Как был побежден ИГИЛ XIX века на Кавказе
К 200-летию начала Кавказской войны
(1817–1864) и памяти князя Александра Барятинского,
пленившего Шамиля...
Князь Александр Иванович Барятинский
"Вы, жившие на свете до меня,
Моя броня и кровная родня..."
Арсений Тарковский
Человек, ясно понимающий ход истории
В нынешнем году мы отмечаем 200-летие
начала Кавказской войны (1817–1864).
Эта война была самой долгой в истории
России, подумать страшно – больше 50 лет. И она одна и
та же – и 200 лет назад, и 20... И сегодня, не дай Бог.
Сейчас, когда горит Ближний Восток, когда ИГИЛ – быть
может, один из самых главных, самых страшных вызовов
современности, так хочется спросить совета у тех, кто
знал тайну спасения Родины и народа, ключ к победе.
Именно таким человеком был князь Александр Барятинский.
Человек чести в самом высоком, подлинном
смысле этого слова, который смог остановить Кавказскую
войну, пленил имама Шамиля, спас нашу Родину, без
всякого преувеличения. Он безоговорочно победил в той,
самой длинной в истории России, опаснейшей войне, сделал
то, что до него не удавалось никому почти 40 лет, прежде
всего потому, что понял душу горцев, глубоко изучил
ислам, постиг глубинную природу мюридизма, который тогда
был пугающей загадкой для всех – примерно как сегодня
терристическое ИГИЛ.
Князь Барятинский – командующий
экспедиционной, по сути, десантной армией, с личной
библиотекой в 50 тысяч томов, умелый солдат и
одновременно философ, геополитик, этнограф.
Но о Шамиле, которого он начисто
переиграл, победил и пленил, написаны десятки книг и
столько же снято фильмов, он известен всем. Об
Александре Барятинском, его победителе, знают немногие.
Говорят, что человек, ясно понимающий
ход истории не 200 лет спустя, как мы сейчас, а сразу, в
реальном времени, рождается раз в столетие. Александр
Барятинский, несомненно, был этим человеком. Как и князь
Евгений Трубецкой, допустим. Нам так сегодня необходимо
его, Барятинского, понимание Кавказа, Османской империи,
мусульманского мира. Его таинственная способность
побеждать вчистую – и при этом не уничтожать
побежденного, вчерашнего опаснейшего врага, а, наоборот,
сделать его другом. И своим личным другом, и другом
России.
Есть вопросы жизни и смерти, а есть
вопросы судьбы, предназначения. И они, как
свидетельствует история, обычно важнее и жизни, и
смерти. Если же человек пытается отказаться, уйти от
своего предназначения, то за это придется дорого
заплатить…
Его судьба – история кровавых сражений в
самых ключевых, самых трагических точках российской
истории, супербоевик, блокбастер XIX века. Но
одновременно, что еще важнее, – это история движения
мысли. О тайных пружинах геополитики, о сути Кавказа, о
восточной душе и об историческом пути славянства.
Князь Александр Иванович Барятинский
Но сначала – это история любви.
Поразительно, но на самых главных этапах жизни именно
любовь к женщине меняла его судьбу, а через него, в
какой-то степени, и судьбу России. Из-за несчастной
любви в 19 лет он первый раз отправился воевать на
Кавказ. Из-за нежелания связать свою жизнь с нелюбимой
женщиной через 15 лет он отказался от огромного
наследства, еще через 15 лет ради того, чтобы остаться,
наконец, с женщиной любимой, отказался от всего, чего
достиг кровью, трудом и талантом, бросил на эту карту и
свой пост властителя Кавказа, и жезл фельдмаршала.
Александр – Рюрикович в двадцатом
поколении, наследник древнейшего рода, давшего миру
несколько святых, в том числе святого равноапостольного
князя Владимира и святого благоверного князя Михаила
Черниговского. Он – старший сын, в десять лет потерявший
отца, и значит, еще до совершеннолетия – богатейший
наследник огромных земель и 35 тысяч крепостных.
Высокий, атлетичный, белокурый, блестяще образованный… В
курском дворянском собрании его семью так и назвали –
"эти красивые Барятинские". Завидный, словом, жених,
любая красавица в стране сочла бы за счастье принять его
предложение. Но надо же было ему выбрать ту единственную
девушку империи, которая была ему не ровня, слишком
знатна. В 19 лет он влюблён не в кого-нибудь, а в дочь
императора Николая I, Марию, и великая княжна отвечает
ему взаимностью.
Но это в сказках светлый витязь, спасая
страну, получает в жёны царскую дочь и полцарства в
придачу. Увы, его возлюбленная предназначена для
королевича заморского, для династического брака, и,
нетрудно догадаться, император не в восторге от этого,
скорее всего платонического, но очень серьёзного романа.
А если быть точным – он в ярости.
Александру нет еще 20-ти, он учится в
гвардейской школе, и, надо же, удивительное совпадение,
дружит и живёт в одной комнате с юнкером из древнего, но
обедневшего рода, неким Михаилом Лермонтовым. В тот
момент Михаил широко известен в офицерской среде как
автор... эротических стихов в духе Баркова и раннего
Пушкина. Молодые люди в силу гусарских традиций их
элитного учебного заведения "куролесят", разыгрывают
своих высоких непосредственных начальников, лазают в
окна к окрестным девушкам, подолгу сидят на гауптвахте.
И всё бы ничего, обычное курсантское дело, но Михаил не
нашёл ничего лучшего, как взять и вывести Александра в
качестве героя одной из своих самых рискованных поэм –
"Гошпиталь".
Скандал был громким. Все это,
несомненно, дошло до августейшей семьи и, скорее всего,
было для императора последней каплей и последним доводом
в ответ на просьбы дочери выдать ее за князя
Барятинского. И для самой юной Марии Николаевны, если
она об этом узнала, история с поэмой наверняка была
душевной раной и ставила крест на дальнейших отношениях.
Характер у Марии был крутой, отцу под стать.
Не меньшей раной всё это было и для
подруги императрицы Марии Фёдоровны, матери князя
Александра – Марии Барятинской, ведь он после смерти
любимого отца был старшим в семье.
Так что роковая дуэль Лермонтова вполне
могла состояться на семь лет раньше. Александр и Михаил
в тот момент, в силу частых кутежей, особых успехов в
науках не показывали, но фехтовали и стреляли оба точно
и отменно. Если бы Барятинский вызвал Лермонтова, страна
бы не досчиталась или будущего великого поэта, или
будущего фельдмаршала. И кто знает, может, иной была бы
русская культура, история, итоги Кавказской войны и
границы Российской империи, возможно, пролегли бы они не
по реке Чорох и даже не по Тереку, а по Дону...
Но судьба распорядилась иначе.
"Эта война – моя, а место мое и судьба –
на Кавказе…"
Александр написал прошение императору с
настойчивой просьбой отпустить его в действующую армию.
На Кавказ. В самое пекло. Туда, где ни его родовитость,
ни его богатство абсолютно точно никакого значения не
имели. "Пусть Государь знает, что ежели я умею совершать
шалости, то и служить умею".
 "Кавказ – школа характеров", – сказал
один из тогдашних писателей. Уже через несколько месяцев
он, 20-летний корнет, командует сотней черноморских
казаков (недавние запорожцы, будущие кубанцы) в
экспедиции генерала Вельяминова на Западном Кавказе. В
глухих горах в верховьях реки Абин, на половине пути
между Екатеринодаром и Геленджиком, его полк попадает в
засаду горцев, сотня Барятинского героической атакой
выручает полк, но Александр, идущий впереди атакующей
сотни, получает тяжелое, да нет – смертельное ранение.
Пятидесятиграммовая пуля из штуцера. Больше двух суток
без сознания, между жизнью и смертью… К его палатке уже
принесли гроб. Но он чудом выжил… Судьба!
"Не заслужить надежной славы, покуда
кровь не пролилась…". Он вернулся в Петербург на лечение
с пулей, на всю жизнь застрявшей в грудной клетке, и с
Золотым Георгиевским оружием с надписью "За храбрость" –
высшей, самой почетной наградой того времени. Снова он
самый модный, востребованный жених империи. Все и всё
ему простили. Кроме, пожалуй, Марии.
Ему предписано состоять при Александре
Николаевиче – наследнике престола
Но в свете уважение к молодому офицеру
неподдельное, в том числе и в августейшей семье, ему
предписано состоять при Александре Николаевиче – старшем
сыне императора и наследнике престола. Официально –
адъютант, реально – друг детства.
И они отправляются в путешествие по
Европе на несколько лет. Александр упорно учится,
встречается с самыми видными дипломатами, геополитиками
того времени – с Талейраном, например. Начинает собирать
свою знаменитую библиотеку, в первую очередь это труды
по востоковедению, по Кавказу. Это уже другой человек,
напряженно размышляющий о мире. Он учится, как завещал
ему отец. Делает всё, чтобы понять Европу, в первую
очередь Англию – главного геополитического противника
России, навёрстывает упущенное, готовит себя
окончательно к своей уже определившейся судьбе. "Я
понял, что эта война – моя, а место мое и судьба – на
Кавказе…"
И всё же… Из высшего света, из
путешествия по европейским королевским дворам, из
петербургской роскоши взять и вернуться на Кавказ, на
войну, навсегда... Это ведь уже не юношеский порыв,
теперь-то он точно знал, что его ждет. А ждала его
тягучая партизанская война, бесконечные экспедиции в
горы, жизнь в палатке и в седле, холод, сырость и кровь.
Ждали еще несколько ранений, одно из них тяжёлое,
сквозное. От корнета – до командира знаменитого
Кабардинского полка, и потом – до наместника императора
на Кавказе и фельдмаршала, командующего огромной, самой,
пожалуй, боеспособной армией века.
Необходимо было какое-то особое
милосердие – милосердие воина
Знаменитый штурм аула Гуниб и пленение
имама Шамиля, изображенные на многочисленных картинах, –
лишь эпилог этой величайшей драмы. Главные же её акты
известны гораздо меньше.
В 1816 году командующим Кавказской
армией был назначен Ермолов, его называли "Лев Кавказа".
Яркая фигура, потрясающе храбрый, дерзкий офицер, а
потом – и умный генерал. Свой первый Георгиевский крест
он получил в 17 лет. Герой 1812 года, после воевал в
Европе. Но, видимо, то, что получалось с Наполеоном, не
годилось для Кавказа. По крови он был чингизид. Его
прозвали Ярмул, и черкешенки пугали им своих детей.
Горцы его уважали, может быть, отчасти потому, что в
иные моменты он действовал их же методами. Соблазн
простых и жестоких решений. Вот они – так, и мы – так.
Он не мог понять, что этот путь не даст окончательной
победы на Кавказе. У Ермолова было три жены-черкешенки,
он женился на них в полном соответствии с шариатом,
согласно которому воин джихада, если он много лет воюет
вдали от дома, имеет право взять так называемых кебинных
жён, дети от них считались законными. И это русский
православный генерал!
Группа казаков
Если казаки приняли одежду и оружие
горцев, то Ермолов принял сам дух этой войны. Может
быть, в этом и было его поражение. Он всей своей судьбой
доказал, что любая доблесть недостаточна, чтобы покорить
и примирить Кавказ. Нужен был какой-то другой взгляд на
мир. С одной стороны – жесткий и неуступчивый, а с
другой... Необходимо было какое-то особое милосердие –
милосердие воина.
Цель и смысл мюридизма
К приезду Барятинского земля горела под
ногами русских солдат. Александр Сергеевич Пушкин, который не раз бывал на Кавказе,
писал: "Светская русская власть заботится прежде всего о
водворении своего престижа и могущества среди
разноплеменного, преимущественно мусульманского
населения, избирая своих агентов в сношениях с туземцами
– влиятельных мусульман. Последние, естественно,
покровительствовали тайно или явно своим единоверцам, в
прямой ущерб святому делу Православия. Последствия
такого невыгодного положения для горских христианских
племен Кавказа были очевидны. С каждым годом русское
население уходило целыми деревнями, а мусульманское под
влиянием мулл проникалось ненавистью к русскому
правительству и в особенности к его духовенству".
На этом фоне возникла страшная беда –
мюридизм. Религиозный заговор – тайная организация.
Своего рода исламский большевизм.
Мюрид в переводе означает – послушник,
полностью отвергающий свою волю и подчиняющийся имаму. И
при этом уже неважно, соответствуют ли действия имама
Корану или нет. Полный отказ от личной ответственности.
Дагестан
Как писал ближайший сподвижник
Барятинского – генерал Ростислав Фадеев, это учение
пришло из средней Азии. Отточили и распространили его
люди, находящиеся под защитой русского оружия. Творцом
его был мулла Магомед Кадий Кюринский. Это он создал
саму систему мюридизма, совершенно законченную, со всеми
ее последствиями. В его тихой сельской школе, в деревне
Яроглар, родилась и оформилась идея будущей войны.
Отсюда она разнеслась по Дагестану. Здесь они держали
последний совет, на котором было решено преобразовать
ислам и выбить русских с Кавказа.
Мулла Магомед был душой мюридизма, но
сам всегда оставался в тени. Не правил и даже не
проповедовал публично. Только создал учение и приготовил
людей. Будущий имам Шамиль был одним из его четырёх
учеников.
Утвердившись в горах, мюридизм стал
государством. И всё запылало, и кровь полилась рекой.
Примерно как сегодня в Сирии. Дело дошло до того, что в
1843-м Чечня была вырвана из российских рук полностью.
***
Читайте также по теме:
***
Целью мюридов был обширный, а в идеале и
всемирный халифат
Мюриды были духовным орденом – людьми,
оторванными от общества, давшими клятву биться до
последнего издыхания и резать всякого, на кого им
укажут... Кто бы он ни был – друг ли, брат ли, отец ли.
Посвященные братья духовного ордена... Пастухи
человеческого стада. Им одним принадлежали настоящая
власть и почёт. Поэтому мюриды принципиально уничтожали
горскую аристократию, знатных и просто выдающихся людей.
А русские власти вновь не понимали, что происходит. Идет
резня – режут друг друга горцы, ну и ладно. Они не
понимали, чем это грозит стране и миру. Целью же мюридов
был обширный, а в идеале и всемирный халифат.
Поразительно, но Запад тогдашний, в
первую очередь Британская империя, всячески поддерживали
этот страшный огонь мюридизма, действуя, по сути, против
христианства. Имея огромный колониальный опыт, они не
могли не понимать, что делают. Но этот яд их устраивал,
потому что он был против России. У имама Шамиля уже 20
тысяч мюридов, причем это войско все время движется.
Шамиль неуловим и неуязвим в неприступных горах.
Ермолов, а потом и Воронцов, в ответ применили тактику
выжженной земли, разоряя аулы и выжигая посевы.
Да, это было, и об этом многое сказано в
русской литературе за последние 170 лет. Но почти никто
не знает, что Шамиль и его мюриды вырезали целые аулы
поголовно, если они не хотели воевать против России.
Самим смыслом учения была война – бесконечная и
беспощадная. А люди просто хотели жить и растить детей.
Трагичная, практически безвыходная ситуация.
Мало кто помнит, что в 1853-м, в самом
начале Крымской войны, султан, властитель великой
Османской империи, назначил Шамиля "генералиссимусом
всех кавказских войск". Это еще раз отчетливо говорит о
том, что и Шамиль, и вся Кавказская война – лишь
продолжение противостояния России и Турции, Византии и
Османской империи, которая тогда занимала полмира:
нынешняя Турция плюс часть Европы, весь арабский мир,
Египет.
Крымская, или, как ее называли в Европе,
Восточная война всерьез началась с решающего сражения у
селения Кюрюк-Дара, недалеко от Карса. Сошлись в
смертельном бою 60-тысячная турецкая армия и наша – чуть
больше 18 тысяч, под командованием князя Василия
Бебутова, опытного генерала из древнего армянского рода.
Как никто другой, Бебутов понимал, что поражение в
Крымской и Кавказской войне означает в будущем
поголовное уничтожение армян, а возможно, и сербов,
отсутствие на карте независимой Греции…
Правая рука Бебутова в этом сражении –
Александр Барятинский. Бой был отчаянный, что
называется, "кость в кость". Какие там резервы!
Барятинский и Бебутов бросили в бой уже свой личный
конвой, оба с клинками лично шли впереди колон в
последнюю решающую атаку. Турки были разбиты вдребезги,
наголову. Если бы этого не случилось, то и Кавказская
война наверняка сложилась бы по-другому, и, возможно,
расклад сил на редутах Севастополя был бы иным.
В определенном смысле судьба мюридов
Шамиля решалась здесь не в меньшей степени, чем на
Гунибе.
Три года спустя, в самом конце 1856
года, Барятинский приехал в Ставрополь, стал наместником
и главнокомандующим русскими войсками на Кавказе.
Незадолго до этого в ноябре банда
Каплана Эсизова прорвалась на Ставрополье, вырезала все
взрослое население сел Константиновское и Кугульты, а
детей увела в рабство. И это только одна из бесчисленных
трагедий той войны.
Но теперь в Кавказской армии и в
Ставропольской губернии все без исключения, узнав о
назначении Барятинского, вздохнули с надеждой.
Русские упорство и милосердие против
ожесточенного террора мюридизма
Князь Александр ехал через Астрахань, и
на всем пути в Ставрополь его встречали, без
преувеличения, ликующе.
В обращении к солдатам он написал:
"Войска Кавказа. Смотря на вас и дивяся вам, я взрос и
возмужал. От вас и ради вас осчастливлен назначением
быть вашим вождем. Трудиться буду, чтобы оправдать
милость, счастье и великую для меня честь".
Да, высоким назначением он был во многом
обязан личной дружбе с императором Александром II. Но
если бы императору вдруг пришлось отстаивать его
кандидатуру, то это было бы нетрудно. У Барятинского за
плечами колоссальный опыт боевой службы на Кавказе, от
корнета до генерала. Отчаянно храбрый, с несколькими
ранениями, хлебнувший по горло походно-бивачной жизни
боевой командир был очень любим в армии. Лучшей его
оценкой служит то, что назначение его наместником крайне
удручило Шамиля, который запретил горцам под страхом
смерти распространять о нем лестные слухи.
Барятинский представил Александру II
подробный убедительный план покорения Кавказа, и в его
распоряжение перешла почти треть (!) военного бюджета
страны. 1856 год. Барятинский перешел в наступление,
двинулся вглубь Чечни и Дагестана, сжимал кольцо
окружения вокруг мюридов.
Никаких авралов, никаких авантюр, все
методично и основательно. Своим тщательно отобранным
молодым генералам он предоставил невиданную свободу в
рамках общего плана, призванного лишить Шамиля
возможности скрытного перемещения в лесистой предгорной
местности. Именно эта поразительная мобильность
десятилетиями делала его неуловимым, вездесущим,
Барятинский же хотел сделать наконец мюридов видимыми,
предсказуемыми. Для этого он теснил их не только
войсками, но и лесными просеками, расчертившими Чечню и
Дагестан концентрическими кругами. Неуклонно он
приближался к главной стратегической точке этой войны –
к аулу Ведено. Полтора столетия спустя, в 1996-м, в
Первую Чеченскую войну, Ведено вновь стал такой же
стратегически важной, судьбоносной точкой: здесь
десантники 102-й ульяновской и 7-й гвардейской
десантно-штурмовой новороссийской дивизий жестко
схватились с наемниками из отряда международного
террориста Хаттаба.
В 1856 году Кавказская армия
Барятинского была ни с чем не сравнимым соединением.
Фантастически боеспособным. Современным нашим
спецназовцам не стыдно у них поучиться. В значительной
степени это были уже горнострелковые войска, вполне
современные, с веревками, лестницами, с реальным опытом
"вертикальной войны". Для этой армии уже не было ничего
невозможного.
Шамиль, конечно, понимал, что его
противник поставил задачу взять его главный оплот –
Ведено. В случае успеха русских Шамилю пришлось бы
отступать лишь в одном направлении – в горный Дагестан,
а это для мюридов было смерти подобно.
Шамиль выстроил на дальних и ближних
подступах к Ведено глубоко эшелонированную оборону, в
эту гениальную систему входили и укрепленные аулы, и
хорошо защищенные завалы, и летучие диверсионные отряды
горцев, не дававшие покоя наступавшим русским колоннам.
Имам собрал около 12 тысяч воинов.
Это была огромная сила, учитывая
великолепное умение мюридов использовать рельеф
местности, быстро маневрировать, мгновенно
концентрироваться огромными партиями в нужном месте и,
наоборот, в нужное время рассредоточиваться мелкими
группами и поодиночке, вновь превращаясь в совершенно
невидимого врага, ведущего бесконечный убийственный
снайперский огонь.
После 10-дневной осады начался штурм
аула, встретивший ожесточенное сопротивление. Шамиль, не
видя возможности удержать свою ключевую стратегическую
позицию, покинул ее, оставив свои войска и
недосчитавшись многих своих лучших соратников.
Непостижимо, но русские войска потеряли всего несколько
десятков бойцов!
Падение Ведено решило судьбу Чечни
Это была стратегическая победа. Падение
Ведено решило судьбу Чечни, и Шамилю ничего не
оставалось, как двигаться в Дагестан. Быть может,
впервые за всю предыдущую 30-летнюю историю Кавказской
войны правила игры диктовал не он, а Барятинский.
Впрочем, Шамиль не собирался сдаваться.
У него в руках оставался Центральный Дагестан, для
выдающегося стратега горной войны это было совсем
немало. Он понимал, что его последний оплот – граница
между Чечней и Дагестаном по реке Андийское Койсу. По
обоим берегам была устроена мощно укрепленная
оборонительная линия. Шамиль оставил под своим контролем
необходимые ему для отхода два-три моста через реку,
остальные сжег.
Имам был готов к решающей битве, в
которой обе стороны неизбежно должны были понести
огромные потери – в первую очередь, конечно, атакующие
русские. Но главным оружием Барятинского оказались не
пушки и штыки, а его знание Кавказа и адата,
традиционного правосудия, основанного на обычаях горцев.
Ведь он здесь, на Кавказе, больше 20 лет.
До него российские власти на Кавказе
делали ставку на мусульманскую знать, стремившуюся
заменить адат Шариатом, основа которого – Коран и
исламское богословие.
Объективно русская администрация
способствовала уничтожению демократических обычаев,
горского самоуправления. Более необдуманную и вредную
политику трудно себе представить. Этот русский курс
поразительно напоминал то, что делал сам Шамиль и его
мюриды.
Осознав это, Барятинский сделал все для
восстановления прежних основ народной жизни, его
политика стала прямой противоположностью деспотизму
имамата. Понимая, что главной ценностью для
мусульманского воина является справедливость, он учредил
горский суд, основанный на адате, и даже планировал
воплотить адатные нормы в письменное законодательство.
Если имама обычно сопровождал палач, то
наместника – казначей
Отошедших от Шамиля лидеров мюридизма
наместник принимал без упреков, без напоминаний о
прошлом. Всё с чистого листа. Когда это отвечало
интересам России, он брал их на русскую службу, оставляя
им прежние звания и полномочия. Горцы, ценя в наместнике
умелого, опасного, но благородного противника, стали
понимать, что мира можно достичь без ущерба для их
чести.
Нередко наместник шел на прямой подкуп.
Бежавшему от Шамиля наибу Бате был куплен дом в Грозной
и выдана крупная сумма денег. Если имама обычно
сопровождал палач, то наместника – казначей.
Шамиль внимательно наблюдал за
Барятинским, понимая, что перед ним упорный, умный, не
только военный, но и политический противник. Когда среди
горцев усилились слухи о военных талантах, щедрости,
справедливости, милосердии Барятинского, Шамиль велел
выслеживать и казнить людей, разносивших эти слухи.
Но неотвратимо пришло время, когда к
миру с русскими его начали склонять самые ближайшие
советники, уверявшие, что за это "назначат Шамилю и его
начальникам великие, награды".
Спасение христианских народов от
всемирного халифата
Князь А. И. Барятинский во главе русских
войск на Кавказе
В год, предшествовавший штурму Гуниба,
депутации от чеченцев одна за другой шли к Барятинскому
с изъявлениями покорности, просьбами защитить от имама,
предложениями помощи в борьбе против него. Целыми аулами
они переселялись из имамата под защиту русских.
Барятинский принимал беженцев ласково, делал им щедрые
подарки, давал провиант и денежные ссуды для обзаведения
хозяйством на новом месте.
На фоне ожесточенного террора со стороны
мюридов Россия, благодаря Барятинскому, превращалась для
горцев в источник надежды.
Разумеется, князь Александр был
ограничен в возможностях широкого использования
невоенных методов. Всё же основным предписанным ему
поприщем была война, которая, увы, диктовала свои
законы. Но Барятинский никогда не превышал меру военной
необходимости. Ни в коем случае не допускать ничего
сверх решения конкретной военной задачи, избегать
излишних потерь – и своих, и бессмысленного ущерба
противнику.
Когда нужно было лишить Шамиля
продовольственных баз в Чечне, Барятинский без особых
угрызений совести истреблял на подвластных имаму землях
посевы кукурузы, пшеницы, проса, запасы сена. Но когда
лишенные съестных припасов чеченцы переходили к русским,
тотчас же за "кнутом" следовал "пряник": беженцам
выдавали хлеб и денежные пособия.
Россия, благодаря Барятинскому,
превращалась для горцев в источник надежды
Результат последовал неизбежно: когда
Шамиль заперся на неприступной горе в ауле Гуниб, с ним
было менее тысячи самых верных мюридов. Все остальные
покинули его, стали подданными Российской империи.
Милосердие Барятинского оказалось более сильным оружием,
чем деспотизм Шамиля.
Отдавая приказ о штурме Гуниба, который
сам по себе был сложнейшей десантно-штурмовой операцией,
планируя его до мелочей, князь Александр рассчитал всё
так, чтобы Шамиль не погиб случайно, чтобы условия его
пленения были максимально почетными, чтобы его
многолетний умный, беспощадный, мужественный противник,
великий аварский воин и богослов, мог сохранить
достоинство.
Почему-то он был уверен, что Шамиль
сдастся, все-таки у князя была гениальная интуиция.
Дальше – известный сюжет… Пленение
имама, их удивительные письма друг другу, приезд Шамиля
в гости в имение Барятинских Марьино и так далее. И,
наконец, хадж (паломничество) имама в Мекку где, как
известно, Шамиль умер и похоронен.
В общем, примирение и умиление... И все
с радостью забыли, чем грозил бы миру, и не просто
России, но всему миру, победивший мюридизм. Если бы
русская сила, олицетворенная князем, не сдавила его
железной рукой, он неотвратимо, неудержимым потоком,
разлился бы по всей мусульманской Азии и до конца
стремился бы к созданию всемирного халифата. Что,
собственно, и происходит сегодня в мире, прежде всего на
Ближнем Востоке, в отсутствие князя Александра
Барятинского и святителя Игнатия Брянчанинова,
архиепископа Кавказского и Черноморского. В этом смысле
они, два великих русских человека, воин и святой, спасли
тогдашний мир.
Весьма примечательны слова князя, в
которых выражено его знание людей, его огромный опыт
руководства: "Для меня не так важно, каких убеждений
держится человек: аристократических, демократических,
либеральных или ретроградных, как важно то, чтобы
человек имел действительно убеждения, и чтобы не менял
их, как перчатки. Для меня нет хуже и опаснее людей, как
те, которые сегодня либералы, а завтра ретрограды,
сегодня якобинцы, а завтра мольеровские дворяне".
Кроме воинских побед, князь Александр
оставил после себя на Кавказе очень многое...
Барятинский парк на Крепостной горе в Ставрополе,
Военно-Грузинскую дорогу (а не конную тропу, которой она
была до него), бесчисленные библиотеки, учебные
заведения, православные храмы.
Последние 20 лет жизни князь Александр
Барятинский и его супруга, княгиня Елизавета Орбелиани,
прожили уединенно. Оба они были похоронены в фамильном
склепе в имении Марьино Курской губернии. Увы, эти
могилы стерты с лица земли в 1930-е годы теми, кому
русская история и русская слава были как кость в горле.
Ему досталось неизбежное и неизбывное
двойное одиночество, победителя и властителя
Говорят, князь Александр единственный
раз в жизни плакал – в 1878 году, уже в отставке,
удаленный от всех дел, – когда наши войска под
командованием генерала Скобелева, разбив турецкие армии
в Болгарии и Анатолии, стояли в Сан-Стефано, в 9
километрах от центра Константинополя, от Святой Софии,
там, где сейчас стамбульский аэропорт.
Скобелев мог штурмовать город, очень
хотел этого и, несомненно, взял бы Константинополь, но
получил от императора категорический приказ отступить. И
для Скобелева, и для Барятинского это было личной болью,
может быть, даже трагедией. Как, впрочем, и для
Достоевского, который в это самое время отчеканил в
"Дневнике писателя": "Константинополь должен быть наш!".
Что поделаешь, такие это были люди, мыслили масштабно.
Ему досталось неизбежное и неизбывное
двойное Одиночество, победителя и властителя. И
молчание. Все понимая, он, как разведчик-нелегал, не
имел права это понимание высказать при жизни, потому что
это подлинное знание о мире само по себе было главным
оружием России. Но сегодня, спустя 200 лет, уже можно
рассекретить его жизнь и образ мыслей.
Валерий Тимощенко, Ирина Ушакова
Православие.Ru - 04.09.2017.
|
