Киприан Карфагенский. Книга о зрелищаx [1]
Память: 31 августа / 13 сентября
Священномученик Киприан Карфагенский (ок.
200 - 258) автор многочисленных сочинений и писем, один
из первых богословов, сформировавших православную
экклесиологию - учение о Церкви.
Священномученик Киприан Карфагенский. Мозаика
баптистерия Сан-Джованни во Флоренции, 1300–1310 года
***
Киприан народу, неуклонно пребывающему в
евангелии, желает здравия.
Как сильно печалюсь я и возмущаюсь в
душе своей в то время, когда не представляется мне
никакого случая писать к вам (потому что не говорить с
вами я считаю потерею для себя): так, с другой стороны,
ни что не доставляет мне столько удовольствия и не
возвращает мне снова благодушия, как открывающаяся для
этого возможность. Мне кажется, что я нахожусь среди
вас, когда беседую с вами письменно. Итак, хотя вы, как
я знаю, и сознаете, что это действительно так, как я
говорю, и нисколько не сомневаетесь в справедливости
слов моих; однако, вот вам и новое доказательство
искренности сказанного. (Когда не пропускают ни
малейшего случая (к писанию), то тем самым доказывают
свою расположенность). Так, хотя я уверен, что вы
столько же строги в жизни, сколько тверды в данном
обете; но потому именно, что находятся льстивые
защитники и поблажатели пороков, которые отстаивают их
и, что еще хуже, исследование божественных писаний
направляют к защите преступлений, признавая невинным
наслаждение зрелищами, при которых будто имеется в виду
успокоение души (ибо до того уже ослабела строгость
церковного благочиния и до того доходит зло от
совершенной поблажки порокам, что думают уже не об
извинении пороков, но о достоинстве их), потому именно
мне заблагорассудилось в настоящий раз, кратко, не
наставление преподать вам, но напомнить о том, чему
научены вы, чтобы, по причине худой перевязки ран, не
прорвались заживленныя язвы. Ибо никакая болезнь не
уничтожается с таким трудом, как та, которой возврат
легок, когда она поддерживается сочувствием толпы и
смягчается извинением.
Не стыдятся люди верные, присвояющие
себе право – именоваться христианами, не стыдятся,
говорю, защищать от божественных писаний пустые,
языческие, смешанные с представлениями, суеверные
обряды, и усвоять божественную важность идолослужению! В
самом деле, когда верные христиане учащают на зрелище,
совершаемое язычниками в честь какого либо идола, то не
защищают ли они тем языческое идолослужение и не
попирают ли бесчестно истинную и божественную религию? Я
стыжусь приводить извинения их, по этому поводу, и
защищения. "Где, говорят они, написано об этом? Где
запрещено? Ведь и Илия представляется возницею
Израилевым и сам Давид скакал пред ковчегом. Также
читаем о гуслях, трубах, тимпанах, свирелях, арфах и
хорах. Да и Апостол, ополчая нас на брань, предлагает
против духов злобы орудия, обыкновенно, употребляемыя
борцами; он же, когда берет примеры от ристалищ, между
наградами полагает венцы. Почему же человеку верующему,
христианину, нельзя смотреть на то, о чем позволительно
было писать в божественных писаниях"? На это я сказал
бы, что подобным людям гораздо лучше вовсе не знать
писания, чем понимать его таким образом; потому что
выражение и примеры, которые представлены для поощрения
к евангельской добродетели, обращаются ими к защите
пороков, – тогда, как они изложены в писании не для
того, чтобы приохотить к зрелищам, но чтобы чрез них
душа наша воспламенилась большим стремлением к предметам
полезным, припоминая подобные стремления у язычников к
предметам бесполезным. Итак, сущность доказательства –
возбуждение к добродетели, а не позволение или свобода в
созерцании языческих пороков, – сущность в том, чтобы в
следствие этого возбуждения душа более пламенела к
евангельской добродетели, имея в виду божественные
награды, потому-что из-за тяжести трудов и болезней
можно достигнуть вечных выгод. А что Илия представляется
возницею Израилевым, в этом нет никакой опоры для
посещения цирков; потому что он не ристал ни в каком
цирке. И что Давид плясал пред лицем Божиим, это
нисколько не оправдывает верных христиан, присутствующих
в театре; потому что он не употреблял при этом
бесстыдных телодвижений и его пляска не была греческим
сладострастным танцем. Гусли, трубы, свирели и арфы (у
Давида) воспевали Бога, а не идола.
Итак, не предписывается смотреть на не
позволенное; а в не позволенное изменено хитростью
диавола святое. Пусть их научит стыд, если не может
научить священное Писание. Писание при научении дает
подразумевать кое-что более; щадя стыдливость, оно
потому особенно и запрещает что-либо, что совсем
умалчивает о нем. Если бы истина снизошла наконец до
выяснения всего, то она имела бы весьма худое мнение о
верных своих. В заповедях, для большей пользы необходимо
умалчивать о некоторых предметах; а то ведь часто
увлекаются тем, что запрещается. Потому-то, когда что
излагается в Писании, то умалчивается об ином, и о том,
о чем умолчано, говорит, вместо заповедей, и разум и
строгий взгляд на дело. Пусть только каждый поразмыслит
сам с собой, пусть поговорит с единоверным своим; и – он
никогда не сделает ничего неприличнаго, потому что
собственное мнение будет иметь тогда более веса. Что
запрещено в Писании? Запрещено смотреть на то, что
запрещается делать. Говорю, Писание осудило все роды
зрелищ, когда отвергло мать всех игрищ – идолослужение,
от которого произошли все эти чудовища суеты и
легкомыслия. Ибо какое зрелище без идола? Какое игрище
без жертвоприношения? Какое состязание не посвящено кому
либо из умерших? Что же делает истинный христианин
присутствуя на них? Если он убегает идолопоклонства; то
зачем – будучи святым, находит удовольствие в вещах
запрещенных? Зачем, в противность Богу, одобряет
суеверия, которые любит, когда смотрит на них? Пусть он
знает, что все это изобретение демонское, а не Божие.
Тот безрассудно заклинает в церкви
демонов, кто увеселения их хвалит на зрелищах; кто,
отрекаясь раз на всегда от диавола и загладив все в
крещении, идет от Христа на зрелище диавола, тот
отвергает Христа, как отвергал диавола. Идолослужение,
как я сказал уже, есть мать всех игрищ; чтобы привлечь к
себе христиан, оно обольщает их наслаждениями зрения и
слуха. Ромул первый, когда вознамерился похитить
Сабинянок, посвятил игры Конзу – как бы богу совета.
Затем другие, когда настал в Риме голод, для возвращения
туда народа, выдумали публичные игры, которые потом
посвятили Церере, Бахусу и прочим идолам, а также и
умершим. Состязания греков в пении, в игре на
музыкальных инструментах, в красноречии, или в силе,
имеют покровителей себе в различных демонах, – и если
поискать начала и повода установления того, что или
привлекает взоры или льстит слуху, то причиной окажется
или идол, или демон, или умерший. Таким образом
хитрец-диавол, знавши, что идолослужение само в себе
может показаться отвратительным, соединил его с
зрелищами, чтобы заставить полюбить его ради
наслаждения.
Нужно ли продолжать еще более? Или –
нужно ли еще описывать те ужасные роды жертвоприношений,
на которых иногда, чрез обман жреца, и человек бывает
жертвою, – на которых теплая, так сказать, кипящая
кровь, принятая из горла в чашу и плеснутая идолу, как
бы жаждущему, в лице, варварски подносится для питья, –
на которых, наконец, в числе удовольствий зрителей
предлагается смерть некоторых, чтобы посредством
кровавого зрелища научаться жестокости, как будто мало у
человека своего собственного неистовства, если не
учиться тому публично? Для казни человека выкармливается
дикий зверь, чтобы он как можно свирепее неистовствовал
пред взорами зрителей: искусник учит зверя, который,
может быть, был бы гораздо смирнее, если бы хозяин не
учил его свирепствовать. Умолчу о других предметах,
похваляемых идолослужением. Но сколько пустоты в самых
состязаниях? Спорить из-за цветов, препираться в беге на
колесницах, домогаться почестей, радоваться, что конь
был быстр, сокрушаться – когда был очень ленив, считат
лета скотины по временам консулов, изучать ее возрасты,
обозначать поколение, припоминать самых дедов и
прадедов, – какое во всем этом пустое занятие? или лучше
– как, скажу, гнусно и бесчестно выслушивать
перечисляющего на память все поколение лошадиной породы,
и без ошибки с великою скоростию пересказывающего все
это! Но спроси его сперва о предках Христовых: он их не
знает, и знать было бы для него большим несчастием.
Опять, если я спрошу его, каким путем он пришел на
зрелище; то признается, что пришел чрез непотребный дом,
чрез обнаженные тела блудниц, чрез публичное распутство,
чрез публичное бесчестие, чрез низкую похоть, чрез
всеобщее бесславие. Положим, что он так поступил
случайно; но он видел, чего не нужно было делать, и все
же обратил взоры свои на идольское зрелище в следствие
похоти: он дерзнул, если бы это возможно было, принести
с собою в непотребный дом все, что было в нем святаго;
спеша на зрелище по выходе из церкви и, по обыкновению,
неся еще с собою евхаристию, этот неверный принес в
среду студных тел блудниц святое тело Христово, заслужив
за путь, чрез который прошел, горшее осуждение, чем за
наслаждение зрелищем.
Но когда я коснусь бесстыдных шуток
сцены, то мне стыдно и передавать о том, что там
говорится, стыдно и осуждать то, что там делается, –
осуждать строфы из басен, хитрости прелюбодеев,
бесстыдство женщин, шутовские игры, гнусных скоморохов,
самых даже почетных отцев семейств, то приходящих в
оцепенение, то выказывающих любострастие, – во всем
оглупевших, во всем бесстыдных. И не смотря на то, что
негодяи, не обращая внимания ни на происхождение, ни на
должность, не дают никому в своих словах пощады,
несмотря на то все спешат на зрелище. Находят
удовольствие в том, чтобы видеть общее безобразие,
знакомиться с праздностию и приучаться к ней. Сходятся в
этот дом публичного бесстыдства, в это училище
непотребства для того, чтобы и тайно совершалось только
то, что изучается публично; среди самых законов
научаются тому, что запрещается законами. Что же делает
на этих зрелищах христианин, верующий, – которому
непозволительно и помышлять о пороках? Какое
удовольствие находит в изображениях похоти, могущих
довести его до того, что и сам, потерявши здесь стыд,
сделается более отважным на преступления? Приучаясь
смотреть, он приучается и делать. Даже те из женщин,
которых несчастие довело до рабства непотребству, – в
публичном месте скрывают свое распутство и предаются
наслаждению похотию только тайно: стыдятся показывать
себя открыто даже те, которые продали стыд свой! А между
тем, это публичное позорище совершается пред очами всех,
и совершающие опереживают непотребство бесчестных
женщин. Допытывались даже, как бы совершать любодеяние в
глазах других!..
К вышесказанному бесстыдству принадлежит
и другое одинакового достоинства. Вот человек, у
которого переломаны все члены, вот муж, изнеженный и
расслабленный более, чем женщина, искусник объясняться
жестами; – и из-за одного его, нето мужчины, нето
женщины, приходит в движение весь город: он будет
разыгрывать на сцене баснословные беспутства древности.
Так-то любят не позволенное, любят, чтобы снова
представлено было пред взоры даже то, что скрыто уже
временем! Для похоти недостаточно наслаждаться настоящим
злом, – нет, она хочет чрез зрелище усвоить себе и то,
чем грешили еще в давнее время.
Говорю: непозволительно верным
христианам, совершенно непозволительно ни присутствовать
на зрелищах, ни быть вместе с теми, которых Греция, для
увеселения слуха, посылает всюду, выучив их разным
пустым искусствам. Вот один из них подражает грубому
воинскому шуму трубы; другой, надувая флейту, извлекает
из нее печальные звуки; а тот, с усилием захватив в
легкие дыхание и состязаясь с хорами и звучным
человеческим голосом, перебирает отверстия органа и, то
сдерживая дыхание, то втягивая его внутрь и потом
выпуская в воздух чрез известные щели инструмента, и
затем прерывая звук на известном колене, – неблагодарный
художнику, который дал ему язык, – усиливается говорить
пальцами! А что сказать о комических бесполезных
усилиях, – о великих неистовствах трагической речи, – о
напряжении нервов во время крика? Хотя бы все это и не
было посвящено идолам, – и тогда верные христиане не
должны бы ни посещать этих зрелищ, ни смотреть на них:
потому-что хотя бы во всем этом и не было прямого
преступления, однако все же тут есть величайшая и вовсе
неприличная верным пустота. Не явное ли безумие тех,
которые людям праздным доставляют занятие – бить себя, и
которых первая победа состоит в том, чтобы, выказать,
несвойственную человеческому желудку, алчбу, как бы в
изъявление почести увенчанному обжорству распутной
Нундины [2]? Несчастное лицо подставляется под удары,
чтобы только насытить, еще более несчастное чрево! Кроме
сего – какая срамота в самых состязаниях? Мужчина лежит
под мужчиной, бесстыдно обнявшись и сцепившись друг с
другом. Высматривают, кто победит; но прежде всего
побежден уже стыд. Вот один нагой скачет пред тобой,
другой с напряженным усилием бросает вверх медный шар:
не слава это, но безумие! Удали зрителя, – и ты
представишь одну пустоту. Потому-то верующие, христиане,
как несколько уже раз говорил я, должны убегать от этих
столь пустых, пагубных и нечестивых зрелищ: надобно
блюсти от них и зрение наше и слух. Мы скоро привыкаем к
тому, что слышим и что видим. Ум человеческий сам по
себе склонен к порокам; что же он сделает сам с собою,
если будет иметь скользкие образцы телесной природы,
которая охотно предается пороку, – что он сделает, если
она будет еще поощрена к тому? Да, нужно удалять душу от
всего этого.
Христианин, если только пожелает, имеет
гораздо лучшие зрелища, – он имеет истинные и вполне
полезные удовольствия, – если только признáет сам себя.
Не стану упоминать о том, чего пока нельзя еще
созерцать: но он имеет пред собой ту красоту мира,
которую можно видеть и удивляться ей. Пусть он смотрит
на восхождение и захождение солнца, которые попеременно
возвращают дни и ночи; на круг луны, своим возрастанием
и ущербом обозначающий течение времен; на сонмы
сверкающих звезд, постоянно с высоты изливающих свет с
необычайною удобоподвижностию; пусть преемственно
созерцает отдельные части целого года и самые дни с
ночами, распределенные по временам часов, – пусть
созерцает уравновешенную толщу земли с ее горами, и
беспрерывно текущие реки с их источниками, – обширные
моря с их волнами и берегами, – постоянный, с величайшею
соразмерностию распростертый повсюду воздух, все
оживляющий своим благорастворением и, то изливающий
дождь из сгущенных облаков, то, по разрежении облаков,
снова возвращающий ясную погоду, – и во всех этих частях
природы пусть созерцает обитателей, свойственных каждой
части: в воздухе – птиц, в воде – рыб, и на земле –
человека. Эти-то, говорю, и другие дела Божии должны
составлять зрелище для верных христиан. Какой театр,
состроенный человеческими руками может сравниться с
этими делами? Пусть он будет построен из великих груд
камней, – но гребни гор выше его; пусть потолки его
сияют золотом, но блеск звезд совершенно их потемняет.
Так, никогда не будет удивляться делам человеческим, кто
признáет себя сыном Божиим!
Тот низвергает себя с высоты
благородства своего, кто может удивляться чему-нибудь
кроме Господа. Верный, говорю, христианин должен
прилежать божественным писаниям: в них найдет он
зрелища, достойные веры. Он увидит там Бога, творящего
мир свой и, после сотворения всех животных, созидающего
удивительным и самым лучшим образом человека. Увидит мир
во грехах его и за тем праведное потопление всех:
награды благочестивых и наказания нечестивых. Увидит
моря, иссушенные для народа, и воды, проторгшиеся из
камня, для того же народа. Увидит хлеб, сходящий с неба,
а не из житниц, – увидит реки, после того как
остановлено течение воды, дающие сухие переходы
множеству народа. Он усмотрит в некоторых веру,
побеждающую пламень огненный, – животных, укрощенных
верою и соделанных ручными. Он будет созерцать и души,
возвращенные из уз смерти; усмотрит даже, как чудесным
образом возвращалась жизнь самым истлевшим телам; в
заключение же всего увидит еще особенное зрелище, – того
самого диавола, который торжествовал во всем мире,
поверженным под ноги Христовы. Сколь благоприлично,
братья, это зрелище! Как приятно и как необходимо
созерцать всегда надежду свою и отверзать очи во
спасение свое! Подобного зрелища не представит ни
претор, ни консул; но только Один Тот, Который прежде
всего, Который над всем и из Которого все, – Отец
Господа нашего Иисуса Христа, Которому похвала и слава
во веки веков. Желаю вам, братья, всегда быть в добром
здоровье. Аминь.
Киприан Карфагенский, святитель
Цитировано по:
Творения святаго
священномученика Кипрiана, епископа Карфагенскаго. -
Издание второе. - Киев: Типография
Корчак-Новицкаго,
1891. - С. 353-363.
Азбука веры
Примечание
1. Книга о зрелищах и следующая за нею –
Похвала мученичествупринадлежат к числу сомнительных
произведений св. Киприана. Трудно доказать их
подлинность, но и решительно признать их подложными нет
вполне достаточных оснований.
2. У римлян богиня обжорства и
торгашества.
***
Труды священномученика Киприана Карфагенского:
|
