Симеон Новый Богослов. Метод священной
молитвы и внимания
Память: 12 / 25 марта, 12 / 25 октября
Преподобный Симеон Новый Богослов (949 –
1022) - монах, богослов, сочинитель "Гимнов"
(поэтических духовных стихов), один из ярчайших
представителей традиции исихазма. Наряду с двумя
великими богословами Церкви - Иоанном Богословом и
Григорием Богословом, Симеон был удостоен имени Новый
Богослов.
Преподобный Симеон Новый Богослов
***
Три суть образа молитвы и внимания,
которыми душа возводится или низводится: возводится,
пользуясь ими своевременно, а низводится, владея ими не
вовремя и несмысленно. Трезвение и молитва связаны, как
душа с телом: одно не существует без другого.
Соединяются они двояко. Сначала трезвение противостоит
греху, будучи неким передовым разведчиком, а следом
молитва сразу уничтожает и истребляет связанные стражей
/охранением/ постыдные помыслы, чего не может совершить
одно внимание. Это дверь жизни и смерти, то есть
внимание и молитва, которую если мы очищаем трезвением,
то улучшаемся, если же неосторожно уменьшая /ослабевая/
ее оскверняем, то становимся негодными.
Итак, поскольку мы сказали, что внимание
и молитва разделяются на три [части], следует разъяснить
и свойства каждой из этих [частей], чтобы хотящий
достичь жизни и желающий совершить <их> /потрудиться/,
из этих различенных состояний твердо избрал лучшее,
дабы, держа по неведению худшее, не упустить лучшего.
О первой молитве
Свойства первой молитвы таковы. Когда
кто-либо стоит на молитве и руки и очи вместе с умом
воздевает к небу, а ум воображает божественные мысли и
представляет небесные красоты, ангельские чиноначалия,
обители праведных; говоря попросту, все, что слышал из
Писания, собирает в уме во время молитвы, - он побуждает
свою душу к божественному вожделению, явно всматриваясь
в небо. Бывает и так, что у него текут слезы из глаз, и
потихоньку он начинает кичиться в сердце, возноситься,
мнить происходящее божественным утешением и молиться,
дабы всегда пребывать в таковом делании. Это признаки
прелести, ибо добро перестает быть добром, если
совершается не должным образом. Значит, если таковой
человек станет безмолвствовать неисходно, то невозможно
ему не сойти [с ума]. Если же он случайно и не впадет в
эту страсть, то стяжать добродетели или достичь
бесстрастия ему невозможно. Этим вниманием обольщены
чувственно видящие свет, обоняющие некие благовония,
слышащие голоса и многое иное того же [рода]. Одни и
вовсе стали одержимы бесами, бродя в помешательстве с
места на место и из области в область. Другие, не узнав
"преобразившегося в ангела светом" (2 Кор. 11, 14) и
возгордившись, прельстились, впредь пребыв неисправимыми
до конца, не принимая никакого вразумления от людей.
Иные наложили на себя руки и стали самоубийцами,
побужденные к этому обманщиком их: кто-то бросился с
кручи, кто-то удавился. Да и кто рассказал бы обо всех
различиях дьявольской прелести? Уже из этих слов
[человек] разумный может узнать, что за прибыль
рождается от первого внимания. Если же кому-то удастся
избежать этих напастей благодаря общежительству (с
отшельниками это случается), без преуспеяния тем самым
они проходят всю жизнь.
О второй молитве
Вторая молитва такова. Когда ум
отправляется [в путь], собираясь от чувств и охраняемый
внешним чувством, собираясь со всеми помыслами и тщетно
[стараясь] забыть их, иногда испытывая помыслы, иногда
же внимая мольбам к Богу, произносимым устами, иной раз
привлекая к себе плененные помыслы, в другой же и сам,
объятый страстью, снова начинает принудительно
возвращаться в себя, - то невозможно так воюющему
когда-либо умиротвориться или увенчаться победным
венком. На самом деле таковой похож на человека,
сражающегося в ночи, который хотя и слышит голоса врагов
и получает раны, но ясно <ему> увидеть, кто они, откуда
пришли, как и ради чего ранят, нельзя, потому что
виновник такого урона - мрак ума. Так воюющий не избежит
сокрушения от мысленных иноплеменников и, подъемля труд,
все же лишается мзды. При этом, скрадываемый тщеславием,
он мнит себя внимательным и, находясь во власти этого
[тщеславия] и будучи его игрушкой, иногда даже порицает
остальных, что они не таковы, и превозносится, ставя
себя пастырем овец и уподобляясь слепцу, обещающему
показывать дорогу слепцам.
Таковы образы второй молитвы, по которым
трудолюбивый может узнать о вреде ее. Впрочем, вторая
настолько превосходит первую, насколько полнолунная ночь
лучше беззвездной и беспросветной.
О третьей молитве
Итак, начнем говорить и о третьей
молитве: вещь странная и неудобосказуемая, а для
неведающих не только неудоборазумеемая, но и почти что
невероятная; дело, не во многих обретаемое. Кажется мне,
что и такое благо исчезло вместе с послушанием. Ибо
послушание уводит возлюбленного своего от настоящего
века сего лукавого, являет его беззаботным и
беспристрастным, соделывает [его] легко и
незамедлительно текущим к искомому пути, если только
сможет он разыскать надежного проводника. Ибо что
преходящее отторгнет ум умерщвленного послушанием для
всякого пристрастия мирского и телесного? Какой заботой
отвлечется возложивший на Бога и своего отца всякое
попечение души и тела, более не живя для себя и не
"желая дня человеческого" (Иер. 17, 16)? Отсюда
постигаемые умом обстояния <бого>отступных сил,
наподобие веревок опутывающие и окружающие ум тысячами
помыслов, прорываются, так что оказывающийся свободным,
властно воюя и исследуя вражеские замыслы, искусно
изгоняет <их> и воссылает молитвы с чистым сердцем.
Таково начало уединенного жительства. Не так начавшие
будут сокрушены зря. Начало же третьей молитвы берет
начаток не от взирания горе, воздеяния рук, собирания
мыслей и призывания помощи с неба: все это, как мы
сказали, признаки первого прельщения. Но опять-таки, и
не от второго [заблуждения] берет начаток ум, обращая
внимание на внешние чувства, но не видя внутренних
врагов. Таковой, как мы сказали, поражается, а не
поражает; ранится, и не знает <кем, откуда, как и почему
>; в плен уводится, и не в силах отразить пленивших. Все
время "на спине" его, скорее же - на лице "строят [ковы]
грешники" (Пс. 128, 3) и исполняют его тщеславием и
самомнением.
Ты же, если хочешь положить начаток
столь светородному и сладостному деланию, постарайся
начать отсюда. Вслед за строгим послушанием, писанным
выше, тебе нужно делать все совестливо, ибо без
послушания нет и чистой совести. И сохранить совесть ты
должен прежде перед Богом, затем пред отцом своим
<духовным> и, в-третьих, по отношению к людям и
предметам. Пред Богом должен ты сохранить совесть, дабы
того, что, как ты знаешь, не служит Богу, и тебе не
делать. <Пред> отцом же своим <духовным ты должен
хранить совесть>, чтобы делать - ни добавляя, ни убавляя
- все, что он говорит тебе по усмотрению своему. По
отношению к людям нужно хранить тебе совесть, дабы не
делать другому того, что сам ненавидишь. Что же касается
предметов, ты должен остерегаться от злоупотребления во
всякой вещи - пище, питье и одежде; говоря проще -
делать все, как пред лицем Божиим, ни в чем не
обличаемый совестью.
[Теперь], когда мы расчистили и
предуготовили путь к истинному вниманию, поговорим, если
угодно, ясно и кратко и о свойствах его. Истинное и
неложное внимание и молитва состоит в том, чтобы ум
хранил сердце в молитве, всегда обращался внутри его
[сердца] и из оной глубины воссылал ко Господу моления.
Тогда, "вкусив, яко благ Господь" (Пс. 33, 9), ум более
не извергается из обители сердечной, поскольку и сам он
говорит вместе с апостолом: "Хорошо нам здесь быть" (Мф.
17, 4), - и, постоянно обозревая те места, на посеваемые
[там] вражеские помыслы нападая, преследует <их>.
Конечно, несведущим такое жительство покажется слишком
суровым /жестоким/ и неудобным - да и в самом деле оно
трудно, так что от него захватывает дух не только у
непосвященных, но и у крепко выдержавших искус, однако
не восприявших и не пославших радость вглубь сердца.
Вкусившие же сию радость и ощутившие эту сладость
гортанью сердца могут и сами восклицать с Павлом: "Кто
отлучит нас от любви Христовой" (Рим. 8, 35), и
следующее. Ведь святые наши отцы, услышав слова Господа:
"Из сердца вашего исходят злые помыслы, убийства,
прелюбодеяния, <...> кражи, лжесвидетельства <...>, и
это оскверняет человека" (Мф. 15,19-20) и увещание Его
очищать внутренность чаши, дабы и снаружи стала она
чистой (Мф. 23, 26), подвизались в хранении сердца, не
помышляя о всяком другом упражнении в добродетелях,
точно зная, что вместе с этим деланием они без труда
овладеют любым другим, но без него добродетель устоять
не может. Это [делание] одни отцы прозвали "сердечным
безмолвием", другие - "вниманием", иные - "сердечным
хранением", некоторые - "трезвением и противоречием
<помыслам>", остальные - "исследованием помыслов и
блюдением ума", но все они одинаково возделывали землю
своего сердца, благодаря чему получили в пищу
божественную манну. Об этом говорит Екклезиаст:
"Веселись, юноша, в юности твоей <...>, и ходи в путях
сердца твоего непорочен <...>, и оставь гнев сердца
твоего" (Еккл. 11, 9-10). "Если дух владеющего восстанет
на тебя, места своего не оставь"(Еккл. 10, 4). Сказав
"место", он подразумевал сердце, как и Господь говорит:
"Из сердца исходят злые помыслы" (Мф. 15, 19), и еще:
"Не возноситесь" (Лк. 12, 29), и опять: "Сколь узки
врата и узок путь, ведущий в жизнь" (Мф. 7, 14), и:
"Блаженны нищие духом" (Мф. 5, 3) - то есть не стяжавшие
в себе никакого помышления о веке сем. И апостол Петр
говорит:
"Трезвитесь, бодрствуйте, потому что
противник ваш диавол ходит, яко лев рыкающий [Пс. 21,
14], ища, кого поглотить" (1 Петр. 5, 8), и далее. И
Павел чрезвычайно ясно о хранении сердца пишет к
Ефесянам: "Наша брань не против крови и плоти" (Еф.
6,12), и т.д. А сколько и божественные отцы наши в своих
писаниях о хранении сердца говорили, ясно тем, кто
трудолюбиво исследует эти [творения]. Но прежде всего
должно тебе приобрести три вещи и так начать [путь] к
взыскуемому: непопечительность о вещах неразумных и
благоразумных /благословных/, сиречь мертвенность ко
всему; чистую совесть, хранясь, чтобы не упрекала
собственная совесть; беспристрастие, не склонное ни к
чему [от] века сего или самого тела.
Затем, сев в безмолвной келье и наедине
в <каком-либо> одном углу, постарайся сделать то, что я
говорю тебе.
Затвори дверь <ума> и вознеси ум твой от
всего суетного, то есть временного. Затем, упершись
брадой своей в грудь, устремляя чувственное око со всем
умом в середину чрева, то есть пуп, удержи тогда и
стремление носового дыхания, чтобы не дышать часто, и
внутри исследуй мысленно утробу, дабы обрести место
сердца, где пребывают обычно все душевные силы. И
сначала ты найдешь мрак и непроницаемую толщу, но,
постоянно подвизаясь в деле сем нощно и денно, ты
обретешь - о чудо! - непрестанную радость. Ибо как
только ум найдет место сердечное, он сразу узревает,
чего никогда не знал. Видит же он посреди сердца воздух
и себя самого, всего светлого и исполненного
рассуждения. Отныне призыванием Иисуса Христа он
изгоняет и истребляет помысел при [его] появлении,
прежде чем тот завершится или сформируется. С этого
времени ум, памятуя о бесовской злобе, воздвигает
естественный гнев и, преследуя, поражает мысленных
врагов.
Прочему ты научишься, с <помощью>
Божией, в хранении ума, держа Иисуса в сердце. Ведь,
говорит <авва>, "сиди в келье своей, и это всему тебя
научит".
ВОПРОС. Но почему первое и второе
хранение не могут усовершить монаха?
ОТВЕТ. Поскольку он проходит их не по
чину. Ведь лествицей установил /утвердил/ их Иоанн
Лествичник, говоря так": "Одни умаляют страсти; другие
поют псалмы и предаются псалмопению большую часть
[времени]; некие [терпеливо} пребывают в молитве; иные
проводят [жизнь], устремляясь в глубину созерцания.
Пусть, - говорит он, - задача исследуется по образу
лествицы". Следовательно, желающие шествовать по
лестнице шагают не сверху вниз, а снизу вверх, взбираясь
сначала на первую ступеньку, затем на следующую и по
порядку на все [остальные]. И таким образом возможно
подняться от земли и вознестись на небо. Итак, если мы
хотим прийти "в мужа совершенного <...> полноты
Христовой" (Еф. 4, 13), то начнем <взбираться> по
утвержденной лестнице, [как и] подобает /подобно/
младенцам, согласно [чреде] детских возрастов, дабы, идя
мало-помалу, достичь мер и мужа, и старца.
Первый возраст иноческой степени есть
умаление страстей, что свойственно начинающим.
Вторая ступень духовного повзросления,
превращающая отрока в юношу, - привязанность к
псалмопению. Ибо после упокоения и умаления страстей
псалмопение становится сладостным для языка и
причисляется у Бога <к заслугам>, ибо невозможно "петь
<...> Господу в земле чужой" (Пс. 136, 4), то есть в
страстном сердце.
Третья же ступень духовного возрастания
- юноши в мужа - прилежание к молитве, что свойственно
преуспевшим. Ведь молитва отличается от псалмопения, как
совершенный муж - от юноши и отрока, соответственно
степени, на которую мы восходим.
За этими <тремя следует> четвертая
ступень духовного возрастания - ступень седого старца,
то есть неуклонная пристальность созерцания, каковое
свойственно совершенным. Вот и завершен путь, и лестница
достигла конца.
Значит, поскольку эти [ступени] так
положены и возвещены /установлены/ Духом <Святым>, то
невозможно младенцу возмужать и взойти в состояние
седого <старца> иначе, кроме как начав с первой
ступеньки, как мы сказали, и, успешно пройдя по [всем]
четырем, достичь совершенства.
Началом же продвижения к свету для
желающего духовно возродиться является умаление
страстей, или хранение сердца, ибо иначе невозможно
страстям умалиться.
На втором месте - усиление псалмопения,
ибо, когда страсти улегаются и умаляются благодаря
сердечному противлению страстям, желание примирения с
Богом воспламеняет ум. С этого времени /поэтому/
окрепший ум, преследуя, изгоняет с помощью внимания
помыслы, овевающие поверхность сердца. И вновь он, как
обычно, прилепляется ко второму вниманию и молитве.
Тогда взвихряются духи - а духам страстей привычно
возмущать сердечную глубь, - но призыванием Господа
Иисуса Христа они распадаются и исчезают, словно воск.
Будучи изгнанными оттуда, они возмущают через чувства
поверхность ума; посему если даже и чувствуется / или:
он [ум] чувствует/ вскоре затишье, все же совершенно
избежать их и не воевать невозможно. Свойственно же сие
одному пришедшему в <меру> "мужа совершенного" (Еф. 4,
13), пребывающему всегда в уединении и непрерывном
сердечном внимании.
Затем стяжавший внимание возвышается
мало-помалу и до мудрости седин, то есть восходит к
созерцанию, что есть [удел] совершенных.
Итак, именно проходящий <все> это в свое
время и размеренно может после изгнания из сердца
страстей и псалмопению предаваться, и законно защищаться
как от помыслов, пробужденных чувствами, так и от
возмущения на поверхности ума, а также, когда нуждается
в этом, устремлять к небу чувственное око вместе с
духовным и поистине чисто молиться, да и то в единичных
и редких [случаях] из-за подстерегающих в воздухе
<бесов>. На самом деле только то от нас требуется, чтобы
сердце было очищено хранением; если же, по апостолу
(Рим. 11, 16), "корень свят", то ясно, что "и ветви", и
плод. Желающий же возводить взор и ум к небу <иначе> -
кроме того способа, о котором мы говорили, - и
воображать что-то умопостигаемое, видит, словно в
зеркале, скорее призраки, а не истину. Ибо из-за того,
что сердце нечисто, второе и первое внимание не
преуспевают. Ведь как при строении дома мы не
закладываем прежде кровлю, а затем фундамент (поскольку
это невозможно), но, напротив, сначала фундамент, затем
строение и напоследок крышу, так мысли и тут: сначала
хранением сердца и умалением в нем /букв. из него/
страстей мы полагаем духовное основание храмины; затем,
отталкивая вторым вниманием напор лукавых духов,
пробуждаемый внешними чувствами, скорее избегая войны,
утверждаем над фундаментом стены духовного дома; и [уже]
потом при помощи совершенного приникновения к Богу или
отшельничества мы простираем кровлю дома и тем самым
завершаем духовное жилище во Христе Иисусе, Господе
нашем, Которому слава во веки. Аминь.
Симеон Новый Богослов, преподобный
Перевод с древнегреческого А.Г. Дунаева
Святоотеческое наследие
***
Труды преподобного Симеона Нового Богослова:
|
