Доктрина реинкарнации и христианство
Настоящая публикация, оппонирующая теософам, предназначена
не для теософов. Если бы она была обращена к ним, то ее
автор, приводящий многочисленные доказательства того, что ни
библейские тексты, ни раннехристианская традиция не
разделяют идеи перевоплощения душ, оказался бы в положении
человека, усердно доказывающего, например, что Российская
Государственная Библиотека находится именно в Москве, а не в
Эдинбурге тому, кто твердо верил бы именно в последнюю
версию.
В самом деле, для того, кто в данном случае был бы
прочно "закодирован" на столицу Шотландии, никакие
официальные документы, карты Москвы или свидетельства самих
читателей данной библиотеки доказательствами не были бы. Он
счел бы все эти данные лишь средствами конспирации, само их
количество уже достаточно подозрительным, а все попытки
уверить его в их объективности лишь признаком
"тоталитарного" мышления. Сходным образом, того, кто
закодирован на эзотерическое видение религиозных текстов и
символов, никакие аргументы, приводимые здесь, не разубедят
в том, что Иоанна Крестителя иудеи принимали на самом деле
за реинкарнацию Илии (но только по каким-то причинам
тщательно это скрывали) или что евангельский слепорожденный
расплачивался за проступки, совершенные им в прежних рождениях.
Реинкарнация. Сансара
Автор настоящей публикации должен быть поэтому избавлен от
подозрения в желании обращать теософов, и у нас есть все
основания полагать, что он апеллирует не столько к ним
непосредственно, сколько к тому кругу читателей, на которых
направлена идеология теософского типа. В этой идеологии
можно выделить один важный пункт: ее сторонники утверждают,
что все разномыслия традиционных религиозных мировоззрений
вполне вторичны, как выражения их внешнего, феноменального
слоя, тогда как на уровне глубинном, ноуменальном они
раскрывают единую Истину, постулаты которой (один из коих и
относится к архетипу реинкарнации) и составляют догматику
единой Религии, которую частные религии в различной степени
выражают, но не исчерпывают. Подобными философскими
формулировками популяризаторы теософии, конечно, не владеют
- их разрабатывают некоторые представители той области
философии, которая называется философией религии .
Популяризаторы теософии обычно апеллируют к мистическому
свету, позволяющему тем, кто учится у "махатм", открыть
сокровенный смысл "частных" религиозных мировоззрений.
Однако этот свет скорее напоминает свою противоположность, а
именно, пользуясь выражением другого философа, Гегеля, ту
ночь, в которой все коровы кажутся одинаково черными
Различные религиозные мировоззрения действительно содержат
нечто общее - попытки решения важнейших, экзистенциальных,
или "пограничных" (по выражению К. Ясперса) вопросов жизни,
а также, поскольку человек в определенном, и притом весьма
немаловажном, смысле является "бытием-к-смерти" (по
выражению М. Хайдеггера), и вопросов, связанных с его
посмертным существованием. Несходства обнаруживаются в, в
первую очередь, способах ответа на эти вопросы.
Идея перевоплощения выросла не только на почве
фольклорно-мифологического сознания, но и на почве самых
серьезных исканий человеческого духа, от которых никак не
может отвернуться никакой мыслящий человек, даже если он
вполне добросовестно отвергнет саму эту идею. Доктрина
реинкарнации обнаруживает следы бесспорной интуиции разума и
сердца, которая заставляет верить в то, что человеческие
деяния имеют результаты, которые не исчерпываются кратким
промежутком его земной жизни, но сохраняются и после
разрушения его тела. Учение о перевоплощении содержит и
попытку решить проблему всех проблем, связанных с земной
жизнью человека и объяснить несоответствие нравственных
достоинств людей их судьбе. Наконец, это учение содержит
бесспорную надежду на то, что идеал, к коему стремится
человеческая жизнь, не достижим в рамках этой жизни и его
осуществление должно быть передано будущему.
Тем не менее те способы ответа на эти "запросы" человеческого духа,
которые содержатся в доктрине реинкарнации, оказываются
несовместимыми с самими основоположениями христианского
мировоззрения. И эта несовместимость является
доказательством того, что теософское здание единой Религии с
ее набором архетипов, обнаруживающихся во всех "частных"
религиях и лишь получающей в них различные способы выражения
и формулировки, является на деле карточным домиком.
Учение о перевоплощении предполагает, во-первых, безначальность
того, что соответствует душе, и "свободный",
"нефиксированный" характер ее связи с телесными
образованиями, которые выполняют для нее функцию внешних
одежд, в которые она без труда переодевается. Обе эти
"позиции" совершенно несовместимы с основными христианскими
догматами. С догматом о творении - поскольку он означает,
что нетварным, безначальным началом может быть только Бог,
который является Творцом всего сущего, в том числе и души. С
догматом о творении человека в частности - поскольку уже
первый человек был создан как неразделимое личностное
единство одной души (отображающей образ Нетварного бытия, но
тварной по природе) и одного тела, созданных вместе и
"привязанных" друг к другу их общим Создателем, и передал
это нераздельное единство всем своим потомкам. С догматом о
Боговоплощении - поскольку уже сам Бог "воспринимает" в
единство своей ипостаси одну человеческую душу нераздельно
связанную с одним телом, а не меняет свои телесные формы
подобно Протею языческих религий. С догматом о Воскресении -
поскольку душа вочеловечившегося Бога соединяется со своим
единственным телом после воскресения последнего (а по образу
воскресения Богочеловека Христа и человеческие души должны
соединиться со своими единственными телами в конце времен).
С догматом о Вознесении - поскольку воскресший Бог
"подтверждает" здесь свое ипостасное единство со своим
единственным телом навсегда для того, чтобы не только
человеческая душа, но тело могло быть "обожено". Поэтому
конечной задаче человека, поставленной перед ним в
христианстве - "обожению", идеал, непосредственно следующий
из реинкарнационной доктрины - "освобождение" противостоит
самым радикальным образом. В первом случае речь идет о
полном восстановлении личности в душевно-телесном единстве
ее природы и о реализации в человеке "образа" Божия - во
втором о полном разъединении того, что можно назвать
душевными и телесными компонентами индивида посредством
последовательного демонтирования личностного самосознания
(результат которого и мыслится как реализация божественной
природы по устранении "принципа индивидуации" ). Поэтому
вопрос о христианстве и реинкарнационной доктрины может быть
решен таким образом, что там, где есть христианство, нет
этой доктрины, а где есть эта доктрина, нет христианства.
Неоднозначное же отношение к данной доктрине отдельных
мыслителей, которые в целом были христианскими (например,
Оригена) объясняется всецело их увлечениями античной
философией и тем, что процесс воцерковления этой философии в
патристической традиции в их эпоху лишь начинался.
Поэтому вовсе не случайно, что раннехристианские авторы заняли
полемическую позицию по отношению к учению о перевоплощении,
которая и документируется в нижеследующей публикации.
Наиболее ярким доводом среди тех, которые они предложили в
этой полемике, представляется аргумент св. Мефодия
Олимпийского , подвергающий сомнению сам ретрибутивный
принцип, на коем настаивали древние сторонники этого учения:
"падшие" люди наказываются воплощением среди демонов,
животных и насекомых, при котором они, с одной стороны, не
могут (в их "новом" состоянии) осознать ни своих грехов, ни
своего наказания, с другой - прочнейшим образом
"закрепляются" в этих формах в своем падшем состоянии.
Наряду с этим доводом можно привести, на наш взгляд, и
некоторые другие возражения в связи с доктриной реинкарнации
в общем контексте христианского мировоззрения.
Во-первых, эта доктрина является явным упрощением сложнейших
по сути непознаваемых отношений между человеческими деяниями
и их последствиями для посмертного существования человека,
которые в христианстве отдаются на суд в конечном счете лишь
Нетварного ума. В первой же индийской версии данного учения
(а именно индийские модели реинкарнации были наиболее
подробно разработаны), представленной в древней
"Брихадараньяка-упанишаде" четко выясняется, кто после
смерти идет "путем огня" на небо, кто "путем дыма" получает
новое человеческое тело не земле и кто (вследствие незнания
этих двух путей) становится насекомым, птицей или
"кусающейся тварью" . В более поздних текстах каузальные
связи между человеческими действиями и их посмертными
последствиями еще более подробно расписаны и, соответственно, упрощены.
***
Читайте также по теме:
***
Во-вторых, серьезные логико-семантические препятствия встают
перед тем, кто захочет рационально осмыслить вопрос, что
собственно пере-воплощается согласно учению о трансмиграции
(вопреки достаточно рассудочному характеру самого этого
учения в сравнении с мистической по самой ее природе
христианской эсхатологией - см. выше). Ни одно из двух
начал, которые в индийской мысли условно соответствуют душе,
- бытийно совершенно разнородные Атман - "световая точка",
мыслимая безначальной и неизменной, и психо-ментальный
агрегат, сам по себе бессознательный и называемый
"внутренний инструментом" (антах-карана) субъекта
пере-воплощения не образует. Атман потому, что он по
определению бытийно совершенно "внеположен" телу и, кроме
того, будучи по природе неизменным, не может пройти той
точки деградации (а перевоплощение мыслится как результат
ниспадения духовного начала в неведение и страстность),
которая ответственна за перевоплощения. Психо-ментальный же
агрегат не может перевоплощаться потому, что он по природе
бессознателен и бесчувствен (джада) и без Атмана
неодушевлен. Образовать же субъекта перевоплощения два
неспособные к тому начала не могут (подобно тому, как
непротяженные атомы не образуют протяженности). Согласно же
буддийской трактовке перевоплощения о пере-воплощении могут
говорить лишь заблуждающиеся, те, кто признают существование
отрицаемого буддистами Атмана. Призрачный индивид буддистов
(пудгала) есть сумма пяти "слоев"-скандх ("слои"
материальности, сенсорности, представлений, волевых
импульсов и сознания), которые собственно и не
перевоплощаются, но образуют серии последовательностей,
регулируемых законом кармы (серия скандх, воспринимаемых с
профанической точки зрения как "мистер Х" сменяется
призрачным единством в виде фламинго, затем небесного
музыканта, кролика и т.д.). Но этот закон кармы регулирует
трансмиграцию элементов, которые по определению не могут
быть ответственны за какие-либо поступки, а потому действия
данного "закона" оказывается совершенно необъяснимыми.
В-третьих, христианское догматическое сознание, впитавшее
эллинское ощущение меры, соразмерности и золотой середины
как надежного признака истины, не может не обнаружить
наличие в идее перевоплощения одновременно двух самых
решительных крайностей, закономерно дополняющих друг друга в
общем дисбалансе. С одной стороны, данное учение обдает душу
леденящим ужасом от перспективы за непорядок в этой жизни
возродиться в виде гусеницы, предназначенной в пищу любой
птицы, с другой - внушает перспективу бесконечных
возможностей самоулучшения в бесчисленных будущих формах
вплоть до момента конечного "освобождения". "Все, что сверх
меры, то от бесов", по мнению авторитета
восточнохристианской аскетики Пимена Великого , и эта
установка определяет отношение христианства к любым
дисбалансирующим духовным учениям, которые с его точки
зрения обнаруживают явную инспирацию со стороны тех духов,
что заинтересованы в обмане души средствами безграничного
пессимизма и не менее бескрайнего оптимизма ( а еще вернее
ими обоими вместе). В свете патристической мысли духовные
истоки доктрины реинкарнации можно видеть, на наш взгляд, в
желании избежать тот "неуютный" момент, что человек
определяет свою будущую судьбу единократно, в этой
кратковременной жизни, которая, несмотря на свою
временность, имеет бесконечные последствия. Но именно об
этом говорят евангельские притчи о наемниках, пришедших
работать в виноградник в разное время дня, о талантах, о
мудрых и неразумных девах и другие иносказания о царстве небесном.
Поэтому попытка теософов внушить своей аудитории возможность
совместимости доктрины реинкарнации с христианским
мировоззрением есть лишь попытка доказать (вопреки
логическому закону противоречия) совместимость А и не-А и
рассчитана на желание среднего человека совместить
несовместимое, чтобы чего-то не потерять.
Завершая это краткое вступительное слово к книге о. Андрея,
отметим лишь особенности одного из важных контекстов
полемической позиции раннехристианских авторов. Доктрину
реинкарнации в той или иной степени принимали представители
гностических школ, пытавшиеся строить догматику,
альтернативную собственно христианской, но претендовавшие на
"творческое", эзотерическое прочтение новозаветных текстов.
Именно при условии этого обстоятельства следует понимать
мотивы критики данного учения у Иринея Лионского и других
авторов, полемизировавших с гностицизмом в целом. Тема эта,
конечно, требует совершенно специальной разработки по многим
причинам, и одна из них в том, что современная теософская
идеология является упрощенной имитацией многих моделей
сознания тех "теоретиков" первых веков новой эры, которые
также претендовали на эзотерическое прочтение текстов и
символов религиозных традиций. Правда, они были людьми
достаточно образованными, чтобы не ссылаться на "инспирацию
махатм" и не заявлять прямо о единстве всех религий. Можно
поэтому полагать, что если публикация о. Андрея привлечет
интерес читателя к "различительному религиоведению", цель
его публикации будет в значительной мере достигнута.
Владимир Шохин,
доктор философских наук
Проект богослова диакона Андрея Кураева
|
