Читая "Дневники" протопресвитера Александра Шмемана
Книгу дневников отца Александра Шмемана
я читал, как будто пил чистую свежую воду. По мере
приближения книги к концу я всё больше жалел, что
дневников только один том... жалко было, когда книга
кончилась, не хотелось расставаться с нею. Дневники о.
Александра – это светлая атмосфера, прямая постановка
вопросов, честные ответы на них. Для меня было большой
радостью подтверждение многих моих мыслей и интуиций,
выраженных ясно и чётко, и вдобавок, человеком, чей
церковный авторитет очень значим.
Протопресвитер Александр Шмеман
Книга может многим
людям послужить неким ответом – как жить в Церкви?
Православные христиане нередко задают этот вопрос.
Общины как-то не складываются, индивидуальный аскетизм
ожидаемых плодов не приносит, консерватизм и охранительство, с одной стороны, некий порыв к
обновлению, с другой – со временем перестают увлекать,
часто превращаясь в утомительную форму или "род
деятельности" без живительного Христова содержания... И
вот нам пример – жизнь о. Александра, запечатлённая в
его дневниках. Не нужно ломать внешние сложившиеся
традиции, а нужно осмыслить их, довести до их истока, то
есть – жить Христом, самому, лично и ответственно, быть
Его Церковью. Наполнить каждую минуту своей жизни
радостным переживанием уже данного нам в Церкви Царства
Христова, включать в него и культуру, и современность, и
всё то, с чем соприкасается человек – вот путь,
возможный для каждого. Этот путь потребует от нас
напряжённого осмысления, а порой и переосмысления,
многого в нашей личной и общецерковной духовной жизни;
но только это, на мой взгляд, приводит человека к Богу,
к самому себе, к честности перед собою, даёт в человеке
место Духу Святому. Когда Он касается нашего сердца, всё
обретает смысл – мы уже в Царстве Христовом; а без этого
ни внешняя церковность, ни охранительство, ни
обновление, ни что бы то ни было гроша ломанного не
стоит. С опытом этого касания Духа Истины человеку я
встретился на страницах дневников о. Александра; именно
этот опыт – главное содержание их.
***
"Лично я вообще бы отменил частную
исповедь, кроме того случая, когда человек совершил
очевидный и конкретный грех и исповедует его, а не свои
настроения, сомнения, уныния и искушения" (стр. 35). О.
Александр не раз возвращается к этой теме, он пишет, что
ему тяжело исповедывать и вести частные духовные беседы
с людьми. И я не люблю исповедывать – может быть,
потому, что в Русской Церкви исповедь "привязана" к
Причастию. Для людей воцерковляющихся это неплохо; но не
застряла ли наша церковная жизнь, наша литургическая и
покаянная практика только лишь на уровне воцерковления?
Сознательная, свободная, зрелая христианская жизнь
подменяется у нас перманентным "детским садом"...
Отделить исповедь от Причастия, как это сделано в
Американской Церкви, к которой принадлежал о. Александр?
Это может быть и весьма полезным – воспитается
самостоятельность, уменьшится клерикализм. В древности
исповедовались крайне редко, когда действительно
совершали грехи... а причащались часто. А сейчас что
исповедуют? Не так посмотрела, не то подумала, во
время молитвы пукнула, на акафисты регулярно не
получается ходить, нет у меня слёзного покаяния, студ
лица, редко ощущаю вездеприсутствие Божие, воспоминание
плохих песен, отсутствие желания оказывать
странноприимство бомжам, в пост носила светлую одежду,
бидон с крещенской водой на пол поставила, с мужем
ругаюсь, он у меня неверующий, венчаться не хочет, вербу
засохшую прошлогоднюю выбросила, дети меня, батюшка, не
слушаются, старший не хочет в Церковь ходить, к
Причастию готовилась, во всём грешна, нет постоянной
Иисусовой молитвы (а крыльев нет за спиной, интересно,
посмотрела ли, может тоже в этом покаяться), а вот это,
батюшка, даже не знаю, грех или не грех, сами
рассудите... о-о-о!!! вот слушаешь всё это (а всё это
примеры из практики) и думаешь: а на кой ляд они нужны,
такие вот исповеди... только мучить священника
(представьте какой-нибудь Великий Четверг, пятичасовую
исповедь) и цементировать себя в совершенно неправильном
понимании христианства...
Есть и "светлые исповеди", как их
называет о. Александр – когда человек действительно
кается в своих грехах перед Богом (а не пересказывает
брошюру свт. Игнатия Брянчанинова), с пониманием того,
что он делает. Таких исповедей мало, но они – праздник
для священника. Но часто бывает, что поисповедавшись
несколько раз "светло", человек скатывается со временем
к утомительному обрядовому "отчёту о проделанной работе"
перед Причастием.
***
"Я не могу отделаться от убеждения, что
Церковь (Православная, хотя и не только она, конечно)
съедается "благочестием". Вся эта болтовня о монашестве,
об иконах, о духовности – до какой степени всё это
мелко, фальшиво, есть игра самолюбий... Мы живём в мире
подделок" (стр. 575). Вот как раз листаю толстенную,
хорошо изданную книгу – "Молитва Иисусова: опыт двух
тысячелетий". Том второй, первый уже вышел, а ещё два
ожидаются. Чего только нет в этой книге! И плохая
Америка, и материалистический Запад, и воспоминания
(совершенно бытовые) о митрополите Питириме, и
Данилевский, и Достоевский, и Drang nach Osten, и
русский народ самый духовный, и держаться за традицию и
противостоять обновленчеству, и ужасный Пётр I... но,
спрашивается, при чём тут Иисусова молитва? Это всё
равно, как если я напишу книгу о дифференциальном и
интегральном исчислении, и буду в ней пространно
рассуждать о рельефе дна Атлантического океана, о
соотношении политических партий Великобритании в XIX
веке, об особенностях дизайна города Сингапура, о
садоводстве, о различии зимнего и летнего дизельного
топлива etc. etc. (при том, что я ничего, собственно, не
смыслю ни в дифференциальном, ни в интегральном
исчислении). Да и зачем писать многотомники об Иисусовой
молитве? Не достаточно ли о ней написано? Не лучше ли ею
скромно заниматься? – Очень точно определил о.
Александр. Это подделки и болтовня. "Христианство
"болтающее" – это, в сущности, новая глава в его
истории. Когда люди поставили "проблемы", они перестали
радоваться, благодарить и молиться" (стр. 93).
***
"Только тот, кто благодарит, знает
жизнь" (стр. 200). Интересно с этой точки зрения
посмотреть, какие у нас самые распространённые отношения
с Богом. Во-первых, это "дай". Мы постоянно у Бога
просим, того или другого, духовного или материального.
Дай здоровья, благополучия, успехов, дай спасение, дай
молитву, не дай того, огради от этого, и т.д. Во-вторых,
"прости". Мы приучены постоянно каяться пред Богом, даже
если в данную минуту нам каяться не в чем. Этого мы
боимся даже больше, чем когда нам действительно есть в
чём каяться: как же, мы не видим своих грехов, а значит,
впадаем (или уже впали) в прелесть... и начинаем искать,
в чём мы согрешили в текущую минуту и выдавливать из
себя покаяние в некоей "всегреховности". Прочтите
вечерние молитвы – третью, последнюю: зачастую мы каемся
в том, чего вовсе не делали и не думали. Четвёртую
молитву ко Причащению даже часто опускают из
молитвословов (или редактируют): там такое понаписано,
что, кстати говоря, вообще не совместимо с
Причащением... а мы читаем всё это и понуждаем себя
выжимать из себя соответствующие чувства (это называется
"аскетическим подвигом"). Сравним количество покаяния и
просьб и количество благодарения Бога в наших всегдашних
молитвословиях – утреннем, вечернем и Правиле ко
Причащению. Соотношение далеко не в пользу благодарения.
А между тем, без благодарения и наши просьбы, и наше
покаяние становится мелочными и утомительными. Любовь к
Богу очевидно выражается в благодарности больше, чем в
просьбах. Современная церковная жизнь (и современные
церковные учители) не учат нас прежде всего благодарить,
славословить Бога, радоваться Ему, а потом уже надоедать
Ему прошениями и покаяниями. Почему? Не знаю. Какой-то
акцент сместился. Это смещение могло бы выглядеть так:
– Отче наш, Иже еси на небесех!
Хлеб наш насущный даждь нам днесь,
И остави нам долги наша...,
И не введи нас во искушение,
Но избави нас от лукаваго. Аминь.
– Всё?
– Ах, да, точно-точно, там ещё есть,
спасибо, что напомнили:
Да святится имя Твое,
Да придет Царствие Твое,
Да будет воля Твоя, яко на небеси, и на
земли...
***
О причащении. "Размышления... о
странном, таинственном отталкивании от него в Церкви (на
Афоне – "не приобщаются", у нас в Церкви –
подозрительность к ищущим "частого причащения").
Мистически – это центральный вопрос. Превращение
причастия в "священное", в табу и тем самым
парадоксальная его "натурализация" (как "страшного",
требующего "очищений" и пр.). Неслышание абсолютной
простоты – "приимите, ядите...", простоты и смирения,
которые одни "соответствуют" абсолютной же
трансцендентальности Евхаристии"(стр. 468).
А вот мнение одного архиерея по этому
поводу. Позволю себе привести его потому, что это не
келейное высказывание, а публичное интервью, данное
одному из средств массовой информации:
Сегодня – Чистый четверг, день, в
который все православные по традиции причащаются Святых
Христовых Таин. Именно в четверг накануне Своих крестных
страданий Христос совершил Тайную вечерю и заповедовал
Своим ученикам совершать её в Его воспоминание.
Причастие в Чистый четверг всегда массовое, а вот на
Пасху причащаются далеко не во всех храмах. В нашу
редакцию обратились читатели с просьбой разъяснить ...,
почему в некоторых приходах, в частности в N-ском
кафедральном соборе, на Пасху мирян не причащают. С этим
вопросом мы обратились к архиепископу N-скому NN. Вот
что он ответил.
"В N-ском кафедральном соборе на Пасху
мирян не причащают, только детей. Это древняя русская
традиция мирянам воздерживаться от причастия в
пасхальную ночь. Церковные люди, которые стремятся к
духовной жизни, знают, что причащаться можно было
весь Великий пост, а на Пасху православные разговляются.
Те же, кто стремится причаститься на Пасху, как правило,
люди, не имеющие смирения. Они хотят быть выше в
духовной жизни, чем есть на самом деле... Нужно помнить,
что причаститься можно не только во исцеление души и
тела, но и в суд и осуждение. Если же священник в своём
приходе разрешает мирянам причащаться на Пасху, то он ни
в чём не погрешает, для того и совершается Литургия. А
те миряне, которые решили причаститься в этот святой
день, должны взять благословение у своего духовника".
Итак, на Пасху христиане не причащаются,
а разговляются. Те же, кто стремится причаститься на
Пасху – люди, не имеющие смирения. Как говорится – no
comment.
***
"Признаки смирения: радость. Гордыня
исключает радость. Далее: простота, то есть отсутствие
"оборота на себя". И, наконец, доверие – как основная
установка в жизни, по отношению ко всему этому (это –
"чистота сердца", в которой человек "узрит Бога").
Признаки гордыни, соответственно, – безрадостность,
сложность и страх"(стр. 365). Обычный ответ наших
духовников на вопрос: батюшка, почему у меня "не
клеится" христианская жизнь? – "а потому, что нет в тебе
смирения, гордыньки много"... В контексте "сам дурак"
это распространённое пастырское назидание, конечно,
совершенно неконструктивно. Но вот в трактовке о.
Александра – абсолютно верно: нет смирения, поэтому
ничего и не получается. "Смирение – это не та
пришибленность плюс ханжество, чем оно стало в церковном
"стиле", это царская и царственная добродетель, ибо
подлинное смирение – именно от мудрости, от знания, от
прикосновения к "жизни переизбыточествующей"" (стр.
496). Характерно, что о. Александр в понятие "гордости"
включает такую вещь, как глупость. Сущность гордыни "в
том, что, будучи глупостью – слепотой, самообманом,
низостью – она "хитроумно" выдаёт себя за ум" (стр.
549). "Сущность веры в исцелении ума, в освобождении его
от покорившей его себе глупости" (стр. 299). Священное
Писание считает глупость грехом (см. книгу Притчей
Соломоновых). Разумеется, здесь имеется в виду не
обидное для человека указание на недостаток
интеллектуального уровня (ведь Сам Господь даёт людям ту
или иную меру способностей), а нечто иное –
неадекватность, нравственное неумение воспринимать вещи
без лжи, такими, какие они есть, подмена главного
второстепенным. Часто думаешь: ну почему "не идут" у нас
и в личной, и в церковной, и в общественной жизни очень
многие вещи? наверное, есть важные и сложные причины
этого... А посмотришь просто, и думаешь: да потому что в
основе их зачастую лежит глупость (в библейском, повторю
ещё раз, вовсе не в "оскорбительном" смысле), – а потому
и гордость; а Бог, как известно, всему гордому
противится, и лишь только всему смиренному даёт
благодать (ср. 1Петр. 5:5).
***
"Всякий, кто любит Церковь в её
сущности, обязательно страдает от "церкви"" (стр. 339).
Это так. Многие это чувствуют, мало кто решится так
чётко сформулировать проблему, как сделал это о.
Александр. Действительно, страдают, кто – от чего.
Например, от отсутствия смысла. "Исполним утреннюю
молитву нашу Господеви" вечером, а, например, Великим
Постом, и "вечернюю" – утром... ну глупость же? однако
большинство "смиряется" с этим, и даже не замечает
глупости. Или от того, что многие сокровища Церкви
скрыты, к ним нет доступа людям. Например, прекрасные,
глубокосодержательные, высокопоэтические пасхальные
трипеснцы (из-за которых Цветная Триодь, собственно, и
называется Триодью) не читаются ни в одном храме нашей
Церкви (ну или почти ни в одном), а народ пичкают
бездарными акафистами и полумагическими молебнами. Или
от того, что, заявляя многие претензии на участие в
жизни общества, церковная общественность ничего не хочет
делать для созидания и нормализации внутренней
приходской жизни. Или от того, что внутри Церкви люди
атомизированы, разобщены, не имеют поддержки. "На
глубине Православие, мне кажется, давно уже
"протестантизируется": "верит" в нём каждый по-своему,
но соединены все "религией", то есть храмом и
обрядом"(стр. 348). И много, увы, есть поводов страдать
любящим Церковь Христову... Но, с другой стороны, нет же
некоей абстрактной сущности Церкви, к которой можно
приобщиться, отринув "церковь", повернувшись к ней
спиной. Всегда, со времён Христа, они вместе – Церковь и
"церковь", и нужны опыт, такт и чутьё, чтобы – для себя,
вовсе не для реформаций и революций – отделить одно от
другого.
***
"Я люблю Православие и всё больше и
больше убеждён в его истине, и всё больше и больше не
люблю Византии, Древней Руси, Афона, то есть всего того,
что для всех – синоним Православия. Я бы умер со скуки
на "конгрессе византинистов". Только самому себе я могу
признаться в том, что мой интерес к Православию обратно
пропорционален тому, что интересует – и так страстно! –
православных" (стр. 236 – 237). "Я люблю Православие, я
не люблю, не могу любить Православной Церкви,
торжествующих в них номинализма, инерции, триумфализма,
властолюбия, обожествления прошлого, псевдодуховности и
бабьего благочестия" (стр. 248). От многих людей на
исповеди я слышал, что в Церкви им стало скучно,
неинтересно и пусто. Причём говорили это вовсе не
неофиты, а люди, укоренённые в Церкви, минимум десяток
лет старающиеся жить "как полагается"... Что им
ответить? Раньше, когда я был моложе, самоувереннее и
"схематичнее", я говорил: ну, нужно в себя смотреть,
это, может, страсти, или бесовское искушение, попущенное
за гордость или непослушание... а теперь вижу, что это
далеко не всегда так. Душа человеческая жаждет Христа, а
Он в процессе церковной жизни (очень нередко, увы)
подменяется правилами, обрядами, схемами, запретами,
бытом, и всем тем, о чём пишет о. Александр. От лица
Церкви как бы говорится: соблюдай это, это и это, делай
то, то и то, думай так, так и так, ни в коем случае не
думай этак – и получишь Христа. Люди так усиленно
делают, и трудятся ведь! – а результата нет... Помню, в
советское время нас учили: "практика – критерий истины".
Да и Евангелие то же говорит: дерево познаётся по плоду
(ср. Мф. 7: 17). И оказывается, что испытание практикой
такая церковная жизнь не выдерживает: человек всё
"соблюдает", а душа томится, Христа в жизни нет, Дух
Святой не вселяется в сердца христиан. Для клириков
такая ситуация превращает Церковь в работу, для
воспитывающихся в церковных семьях детей – "поскорее бы
из этого вырваться", для мирян – в унылую инерцию,
обязаловку, изредка всё же освящаемую едва пробивающимся
через всю это кору Духом... Кстати, можно сказать, что
это и диавольское искушение, но только не попущенное
тому или иному конкретному христианину, потому что он
"плохой", а справедливо постигающее нас за нашу общую
гордость (она же, как мы выяснили, глупость). "Мне
иногда кажется до ужаса очевидным, что всё то в
"религии", что не от Христа, не в Нём, не через Него и
не к Нему, – всё от диавола. По Евангелию от Иоанна, Дух
Святой, "егда приидет, известит мир о грехе...". Грех же
в том, что не веруют во Христа... Грех – это "не
претворить" религию в знание, любовь и жизнь
Христовы..." (стр. 217). "Историческое благочестие –
это, по сути дела, "узость и теснота". И оно отравляет
"церковность" больше, чем что-либо другое... Всё в мире
"скучно", пока не коснётся его луч Духа, радости,
свободы" (стр. 360). Это не значит, конечно, что нужно
отметать и разорять правила, формы и традиции. Нет,
нужно их одушевлять Духом Христовым; тогда, для каждого
в свою меру, они будут и полезны, и интересны.
***
Русские православные люди в массе своей
малочувствительны к свободе. Свобода для них – отнюдь не
одна из главных христианских ценностей. Старый стиль,
например, или охранение церковно-национальных внешних
традиций гораздо значимее и важнее порой нежелательной и
даже опасной свободы. Почему так? О. Александр отвечает:
"Христианство дарует свободу и требует от человека
свободы: свободы прежде всего от порабощённости собою,
свободы зрения, слуха, обращённости ума и сердца. Ибо
только в этой свободе загорается "радость о...",
любованье, только в ней всё становится прозрачным и
восстанавливается утраченная в первородном грехе
целостность..." Свобода "не нужна, если абсолютизируется
прошлое, требующее только охранения, для которого
свобода – опасна. Она не нужна, если будущее
отождествляется с "концом". Свобода нужна для делания,
она всегда в настоящем и о настоящем: как поступить
сейчас, какую дорогу выбрать на перекрёстке. Но если
душа и сердце томятся о прошлом или о "конце", то
свобода решительно не нужна" (стр. 360, 480). Блестяще
сказано! Но отсюда ясно, что так можно и проверить себя.
Нечувствителен к свободе? но в порядке ли тогда твоё
христианское делание?
***
Вот, пожалуй, главные слова книги.
"Начало ложной религии – неумение радоваться, вернее –
отказ от радости. Между тем радость потому так абсолютно
важна, что она есть несомненный плод ощущения Божьего
присутствия. Нельзя знать, что Бог есть, и не
радоваться. И только по отношению к ней – правильны,
подлинны, плодотворны и страх Божий, и раскаяние, и
смирение. Вне этой радости – они легко становятся
"демоническими", извращением на глубине самого
религиозного опыта. Религия страха. Религия
псевдосмирения. Религия вины: всё это соблазны, всё это
"прелесть". Но до чего же она сильна не только в мире,
но и внутри Церкви... И почему-то у "религиозных" людей
радость всегда под подозрением. Первое, главное,
источник всего: "Да возрадуется душа моя о Господе...".
Страх греха не спасает от греха. Радость о Господе
спасает. Чувство вины, морализм не "освобождают" от мира
и его соблазнов. Радость – основа свободы, в которой мы
призваны "стоять" (стр. 298 – 299). И дальше о.
Александр с болью спрашивает: "Где, как, когда
извратилась, замутилась эта "тональность" христианства,
или, лучше сказать, где, как и почему стали христиане
"глохнуть" к ней? Как, когда и почему вместо того, чтобы
отпускать измученных на свободу, Церковь стала
садистически их запугивать и стращать?" (там же). Я не
могу ответить на этот вопрос. Но мне кажется, что тут
дело именно в свободе. Свобода о Христе – это то новое,
что составляет одну из основ Нового Завета; но наша
современная (а, может быть, и шире – и историческая)
церковная жизнь не знает её. Свобода предполагает, что
тебя уважают, и требует ответственности; ни то, не
другое не культивируется у нас ни в обществе, ни в
церковной среде. Корень здесь – отсутствие честности
перед собою и христианского (да и просто элементарного
человеческого) к себе уважения. Пока мы не осознаем
этого, не начнём воспитывать эти вещи в себе,
воспитывать пастырски, целенаправленно – не видать нам
ни свободы, ни радости. А, следовательно, и
христианства.
Пётр Мещеринов, игумен
"Альфа и Омега" № 2, 2006
***
Обсуждение современных проблем и нестроений Церкви:
|
