

К великим старцам своего времени Бочков относил и ученика о. Леонида будущего великого оптинского подвижника Макария, с которым познакомился и близко сошелся в свои приезды в Оптину Пустынь. Именно ему Бочков прислал в 1852 году только что цитированное стихотворение, посвященное о. Леониду [71]. Впоследствии он переписывался со старцем. Единственное опубликованное письмо старца Макария Антонию Бочкову от 7 ноября 1859 года свидетельствует о том, что последний все время поддерживал связи с Оптиной Пустынью и у него был широкий круг знакомств среди оптинских монахов, в этот круг входил и архимандрит Макарий, и отец игумен Антоний [72]. Бочков высоко ценил не только личность и образ жизни старца Макария, но и его письма, как образец прекрасной духовной литературы [73]. В письме к Сергию Святогорцу (в миру Семен Авдиевич Веснин, 1814–1853), с которым Бочков находился в оживленной переписке, он утверждал, что "после отца Макария не останется старцев" [74]. Заметим, что Бочков написал предисловие к публикации писем Сергия Святогорца [75].

Вообще Оптина в представлении Бочкова олицетворяла собою истинную обитель [76]. И все же столь свойственный ему дух критицизма, вернее – сверхкритицизма, и вечной неудовлетворенности существующим, реальным приводили его (как, впрочем, и других) в 1850–1860-х годах к убеждению, что и Оптина Пустынь тоже далека от идеала, что и в ней есть много "внешнего", что Пустынь начинает "сдавать, красоваться". "Желал бы я видеть где-либо настоящее скитское устройство, хотя эта христианская практическая философия: познание своей греховности и исцеление своей души, – не прививается к нам, русским, – писал Бочков в работе, относящейся к 1860-м годам. – К тому же монастыри с прославленною святостью: с иконами, с мощами, – привлекают мирских; обитель безмолвия делается сначала молебным местом, потом ярмонкою. Цель скита совсем другая, но и в Оптиной Пустыни – барыни, цветочки, нотное пение – придали ему какой-то особенный вид. Он стал некоею выставкою оленей за забором Если туда забралась суета, то где искать идеального скита?" [77] Эти критические высказывания, конечно, объясняются особенностями натуры Антония Бочкова, о которых у нас еще пойдет речь.

Но вернемся к монашеской стезе Бочкова. Если верить его первому биографу, то до 1844 года он в основном проживал в Сергиевой пустыни [78], хотя часто и в других монастырях, а также и в Петербурге у сына и тестя. В мае 1844 года Бочкова по собственному желанию перевели в Троицкий Густынский монастырь Полтавской епархии, близ города При луки, но и там он только числился, в действительности же находился при епископе Полтавском Гедеоне (Георгии Вишневском), к нему весьма благоволившем. В конце 1844 года Бочков пострижен Преосвященным Гедеоном в монахи и наречен Антонием. Вскоре после этого он стал иеродиаконом и сразу же вслед за тем иеромонахом. С 5 ноября того же года Бочков начал вести дневник. И, как пишет биограф, многое о. Антонию не нравилось "в среде, его окружавшей, где столько разнородных личностей приходит в общение, правильнее сказать, в столкновение друг с другом Отец Антоний и по пострижении своем, как и прежде, все еще не мог найти для себя желаемого и переходил из монастыря в монастырь" [79]. По-видимому, в 1845 или 1846 году Бочков переходит в небольшой заштатный Староладожский Николаевский монастырь [80], расположенный в Старой Ладоге на левом берегу Волхова и, согласно преданию, основанный еще в XIII веке в честь победы Александра Невского над шведами [81]. В 1851 году в Старой Ладоге после 15-летнего перерыва Бочков вновь начинает писать стихи [82]. В декабре 1852 года он становится духовником Староладожского монастыря [83]. Вскоре после этого о. Антоний переходит в Тихвинский Богородице-Успенский Большой монастырь [84], но в 1857 году возвращается в Староладожскую обитель [85].

В эти же годы Бочков совершает паломничества в Палестину, на Святую Землю, и посещает Афон. Датировка этих путешествий не совсем ясна. Осип Бодянский датировал их 1847– 1848, 1852 и 1857 годами [86]. "Летопись Оптиной Пустыни" уточняет: Бочков был в Палестине и в Иерусалиме в 1846–1847 годах [87]. Вероятно, именно этими годами надо датировать первое путешествие о. Антония к Святой Земле. Не бесспорна и вторая, как, впрочем, и третья дата. Из письма Сергия Святогорца к Бочкову от 20 декабря 1851 года как будто явствует, что он по пути из Палестины домой посетил Афон в 1851 году [88]. С другой стороны, сохранилось свидетельство о том, что летом 1852 года о. Антоний отправился на Афон [89]. В июне 1857 года он ходатайствовал о разрешении поехать на год в Святую Землю и на Афон и просил выдать ему и его спутникам "паспорта в Иерусалим чрез Одессу и обратно чрез Италию и Австрию для удобнейшего возвращения по европейским путям" [90]. Из его стихов и поэм следует, что Бочков действительно побывал в Италии. Но если это так, то его путешествие надо датировать 1857–1858 годами.

Впечатления от путешествия в Палестину дали Бочкову материал для единственной напечатанной его книги – "Русские поклонники в Иерусалиме", написанной еще в 1850-е годы, но опубликованной уже посмертно – сначала в "Чтениях в Императорском Обществе истории и древностей Российских при Московском университете" (1874, кн. 4), а затем, в 1875 году, и отдельно в издании того же Общества. "Простота и прелесть рассказа, теплота чувств и искреннее благочестивое настроение духа очаровывают читателя его повествований как о случившемся на море, так и о виденном им на материке Святой Земли, – писал о книге Бочкова Осип Бодянский. – Внимая его рассказу, кажется, как бы сам присутствуешь при том, видишь своими глазами, слышишь своими ушами, идешь с ним же и его спутниками. Такова-то сила всякой естественности, прямоты и правды, чарующая сила простоты сердца, духа и слова! " [91]. Книга интересна еще и многочисленными этнографическими картинами, и бытовыми подробностями жизни простых русских паломников, причем Бочков не скрывает и ее темных сторон. Книга Бочкова "Русские поклонники в Иерусалиме", наряду с книгами А. Н. Муравьева и А. С. Норова, достойна занять заметное место в обзорах русских путешествий на Святую Землю.

В эти годы, кроме Афона, который произвел сильное впечатление на Бочкова и где у него установились дружеские связи с иноком Сергием, прозванным Святогорцем, он посещает и другие монастыри. В 1850 году о. Антоний побывал на Валааме, где встретился со знаменитым юродивым Антоном Ивановичем Зиновьевым [92], которому позже посвятил целую поэму. Все эти путешествия объясняются прежде всего неудовлетворенностью Бочкова существующим укладом монастырской жизни и поисками "идеальной" обители. Как правило, эти поиски кончались новыми разочарованиями и предубеждением, что "в России нет нигде места монаху" [93]. В одном более позднем письме к Е. Н. Шаховой Бочков писал: "Если б я знал, что меня ожидает, то 40 лет тому назад пошел бы иною дорогою. Но теперь уже невозможно обратиться совершенно на путь Христа" [94]. Он приходит к выводу, что монастыри и монашество в их современном виде исчерпали себя и движутся к неминуемой гибели. И в этом убеждении он не был одинок – приблизительно к такому же выводу одно время пришел и архимандрит Игнатий Брянчанинов [95].

Эти пессимистические выводы обусловливались прежде всего действительностью тогдашней российской монастырской жизни. Известную роль тут сыграли и особенности натуры о. Антония, человека болезненно-впечатлительного, мягкого, мечтательного, все близко принимавшего к сердцу. Архимандрит Пимен, тоже связанный с Оптиной Пустынью, так характеризовал Бочкова: "Отец игумен – человек весьма тихого и кроткого характера, и с ним было бы жить весьма легко, ежели бы он сам имел поболее силы воли и не так легко смущался, иногда весьма ничтожными обстоятельствами". Человек от природы весьма умный, начитанный, о. Антоний обладал обширной памятью, был приятным собеседником, человеком, воздержанным и любившим монашество (но мечтавшим о невозможном, то есть о совершенной независимости монашества, как в первые века своего существования), и потому провел все время своего иноческого жития в отыскивании несуществующего, в стремлении к недостигаемому. Один из покойных владык новгородских о нем выразился так: "Игумен Антоний – сосуд драгоценный, но, к сожалению, совершенно разбитый. Он желал невозможного и иногда не умел пользоваться существующим в действительности, и потому не мог нигде найти постоянного места для своего жительства, ни свыкнуться с одними и теми же людьми" [96].

Это удачная характеристика инока-романтика, каким был о. Антоний; из нее видно, как относилась к Бочкову высшая церковная иерархия.

В 1859 году о. Антония назначили настоятелем Введенского Островского монастыря, основанного еще в XVI веке и расположенного в Новоладожском уезде Петербургской губернии на реке Ояти. При вступлении в должность отец Антоний обнаружил массу пропаж в имуществе монастыря, о чем и сообщил начальству [97]. В 1861 году Бочкова возвели в сан игумена, а в 1862 году перевели настоятелем в заштатный Череменецкий Иоанно-Богословский монастырь, где он был в этой должности до января 1868 года [98]. До апреля 1871 года отец игумен оставался в Череменецкой обители на покое, но из-за конфликтов со своим преемником покинул ее [99].

Большая часть дошедших до нас произведений Бочкова относится именно к череменецкому периоду его жизни. По-видимому, именно здесь условия благоприятствовали его творческой деятельности, почему этот период и оказался столь продуктивным.

Череменецкий монастырь находился в Лужском уезде Петербургской губернии, в 20 верстах от города Луги, на острове Череменецкого озера. Точная дата основания монастыря неизвестна, но в XV веке он уже существовал. Основание его связано с чудесным явлением иконы Иоанна Богослова, которая находилась в соборном храме монастыря. Обитель располагалась среди красивой природы. Бочков в своем очерке, посвященном Череменецкому монастырю (опубликован в журнале "Домашняя беседа") так его описывал: "Как нарочно для храма святого евангелиста Иоанна Богослова кинут небольшой островок на самую середину озера, осененный великолепными дубами, липами, вязами, кленами и неизбежными нашими березами. Из густоты деревьев белеется только тоненькая, осмигранная колокольня и чуть-чуть видны главы собора; стены, келлии – все потонуло в зелени... Сероватые стенки булыжного камня; крыши низменных деревянных зданий; келлии, притаившиеся у подошвы холма, – всё сливается с роскошною, густою зеленью. Один только храм святого Апостола господствует над всем, белея на высоком холме, природном своем пьедестале, и привлекая к себе внимание благочестивого поклонника...

Череменецкий монастырь доселе богат одними видами... Содержимый в порядке, имеющий около сорока человек живущих (правда, среди них было только 8 монахов [100]. – СИ.), – есть самый бедный и последний во всей Петербургской епархии" [101].

Обитель в 1862 году, по словам Пимена, "была в крайнем упадке" [102]. Отец Антоний обновил и благоустроил монастырь: при нем был поновлен собор, построены каменный братский корпус и гостиница, а также ряд хозяйственных строений, добавлена часть каменной ограды [103]. "Но главного, внутреннего порядка, – пишет Пимен, – он не мог вполне достигнуть по своей чрезмерной доброте и доверчивости; он не имел людей, которые бы ему были преданы, а те, на которых он полагался, во зло употребляли его благорасположение. Чувствуя свою несостоятельность в деле правления, он тяготился должностью и по прошествии небольшого времени попросился на покой" [104]. К тому же Бочков стал сдавать физически. 1 марта 1865 года он писал Е. Н. Шаховой: "Здоровье мое плохо, лучше сказать состав мой постепенно разрушается: ноги не могут выстаивать долго, зубы начали покачиваться... При первой неприятности все силы исчезают" [105].

В Череменецком монастыре Бочков вел оживленную переписку с матерью Марией (Е. Н. Шаховой), с архимандритом Игнатием Брянчаниновым, с Н. П. Киреевской, общался с писателем А. П. Башуцким, читал журналы и газеты, следил за современной литературой, кое-что печатал в "Домашней беседе" В. И. Аскоченского, с которым поддерживал личные связи, хотя его и не любил [106]. Сохранились свидетельства современников, посещавших Череменецкий монастырь: о. Антоний и в эти годы, поражал людей своим умом, образованностью, эрудицией, красивой внешностью, "любезным обхождением" и своими "идеальными понятиями об истинном иночестве" [107].

В апреле 1871 года Бочков переходит в Николаевский Угрешский монастырь под начало архимандрита Пимена (Мясникова). Этот старинный монастырь, основанный во второй половине XIV века Димитрием Донским на месте, где ему явилась перед походом на Мамая икона святителя Николая, расположен невдалеке от Москвы [108] и тесно связан с Оптиной Пустынью. Отец Антоний поселился в скиту. Сохранилось выразительное описание внешнего облика Бочкова в период его жительства в Угрешском монастыре, сделанное его биографом, собратом по скиту [109]: "Не правда ли, что эта голова чисто античной красоты, как говорят художники, и могла бы служить типом для изображения Апостола? Вглядитесь в это высокое чело: сколько величия, спокойствия и богомыслия прочитаете вы на нем! Какая глубина и кротость во взгляде! Как прекрасен профиль! Как в целом все черты одна другой соответствуют! Весьма немного, редко случается встречать такие идеально-прекрасные и художественно-правильные старческие обличия!" [110]

Мы подошли к трагическому финалу жизненной судьбы о. Антония и, вместе с тем, к ее самой героической странице, запечатлевшейся в памяти многих современников. В 1871 году московское епархиальное начальство предложило монастырям направлять в московские больницы монахов для отправления треб. Некоторые из монастырей уклонились от этого дела [111], тем более, что как раз в это время в Москве вспыхнула эпидемия тифа. Отец Антоний одним из первых горячо откликнулся на призыв и в январе 1872 года добровольно отправился в отделение для чернорабочих Старой Екатерининской больницы, хотя настоятель всячески отговаривал его от этого шага, уверяя, что "идти на призыв в Москву – значит идти почти на смерть". Но игумен Антоний "с мужеством и твердостью настоял на своем решении... Едва прибыв в Екатерининскую больницу, он сразу же приступил к исправлению духовных треб для всех больных и умиравших от тифа, исправлял их ежедневно, еженощно, почти ежечасно, не имея при этом почти ни минуты покоя, отчего, конечно, истомился, ослабел, получил расположение к заразе, заразился и слег в постель" [112]. Отец Антоний, не ограничиваясь лишь совершением треб, читал больным чернорабочим книги, наставлял их на путь истины [113]. О себе говорил, что во всю свою жизнь никогда не пользовался таким здоровьем и не был так покоен духом, как в это время" [114]. Однако болезнь взяла свое. Архимандрит Пимен хотел увезти больного обратно в монастырь, но тот отказался и лишь просил похоронить его в скиту Николо-Угрешского монастыря.

Антоний Бочков скончался в больнице 5 апреля 1872 года, пожертвовав "собою и своею жизнию на благо страдавшей и умиравшей меньшой братии своей" [115]. Похоронили его в скиту Николо-Угрешского монастыря, как он и хотел.

Охарактеризуем кратко мироощущение, литературные воззрения и творчество позднего Бочкова.

В 1860-е годы эта личность еще в высшей степени сложная, даже противоречивая и в то же время весьма любопытная. В это время для мироощущения Бочкова характерна глубокая неудовлетворенность современной цивилизацией в целом – в ней он видит сплошной хаос, новый Вавилон. Его в равной мере не устраивает и современная западная цивилизация, и положение России. Оценки Бочковым тогдашнего состояния мира и картин современной цивилизации окрашиваются у него в апокалиптические тона. Вот строки о России: "Со времен Романовых она, как тело, росла, ширилась, боролась с болезнями внутренними и наружными, а в наше время все соки уже истощены, всё пришло в брожение, близкое к гноению и разложению", – пишет Бочков. Он находит, что в России "зло не пресекается: появились партии, множится число нигилистов, дворянство и купечество разлагается, крестьяне пьянствуют. Все напряжено так, что котел уже кипит, а между тем подбрасывается непрестанно к нему горючих материалов". Подобное, по мнению Бочкова, уже было в Европе перед 1848 годом. Со всем этим связано и удаление общества от веры отцов. Опыта Западной Европы и Америки Бочков не приемлет. "Поэтому я так полагаю – конец близок", – писал он в середине 1860-х годов [116]. "Для России я не предвижу ничего доброго от общего ослабления нравов. От обеднения крестьян, от вырубки лесов, от расстройства финансов, от огромных окладов высших сановников... Народ еще многого не знает, что делается в высших сферах: когда узнает – будет худо", – рассуждал Бочков в письмах к Е. Н. Шаховой [117].

В систему всеобщего разложения, казалось, органически входят монастыри и монашество. Игумен Антоний Бочков, как и архимандрит Игнатий Брянчанинов, взгляды которого он полностью разделял, порой исключительно резко и сурово критиковали современные им монастырские порядки и монашеские нравы [118].

"Окидывая умом и глазами Восток и Россию, приходишь к тому убеждению, что правильное монашество сошло с лица земли", – писал Бочков [119]. "Монашество в последние 150 лет вследствие разных обстоятельств сделалось чиновничеством, не более; цель чисто мирская: возвышение, обогащение, position sociale", – отмечал он в другом месте [120]. Эта чрезмерная критика переносилась им и на все современное ему православие: "Наше православие, по моему слабому и темному взгляду, по букве – обветшало. Но предсказано ли обновление наше? Может ли переформироваться соборами и веками установленное здание? Если нет, то времена близки...

Человечество чает своего Избавителя; мы, православные, – Страшного Судию" [121].

При всей резкости критики Бочковым современных монастырей и современного ему монашества важно отметить, что он не выступал против монастырей и монашества вообще. Бочков лишь считал, что надо очистить монастыри от всего им чуждого, освободить от навязчивой опеки свыше, от ненужной регламентации всех сторон их жизни; надо вернуться к древним отеческим традициям монашеской жизни. Правда, зачастую о. Антоний сомневался в том, возможно ли это, но все же иногда мелькает и иная мысль: "Россия глубоко в тайниках земли своей хранит источники благочестия и любви к монашеству; при первом ее потрясении они пробиваются и бьют столбом, как вода артезианского колодца или кавказские потоки... Рано или поздно при потрясении царства мы вспомним нам врожденное Православие и, конечно, не около воскресных школ и академий соберется народ русский" [122].

Критика Бочковым современных порядков, в том числе монашества и православия, ведется, конечно, с консервативных позиций. Он не приемлет технический прогресс, недоволен отменой предварительной цензуры [123], не в восторге и от отмены крепостного права, верноподданнически восхваляет Николая I. И в вопросах религиозных о. Антоний ориентируется на прошлое, на древнее как исконное и истинное – требует следовать старинным монашеским порядкам, древнему иконописанию, древнему церковному пению, которому он придавал важное значение: Бочков считал, что момент эстетический, момент красоты в церкви способствует духовному воспитанию человека [124].

Однако при всем том позиция Бочкова не лишена и своеобразного демократизма. Для него характерна защита низов, униженных и оскорбленных, точно так же, как и острое ощущение социальных противоречий. Критика социальных пороков в современном обществе в трудах Бочкова неизменно направлена прежде всего против "сильных мира сего", барства, тех, кто у власти, и уже во вторую очередь против "испорченности" низов. "Что это за мир, где мы живем? Это полуад, – писал Бочков Е. Н. Шаховой 25 января 1872 года, незадолго до смерти. – Люди богатые живут в сумасшествии, если сравнить их прихоти с нуждами братии меньшой; а бедные погрязают во мраке неведения, дурных привычек и в грязи домашней. Выйти невозможно из этого состояния" [125]. Прочитав в реакционной газете "Весть", что во всех народных бедах виновато пьянство, Бочков пишет: "Вина падает не столько на народ, как на правителей народных. "Весть" указывает где-то, как самый сильный аргумент, что народ мог бы и заплатить подать и сохранить остатки, если бы не пропил, не знаю сколько миллионов по статистическим указаниям. А чтобы ей указать, сколько пропито дворянством на шампанских и на других винах, в том числе и на простой водке, сколько миллионов вывезено за границу?.. И ныне, несмотря на крики "Вести", не демократия у нас правит и вершит дела, а родство, связи, покровительство, поблажки своему роду и племени, начиная от Сената до последнего земского дела. Включим туда же и Синод, во всем поблажающий своей всепоедающей касте" [126].

Вот Бочков размышляет о расколе, и неожиданно ход его мыслей меняется: "А наше барство ничего не знает и знать не хочет. Их тянет в Париж магнитом, и туда уносятся все потовые и трудовые рубли простого народа" [127]. Такого же рода демократизм заметен и в высказываниях Бочкова по вопросам литературы и в его художественных произведениях.

Как человек искренне и глубоко религиозный, Бочков видит единственный путь спасения в религии, в верности христианству, но вся беда в том, что "семян к возрождению христианского общества нет уже в нашей крови, в умах наших и в обычаях" [128]. И конечные выводы Бочкова чаще всего смыкаются с уже отмеченными апокалиптическими мотивами: конец мира – близок!

Столь же сложны и противоречивы воззрения Бочкова 1850–1860-х годов на литературу. В словесности он ощущал себя архаистом, "старомодным" автором, представителем того поколения, к которому принадлежали Федор Глинка и Петр Вяземский [129]. Его литературные симпатии и вкусы во многом определились еще в молодости, в 1820-е годы, при этом надо учесть, что эпоха та, с одновременным развитием романтизма и реализма, не отличалась внутренней цельностью. То же самое можно сказать и о литературных взглядах Бочкова. С одной стороны, многие его поэтические декларации 1860-х годов носят откровенно романтический характер [130], с другой – он чрезвычайно высоко оценивает Грибоедова и его комедию "Горе от ума", отдавая ему предпочтение даже перед Пушкиным [131]. Бочкову внутренне близка сатирическая линия: Фонвизин – Грибоедов – Гоголь. "Вот пророки времен наших; и напрасно Гоголь устыдился своей ядовитой правды!" [132] – писал он, явно намекая на "Выбранные места из переписки с друзьями". Позиция для монаха-аскета уникальная и по-своему парадоксальная!

И все же Бочков не застыл на позициях своей молодости. С 1850-х годов он внимательно следил за новейшей русской литературой, и его суждения о произведениях отличаются нестандартностью, свежестью и... сочетанием трудно сочетаемого. Бочков высоко ставит духовные стихи старика Федора Глинки [133], ему импонируют обработки христианских легенд Аполлона Майкова [134], круг его литературных знакомств 1860-х годов ограничивается в основном религиозными писателями – Игнатием Брянчаниновым, А. П. Бащуцким и монашествующей поэтессой Марией (Е. Н. Шаховой). В то же время он горячий и неизменный поклонник поэзии Николая Некрасова. "Рад, что вы прочли Некрасова, – писал он Е. Н. Шаховой. – Это поэт современный: много правды, много теплого, неподдельного чувства в его прекрасных живых стихах. Он глубже проникнут народным русским горем, нежели бывшие великие поэты, не знавшие народного быта и не слыхавшие этого великого стона, которым еще и доныне полна Россия. Освобожденный от невольничества и продажи крестьянин никогда не освободится от беззаконного суда; горе и стон не умолкнут до Страшного пришествия Христа" [135]. Одно из христианско-догматических положений "Аскетических опытов" святителя Игнатия Бочков оспаривал ссылкою... на "Арину, мать солдатскую" Н. А. Некрасова [136]!

Бочков высоко ставит Ивана Никитина и в то же время не приемлет Владимира Бенедиктова: "Он редко извлекал слезы, пленяясь собою, своею блестящею, рассыпною музыкою: это не Глинка поэзии. Но богатство и блеск его созвездий в свое время изумляли многих. Никитин своею эпитафиею ("Вырыта заступом яма глубокая..." – СИ.) превзошел все литературное – модное и салонное; плач его над своею могилою чистыми, верными звуками большого сердца – не литература и не сочинение, а истинная поэзия природы. Конечно, и у Никитина нет христианского вышеестественного чувства: верующий не сказал бы его бесподобных стихов; но как сын степей он запел над собою жалобным голосом горюющей птицы. Но христианство доселе не имело поэта" [137].

Для Бочкова идеал – возвышенная религиозная поэзия, утверждающая великие христианские истины, однако в современной литературе ему ближе всего Некрасов и Никитин. Бочков высоко ставил романы Ф. М. Достоевского о петербургских трущобах – это "верная картина модного Петербурга, который, как и утроба наша, исполнен нечистотами, хотя и покрывают их кринолинами" [138]. Во всех этих утверждениях проявляется и глубокий стихийный демократизм Бочкова, не противоречивший его глубокой религиозности; и в то же время его симпатии склонялись к реализму, принципам которого Бочков часто следовал в своих собственных произведениях.

Эти литературные симпатии и антипатии Бочкова, без сомнения, оказали влияние на его собственное творчество. Оно весьма обширно и многообразно. В 1850–1860-е годы Бочков писал труды из истории Русской Церкви, главным образом, по проблемам монашества и монастырской жизни. Он создает всевозможные записки о своей жизни, а также литературные портреты деятелей Церкви [139]. Из-под пера Бочкова выходят публицистические статьи с критикой внутренних порядков Российской Империи [140]. Создает он и рассказы о монашеской жизни. Наилучший из них – "Сон болящей монахини Меланин"; в основу рассказа положено описание двух видений героини, построенных на контрасте: первый сон – об идеальном прекрасном монастыре, второй – о некоей страшной неволе [141]. Наиболее ценную часть творческого наследия Бочкова составляют поэтические свершения.

Поэзия Бочкова дошла до нас далеко не полностью и в свое время не попала в печать – осталась в рукописях [142]. Сам о. Антоний утверждал, что своих стихов "никогда не назначал для печати" [143], в чем можно и усомниться: в одном из писем к Е. Н. Шаховой имеется указание на то, что Бочков все же посылал свои стихи в "Странник" и другие журналы, но там их отвергали [144]. Действительно, стихи Бочкова, как он сам признавался, "не в духе нашего времени" и относятся к "исключительному роду" в поэзии тех дней [145], то есть никак не вписываются в общее русло поэзии 1860-х годов, даже в картину тогдашней духовной поэзии в той мере, в какой мы можем о ней судить по публикациям в "Домашней беседе" и в других подобных изданиях. Но тем интереснее такая литература для нас.

Бочков писал стихи и в молодости, но тогда это были либо альбомные мелочи, либо переводы с французского. Если верить его собственным признаниям, с середины 1830-х годов Бочков замолчал и лишь с 1851 года вернулся к поэзии, написал несколько переложений из Четий-Миней [146]; к 1852 году относится его стихотворение, посвященное старцу Леониду [147].

Основной же корпус дошедших до нас стихотворений Бочкова относится к 1860-м годам. Сохранились две большие подборки его стихов, в значительной мере повторяющие друг друга. Подборка, хранящаяся в Центральном Государственном Историческом архиве, содержит 59 произведений, а подборка из Рукописного отдела Института русской литературы (Пушкинского Дома) – 47, включая и отдельные отрывки из более крупных вещей.

Свою поэзию Бочков воспринимал как поэзию христианскую и монашескую, которая еще отсутствует в России. •*Начиная со стихов Димитрия Ростовского и его современников и до сего дня, и до меня грешного, монашеская поэзия ничего не произвела полного, соответственного духу своему... Все рифмованные переложения псалмов разных священников, разных архимандритов, нотные и ненотные – всё это... слабо и непоэтично до крайности" [148]. Вместе с тем Бочков признавался, что людям очень трудно уйти на всю жизнь в монашескую келлию, особенно трудно в наше время.

При всем том у Бочкова почти нет философско-религиозных стихов. "Христианскую философию и Богословие откровенно редко можно вылить в стихи, – признавался Бочков, и тут же добавлял: – Я в себе чувствую способность более к юродству, нежели к премудрости" [149]. В другом письме 1860-х годов Бочков заметил: "...В последние годы моей жизни я отказался от попыток писать что-либо духовное, церковное, а перехожу в детство, хотя и не в евангельское: люблю шутки, смех и пустяки. К последнему роду принадлежат и письма мои" [150]. Поэтому монашеская поэзия Бочкова носит достаточно специфический и совершенно не укладывающийся в традиционные рамки характер.

Конечно, кое-что тут объясняется особенностями дарования Бочкова. Он явно тяготел к описательной поэзии, к жанру эпического стихотворения. У Бочкова почти нет чистой лирики (как и лирики философской), в немногочисленных его коротких стихотворениях всегда присутствует эпический элемент. Он и сам осознавал эту особенность своего таланта: "Для меня картины легче лиризма. Истинный поэт соединяет те и другие" [151].

Многое в произведениях Бочкова навеяно его впечатлениями от тогдашней монашеской жизни, отражая и тот дух критики, которым отмечены его письма. Оттого-то так и сильна сатирическая струя в поэзии Бочкова. Причем поэт даже тяготился своим сатирическим даром: "Страшно становится за себя и за ответственность пред Судиею, а удержаться не могу: сатира так и каплет с пера, и я премножество отгонял и уничтожил своих стихов в этом желчном роде. Разумеется, оправдаться могу лишь тем, что жизнь представляет несравненно более картин унижения, нежели возвышения. Петербургские трущобы и романы Достоевского чрезвычайно полезны не только праздным умам, но и самому правительству" [152]. Далее следует уже приведенный выше отзыв о романах Достоевского. Отвечая на призыв матери Марии (Е. Н. Шаховой) писать в стиле плачей библейских пророков, Бочков заметил, что, увы, жизнь дает материал не для плачей, а для сатиры: "Теперь перенеситесь в комедию наших времен: курение дыма, пары, телеграфы, стук, треск; суета, болтовня, торопливость, пресса; журналы, всемирные названные опекуны и печальники человечества – всё стремится с шумом Где и как будет говорить пророк? О чем ему говорить, о чем плакать? Не о Петербурге ли, где, решительно скажу, нет места Христу голову подклонить Поэтому и появляются наши Фонвизины, Грибоедовы, Гоголи. Вот пророки времен наших" [153]. "Я не могу по слабости истощенного ума писать ничего возвышенного" [154]. Последнее утверждение, конечно, не совсем справедливо: Бочков умел писать и "возвышенно", когда обращался к высоким темам, к описанию природы, но, пожалуй, действительно наибольшие удачи его ожидали на другом пути.

Всё поэтическое наследие Бочкова можно разделить на эпические произведения, рисующие положительные начала в жизни, близкие авторскому идеалу. Эти начала автор ищет почти исключительно в прошлом. Сюда относятся поэмы и стихотворения на библейские и евангельские притчи ("Гефсимания", "Новая жертва" и др.), на исторические сюжеты (сохранившаяся лишь в отрывках большая поэма о восстании афонских монахов против турецкого ига в 1821 году; "Тивериада"; "Мститель" и др.) и в особенности многочисленные обработки преданий о святых, частью заимствованных из Пролога, Четий-Миней и других древнехристианских источников, частью же из устных сказаний, слышанных самим автором в его многолетних хождениях по монастырям ("Живой плач", "Тихфинский пещерник", "Вонифатий и Аглаида", "Старинные гусли", "Пустынник и Ангел", "Пролог", "Чудо святителя Николая о ковре", "Примирение по смерти" и др.). В последнем цикле произведений весьма ощутимо влияние оптинского старчества, реального образа жизни оптинских подвижников. Идеал христианского жития, который утверждается в этих произведениях, достаточно близок их образу жизни. Не случайно старец Леонид стал героем одного из стихотворений Бочкова. Героем одной из лучших своих поэм "Живой плач" (1864) Бочков вывел валаамского юродивого Антона Ивановича Зиновьева, хорошо знакомого о. Феодору и о. Леониду [155]. Именно в этих людях поэт находит воплощение истинной святости, столь редкой в те дни.

Сюда же в известной мере можно отнести описательные поэмы и стихотворения, рисующие картины природы, церковно-исторические и архитектурные достопримечательности (поэмы "Зеленецкий лес", "Севастия", "Успенский монастырь", стихотворения "Череменец" и др.), хотя в них уже порою встречаются и сатирические нотки. Весь дух поэзии Бочкова, в сущности, лишен философского аскетизма, его стихи отличаются душевной веселостью, своеобразным приятием природы, стремлением увидеть в ней красоту Божественного мира. В этом, возможно, также сказывается влияние Оптинского старчества. Таково большинство стихотворений афонского цикла, навеянного неоднократными посещениями Святой Горы (среди стихов этого цикла один из шедевров лиро-эпики Бочкова – "Источник Богородицы" [156]). К этой же части творчества Бочкова относятся переложения псалмов и стихотворения, написанные в стиле этих переложений [157].

Другую часть поэтического наследия Бочкова составляют сатирические и юмористические произведения, рисующие отрицательные стороны современной жизни, в том числе монашеской. Этот ряд сочинений – как бы противоположный полюс поэзии Бочкова.

Если в произведениях первой группы присутствует романтическое начало и элементы архаики, то в поэмах и стихотворениях второй группы сильнее ощущается реалистическое начало. Стиль и поэтическая образность произведений первой группы в большинстве случаев традиционны и в значительной степени ориентированы на поэзию 1820-х годов, на творчество Пушкина и Рылеева (встречаются прямые переклички с их поэзией) [158]. Есть отдельные и чисто романтические произведения ("Евнух безжизненный, безбрадый..."). Особой архаичностью и старомодностью отличаются стихотворения аллегорического характера и притчи ("Орлы и петухи", "Две птицы", "Искры света"), а также примыкающие к ним немногочисленные философско-моралистические опусы типа стихотворения "Слезы и желчь". В них особенно дает о себе знать устарелость вкусов Бочкова. Хотя в стиле и образности сатирических произведений Бочкова мы тоже иногда находим элементы архаики, нечто характерное для поры молодости поэта, все же тут больше точек соприкосновения с современной реалистической поэзией.

К числу лучших сатирических произведений Бочкова относятся поэмы "Ангел-странник" [159] и "Ангел-сборщик" [160], – последнее автор называл "любимым моим чадом" [161], – а также стихотворения "Ответ г. А. П. Б-му, будто бы видевшему меня в Петербурге" [162] и "Кавалер-архимандрит" [163].

Первые две поэмы весьма близки сюжетно и композиционно. В них Ангел получает от Бога наказ посетить Петербург и видит в столице многочисленные картины неправедной, пьяной, сытой и развратной жизни столичного высшего света и богатого купечества; их жизнь очень далека от норм и законов истинного христианства – Православия. В поэме "Ангел-сборщик" Ангел Рафаил принимает облик сборщика-монаха. Ни в столичном храме, ни в обществе столичных богачей он не встречает сочувствия и помощи, и лишь среди бедняков, обитателей петербургских трущоб, кстати описанных весьма реалистично и красочно, Ангел находит понимание и получает приношения на монастырь. В поэму включено очень характерное для Бочкова "пророческое" размышление о будущем России [164].

В стихотворении "Кавалер-архимандрит" выведен "тип чисто российский и нигде кроме России невозможный" [165] – явно списанный с натуры образ архимандрита "из хохлов", гордого, чванливого, корыстолюбивого. С обличением монашества, современной монастырской жизни, нравов белого духовенства встретимся и в других произведениях Бочкова [166].

Бочков любил и жанр "фельетонного" обозрения в стихах, состоящего из отдельных, сюжетно не связанных друг с другом частей, среди которых есть и описательные картины современной жизни, и сатира, и отступления на исторические темы, и общие рассуждения. Таково, например, произведение под названием "Л. И. М." [167] (как расшифровывается, мы не знаем). В этих "обозрениях" особенно заметен основной недостаток всей поэзии Бочкова – многословие, обилие прозаизмов. Впрочем, он и сам сознавался в этом недостатке: "Стихи хоть и гладки, но не живы, иногда сбиваются на прозу" [168].

К сожалению, многие произведения Бочкова до нас не дошли, и знаем мы о них лишь по упоминаниям в письмах. Так, можно составить себе представление о содержании шутливой поэмы об отце Герасиме, валаамском иеромонахе (по пересказу содержания в письме к Е. Н. Шаховой от 8 апреля 1864 г.) [169]. Не дошла и стихотворная драма, действие которой происходило в Крымскую кампанию. Из пересказа в письме известен сюжет пьесы [170].

Технический уровень поэзии Бочкова достаточно высок, не ниже большинства духовных поэтов той поры.

Его стих отличается "гладкостью", в нем почти нет нарушений ритма или рифмы. Правда, стих Бочкова характеризуется известной старомодностью, что ощущалось и самим автором, хотя он старался учитывать достижения новейшей русской поэзии. В письме к Е. Н. Шаховой от 8 апреля 1864 года, упомянув о годах, когда он вовсе не писал стихов, Бочков заметил: "В эти 12 лет стихосложение уже так пошло вперед, что за ним мне следовать едва ли легко. Потом, когда начал читать новейшие журналы, то ужаснулся слабости своих трудов; не говорю о мыслях, но о конструкции. После Фета, Бенедиктова, Мея, Майкова, Некрасова все усечения сделались уже смешными: преклонении, воспламенении почти изгнаны из поэзии. Глаголы уступили место новым словам" [171].

Действительно, словесно-образная структура стихов Бочкова несет на себе отпечаток архаичности, как, впрочем, и русская духовная поэзия вообще. Но нельзя не отметить исключительно разнообразный ритмический репертуар Бочкова: у него встречаются самые разные двух- и трехсложные размеры, вольные ямбы, образцы народного стиха и – что совершенно уникально в поэзии середины XIX века – подражания русской силлабике XVII – начала XVIII века. Это, конечно, не силлабический виршевой стих в чистом виде. Это тонкая и, как правило, удачная, неожиданно свежо звучащая стилизация под этот стих, которая иногда нужна автору для создания колорита древности, а иногда, наоборот, для создания комического эффекта, возникающего из противоречия между содержанием – современным и сатирическим – и формой его выражения (именно таков эффект употребления силлабики в шутливо-иронической поэме о злоключениях хромого монаха Панкратия в столице). Думается, что силлабика Бочкова должна привлечь внимание стиховедов.

Сам Бочков характеризовал свою поэзию как "анахронизм для нынешнего блестящего века". И все же его поэзия, на наш взгляд, любопытна и заслуживает специального анализа.

Конечно, фигура этого литератора второразрядная, если не третьеразрядная в истории русской поэзии, но то, что он совершенно забыт, несправедливо.

Игнатий Брянчанинов, святитель

Азбука веры

Примечание

1. РГИА. Ф. 1660. Оп. 1. Дело № 16. Л. 5 – боб.

2. Ср.: Скрывши их в тайне Лица Твоего от мятежа человеческа, по крыеми их в крове от пререкания язык (Пс. 30. 21). – Ред

3. Высокопреосвященнейшему – Ред

4. Потемкина Т. Б. – Ред

5. Все это подтверждается великими клятвами. Надобно сказать, что и Настоятельница своими поступками и нелюбовию и к церкви, и к монашескому сущему житию подает повод к заключению о ее бесновании

6. Бывшая коровница Никольская

7. Речь идет о старшем сыне Императора Александра II Николае Александровиче (1843–1865), наследнике престола, умершем при жизни отца. – Ред

8. Том 1, - C. 275, 272, 252 и проч. [Ссылка на прижизненное издание.]

9. Сергей Геннадьевич Исаков (1931–2000), доктор филологических наук, профессор Тартуского университета

10. Из последних работ см. цикл статей: Котельников В. А. Оптина Пустынь и русская литература// Русская литература. 1989, № 1. - С. 61–86; № 3. - С. 3–31; № 4. - С. 3–27

11. Первый биографический очерк А. П. Бочкова появился в 1874 г. в качестве предисловия к изданию его книги "Русские поклонники в Иерусалиме" (Чтения в ОИДР. 1874. Кн. 4. - С. I-VIII) и принадлежал хорошему знакомому о. Антония (имя Бочкова в монашестве), иноку Николо-Угрешского монастыря, скрывающемуся под астронимом (у И. Ф Масанова не раскрыт). Хотя автор очерка имел возможность воспользоваться позже утерянным дневником Бочкова и его монашеским послужным списком, тем не менее, в его труде много ошибок и неточностей, которые мы можем выявить лишь при сопоставлении приводимых им данных с достоверными архивными или книжными источниками. Дополнительные биографические сведения о Бочкове можно найти в посвященных ему заметках А. А. Ивановского, А. А. Чумикова, князя Н. С. Голицына, архимандрита Пимена (точные библиографические данные их приведены в последующих примечаниях). К сожалению, они не освещают всех этапов жизни Бочкова, к тому же многие из этих сведений противоречат друг другу. Последний краткий биографический очерк А. И. Рейтблата (в кн.: Русские писатели, 1800–1917: Биографический словарь. М., 1989. Т. 1. - С. 322–323) тоже не лишен неточностей, не говоря уже о вполне объяснимой и извинительной в данном случае неполноте материала

12. ' См.: Исаков С. Г. О ливонской теме в русской литературе 1820–1830-х годов// Ученые зап. Тартуского ун-та. 1960. Вып. 98. - С. 158–170. См. также: Русская повесть XIX века. Л., 1973. - С. 112, 117, 118, 131

13. О "Записках" о. Антония см.: Чумиков А. А. Алексей Поликарпович Бочков, в монашестве о. Антоний // Русская старина. 1889. №2. - С. 380

14. Прежде всего по письмам к матери Марии (Е. Н. Шаховой), см.: РО ИРЛИ. 3589. XIX 6. 25

15. См.: Стихотворения о. Антония Бочкова. – РО ИРЛИ. 3577. XIX 6. 15. Л. 1–102 об.; Стихотворения игумена Антония. – РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 1–113.

16. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 2

17. Чтения в ОИДР. 1874. Кн. 4. - С. II

18. РО ИРЛИ. 3582. XIX б. 20 (8 рисунков, главным образом с вилами Череменецкого монастыря); РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 14 (16 рисунков, также в основном с видами Череменецкого монастыря)

19. РО ИРЛИ. 3589. XIX б. 25. Л. 93 об

20. Об этом кружке см.: Вациро В. Э. Из истории литературного быта Пушкинской поры. М., 1989

21. См.: Бочков А. П. Знакомый незнакомец, или Слова, сказанные кстати и некстати: Истинный анекдот. – РО ИРЛИ. Ф. 357. Оп. 2. N° 37. Л. 3–4 об., 10 об

22. См. об этом в комментариях И. С. Зильберштейна//Литературное наследство. М., 1952. Т. 58. - С. 57

23. Четыре письма опубликованы в "Русской старине" (1889, №887. С. 113–125), одно – в "Литературном наследстве" (Т. 58. - С. 53–57)

24. См. об этом: Ивановский А. А. Александр Сергеевич Пушкин. 21-го и 23-го апреля 1828 г. // Русская старина. 1874, N° 2. - С. 399

25. Русская старина. 1889, № 7. - С. 113

26. Литературное наследство. Т. 58. - С. 53–57

27. См. письмо к Е. Н. Шаховой от 8 апреля 1864 г. (РО ИРЛИ. 3589. XIX 6. 25. Л. 1 об.). См. также другое письмо, относящееся к 1860-м гг. (РО ИРЛИ. 3577. XIX 6. 15. Л. 79 об.)

28. См.: Исаков С. Г. Указ соч. - С. 163–170

29. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 10. Л. 1–22 об

30. Русская старина. 1874, № 2. - С. 395

31. Православное Волковское кладбище. СПб., 1847. - С. 29

32. РО ИРЛИ. Ф. 357. Оп. 2. № 37. Л. 2

33. Чумиков А. А. А. П. Бочков // Русская старина. 1874, № 3. - С. 566

34. Чтения в ОИДР. 1874. Кн. 4. - С III

35. Ясская старина. 1889, № 2. - С. 378

36. Ивановский А. А. Указ. соч. - С. 395

37. Русская старина. 1889, № 2. - С. 378

38. РО ИРЛИ. 3589. XIX б. 25. Л. 8

39. Судьба единственного сына, Петра, еще одна трагическая страница в жизни Бочкова, за которую его осуждали некоторые из современников, в частности А. А. Чумиков. Петр Бочков, оставленный на попечении тестя, материально прекрасно обеспеченный, стал вести беспутную жизнь, транжирить деньги в Париже, позже тяжело заболел и умер после 8-летних тяжких страданий (см. письмо Бочкова Е. Н. Шаховой от 25. II. 1869. – РО ИРЛИ. 3589. XIX б. 25. Л. 14).

40. Русская старина. 1889, № 2. - С. 378

41. Чтения в ОИДР. 1874. Кн. 4. - С. III

42. Там же. - С. III-IV

43. Чтения в ОИДР. 1874. Кн. 4. - С. III

44. РО ИРЛИ. 3589. XIX 6. 25. Л. 1 об. Ср.: РО ИРЛИ. 3577. XIX 6. 15. Л. 79 об

45. См о нем: Домашняя беседа. 1867, № 24. - С. 654–665, № 25. - С. 678–693; Здравомыслов К. Игнатий// Православная Богословская энциклопедия. СПб., 1904. Т. V. - С. 797–799

46. См. письмо Бочкова Новгородскому и Петербургскому митрополиту Исидору от 13.III. 1861 // Письма Игнатия Брянчанинова к Антонию Бочкову. - С. 4

47. РО ИРЛИ. 3589. XIX б. 25. Л. 8

48. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 15. Л. 78–79. См. также: РО ИРЛИ. 3589. XIX 6. 25. Л. 8–11 об

49. См.: Письма Игнатия Брянчанинова... к Антонию Бочкову. С. П-Ш; Домашняя беседа. 1867, М" 24. - С. 661–663. О пребывании Брянчанинова в Оптиной Пустыни см.: РО РГБ, Ф. 214. № 360. Л. 20–20 об

50. Игнатий Брянчанинов, епископ. Соч. Т. 1: Аскетические опыты. СПб., 1865. - С. 535–536, 542–543, 545. Правда, в частной переписке 1860-х гг. отношение Игнатия к Оптиной Пустыни и к царящим там порядкам более критическое (см.: Письма Игнатия Брянчанинова к Антонию Бочкову. С. 24)

51. К этому месту в "Летописи" сделано примечание: "Старец Лев (Леонид), по поступлении в Тихонову пустынь ученика его, иеромонаха Геронтия, строителем, ежегодно посещал его с учениками для утверждения в духовных подвигах и, побыв около месяца, возвращался в Оптину"

52. РО РГБ. Ф. 214. № 360. Л. 32

53. См. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 12. Л. 12

54. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 1

55. [Леонид Кавелин]. Историческое описание скита во имя св. Иоанна Предтечи Господня, находящегося при Козельской Введенской Оптиной Пустыни. Изд. 2-е, испр. и доп. СПб., 1862. - С. 118

56. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 98

57. [Климент (Зедергольм)]. Жизнеописание оптинского старца иеромонаха Леонида (в схиме Льва). М., 1876. - С. 99

58. Там же. - С. 211–217

59. Там же. - С. 101

60. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 1–14 б

61. См. Климент [К. К. Зедергольм]. Указ. соч. С. I-II, 37–38 и др.; Леонид [Кавелин]. Указ. соч. - С. 110–121

62. Леонид [Кавелин]. Указ. соч. - С. 117

63. См. письма к Е. Н. Шаховой. – РО ИРЛИ. 3589. XIX 6. 25. Л. 1 об., 110–110 об

64. См. труд по истории монашества (без заглавия). – РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 12. Л. 12, 15 об

65. РО ИРЛИ. 3589. XIX б. 25. Л. 1 об

66. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. ПО

67. РО РГБ. Ф. 214. № 360. Л. 56 об., 61. См. также: РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 2. Л. 4

68. РО РГБ. Ф. 214. №360. Л. 94–94 об

69. В частности, Н. К. Пиксанов приписал А. П. Бочкову книгу "Письма к разным лицам игумена Антония, бывшего настоятеля Мало-Ярославецкого Николаевского монастыря" (М.: Изд. Введенской Оптиной Пустыни, 1869). См.: Я. К. Пиксанов. А. С. Грибоедов и А.А.Бестужев. СПб., 1907. - С. 9

70. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 12. Л. 28

71. РО РГБ. Ф. 214. № 361. Л. 13 об. –14

72. Чтения в ОИДР. 1874. Кн. 1. - С. 252–253

73. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 12. Л. 2 об

74. Чтения в ОИДР. 1874. Кн. 1. - С. 247

75. Чтения в ОИДР. 1874. Кн. 1. - С. 234–235

76. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 12. Л. 12, 27 об

77. Там же. Л. 36

78. Чтения в ОИДР. 1874. Кн. 4. - С. IV

79. Чтения в ОИДР. 1874. Кн. 4. - С. VI

80. Староладожский Николаевский монастырь. СПб., 1862. - С. 35

81. См. о нем: Историко-статистические сведения о С.-Петербургской епархии. СПб., 1871. Вып. 2. С. 81–102. Среди пожертвователей на монастырь мы видим сына и тестя Бочкова (см. там же. - С. 102). Богатые родственники Бочкова обычно жертвовали немалые суммы на монастыри, где пребывал о. Антоний, да и он сам отдавал приютившей его обители, положенный ему по наследству "пенсион"

82. РО ИРЛИ. 3589. XIX б. 25. Л. 1 об

83. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 2. Л. 2–2 об

84. См. о нем: Историко-статистическое описание первоклассного Тихвинского Богородицкого Большого монастыря, состоящего в Новгородской епархии, в городе Тихвине. СПб., 1859

85. Чтения в ОИДР. 1874. Кн. 4. - С. VI

86. Там же. - С. IX

87. РО РГБ. Ф. 214. № 360. Л. 94

88. Чтения в ОИДР. 1874. Кн. 1. - С. 236

89. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 2. Л. 3

90. Там же. Ед. хр. 3. Л. 4

91. Чтения в ОИДР. 1874. Кн. 4. - С. IX

92. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 98

93. РО ИРЛИ. 3589. XIX б. 25. Л. 79

94. Там же. Л. 80 об

95. См. Письма Игнатия Брянчанинова к Антонию Бочкову. - С. 8–9, 15–16, 19, 24, 25–26

96. Воспоминания архимандрита Пимена, настоятеля Николаевского монастыря, что на Угреше. М., 1877. С. 209–210. Ср.: Голицын Н. С. Указ. соч. - С. 373

97. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 3. Л. 3–3 об

98. Историко-статистические сведения о С.-Петербургской епархии. Вып. 2. С. 253–254. Приводимые в биографических очерках в "Чтениях в ОИДР" (1874. Кн. 4. С. VI) и в словаре "Русские писатели, 1800–1917" (т. 1. - С. 323) даты ошибочны

99. Воспоминания архимандрита Пимена. - С. 209

100. См.: Историко-статистические сведения о С.-Петербургской епархии. Вып. 2. - С. 252

101. И. А. Череменецкий Богословский монастырь// Домашняя беседа. 1866, № 7. - С. 187. И. А. – криптоним А. Бочкова, неотмеченный у И. Ф. Масанова и расшифровываемый как "Инок Антоний" или "Игумен Антоний". Принадлежность очерка перу о. Антония сомнению не подлежит, поскольку в архиве Бочкова сохранился его рукописный вариант (см.: РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 83–84 об.)

102. Воспоминания архимандрита Пимена. - С. 209

103. Историко-статистические сведения о С.-Петербургской епархии. Вып. 2. - С. 249–250

104. Воспоминания архимандрита Пимена. - С. 209

105. РО ИРЛИ. 3589. XIX 6. 25. Л. 16 об

106. См. отзывы о В. И. Аскоченском в письмах к Е. Н. Шаховой

107. Голицын Н. С. Указ. соч. - С. 373. Ср.: отзыв Чумикова//Русская старина. 1889, № 2. - С. 380

108. См. о нем: Воспоминания архимандрита Пимена. - С. 270–281; Исторический очерк Николо-Угрешского мужского монастыря. М., 1872

109. По-видимому, именно о нем упоминает Бочков в письме к Е. Н. Шаховой от 25 апреля 1871 г., где характеризует своего товарища по скиту: "...московский дворянин, знающий многие языки... человек голубиного характера и еще стихотворец" (РО ИРЛИ. 3589. XIX 6. 25. Л. 34)

110. Чтения в ОИДР. 1874. Кн. 4. - С. I-II

111. Воспоминания архимандрита Пимена. - С. 206–207

112. Голицын Н. С. Указ соч. - С. 373

113. См. в письме к Е. Н. Шаховой от 25янв. 1872 г. (РО ИРЛИ. 3589. XIX 6. 25. Л. 16–17)

114. Леонид [Кавелин]. Указ. соч. - С. 218

115. Голицын Н. С. Указ. соч. - С. 374

116. РО ИРЛИ. 3589. XIX 6. 25. Л. 106–108 об. См. также размышление обобщающего характера в письме к Игнатию Брянчанинову от 15 июля 1862 г.: "Вся связи и опоры человеческого общества разрываются и падают, не представляя ничего в будущем, чем заменить разрушающееся. Ум человеческий, никогда еще столько не напряженный, утомлен до невозможности, соображая прошедшее и вперяясь во все телескопы во мрак будущего: повсюду тьма для правдивого философа. А между тем опьяненные XIX веком и его открытиями, обманутые ложным прогрессом, легкомысленные юноши и старики, еще более презренные, вопиют о всеобщих надеждах и будущих завоеваниях науки! Какое-то бесовское восхищение, какой-то сатанинский праздник повсюду. Есть чему радоваться врагу человеческого рода!"

117. РО ИРЛИ. 3589. XIX 6. 25. Л. 145 об

118. См. об этом в их переписке

119. РО ИРЛИ. 3589. XIX б. 25. Л. 27 об

120. Записка о монашеской жизни (без заглавия). – РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 11. Л. 1

121. Письмо Игнатию Брянчанинову от лета 1861 г. – Ср. в статье "Душа русского во второй половине 1855-го года". – РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 5. Л. 3

122. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 12. Л. 13

123. РО ИРЛИ. 3589. XIX 6. 25. Л. 43

124. Там же. Л. 2–20 об

125. РО ИРЛИ. 3589. XIX 6. 25. Л. 17

126. Там же. Л. 145–145 об

127. Там же. Л. 131 об

128. Там же. Л. 108

129. Там же. Л. 127 об

130. См., напр., поэтическую декларацию в стихотворном "обозрении" "Л. И. М. (РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 67)

131. Отметив, что в творчестве Пушкина он находит лишь отдельные замечательные вещи, которые, однако, все равно не достигают уровня Шекспира и Мильтона, Бочков далее пишет: "Один Грибоедов останется с маленькою своею ко-медиею величайшим русским гением, не парящим, но грозно держащим свое алмазное зеркало и перед Москвою и перед нашим обществом: это всемертвящая, но великая истина, облеченная в живейшее слово поэзии, которое как электрическая искра проникла все и оживила все в нашей литературе. Доселе – как я писал вам – Грибоедов еще не оценен по достоинству" (РО ИРЛИ. 3577. XIX 6. 15. Л. 79 об.)

132. РО ИРЛИ. 3589. XIX 6. 25. Л. 29

133. Там же. Л. 71 об

134. РГИА. Ф. 1680. Оп 1. Ед. хр. 8. Л. 6

135. РО ИРЛИ. 3577. XIX 6. Л. 24 об

136. Письма Игнатия Брянчанинова к Антонию Бочкову. - С. 33

137. РО ИРЛИ. 3589. XIX 6. 25. Л. 70

138. Там же. Л. 128

139. Помимо уже упоминавшихся выше очерков жизни и деяний о. Леонида см., например, мемуарный портрет архимандрита Феофана (РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. И. Л. 10–11)

140. См., например, его статью "Душа русского во второй половине 1855-го года" (РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 5. Л. 1–4), навеянную печальными событиями Крымской войны, где Бочков утверждает, что в России "сверху блеск, снизу гниль" (Там же. Л. 2)

141. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 11. Л. 5–9

142. Нам известно лишь одно стихотворение Бочкова, попавшее в печать: Св. Иоанн Богослов// Домашняя беседа. 1866, № 3. - С. 73 (напечатано анонимно; в оглавлении автор обозначен криптонимом И. А.). См. рукопись стихотворения: РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 82

143. РО ИРЛИ. 3589. XIX б. 25. Л. 26 об

144. Там же. Л. 99

145. Там же. Л. 26 об

146. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 8. Впрочем, не совсем ясно, было ли в промежутке полное молчание – в одном из писем к Шаховой Бочков упоминает, что в 1840 г. написал прозаическую поэму "Павилика, обвивающая дуб" (РО ИРЛИ. 3589. XIX 6. 25. Л. 59)

147. В списке "Летописи скита Оптиной Пустыни за 1852–1860гг." оно приведено под названием "Плач на гробе отца", снабжено обширным предисловием в стихах и датировано 21 марта 1852 г. (РО РГБ. Ф. 214. № 361. Л. 19 об.)

148. РО ИРЛИ. 3589. XIX 6. 25. Л. 91. Ср.: Там же. Л. 70

149. Там же. Л. 1

150. Там же. Л. 39–39 об. Эти свои пристрастия Бочков обосновывал и примерами из мировой литературы: "Действительность представляет нам ежедневно сцены веселья после трагических: этим пользовался Шекспир и не забывал сам Омир. Поэтому я вмещал истинные анекдоты в свои фантазии" (Там же. Л. 127 об.)

151. РО ИРЛИ. 3589. XIX б. 25. Л. 1–1 об

152. Там же. Л. 128

153. Там же. Л. 29

154. Там же. Л. 88 об

155. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 97–98

156. РО ИРЛИ. 3577. XIX 6. 15. Л. 36–36 об

157. См., например: Вольное переложение псалма 142. – РО ИРЛИ. 3577. XIX 6. 15. Л. 24

158. Возможно, именно к рылеевским "Думам" восходит весьма любимый Бочковым жанр – стихотворение на историческую тему с обширными комментариями. Бочков и в 1860-е гг. продолжал интересоваться поэзией Рылеева, хотя и без прежнего чувства восхищения ею (см. его упоминание о чтении "Думы" Рылеева "Князь Михаил Тверской". – РО ИРЛИ. 3589. XIX б. 25. Л. 23). К декабризму как общественно-политическому движению Бочков в эти годы относился отрицательно

159. РО ИРЛИ. 3577. XIX 6. 15. Л. 66–70 об. Ср.: РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 43–44 об

160. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 21–28 об

161. РО ИРЛИ. 3589. XIX 6. 25. Л. 61 об

162. РО ИРЛИ. 3577. XIX 6. 15. Л. 34–35. Ср.: РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 96–96об

163. РО ИРЛИ. 3577. XIX 6. 15. Л. 35–35 об

164. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 23–23 об. Ср. в другом стихотворении: Чем кончим? Царством гильотины Или по-русски топором? (РО ИРЛИ. 3577. XIX 6. 15. Л. 29 об.)

165. РО ИРЛИ. 3577. XIX 6. 15. Л. 35

166. РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Ед. хр. 13. Л. 38–39

167. Там же. Л. 63–68 об

168. РО ИРЛИ. 3589. XIX 6. 25. Л 1

169. Там же

170. Там же. Л. 49–50 об

171. РО ИРЛИ. 3589. XIX 6. 25. Л. 1 об

* РГИА. Ф. 1680. Оп. 1. Дело № 16. Л. 1 а – 61 об

***

Молитва святителю Игнатию Брянчанинову, епископу Кавказскому и Черноморскому:

• Молитва святителю Игнатию Брянчанинову, епископу Кавказскому и Черноморскому. Молитвенный покровитель монахов и всего церковного причета: священнослужителей и певчих, семинаристов и всех студентов, миссионеров и катехизаторов, подвизавшихся на Кавказе, да и вообще среди агрессивной иноверческой среды. Святителю Игнатию молятся о мире и благополучии на Кавказкой земле, о даровании покаянного чувства, при излишней привязанности к благам мира, о ревности к исполнению христианского служения, за священноначалие церковное, о твердом стоянии в Православии. Поскольку епископ Игнатий в свое время освятил известные источники кавказских минеральных вод, пользуясь целебной силой источников, ему молятся об успешном исцелении во время санаторно-курортного лечения

Акафист святителю Игнатию Брянчанинову, епископу Кавказскому и Черноморскому:

• Акафист святителю Игнатию Брянчанинову, епископу Кавказскому и Черноморскому

Канон святителю Игнатию Брянчанинову, епископу Кавказскому и Черноморскому:

• Канон святителю Игнатию Брянчанинову, епископу Кавказскому и Черноморскому

Житийная и научно-историческая литература о святителе Игнатии Брянчанинове, епископе Кавказском и Черноморском:

• Святитель Игнатий Брянчанинов - Православие.Ru

Труды святителя Игнатия Брянчанинова:

• "В помощь кающемуся"
• "Понятие о ереси и расколе"
• "Слово первое в неделю Цветоносную"
• "Высказывания об исламе и мусульманах" (извлечённые из писем святителя)
• "Аскетические опыты. Том первый"
• "Аскетические опыты. Том второй"
• "Слово о человеке"
• "Слово о чувственном и о духовном видении духов"
• "Слово о смерти"
• "Прибавление к "Слову о смерти""
• "Слово об ангелах"
• "Аскетическая проповедь"
• "Приношение современному монашеству. Правила наружного поведения для новоначальных иноков"
• "Приношение современному монашеству. Советы относительно душевного иноческого делания"
• "Отечник"
• "Избранные письма. Письма к монашествующим"
• "Избранные письма. Письма к монашествующим (продолжение)"
• "Избранные письма. Письма к мирянам"
• "Избранные письма. Письма к мирянам (продолжение)"
• "Избранные письма. Письма к родным и друзьям"
• "Переписка с игуменом Антонием Бочковым"
• "Переписка с игуменом Дамаскином"
• "Переписка с игуменом Иларием"
• "Письма графу Д.Н. Шереметеву"
• "Письма к А.С. Норову"
• "Письма к архимандриту Игнатию Васильеву"
• "Письма к Преосвященному Леониду Краснопевкову"
• "Письма к С.И. Снессоревой"
• "Письма Н.Н. Муравьеву-Карскому"
• "Письмо к иноку Леониду"
• "Письмо к монаху Иоанникию (в схиме Леониду)"
• "Письмо к монаху Ювеналию Половцеву"
• "Письмо к С.А. Танееву"
• "Письмо к художнику К.П. Брюллову"
• "Письмо к Оптинским отцам и братиям"
• "Письма к преподобному Антонию Путилову"
• "Письма к преподобному Моисею Путилову" (продолжение)
• "Письма преподобному Леониду Наголкину"
• "Письма преподобному Макарию Иванову"
• "Литературно-поэтические сочинения. Заметки о творчестве"
• "Практическая энциклопедия. Основы правильной духовной жизни"

Читайте другие публикации раздела "Творения православных Святых Отцов"