Иоанн Кассиан Римлянин. Первое
собеседование аввы Моисея. О намерении и конце монаха
Из "Писания к десяти посланным к епископу Леонтию и Елладию
собеседованиям отцов, пребывавших в скитской пустыне"
Память: 28 февраля / 13 марта, 29 февраля / 13 марта
***
Иоанн Кассиан Римлянин или Иоанн Массалийский (360 - 435) - христианский монах и богослов, один из основателей монашества в Галлии, видный теоретик монашеской жизни.
Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин
***
Содержание
Предисловие
Долг, обещанный блаженнейшему папе
Кастору в предисловии к тем книжкам, в которых, при
помощи Божией, насколько позволила слабость нашего
дарования, изложены постановления киновитян и средства
против восьми главных страстей, исполнен. Пусть видят,
есть ли в написанном нами что-нибудь достойное вашего
знания и желания всех святых братьев. А теперь,
поскольку вышеупомянутый первосвященник, оставив нас,
переселился к Христу, эти десять собеседований высоких
отцов (которые он по ревности к святости велел мне
написать ему, не обращая внимания на то, какую тяжесть
возлагает на немощные плечи) я счел нужным посвятить
преимущественно вам, блаженнейший папа Леонтий и святой
брат Елладий. Один из вас, будучи соединен с упомянутым
мужем и родственным положением, и достоинством
священства, и, что важнее этого, горячностью святой
ревности, по наследственному праву требует братний долг.
Другой последовал высоким постановлениям отшельников не
по своей самонадеянности, как некоторые, а по внушению
Св. Духа, понимая законную стезю учения, захотел
образоваться не столько своим измышлением, сколько
учением святых отцов. В том, чтобы передать по памяти
постановление и учение высоких мужей, открывается мне,
находящемуся теперь в пристани безмолвия, неизмеримое
море. Ибо настолько ладья слабого разума будет
колебаться опасностями глубочайшего мореплавания,
насколько отшельничество больше и возвышеннее общежитии,
и созерцание Бога, которым всегда занимались те
неоцененные мужи, выше деятельной жизни, в которой
упражняются в общежитиях. Итак, ваш долг – помочь нашим
стараниям благочестивыми молитвами, чтобы святой
предмет, выражаемый хоть неискусной, но верной речью, не
потерпел чего-либо от нас, или наоборот, наша
необразованность не погрязла в пучине этого предмета.
Теперь от внешнего, видимого образа
жизни монахов, который мы описали в первых книгах,
перейдем к невидимому состоянию внутреннего человека, и
речь от порядка установленных молитв должна перейти к
постоянству той непрестанной молитвы, которую заповедует
апостол (1Сол 5, 17), чтобы всякий, кто при чтении
прежнего сочинения запинанием (удержанием) плотских
пороков заслужил имя умственного Иакова (запинателя),
принимая теперь наставления уже не столько мои, сколько
отцов, созерцанием божественной чистоты переходя к
заслуге и достоинству Израиля (зрящего Бога), также
учился тому, что он должен соблюдать и на этой высоте
совершенства. Итак, молитвы ваши да испросят у Того, Кто
удостоил нас видения отцов, ученичества и общения с
ними, чтобы Он даровал нам полную память учения их и
легкое слово для выражения его, чтобы, изъясняя учение
столь же свято и точно, как приняли от них, мы могли вам
представить их как бы воплощенными в своих наставлениях
и, что еще важнее, рассуждающими на латинском наречии.
Прежде всего мы хотим предостеречь читателя как этих
собеседований, так и прежних писаний, чтобы, если по
качеству своего состояния и намерения или по общему
образу жизни что-нибудь в них сочтет невозможным и
суровым, судил бы о них не по мерке своей способности, а
по достоинству и совершенству говорящих, сперва понял их
ревность и намерение, по которому они, истинно умерши
для мирской жизни, не связывались никаким пристрастием к
плотским родителям, никакими узами мирских дел. Потом
должны обратить внимание и на качество тех мест, в
которых они пребывали, потому что, находясь в
обширнейшей пустыне, отделившись от общения со всеми
смертными и через это получив просвещение чувств, они
созерцают и высказывают то, что неопытным и неученым
может показаться невозможным. Впрочем, если кто захочет
произнести истинное мнение об исполнимости учения
старцев, пусть пожелает испытать на деле, поспешит
сначала исполнить их намерение с подобным усердием и
образом жизни и тогда наконец поймет, что то, что
казалось выше способности человека, не только возможно,
но и весьма приятно. Итак, приступим к изложению
собеседований и наставлений отцов.
Примечание
1. Эта глава в "Добротолюбии" яснее
изложена, потому из него и помещена здесь.
Когда в скитской (В Египте были три
знаменитые пустыни, в которых обитали монахи, скит близ
озера Мареотского, Каламон (Порфирион) и Фиваида)
пустыне, где пребывали среди монахов опытнейшие отцы, я
нашел авву Моисея (Из трех Моисеев отшельников первый
был Моисей эфиоп или мурин из разбойников: он жил до
Кассиана; второй (египетский) был епископом у сарацин; а
здесь подразумевается Моисей, ливийские пресвитер),
приятно сиявшего между этими прекрасными цветами не
только деятельными добродетелями, но и созерцанием,
желая вместе с аввою Германом (с которым я с самого
начала монашеской жизни, с первых опытов духовного
подвижничества нераздельно пребывал как в киновии, так и
в пустыне, так что все, отмечая наше дружество и
одинаковые намерения, говорили, что в двух телах
находятся один ум и одно сердце) получить от него
наставление, у аввы Моисея со слезами просили слова
назидания. Ибо мы знали строгость души его, что он никак
не согласился бы открыть дверь совершенства, разве
только искренно желающим и просящим с сокрушением
сердца, чтобы, открывая необходимые вещи недостойным и
презрительно принимающим, не впасть в порок тщеславия
или в преступление предательства. Наконец, убежденный
нашими просьбами, он начал так говорить:
Все искусства и науки имеют какую-нибудь
цель (scopon), т.е. назначение, и свой конец (telos).
Рачительный любитель всякого искусства, гладя на него
благодушно, охотно переносит все труды, все опасности и
издержки. Так земледелец, перенося иногда жару, иногда
холод, неутомимо возделывает землю: он имеет целью
очистить ее от терния и травы, а концом – наслаждение от
плодов. Купец, несмотря на опасности, предстоящие ему на
море и на суше, смело предается купле: он имеет целью
прибыток, а концом – наслаждение от прибытка. Воин не
смотрит ни на опасности в сражениях, ни на трудность в
походах: он имеет целью повышение в чине, а концом –
пользу от чина. Так и наш обет имеет свою цель и свой
конец, для достижения которого мы охотно сносим всякий
труд и всякую тягость. Поэтому воздержание поста не
утруждает нас, труд бдения нас услаждает, чтение и
испытание писаний происходит с охотою, трудность работ,
послушание, нестяжание, лишение всех земных вещей и
пребывание в пустыне с приятностью совершаются. А вы,
презревшие отечество, род свой, весь мир, предпринявшие
странствование и пришедшие к нам, людям грубым и
необразованным, скажите мне: какая ваша цель? И какой
конец имели вы в виду, сделав это (Это собеседование
сокращенно изложено на греческом языке, с которого
переведено на славянский язык, помещено в "Добротолюбии"
и на русском языке напечатано в Хр. Чт. 1828 г., ч. 29.
Так как главные мысли здесь изложены короче и яснее, то
и поместить здесь этот перевод (с дополнением некоторых
мест из подлинника) признано более удобным)?
Мы в ответ на это сказали: мы это
сделали ради Царства Небесного.
На это авва Моисей ответил: вы хорошо
сказали о конце. Но не сказали, какова та цель, взирая
на которую и не уклоняясь от правого пути, мы можем
получить Царство Небесное. Когда мы признались, что не
знаем, старец отвечал: конец нашего обета, как сказано,
есть Царство Божие, а назначение наше, т.е. цель –
чистота сердца, без которой невозможно достичь этого
конца (Это цель общая всем. А собственная, частная цель
монашества есть усовершенствование в любви (см. ниже гл.
6). Потому монашество есть состояние людей, стремящихся
к христианскому совершенству при исполнении обетов
нищеты, воздержания, послушания. Это совершенство
состоит в том, чтобы устранив от себя все препятствия к
любви Божией, послушанием посвятив себя Богу,
посредством любви соединиться с Ним). Итак, к этой цели
да будет всегда устремлен ум наш, и если случится, что
сердце наше несколько уклонится от правого пути, мы
тотчас обратим его и как бы по правилу архитекторского
искусства направим к цели.
И апостол Павел утверждает, что конец
нашего обета есть жизнь вечная, говоря: "плод ваш есть
святость, а конец – жизнь вечная" (Рим 6, 22). А цель
наша есть чистота сердца, которую он справедливо
называет святостью, без которой вышесказанный конец не
может быть достигнут. Он так сказал другими словами:
цель ваша в чистоте сердца, а конец – жизнь вечная.
Касательно этого назначения он в другом месте само имя,
т.е. цель знаменательно выразил, говоря так: "заднее
забывая и простираясь вперед, стремлюсь к цели, к
почести вышнего звания Божия" (Флп 3, 1–14). Итак, что
может вести нас к этой цели, т.е. чистоте сердца, тому
всею силою и надо последовать, а что отвлекает от нее,
того надо избегать, как вредного и гибельного. Ибо для
этой цели мы все переносим и делаем. Для нее все
оставляем: родителей, отечество, достоинства, богатства,
забавы и удовольствия этого мира, чтобы приобрести
постоянную чистоту сердца. Итак, этой целью все наши
действия и помыслы всегда должны направляться к
достижению ее. Если же она не будет постоянно находиться
перед нашими взорами, то не только все наши труды
останутся пустыми, непостоянными, напрасными, без всякой
пользы, но и все помыслы будут различны и противоречивы.
Ибо духу, не имеющему куда стремиться и к чему в первую
очередь прилепляться, необходимо ежечасно и ежеминутно
изменяться из-за разнообразия встречающихся впечатлений,
необходимо всегда преобразовываться в первое попавшееся
состояние [2].
Примечание
2. В "Добротолюбии" это переведено: если же
забудем эту цель, то обязательно нам, как идущим во тьме
и не прямым путем, часто спотыкаться и многократно
заблуждать.
От того и зависело, что некоторые,
презрев огромные богатства этого мира, и не только
многие тысячи золота и серебра, но и множество поместий,
после, как мы видели, возмущались гневом из-за ножичка,
грифеля, иглы, писчего пера. Они не возмущались бы из-за
таких маловажный вещей, если бы помнили цель, для
которой отреклись от большего и драгоценного имущества.
Некоторые часто с такой ревностью берегут книгу, что не
позволяют никому хоть немного почитать, даже
прикоснуться, и потому находят поводы к нетерпеливости и
смерти там, где должны приобретать терпение и любовь. И
хотя все свои богатства из любви к Христу расточили,
однако, удерживая прежнее пристрастие сердца к вещам
маловажным и по их поводу иногда гневаясь, во всем
остаются бесплодными, пустыми, так как будто они не
имели апостольской любви. Блаженный апостол, предвидя
это в духе, говорит: "если я раздам все имение мое и
отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в
том никакой пользы" (1Кор 13, 3). Этим ясно
доказывается, что совершенство не приходит тотчас с
нищетою, расточением всех богатств или с отвержением
достоинств, а состоит в любви, свойства которой апостол
описывает, и которая состоит только в чистоте сердца
(1Кор 13, 4–6). Ибо что иное значит: не завидовать, не
превозноситься, не бесчинствовать, не искать своего, не
раздражаться, не мыслить зла, не радоваться неправде и
прочее, какие то, чтобы всегда приносить Богу сердце
совершенное, чистое и охранять его от всех возмущений?
Итак, для этой чистоты нам следует все
делать и желать; для нее в пустыню надо удаляться, для
нее нужно предпринимать посты, бдения, труды, нищету
телесную, чтение и другие добродетели, чтобы через них
сделать и сохранить сердце наше чистым от всех вредных
страстей. И если по требованию какого-либо нужного и
предпринимаемого для Бога дела мы вынуждены оставить их
(т.е. пост, бдение и проч.), то не следует нам впадать в
скорбь, гнев или негодование, для подавления которых мы
должны будем совершать пост, бдение и прочее. Ибо не
столько приобретаем от поста, сколько теряем от гнева, и
не столько получаем пользы от чтения, сколько вреда от
презрения брата. Итак, посты, бдения, отшельничество,
размышление о Св. Писании нужны для главной цели, т.е.
чистоты сердца, которая есть любовь, и из-за них нельзя
нарушать эту главную добродетель, при сохранении которой
в целости и невредимости у нас не будет никакого
недостатка, если бы по необходимости и было опущено
что-нибудь из сказанных подвигов. Также не принесет
никакой пользы исполнение всего этого, если не будет у
нас главной добродетели (любви), для которой все то
должно совершаться. Всякий старается устроить себе
орудия какого-либо искусства не для того, чтобы они
праздно лежали; и пользу, какую эти орудия могли бы
доставить, видит не в одном лишь обладании ими, а чтобы
с их помощью сделать искусственное дело, для которого
они служат пособием. Итак, посты, бдения, упражнение в
Св. Писании, нищета, расточение всего имущества не
составляют совершенства, но только средства к
совершенству; поскольку не в них состоит конец жизни
монашеской, но посредством их достигается конец.
Напрасно упражняется в них тот, кто, довольствуясь ими,
как высшим благом, внимание своего сердца привязывает
только к ним, и ревность к добродетели не будет
простирать к достижению конца, для которого их надо
желать. Это значило бы иметь орудия для искусства и не
знать его цели, в которой состоит весь плод. Итак,
всего, что может возмущать чистоту и спокойствие нашего
духа, следует избегать, как вредного, даже если кажется
полезным и необходимым. Соблюдая это правило, мы можем
избежать уклонения во всякие погрешности и развлечения и
прямым путем достигнуть желаемого конца.
Итак, главное старание у нас, постоянно
желаемое, неизменное назначение (цель) сердца должно
состоять в том, чтобы дух всегда прилеплялся к
божественным предметам и к Богу, а все прочее, не
имеющее отношения к этому, хотя бы и казалось великим,
следует считать вторым или низшим, или даже вредным.
Дело это прекрасно изображается в Евангелии в лице Марфы
и Марии (Лк.10:38–42). Марфа, хотя и святым делом
занималась, так как услуживала самому Господу и Его
ученикам; а Мария, внимая только духовному учению,
сидела у ног Иисуса, целуя их, мазала маслом доброго
исповедания; однако Господь предпочитает последнюю
первой, потому что она избрала лучшую долю и притом
такую, которая никогда не может быть отнята у нее. Ибо
когда Марфа, занятая благочестивой работою и
распоряжением, трудилась и, видя, что она одна не может
успеть в таком служении, просила у Господа помощи
сестры, говоря: "Господи! или Тебе нужды нет, что сестра
моя одну меня оставила служить? скажи ей, чтобы помогла
мне" (Лк.10:40). Хотя она не к маловажному делу, а к
похвальному служению приглашала ее, однако что слышит от
Господа? "Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о
многом, а немногое или даже одно только нужно; Мария же
избрала благую часть, которая не отнимется у ней"
(Лк.10:41–42).
Итак, видите, главное благо Господь
устанавливает в одном божественном созерцании. Поэтому
хотя прочие добродетели мы называем полезными и
необходимыми, однако утверждаем, что их нужно считать
второстепенными по достоинству; потому что все они
совершаются для одного созерцания. Ибо Господь, говоря:
заботишься и суетишься о многом, а нужно немногое или
даже только одно, устанавливает высшее благо не в
деятельном, хотя и похвальном труде, изобилующем многими
плодами, а в созерцании Бога, которое просто и одно
только есть, – утверждает, что немногое нужно для
совершенного блаженства, т.е. созерцание, которое
соблюдается сперва в созерцании немногих святых
предметов, таким образом восходя на пути
совершенствования, приходит и к тому, что называется
единым, т.е. видению одного Бога при помощи Его, чтобы,
с превосходством совершив дела и дивные служения святых,
наслаждался знанием и великолепием уже одного Бога.
Следовательно, Мария избрала благую часть, которая не
отнимется от нее. Это необходимо рассмотреть
внимательнее. Когда Господь сказал: Мария избрала благую
часть, хотя о Марфе умолчал и, по-видимому, никак не
укорил ее; однако, хваля Марию, Он тем показал, что
Марфу считает ниже ее. Опять словами: которая не
отнимется от ней, Он показывает, что от Марфы доля ее
может быть отнята. Ибо телесное служение не может
постоянно пребывать с человеком, а служение Марии
никогда не может кончиться.
Герман. Этим мы очень смутившись,
сказали: что же? труд постов, упражнение в чтении, дела
милосердия, правды, благочестия, человеколюбие неужели
отнимутся у нас и не пребудут со своими творцами?
Особенно когда Сам Господь обещает Царство Небесное за
эти дела, говоря: "приидите, благословенные Отца Моего,
наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира:
ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили
Меня" и проч. (Мф 25, 34–35). Как же отнимется то, что
вводит делателей своих в Царство Небесное?
Моисей. Я не сказал, что отнимется
награда за доброе дело; по словам Господа, "кто напоит
одного из малых сих только чашею холодной воды, во имя
ученика, истинно говорю вам, не потеряет награды своей"
(Мф 10, 42); но говорю, что должно прекратиться то дело,
совершения которого требует телесная необходимость или
укрощение плоти, или неравенство в этом мире. Упражнение
в чтении, прискорбный пост для очищения сердца и
изнурение плоти полезны только в настоящей жизни, пока
плоть похотствует против духа. Мы видим, что они иногда
и в настоящей жизни не нужны бывают для тех, которые
ослаблены чрезмерным трудом или телесной болезнью, или
старостью, и человеку невозможно постоянно упражняться в
них. Тем более они прекратятся в будущей жизни, когда
тленное облечется в нетление, и тело это, ныне животное,
воскреснет духовным, и плоть уже не будет такой, чтобы
похотствовать против духа. Об этом блаженный апостол
ясно говорит: "телесное упражнение мало полезно; а
благочестие, под которым, без сомнения, понимается
любовь, на все полезно, имея обетование жизни настоящей
и будущей" (1Тим 4, 8). Это упражнение называется мало
полезным; значит, упражняться в нем можно не в любое
время, и оно одно само по себе не может доставить
трудящемуся высшее совершенство. Ибо мало может
относиться к тому и другому, т.е. и к краткости времени,
потому что телесное упражнение не может человеку
сопутствовать вечно, как в настоящей, так и в будущей
жизни, – или к малости пользы, которая приобретается от
телесного упражнения, потому что изнурение тела
составляет некоторое начало преуспевания, а не само
совершенство любви, которая имеет обетование жизни
настоящей и будущей.
Упражнение в вышеупомянутых делах мы
считаем необходимым потому, что без них невозможно
взойти на верх совершенства любви. Также и дела
благочестия и милосердия необходимы в этом времени, пока
еще господствует неравенство между людьми; совершение их
и здесь было бы не нужно, если бы не было столько
бедных, нуждающихся и немощных. Это произошло от
несправедливости людей, именно тех, которые завладевают
тем, что общим Творцом даровано всем, только для своей
потребности, однако держат без употребления.
Следовательно, пока в этом мире будет продолжаться такое
неравенство, действие это необходимо и полезно для
упражняющегося, предоставляя доброму расположению и
благочестивой воде награду вечного наследия; а в будущем
веке после воцарения равенства оно прекратится. Когда
уже не будет неравенства, из-за которого эти дела должны
совершаться ныне, то все от этой разнообразной
деятельности будут переходить к любви Божией и
созерцанию божественных предметов при постоянном
очищении сердца. Кто еще в этом веке посвятил себя этому
делу, со всем усердием и всеми силами стараясь очистить
дух, тот и после сложения бренной плоти, пребывая в этом
же деле, достигнет обетования Господа Спасителя, о
котором говорится: "блаженны чистые сердцем, ибо они
Бога узрят" (Мф 5:8).
И что удивительного, если вышеупомянутые
обязанности прекратятся, когда святой апостол пишет, что
и высшие дарования Св. Духа прекратятся, а любовь одна
без конца пребудет? Хотя и пророчества, говорит он,
прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.
"Любовь никогда не перестает" (1Кор 13, 8). Все дары
даются на время для нуждающегося; после распоряжения
(для которого даются) они, без сомнения, тотчас
прекратятся. А любовь никаким временем не будет
прервана, ибо не только в настоящем мире действует в нас
с пользою, но и в будущем, после отложения плоти
телесной, она будет пребывать гораздо действеннее,
никаким недостатком не будет ослабляться, но при
постоянной чистоте пламеннее и искреннее будет
прилепляться к Богу.
Герман. Кто же, облеченный слабой
плотью, может всегда заниматься этим созерцанием так,
чтобы никогда не думать о приходе брата, о посещении
больного, о рукоделии или о человеколюбии, или принятии
странников, или посещении другими и о прочих необходимых
и неизбежных потребностях тела? Наконец, как может разум
человеческий всегда видеть невидимого и непостижимого
Бога и быть неразлучен с Ним? Мы желали бы знать это.
Моисей. Правда, таким образом, как вы
говорите, невозможно человеку, связанному немощью плоти,
непрестанно созерцать Бога и быть неразлучным с Ним. Но
нам следует знать, куда мы должны устремлять внимание
нашего ума, к какой цели всегда обращать взор нашей
души. Когда дух наш сможет достигнуть ее, то радуется; а
если удалится от нее, то скорбит и вздыхает; и всякий
раз чувствует себя удалившимся от высочайшего блага, как
только отвернет свой взор от него, считая прелюбодеянием
даже кратковременное удаление от созерцания Христа.
Когда взор наш хоть немного уклонится от него, то,
обратив опять очи сердца к нему, как бы по прямой линии
устремим взор ума. Все заключается в святилище души.
Когда дьявол будет изгнан отсюда и страсти уже не будут
в ней царствовать, то устанавливается в нас Царство
Божие, как говорится в Евангелии: "не придет Царствие
Божие приметным (видимым) образом, и не скажут: вот, оно
здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас
есть" (Лк 17, 20–21). А внутри нас не что иное может
быть, как знание или неведение истины и любовь к порокам
или добродетелям, которыми мы устраиваем в сердце
царство или дьяволу, или Христу. Качество этого царства
описывает и апостол, говоря: "Царствие Божие не пища и
питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе"
(Рим 14, 17).
Итак, если Царство Божие внутри нас
находится и это Царство есть праведность, мир и радость,
то кто их имеет, тот, без сомнения, находится в Царстве
Божием. И напротив, которые живут в неправде, раздоре и
печали, производящей смерть, те находятся в царстве
дьявола, в аду и смерти. Ибо этими признаками
различается Царство Божие и дьявола. И точно, если
возвышенным взглядом ума будем рассматривать то
состояние, в котором живут небесные, горние силы,
которые истинно пребывают в Царстве Божием, то должны
будем признать, что состояние это не иное, как вечная и
непрестанная радость. Ибо что столь свойственно и
пристойно истинному блаженству, как не спокойствие
постоянное и радость вечная? И это вернее подтверждается
не моею догадкою, а свидетельством Самого Бога, Который
качество и состояние этого царства ясно изображает так:
"вот, Я творю новые небеса и новую землю; а прежние не
будут уже вспоминаемы и не придут на ум, но ...будете
радоваться и веселиться вовеки веков о том, что Я творю"
(Ис 65, 17–18). Опять: "радость и веселие будет в нем,
славословие и песнопение" (Ис 51, 3); "и будет месяц от
месяца и суббота от субботы" (Ис 66, 23). Еще: "они
найдут радость и веселье, а печаль и воздыхание
удалятся" (Ис 35, 10). И если еще яснее хотите узнать о
пребывании и городе святых, то слушайте, что Господь
говорит к самому Иерусалиму: "и поставлю правителем
твоим мир и надзирателями твоими – правду. Не слышно
будет насилия в земле твоей, опустошения и разорения – в
пределах твоих, и будешь называть стены твои спасением и
ворота твои – славою. Уже не будет солнце служить тебе
светом дневным, и сияние луны – светить тебе; но Господь
будет тебе вечным светом и Бог твой – славою твоей. Не
закатится уже солнце твое и луна твоя не сокроется, ибо
Господь будет для тебя вечным светом, и окончатся дни
сетования твоего" (Ис 60, 17–20). И потому блаженный
апостол не просто всякую вообще радость называет
Царством Божиим, но только ту, которая в Духе Святом.
Ибо он знает, что бывает и другая, достойная порицания,
радость, о которой говорится: "мир возрадуется"
(Ин 16, 20). "Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и
возрыдаете" (Лк 6, 25). Царство Небесное трояко надо
понимать: или так, что в нем будут царствовать небеса,
т. е. святые над другими подчиненными, как говорится:
"ты будь над пятью городами"; "ты возьми в управление
десять городов" (Лк 19:17, 19), также Господь говорил
ученикам: "сядете и вы на двенадцати престолах судить
двенадцать колен Израилевых" (Мф 19, 28), или сами
небеса будут Царством Христовым, когда будет покорено
Ему все, и Бог будет все во всех (1Кор 15, 28); или
святые на небесах будут царствовать с Господом.
Поэтому всякий, находясь еще в этом
теле, уже знает, что он должен быть посвящен той религии
или служению, участником и почитателем которого был в
этой жизни; нет сомнения, что и в будущем веке он будет
участником того же (служения), чему ныне захотел быть
служителем и сообщником, как говорит Господь: "кто Мне
служит, Мне да последует; и где Я, там и слуга Мой
будет" (Ин 12, 26). Ибо как в царство дьявола
(веельзевула) вступают через совершение пороков, так
Царство Божие приобретается упражнением в добродетелях,
чистотою сердца и духовным знанием. А где Царство Божие,
там, без сомнения, и жизнь вечная, и где царство
дьявола, там, без сомнения, смерть и ад, и попавший туда
не может восхвалять Господа, по словам пророка: "не
мертвые восхвалят Господа, ни все нисходящие во ад (в
состояние греха, конечно), но мы живущие (не для пороков
и для этого мира, а для Бога) будем благословлять
Господа отныне и вовек" (Пс 113, 25–26). Ибо в смерти
нет памятования о Боге; "во аде же (в состоянии греха)
кто будетисповедываться" Господу? (Пс 6, 6). Никто,
допускающий то, чего Господь отвращается, не вспоминает
о Боге, истинно не исповедует себя рабом Того, Чьими
заповедями пренебрегает с безрассудным упорством; в
каковой смерти пребывает сластолюбивая вдова, о которой
говорит блаженный апостол: "вдова сластолюбивая заживо
умерла" (1Тим 5, 6). Следовательно, есть многие,
которые, живя в этом теле, бывают мертвы и, находясь в
аде, не могут восхвалять Бога. И напротив, есть такие,
которые, умерши телом, духом благословляют и восхваляют
Бога, как говорится у пророка: "духи и души праведных,
благословите Господа" (Дан 3, 86); "всяк дух да хвалит
Господа" (Пс 150, 6). И в Апокалипсисе говорится, что
души убиенных не только хвалят Бога, но и ходатайствуют
(Апок 6, 10). В Евангелии яснее говорит Господь
саддукеям: "не читали ли вы реченного вам Богом: Я Бог
Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова? Бог не есть Бог
мертвых, но живых." "Ибо у Него все живы" (Исх 3:6;
Мф 22:31–32; Лк 20:38). И апостол о них говорит: "посему
и Бог не стыдится их, называя Себя их Богом; ибо Он
приготовил им город" (Евр 11, 16).
Души после разлучения с этим телом не
бывают праздны, не остаются без всякого чувства; это
доказывает евангельская притча о богатом и Лазаре
(Лк 16, 22–28), из которых один заслужил блаженное
жилище, т.е. покой на лоне Авраамовом, а другой горит в
нестерпимом жару вечного огня. Если мы захотим обратить
внимание на то, что говорится разбойнику: "ныне же
будешь со Мною в раю" (Лк 23, 43); то ясно будет, что в
душах не только живет прежний разум, но и наслаждаются
они воздаянием по качеству своих дел и заслуг. Ибо Бог
никак не обещал бы ему этого, если бы знал, что душа его
после разлучения с телом лишится чувства или превратится
в ничто. Ибо не плоть, а душа его может войти в рай со
Христом. Надо остерегаться, даже со страхом отвращаться
нечестивого мнения еретиков, которые, не веря, что
Христос в тот же день, в который сходил в ад, мог быть и
в раю, так разделяют следующие слова: истинно говорю
тебе, ныне же, и сделав расстановку, читают: будешь со
Мною в раю; как будто это обещание не тотчас после ухода
из этой жизни исполнилось, а после воскресения Его
исполнится, не понимая того, что до дня Своего
воскресения иудеям, которые думали, будто и Он, подобно
им, подвержен человеческим ограничениям и плотской мощи,
Иисус Христос говорил: "никто не восходил на небо, как
только сшедший с небес Сын Человеческий, сущий на
небесах" (Ин 3, 13). Этим ясно доказывается, что души
умерших не только не лишаются своих чувств, но не теряют
и расположений своих, т.е. надежды и страха, радости и
скорби, и нечто из того, чего ожидают себе на всеобщем
суде, они начинают уже предвкушать, вопреки мнению
некоторых неверных, будто после исхода из этой жизни они
превращаются в ничто, они еще живее становятся и
ревностнее прилепляются к прославлению Бога. И
действительно, если, рассмотрев свидетельства Св.
Писания о природе самой души, по мере нашего смысла,
несколько порассуждаем, то не будет ли безумием – хоть
слегка подозревать, что драгоценнейшая часть человека
(т. е. душа), в которой, по блаженному апостолу,
заключается образ Божий и подобие (1Кор 11, 7;
Кол 3, 10), после отложения от этой дебелости телесной,
в которой она находится в настоящей жизни, будто
становится бесчувственной – та, которая, содержа в себе
всякую силу разума, своим причастием даже немое и
бесчувственное вещество плоти делает чувствительным?
Отсюда следует: и свойство самого разума требует того,
чтобы дух после сложения этой плотской дебелости,
которой ныне ослабляется, свои разумные силы привел в
лучшее состояние, восстановил их более чистыми и более
тонкими, а не лишился их. Сказанное нами блаженный
апостол признает настолько истинным, что даже желает из
этой плоти выйти, чтобы после мог теснее соединяться с
Господом, говоря: "имею желание разрешиться и быть со
Христом, потому что это несравненно лучше" (Флп 1, 23).
"И как знаем, что, водворяясь в теле, мы устранены от
Господа, – то мы благодушествуем и желаем лучше выйти из
тела и водвориться у Господа. И потому ревностно
стараемся, водворяясь ли, выходя ли, быть Ему угодными"
(2Кор 5:6, 8, 9). Здесь апостол пребывание души в этой
плоти называет устранением от Господа, удалением от
Христа, а разлучение ее с этой плотью и уход со всею
уверенностью считает водворением у Христа. Еще яснее об
этом самом живейшем состоянии душ тот же апостол
говорит: "вы приступили к горе Сиону и ко граду Бога
живого, к небесному Иерусалиму и тьмам Ангелов, к
торжествующему собору и церкви первенцев, написанных на
небесах, ...и к духам праведников, достигших
совершенства". "Если мы, – говорит, – будучи наказываемы
плотскими родителями нашими, боялись их, то не гораздо
ли более должны покориться Отцу духов, чтобы жить?"
(Евр 12:22–23, 9).
А созерцание Бога многообразно бывает.
Ибо Бог познается не в одном блаженном и непостижимом
существе Своем, что предоставлено святым Его в будущем
веке, но познается также из величества и красоты Его
творений, из ежедневного Его устроения и провидения, из
правосудия Его, из чудес, которые Он являет в каждом
роде над святыми Своими. Ибо когда мы помыслим о
беспредельном Его могуществе, о неусыпном Его оке,
которое видит тайны сердечные и от которого ничто не
может скрыться, то, объятые сердечным страхом,
удивляемся и поклоняемся Ему. Когда помыслим, что Он
знает число дождевых капель, песка морского и звезд
небесных, то поражаемся величием естества и премудрости
Его. Когда помыслим о неизреченной и неизъяснимой Его
премудрости и человеколюбии, о непостижимом
долготерпении, переносящем бесчисленные падения
грешников, то прославляем Его. Когда помыслим о великой
любви Его к нам, по которой Он не погнушался для нас,
ничего доброго не совершивших, сделаться человеком,
чтобы избавить нас от обольщения, то пробуждаемся к
любви Его. Когда подумаем, что Он сам, побеждая в нас
врага нашего, дьявола, дарует нам жизнь вечную за одно
проявление воли и расположение к добру, то поклоняемся
Ему. Есть и другие бесчисленные, подобные этим,
созерцания, через которые Бог становится видимым и
понимаемым, и которые раскрываются в нас по качеству
жизни и по чистоте сердца. Их совершенно не будут иметь
те, в ком хоть немного еще живут плотские страсти, как
говорит Господь: "лица Моего не можно тебе увидеть,
потому что человек не может увидеть меня и остаться в
живых", т.е. живым для этого мира и для земных страстей
(Исх 33, 20).
Примечание
3. Эта глава в "Добротолюбии" яснее
изложена, потому из него и помещена здесь.
Герман. От чего это бывает, что многие
вожделения и суетные помыслы даже против воли нашей
тревожат нас и почти без нашего ведома обольщают нас,
входя в нас так неприметно и хитро, что мы не только не
можем воспрепятствовать их входу, но с великим трудом
можем узнать их? Может ли дух быть свободным от них и
никогда не подвергаться таким обольщеньям?
Моисей. Не возмущаться духу этими
помыслами невозможно; но принять их или отвергнуть – это
по силам всякому, кто при помощи Божией употребит для
этого старание. Как возникновение их не зависит от нас,
так отвержение или принятие их состоит в нашей воле.
Впрочем из того, что мы сказали, не все следует
приписывать набегу помыслов или тем духам, которые
стараются посеять их в нас; иначе не останется в
человеке свободной воли и в нас не будет старания о
своем исправлении. Но большей частью от нас зависит,
чтобы исправилось качество помыслов и возникали в
сердцах наших духовные – святые, или земные – плотские
мысли. Если разумно и тщательно поучаемся в законе
Божьем, упражняемся в псалмах и пении, пребываем в посте
и бдении, непрестанно помним о будущем, о Царстве
Небесном, о геенне огненной и о всех делах Божиих, то
злые помыслы уменьшаются и не находят места. Когда же,
наоборот, занимаемся мирскими заботами и плотскими
делами и вдаемся в суетные и праздные беседы, тогда злые
помыслы умножаются в нас.
Деятельность души хорошо сравнивается с
мельничным жерновом, который от стремительного течения
воды быстро вертится кругом. Он не может перестать
крутиться, будучи движим водою. Но во власти приставника
состоит – пшеницу ли молоть или жито, или куколь
растирать. Так и ум наш, в течение настоящей жизни
будучи приводимым в движение устремляющимися отовсюду
потоками искушения, может быть праздным от смятения
помыслов; а какие допускать или принимать в себя, это
зависит от нашей воли и старательности. Если мы, как
сказали, постоянно занимаемся размышлением о Священном
Писании, память занимаем духовными предметами, питаем
желание совершенства и надежду на будущее блаженство, то
и происшедшие отсюда духовные помыслы обязательно
заставляют ум заниматься теми предметами, о коих мы
размышляли. Если же мы по беспечности или небрежности
занимаемся пороками и праздными беседами или вдаемся в
мирские и суетные заботы, то родившиеся от того помыслы,
как какой-нибудь куколь, доставят нашему сердцу и работу
вредную, по изречению Господа Спасителя: где будет
сокровище дел наших или внимания нашего, там необходимо
пребудет и сердце наше (Мф 6, 21).
Прежде всего мы должны знать, что три
начала бывают у наших помыслов: от Бога, от дьявола и от
нас. От Бога бывают, когда Он удостаивает нас посетить
просвещением Св. Духа, возбуждая нас к высшему
преуспеванию, и вразумляет спасительным сокрушением о
том, что мы мало преуспели, или, пребывая в беспечности,
были побеждены чем-либо; или когда открывает нам
небесные тайны, волю и намерение наше – обращает к
лучшим действиям, как, например, когда Господь,
вразумляя царя Ассуира (Артаксеркса), внушил ему
спросить памятные книги дневных записей, из которых он,
вспомнив о благодеяниях Мардохея, вознес его на высшую
ступень почести и тотчас отменил жестокий приговор
касательно избиения народа иудейского (Есф 6); или когда
пророк говорит: "послушаю, что скажет во мне Господь
Бог" (Пс 84, 9); и другой пророк говорит: "сказал...
Ангел, говоривший во мне" (Зах 1, 9); или когда Сын
Божий обещает: "Мы придем вместе и обитель у него
сотворим: (Ин 14, 23); еще говорит: "не вы будете
говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас"
(Мф 10, 20); и сосуд избранный говорит: "вы ищете
доказательства на то, Христос ли говорит во мне"
(2Кор 13, 3).
От дьявола происходят помыслы, когда он
старается низложить нас как услаждением пороков, так и
тайными наветами, с тонкой хитростью ложно представляя
зло под видом добра и преобразуясь перед нами в ангела
света (2Кор 11, 14); или когда Евангелист говорит: "во
время вечери, когда диавол уже вложил в сердце Иуде
Симонову Искариоту предать Его" (Ин 13:2); и "после сего
куска вошел в него сатана" (Ин 13:27); и апостол Петр
говорит Ананий: "для чего ты допустил сатане вложить в
сердце твое мысль солгать Духу Святому" (Деян 5, 3);
также когда от лица нечистого духа говорится Богу против
Ахава: "я выйду и сделаюсь духом лживым в устах всех
пророков его" (3Цар 22, 22).
А от нас помыслы происходят, когда
естественно вспоминаем то, что мы делаем или сделали,
или слышали. Об этом блаженный Давид говорит: "размышляю
о днях древних, о летах веков минувших; припоминаю песни
мои в ночи, беседую с сердцем моим, и дух мой
испытывает" (Пс 76, 6–7). Еще: "Господь знает мысли
человеческие, что они суетны" (Пс 93, 11). И в Евангелии
Господь говорит Фарисеям: "для чего вы мыслите худое в
сердцах ваших?" (Мф 9, 4).
Итак, эту троякую причину мы постоянно
должны наблюдать и все помыслы, возникающие в нашем
сердце, зорким суждением разбирать, сперва исследуя
происхождение их, причины и виновников, чтобы узнать,
как мы должны относиться к ним, смотря по достоинству
внушивших их, чтобы нам сделаться искусными монетчиками,
высшее искусство (Обязанность и искусство монетчиков в
древности состояло в том, чтобы золотую монету отличать
от поддельной медной, серебряную от оловянной.
Во-вторых, узнавать: из чистого ли золота монета состоит
или есть примесь; в-третьих, различать изображение на
монете – истинное царское или изображение тирана; а
также узнавать настоящий вес монеты – не уменьшена ли,
не обрезана ли и т.п.) и наука которых состоит в том,
чтобы испытывать, какое золото самое чистое и какое
меньше очищено огнем; разумно различать медный, дешевый
динарий, если он цветом блестящего золота походит на
драгоценную монету, и не только верно узнавать монеты,
изображающие лица тиранов, но с проницательным
искусством различать и те, которые хоть и имеют истинный
образ царя, но изображены незаконно, потом тщательно
исследовать взвешиванием на весах, не меньше ли они
законного веса. Что все это мы должны делать духовно,
это Евангелие доказывает примером монетчика (Мф 25, 27).
Во-первых, мы должны тщательно
исследовать все то, что вошло в наши сердца или
предложено нам каким-либо догматом, очищено ли это
божественным, небесным огнем Св. Духа или принадлежит к
иудейскому суеверию, или происходит от надменности
мирской философии и носит только личину благочестия. Мы
так и поступим, если будем исполнять апостольское
наставление: "не всякому духу верьте, но испытывайте
духов, от Бога ли они" (1Ин. 4:1). Таким образом были
обольщены и те, которые после исповедания обетов
монашества увлеклись чистотою речи и некоторыми мнениями
философов, кои с первого взгляда обольщали слышащих
некоторыми созвучными с религией, благочестивыми
чувствами, как бы блеском золота; однажды увлекши
благовидностью, обманув как бы медными, ложными
монетами, сделали их навсегда бедными и жалкими, –
увлекли или в мирскую суету, или в еретические
заблуждения и гордые предприятия.
Во-вторых, нам следует заботливо
наблюдать, чтобы ложное толкование Св. Писания,
подделываясь под чистое золото, не обмануло нас
драгоценностью металла. В этом хитрый дьявол старался
искусить также и Господа Спасителя, как простого
человека, когда, злонамеренным толкованием повреждая то,
что надо понимать вообще о всех праведниках, он старался
в частности приложить к Тому, Кто не нуждался в охране
ангелов, говоря: "Ангелам Своим (Бог) заповедает о тебе
– охранять тебя на всех путях твоих; на руках понесут
тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею" (Мф.4:6;
Пс 90:11–12). Драгоценные изречения Св. Писания лукавым
пониманием извращая и выводя противный и вредный смысл,
дьявол представляет нам как бы изображение лица тирана
под блеском фальшивого золота. Когда поддельной монетою
старается обмануть нас, т.е. внушает желать какого-либо
благочестивого дела, которое, происходя не от законного
правила старцев, под предлогом добродетелей ведет к
порокам, или, обольщая неумеренным и несоответственным
постом или чрезмерным бдением, или беспорядочными
молитвами, или несообразным чтением, приводит к вредному
концу. Когда советует заниматься ходатайством и
посещениями благочестивыми, которыми выгоняет нас из
духовных убежищ монастыря и уединения любезного покоя
или когда внушает предпринимать также заботы о
благочестивых и беспомощных женщинах, чтобы, такими
сетями опутав монаха, развлекать гибельными занятиями,
или когда под предлогом назидания многих и по любви к
духовной пользе подстрекает желать священной обязанности
клирика, через это отвлекает нас от смирения нашего
намерения и от строгости. Хотя все это противно нашему
спасению и званию, однако, прикрытое некоторым покровом
милосердия и благочестия, легко обольщает неопытных и
неосторожных. Ибо они подражают монетам истинного царя,
– в настоящее время кажутся полными благочестия; но они
изображены незаконными монетчиками, т.е. не опытными и
православными отцами; происходят не из главной и
общественной мастерской их собеседования, но воровски,
обманом бесов распространяются, не без вреда для всех
неопытных и несведущих. Хотя это в настоящее время может
казаться полезным и необходимым, однако если после
оказывается противным правилам нашего звания и ослабляет
некоторым образом наше намерение, то хотя бы это и
казалось необходимым, но соблазняющим членом, который
исполнял бы должность правой руки или ноги, для нас
спасительно отсечь его и бросить от себя (Мф 18, 8). Ибо
лучше без члена одной заповеди (т.е. без делания или
плода, а во всем прочем пребывать здоровым и крепким) и
как бы слабому войти в Царство Божие, нежели при
соблюдении заповеди впасть в какой-либо соблазн, который
гибельной привычкою нас, уклонившихся от правил
строгости и воспринятого намерения, доведет до такого
вреда, который, не вознаграждая будущих лишений, все
прошлые плоды и все тело нашего делания сожжет в огне
геенском. О таких обольщеньях хорошо говорится и в
Притчах: "есть пути, которые кажутся человеку прямыми;
но конец их – путь к смерти" (Притч 14, 12). Злой
вредит, когда смешивается с праведным (Притч 11, 15),
т.е. дьявол обольщает, когда прикрывается видом
святости, но "ненавидит голос утверждения"
(Притч 11, 15), т.е. силу рассудительности, которая
происходит от слов и увещевания старцев.
Мы узнали, что этим недавно был прельщен
и авва Иоанн Ликопольский. Ибо когда, истощив и ослабив
тело двухдневным постом, не принимая пищи, на следующий
день приступил к обеду, то дьявол, придя в виде черного
эфиопа и упав на колени перед ним, говорил: "прости
меня, что я наложил на тебя этот труд". Итак, этот муж,
столь совершенный в рассудительности, понял, что под
видом воздержания, несоразмерно соблюдаемого, он был
обманут хитростью дьявола, предаваясь такому посту,
который ослабленное тело привел в изнеможение не то что
необходимое, а даже еще и вредное духу. Он был обманут
ложной монетою, когда, уважая в ней изображение
истинного царя, мало рассуждал: законно ли оно было
сделано. А последнее наблюдение этого опытного
монетчика, которое относится к исследованию веса, будет
исполнено нами, если, когда помысел наш внушает что-либо
сделать, мы, положив это на весы нашего сердца, самым
точным взвешиванием будем исследовать, полно ли оно
всеобщей честности (Или имеет ли полную ценность?),
тяготеет ли страхом Божиим, цело ли по чувству, не
легковесно ли оно самовысказыванием перед людьми или
каким-либо предрассудком новизны, суетное тщеславие не
уменьшило ли тяжесть его заслуги или не обгрызло ли
славолюбие. И таким образом тотчас взвешивая на
общественном испытании, т.е. сличая с действиями и
свидетельствами пророков и апостолов, мы или должны
принимать это как целое, совершенное, равновесное с
ними; или со всею осторожностью должны отвергать как
несовершенное, вредное и несогласное с их весом.
Итак, это необходимое для нас различение
будет совершаться четырьмя способами, как мы сказали,
т.е. во-первых, нужно нам знать – вещество истинного
золота или поддельное, фальшивое; во-вторых, те помыслы,
которые принимают вид дел благочестия, мы должны
отвергать, как фальшивую, поддельную монету, так как она
содержит ложное изображение царя, незаконно
отчеканенное; в-третьих, различая то, что на драгоценном
золоте Св. Писания, в поврежденном, еретическом смысле,
представляет лицо неистинного царя, а тирана, мы должны
отвергать; в-четвертых, то, тяжесть и ценность чего
разъедается ржавчиной суетности и не может равняться с
весом (разумением) старцев, мы должны отвергать, как
монету легкую, поврежденную и меньше весящую, чтобы,
греша в том, что мы, по заповеди Господней, всею силою
должны соблюдать, нам не лишиться всех наград за наши
труды и выслуги. "Не собирайте себе, – сказано, –
сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры
подкапывают и крадут" (Мф 6, 19). Ибо когда что-нибудь
мы делаем для славы человеческой, то, по изречению
Господа, мы собираем себе сокровище на земле, и оно, как
скрытое и закопанное в земле, будет расхищено разными
бесами, истреблено едкой ржавчиною тщеславия или съедено
молью гордости, так что не послужит ни к какой пользе и
выгоде скрывающего. Итак, постоянно должны осматривать
все сокровенности нашего сердца и зорким исследованием
замечать следы входящих, чтобы умственный зверь, лев или
дракон, как-нибудь проходя туда, скрытно не запечатлел
гибельных следов, по которым откроется вход и прочим
зверям в сокровенность нашего сердца. И таким образом,
ежечасно и ежеминутно возделывая землю нашего сердца
евангельским плугом, т.е. постоянной памятью о кресте
Господа, мы сможем разорить логовища вредных зверей и
норы ядовитых змей и выгнать из себя.
Старец, видя, что мы удивляемся этому и
что желаем слышать слова его, немного помолчав, опять
начал говорить. Поскольку желание ваше продолжило
разговор на столь долгое время и вы еще желаете слушать,
так что я могу заключить, что вы действительно жаждете
познать путь к совершенству, то я хочу побеседовать с
вами о превосходном благе рассудительности, которая
среди других добродетелей есть как бы некоторый
укрепленный и главный город, – и показать превосходство
ее, высоту и пользу, руководствуясь не только
собственными понятиями и примерами, но и мнениями
древних отцов. Помню, что некоторым, со стенанием и
слезами просящим такого наставления, я при всем желании
никак не мог преподать, и у меня не было не только мысли,
но и самого слова, так что я не находил, как отпустить
их даже с малым утешением. Из этого видно, что по
достоинству и усердию слушающих благодать Господня
внушает слово говорящим. Поскольку оставшееся время ночи
не позволяет продолжить слово, то, этот остаток ночи
употребив на необходимый покой телесный, на следующий
день или ночь мы предложим цельное исследование в полном
составе. Добрым слушателям учения о рассудительности
нужно особенно показать старательность своего ума:
способны ли, могут ли они вместить его, должны доказать
терпением и тем знаком, по которому видно, что
рассуждающие об этой добродетели, родительнице
умеренности, не допускали противного ей порока
чрезмерности, делом и поступками нарушая силу разума и
хваля его только на словах. Следовательно,
рассудительность о которой мы предполагаем рассуждать,
сколько даст Господь, полезна прежде всего тем, что нам,
рассуждающим о ее превосходстве и умеренности – первом
ее качестве, не позволяет превышать меру настоящего
рассуждения или времени. Итак, блаженный Моисей, этим
закончив собеседование, посоветовал нам немного соснуть,
предлагая лечь на тех же рогожках, на которых мы сидели,
вместо изголовья подложив под свои головы снопы,
связанные из толстого папира в длинные и тонкие пучки.
Они, будучи связаны вместе, служат низким сидением
братьям, сидящим в собрании, подложенные под шею спящих,
доставляют голове не очень жесткую, но удобную подставку.
Для этого употребления они считаются у монахов очень
удобными, потому что не только мягки, достаются малой
ценою и трудом, так как папир растет по берегам Нила,
никому никто не запрещает рубить его по желанию, да и
для переноски он удобен, легок. Таким образом по
приказанию старца мы расположились спать, воодушевившись
удовольствием от предложенного собеседования и с
ожиданием обещанного рассуждения.
Иоанн Кассиан Римлянин,
преподобный
Азбука веры
***
Труды преподобного Иоанна Кассиана Римлянина:
- "О духе блуда"
- "Первое собеседование аввы Моисея. О намерении и конце монаха"
- "Второе собеседование аввы Моисея. О рассудительности"
- "Третье собеседование аввы Пафнутия. О трех отречениях от мира"
- "Четвертое собеседование аввы Даниила. О борьбе плоти и духа"
- "Пятое собеседование аввы Серапиона. О восьми главных страстях"
- "Шестое собеседование аввы Феодора. Об умерщвлении святых"
- "Седьмое собеседование аввы Серена первое. О непостоянстве души и о злых духах"
- "Восьмое собеседование аввы Серена второе. О начальствах и властях"
- "Девятое собеседование аввы Исаака Скитского первое. О молитве"
- "Десятое собеседование аввы Исаака Скитского второе. О молитве"
- "Одиннадцатое собеседование аввы Херемона первое. О совершенстве"
- "Двенадцатое собеседование аввы Херемона второе. О чистоте"
- "Тринадцатое собеседование аввы Херемона третье. О покровительстве Божием, или о том, как благодать Божия содействует совершению добрых дел"
- "Четырнадцатое собеседование аввы Нестероя первое. О духовном знании"
- "Пятнадцатое собеседование аввы Нестероя второе. О божественных дарованиях"
- "Шестнадцатое собеседование аввы Иосифа первое. О дружестве"
- "Семнадцатое собеседование аввы Иосифа второе. Об определении"
- "Восемнадцатое собеседование аввы Пиаммона. О трех древних родах монахов"
- "Девятнадцатое собеседование аввы Иоанна Диолкосского. О цели киновии и пустынножительства"
- "Двадцатое собеседование аввы Пинуфия. О времени прекращения покаяния и об удовлетворении за грехи"
- "Двадцать первое собеседование аввы Феоны первое. О льготах в пятидесятницу"
- "Двадцать второе собеседование аввы Феоны второе. О ночных искушениях"
- "Двадцать третье собеседование аввы Феоны третье. О словах апостола: доброе, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю"
- "Двадцать четвертое собеседование аввы Авраама См Соб 15, гл 4, 5. О самоумерщвлении"
- "Послание к Кастору, епископу Аптскому, о правилах общежительных монастырей"
|
