Как в мальчиках воспитывается
мужественность?
Что такое "сильный мужчина"? Матери
обычно говорят сыновьям: "Не дерись! Любую проблему
можно решить словами". А отцов эти поучения раздражают.
И те, и другие хотят видеть сыновей сильными. Но если
для пап "сильный" – это способный к силовому решению, то
для мам – способный управлять ситуацией.
Вы, наверное, замечали, что в русской
речи вопросительные интонации утвердились на месте
повелительных. Это особенно хорошо слышно в брутальных
милицейских телесериалах: "Сюда иди?", "Рот закрой?".
Речь меняется сообразно тому, как
меняется сознание носителей языка.
Помните замечательных "крапивинских
мальчиков" – главных героев мальчишечьей литературы
60–80-х? Их готовность к подвигу и самопожертвованию
была готовностью к адреналиновому выплеску. При этом
известно, что у многих воспитанников крапивинского клуба
"Каравелла" возникали проблемы с вхождением во взрослую
жизнь. Она казалась им слишком несправедливой, "низкой",
и они ломались. А с мужчинами так быть не должно.
Рассказывают, что секрет "терции" –
знаменитого боевого построения испанской пехоты,
подвигами которой мальчики и их папы наслаждаются в
финале фильма "Капитан Алатристе", заключался, среди
прочего, в следующем: это был монотонный изнурительный
труд, требовавший от пехотинца всех его сил и всего
внимания, так что на "переживания" (страх, смертную
тоску, боязнь готового вонзиться в тебя железа) сил
просто не оставалось. Так это или не так, но некоторым
образом соотносится с рассказами ветеранов нашей войны:
мол, боевые столкновения – это десять процентов, а на
девяносто процентов война – изнурительная работа: пушку
окопай, раскопай да толкай по грязи, лошадь может встать
или пасть, а человек нет.
Между тем, официальное советское
патриотическое воспитание было почти целиком построено
на культе подвига. Подвиги пионеров-героев, подвиги
героев Гражданской и Великой Отечественной войн,
сочинения на тему "В жизни всегда есть место подвигу" и
так далее. Представление о войне как изнурительной
работе мальчикам и подросткам не прививалось.
***
Читайте также по теме:
***
А парадокс в том, что на подвиг –
выплеск, импульс – может оказаться способен и слабый
человек. Терпеть, стиснув зубы, труднее. Но нам об этом
не рассказывали.
Было как-то не очень понятно поэтому,
почему победу в войне "одержал народ". Это казалось
пустой риторикой. Ведь "народ" – это что-то безличное,
несубъектное. Победу одержали те, кто колол штыком,
бросал горящий самолёт на вражескую колонну и закрывал
грудью амбразуру. Это было понятно. А про народ – нет.
Ещё нам говорили, что народ "много
вытерпел", но и это мы понимали по-своему. Вытерпел –
значит снёс много притеснений, унижений, жестокостей.
"Терпеть" означало "сносить". Понятие спортивного и
боевого победного терпения нам было плохо знакомо. А уж
о трудовом терпении мы и слушать не захотели бы. Скучно.
Душа просила романтизма, подвига.
Между тем, мужской характер поверяется
не подвигом. Подвиг – это то, что "сверх", за рамками
человеческого. А мужским характером называется
способность к терпению, преодолению и пониманию того,
"как всё устроено". Мужская твёрдость, уверенность (в
том числе речевая, интонационная) происходит от знания –
"что будет, если я поступлю так", а это знание, в свою
очередь, происходит от знания "как всё устроено". Не как
должно быть устроено по нашим представлениям о
справедливости, а как есть.
Давайте теперь вспомним другого нашего
детского классика – Николая Носова. И прежде всего
вспомним о таком его качестве, как… занудство. Все эти
бесконечные описания труболётов и винтоходов в
"Солнечном городе"...
Носов правда очень любил технику.
Увлекался радиолюбительством, химией, фотографией.
Последнее увлечение привело его в Институт
кинематографии. В годы войны он занимался режиссурой
учебных военно-технических фильмов. Однажды надо было
снять фильм об английском танке "Черчилль". Английский
инструктор показал механику-водителю, как управлять
танком, и уехал, а дело вдруг не заладилось. Танк
выписывал по съёмочному полигону круги и никак не хотел
слушаться. Тогда Носов залез в кабину, разобрался и
объяснил танкисту его ошибку. До войны он снимал учебные
фильмы о тракторах – опыт был.
Для повести "Дневник Коли Синицына"
Носов кропотливо изучал литературу по пчеловодству и
посещал пасеку. Процесс выращивания цыплят в "Весёлой
семейке" расписал досконально, включая возможные ошибки.
Приступая к "Незнайке на Луне", на всякий случай изучил
работы Циолковского – зачем? Зануда…
Сегодня мы удивляемся: ишь, как он в
"Незнайке на Луне" капитализм верно изобразил! А ведь
знал о нём, в основном, по книжкам, да и полвека уже
прошло....
У классики вообще есть такая особенность
– она в любое время воспринимается современно. Потому
что затрагивает основы человечьего бытия, которые
неизменны. Когда, например, происходит действие рассказа
"Мишкина каша"? Вроде бы неважно, когда. В детстве!
А между тем, важно.
Чем заняты в рассказе "Мишкина каша"
Коля и Мишка? Тем же, чем и все остальные дети в то
время: хотят есть. Ведь рассказ-то был написан в 1945
году...
Правда, у Коли с Мишкой в отличие от
большинства тогдашних детей всё-таки есть продукты.
"Сыпь крупы побольше!.."
"Нарезали мы хлеба, намазали его
вареньем…"
"Масло попробовали без хлеба есть –
тошно…"
Этакая "лакировка действительности". На
самом деле – попросту обобщение. Оно позволяет читать
рассказ о том, как варить кашу и выпутываться своими
силами из затруднительных ситуаций, и через пятьдесят
лет.
Пап у Мишки и Коли покамест нет. Есть
мамы и тётя Даша. Их папы появятся в "Весёлой семейке":
мелькнут пару раз, скажут пару фраз косвенно прямой
речью, и всё. У носовских детей проблема с папами.
Воспитывают их матери. Могут, например, запретить брать
керосиновую лампу для инкубатора. Могут сказать страшные
слова: "Пусть лучше у меня совсем не будет сына, чем
будет сын вор" (рассказ "Огурцы"). А вместо пап – всё
больше какие-то "дяденьки": милиционеры, управдомы,
стекольщики...
Дело в том, что, когда эти рассказы
писались, отцов у большинства детей действительно не
было. Они на войне погибли. Вот и не хотел Носов
растравлять своим читателям душу.
Но есть в носовской литературной
безотцовщине ещё одна закавыка, связанная и с личной
судьбой писателя, и с тем, что называется "творческим
методом". Считается, что в первом произведении писателя,
как в эпиграфе, зашифровано содержание всего
последующего творчества. Как в яблочном зёрнышке уже
таится целое дерево. Первый рассказ Носова "Затейники"
увидел свет до войны, в 1938 году, а
никакого отца в нём нет. "Мама ушла в магазин", – а про
отца ничего.
У самого Носова, судя по
автобиографической повести "Тайна на дне колодца",
отношения с отцом складывались непросто. Коля очень
любил отца и очень остро переживал его, скажем так,
неидеальность. Тот был человеком "лёгким" и
легкомысленным – полной противоположностью серьёзному,
трудолюбивому Коле.
Думается, что "заретушированность" отцов
в носовских рассказах – это такой невольный
педагогический приём, отчасти порождённый личным опытом
(нельзя было писать папу "с натуры", хотелось быть не
таким, как родной отец, не таким, какими часто бывают
отцы – со слабостями и недостатками), отчасти –
временем, в которое рассказы писались. В эпоху, когда
отцов действительно не хватало (мужские утвердительные
интонации начали уходить из речи именно воспитываемых
матерями послевоенных мальчишек: мужчины стали говорить
с женским интонационным повышением в конце фразы – так,
как говорили у них в семье), – в эти годы Носов для
своих читателей сам был отцом.
Писатель Николай Носов с детьми
И каким!.. Обратим внимание: Носов
никогда не обращается к читателям с нотацией или
призывом: "Делайте так-то и так-то". Просто его герои
сами поступают как нужно. А ведь по натуре, повторимся,
он был занудой! Почитайте его адресованные взрослым
"Иронические юморески", это же кошмар, уши в трубочку!
Учит, наставляет, нудит, нудит… А в детских рассказах
этого нет.
Возьмём психологический триллер
"Бенгальские огни". Мишка испортил мамину кастрюлю – так
сточил напильником, что она в сковородку превратилась.
Вроде бы "вставной аттракцион" такой, шутка. А где же
мораль? А вот она:
"– Что же тебе мама сказала?
– Ничего не сказала. Она ещё не видела.
– А когда увидит?
– Ну что ж… Увидит так увидит. Я, когда
вырасту, новую кастрюлю ей куплю.
– Это долго ждать, пока ты вырастешь!
– Ничего".
Пауза, конец диалога. Нечего сказать,
Мишке.
Разве дети не поняли, что Мишка поступил
(не с кастрюлей, а с мамой) нехорошо? Поняли прекрасно,
почувствовали. Но если бы их стали тыкать в это носом,
возникло бы противодействие давлению и отторжение
педагогической морали: "Да ладно... Подумаешь… Ещё
чего!"
Посмотрим, кстати, как дальше
развивается в рассказе конфликт между рассудительным
Колей и авантюристом Мишкой.
Они отправляются в лес за ёлками. Коля
свою выбрал быстро, а Мишка долго капризничал. В лесу
стемнело, и мальчики заблудились. Мишка недоумевает: "Я
ведь не виноват, что так рано наступил вечер". –
"А сколько ты ёлку выбирал?
А сколько дома возился?" – как бы ворчит
Коля (а на самом деле объясняет читателю, что да, Мишка
виноват).
По колено в снегу мальчики блуждают по
лесу. Мишке чудятся опасности, и он выдумывает разные
по-детски несерьёзные пути их преодоления, Коля
по-взрослому реалистично критикует его проекты с позиций
их практической осуществимости.
В конце концов, Мишка падает с обрыва и
ушибает ногу. Не может идти. Коля вскипает: "Горе мне с
тобой! То ты с бенгальскими огнями возился, то ёлку до
самой темноты выбирал, а теперь вот зашибся… Пропадёшь
тут с тобой!"
Мишка отвечает, как бы по инерции
скандала: "Можешь не пропадать!"
Кажется, вот сейчас конфликт достигнет
кульминации, станет непримиримым… Но нет. Неожиданно
Мишка предлагает: "Иди один. Это всё я виноват. Я
уговорил тебя за ёлками ехать".
Пылким натурам свойственно благородство.
Но Коля и к этому порыву относится
критично: "Вместе приехали, вместе и вернуться должны".
В этой чеканной формуле звучит взрослая непререкаемость,
чувствуется несколько даже унылая детерминированность
взрослого мира, взрослая обречённость на правоту.
И вооружившись верным учением, Коля
находит техническое решение проблемы (хотя обычно в их
паре фонтанирует идеями Мишка) – сажает Мишку на ёлку и
тащит, как на санях.
Вторую ёлку пришлось оставить. И это
становится причиной продолжения конфликта потом, после
спасения.
"– Отдай её на сегодня мне, – говорит
Мишка, – и дело с концом".
Ах, как это мило и узнаваемо. "Посади
свинью за стол…" Пока Коля приходит в себя от такой
наглости, Мишка предлагает торг на грани отчаяния:
"Возьми мои лыжи, коньки, волшебный фонарь, альбом с
марками. Ты ведь сам знаешь, что у меня есть. Выбирай
что угодно". (У него действительно сложное положение,
ведь он пригласил ребят на бенгальские огни, а ёлки
теперь не будет.)
И Коля неожиданно соглашается. Но
требует взамен не лыжи, не коньки (хотя это цена очень
высокая), а живое существо – собаку Дружка. Всерьёз ли?
Прямо дьявол-искуситель какой-то!..
"Мишка задумался. Он отвернулся и долго
молчал. Потом посмотрел на меня – глаза у него были
печальные – и сказал:
– Нет, Дружка я не могу отдать".
Мишка выдерживает нравственное
испытание, и Коля вознаграждает его за это: "Ну ладно,
тогда бери ёлку даром". То есть сперва задаёт задачку, а
затем поощряет ученика за правильное решение.
Заметим, что при всей своей правильности
и незаменимости Коля во всех рассказах цикла персонаж
как будто фоновый, служебный. Будь он единственным
героем, про него и рассказать было бы нечего, никаких
интересностей. Это же Мишка превращает готовку каши в
трудное приключение, Мишка придумывает делать инкубатор
и кататься на автомобильном бампере, Мишка своим
несносным поведением драматизирует строительство катка и
так далее. (Даже в рассказе "Тук-тук-тук" ночные страхи
Коли и Кости провоцирует Мишка – тем, что кладёт под
подушку топор, перед тем как крепко и спокойно заснуть.)
А чем интересен Коля?
Тем, что он вообще не ребёнок. Он
замаскированный взрослый. Авторская функция. Удивительно
ли, что Носов назвал его своим именем? Ведь когда отцов
не хватает, кто-то должен их заменять. Ну, хотя бы
показывать, какие они бывают. Что делают. Что должны
уметь. Для чего нужны.
Журнал "Лучик" - 08.12.2017.
|
