Богу нужен наш труд
Гостем Томска и участником проекта
"Радость слова", состоявшегося в рамках XXIX Дней
славянской письменности и культуры, стал писатель
Василий Дворцов. Василий Владимирович – заместитель
председателя Правления - генеральный директор Союза
писателей России, действительный член Академии
Российской словесности, прозаик, публицист, поэт,
художник, реставратор. В ноябре 2017 года многим
томичам, побывавшим в Большом концертном зале областной
филармонии, посчастливилось услышать оперу "Ермак",
созданную на основе одноимённой поэмы Василия Дворцова.
Книголюбам гость Кирилло-Мефодиевских
чтений близок ещё и тем, что родился в Томске. В детстве
переехал с семьёй в Молчаново. В Новосибирске получил
художественное образование и в конце 1990-х годов
расписывал храм Свято-Никольского монастыря села
Могочино. Много лет занимался реставрацией живописных
полотен и икон.
Василий Дворцов – автор романов,
повестей, рассказов, поэм, пьес, стихов,
публицистических произведений, издававшихся в России и
за рубежом. Писатель является лауреатом многих
всероссийских и международных литературных премий.
Немало сил и времени он отдаёт общественной работе,
прежде всего, с молодыми авторами, руководит
всероссийскими и региональными семинарами начинающих
писателей, председательствует в жюри молодёжных
литературных конкурсов.
В беседе с писателем мы говорили о нашей
вере, смысле творчества, о русской словесности, театре,
о будущем отечественной литературы. Часть беседы
предлагаем вашему вниманию.
- Василий Владимирович, Вы успели
посмотреть Томск?
- Вчера сходил к роддому Семашко, где
родился, – сфотографировался, чтобы запомнить. Кстати,
некогда это был братский корпус Богородице-Алексеевского
монастыря. Сегодня сбегал на Песочный переулок, поискал
дом, где начал себя помнить. Прошёлся вдоль Ушайки, где
пятьдесят пять лет назад купался с ребятами с нашего
двора. А уже школьником ловил пескарей и вьюнов в
зелёный эмалированный бидончик. Там всё изменилось,
почти ничего не узнаю. Мой отец окончил в Томске тогда
ещё артиллерийское училище, и его оставили
преподавателем. Потом он специализировался как ракетчик,
и когда у нас обострились отношения с Китаем, его начали
переводить с одной точки на другую. И мы с мамой
переехали в Молчаново, где она работала фельдшером, а я
учился в школе с третьего по десятый класс. Тайга и
болота с охотой, великая река с рыбалкой… Думал, выучусь
и вернусь. Поступил в Новосибирский мединститут, однако
вместо педиатра стал художником. Как сценограф в разных
городах поставил более пятидесяти спектаклей – от
кукольных до классических балетов. И… занялся
реставрацией. А ещё сам расписал два сибирских храма,
это – кроме бригадных реставрационных работ в России и
Молдавии.
- Вы расписывали храм в Могочино?
- Я же – духовное чадо отца Иоанна
(Луговских) (ныне отошедшего ко Господу основателя
обители, - авт.). Познакомился с ним ещё в Черепанове
Новосибирской области, и когда батюшку отправили на
север, начинал с ним строить монастырь. Потом расписывал
Никольский храм. До пожара. А когда храм сгорел, я
пережил такой шок, что несколько лет кисточку не мог
взять в руки. Тогда-то и "пошёл" в писатели.
- Как художник больше не работаете?
- Была у меня в 1999 году в Новосибирске
большая персональная выставка "Избранные русские
святые", в музее на Красном проспекте выставляли сорок
полотен с историческими портретами. Перед отъездом в
Москву в Покровском храме Новосибирска у меня шесть лет
была своя мастерская. Сейчас больше работаю как
реставратор. Для храмов от Алтая до Тюмени я
отреставрировал несколько сот икон.
- Как Вы пришли к вере?
- Первую литургию отстоял тридцать семь
лет назад. Это был 82-й год, я тогда работал в
Челябинском кукольном театре. А там единственный тогда
действующий храм был рядом с автовокзалом: всегда
гремела музыка, машины газовали, шум жуткий. Поэтому
перед службой в храме закрывали ворота. И вот однажды
прохожу мимо, а сторож ворота закрывает. Не понимаю, что
меня толкнуло, но я под его руку нырнул и оказался во
дворе. Зашёл в храм. Поют, ладаном окуривают. Ничего, ни
слова не понимаю. И тут меня пробило: я же домой попал!
Мне так хорошо стало, свободно. Шла вечерняя служба
перед Покровом. И случилось маленькое чудо: высыпал
снежок. Выходим, а рядом два деда, такие счастливые,
говорят: "Это Матерь Божия – снежок на Покров". И я стал
периодически заходить в храм. Потом мне подарили первое
Евангелие. Оно было замечательное: текст – сразу в два
столбика, на церковнославянском и русском. И была для
меня ещё одна радость – открытие славянского языка! Я
читал, словно узнавая нечто в себе, и каждое слово
наполнялось множеством смыслов. Словно на твоих глазах,
как во время ускоренной съёмки, пробивался росток и
разрастался в куст. Слова росли, расцветали, и птицы
прилетали на их цветы. А рядом – обычный перевод. Наш
старославянский язык удивителен в своей мудрости и
красоте.
- Вы ведь много пишете о языке?
- Недавно написал несколько статей на
тему "Возвращение церковнославянского языка в бытие
нации". Идея в чём? По школьным представлениям, нашему
государству уже больше тысячи лет, а русской литературе
– всего каких-то двести пятьдесят. Но ведь это
невозможно! Нацию формирует язык. Не кровь, не почва, а
язык. А мы не в силах понять своих предков, своих
праотцев. Мы, конечно, сегодня можем читать в переводах
сочинения 15-го или 17-го веков. Но тогда мы не
чувствуем красоту авторского языка. А ведь в чтении
художественного произведения красота должна переживаться
так же, как смысл! Вообще, это очень важный момент –
получение удовольствия от чтения. Мало продуктивно
закладывать в человека просто некие сухие знания, надо
информацию подтверждать эмоциями, тогда и запоминается
легче, и вспоминается.
- Что сегодня можно сделать для
изменения ситуации с русским языком? Его не знают,
коверкают, он переполнен иностранными словами…
- Мы должны начинать изучать русскую
литературу с изучения основ славянского языка. В школе
до знакомства с сюжетами "Слова о полку Игореве" нужно
научить детей звучанию старого русского языка, показать
его "вкусность". Не надо давать его в полном объёме,
если человек захочет, сам выучит. Школа должна будить
интерес. Повторюсь, нужно помнить: язык формирует
народ, нацию. Уникальность нашего русского культурного
типа, нашей русской цивилизации в том, что она строилась
сразу двумя языками – бытовым и священным. Славянский
язык был не просто языком молитв, на нём говорили о
высших смыслах мироздания, о смысле человеческой жизни.
Ещё Ломоносов бился за то, чтобы приходящие с запада
философские и научные термины переводились не на бытовой
русский, а на славянский язык. У русских, в отличии от
тех же швабов и тевтонцев, был единый священный язык,
который помогал им понимать друг друга не только на
расстоянии, но и через века. Сегодня старославянский
язык в чистоте хранится Церковью.
- Но как он будет передаваться следующим
поколениям, если молодёжь не стремится в храм?
- В обезбоженном за сто лет обществе
молодёжи легче воцерковиться, чем взрослым, тем более
пожилым. Есть у меня об этом повесть "Кругом царила
жизнь и радость". В ней я от имени 22-летних
воцерковлённых молодых людей выставил претензии своему
атеистическому поколению. И попытался рассмотреть, как и
чем могут связываться таким образом разведённые отцы и
дети. Как всегда, любовью. Есть ещё сборник рассказов
"Манефа", в Интернете он называется "Нескончаемый
патерик". В нём истории о том, как мои знакомые
приходили к вере и принимали монашество. Поменял только
время и имена. Там есть герои и сюжеты Томской земли.
- Василий Владимирович, Вас называют
сибирским писателем. Скажите, чтобы писать о Сибири,
нужно жить в Москве?
- Люблю Сибирь. Несколько лет назад
трижды приезжал в Могочино, умолял отца Иоанна забрать
меня сюда. Но он не благословлял, а я не раз убеждался:
когда он чего не рекомендует, будешь биться-биться и
только время потеряешь. Всё равно ничего не получится.
Так что я не особо рад тому, что уже двенадцать лет живу
в Москве. И в начальники никогда не рвался. Мечтаю
встретить старость в деревне возле какого-нибудь
среднерусского монастыря. Буду там тихонечко иконочки
реставрировать.
- Почему же тогда переехали в Москву?
- Вначале увлекает новая работа.
Втягиваешься в преодоление. А потом попадаешь в
зависимость от товарищеской взаимопомощи. Как жить
только собой, если знаешь, что сотни и сотни людей в
разных городах и весях, людей творческих, которых
полюбил за их талант, нуждаются в тебе, твоём труде,
верят в твою помощь? В Москве могу решать какие-то их
проблемы. А в последние годы занимаюсь молодёжной
политикой Союза писателей, Советом молодых литераторов.
Как председатель разных жюри и руководитель семинаров
прочитываю в год порядка пятисот работ новых авторов. И
счастлив, правда, счастлив, когда "выцеживаю" двух-трёх,
стараюсь помочь им с публикациями, продвигаю на
конкурсы. Учу саморедактированию. Ради этих талантливых
ребятишек самому писать некогда. Но это благодатно.
- Вы долго служили в театре, но однажды
написали, что театр – "это избыток фальши". Как же
пишете для него пьесы?
- Театр – это система замкнутого
пространства, в котором зажато огромное количество
людей, у них сложные взаимоотношения, в том числе и те,
которые мне просто не нужны. Например, интриги. Да и
коллективный труд – не моё. Я и храмы-то расписывал
один, брал помощников только на орнаменты, потому что
один быстрее работаю, чем четверо. Много лет я ставил
спектакли как "приглашённый художник". Погружусь в тему,
отработаю её, а потом болею, даже физически. А всё
равно, пьесы писал и писать буду, так как верю в
возможность безгреховного русского психологического
театра. Сейчас заканчиваю драму с событиями вокруг
Патриарха Тихона: несколько сцен, относящихся к
революционному времени с 1904-го по 1922-й год. Пишу уже
больше года. Обратился к личности святого Патриарха,
чтобы поговорить о неизбежности, неотвратимости той
революции. Самого Тихона на сцене не будет: святого не
должен кто-то изображать из… мягко говоря, недостойных.
Но будут на сцене Дзержинский, Гиппиус и другие герои
того времени. Пьеса историческая, медленно пишется ещё и
потому, что в работе с материалами приходится выверять
каждую фразу, каждый факт.
- Как Вы выбираете форму будущих
произведений?
- Каждая тема требует своего
собственного воплощения. Одна материализуется в
стихотворении, другая – в эпической прозе, романе.
Какая-то – в статье. "Тема" – это нравственный конфликт,
который художник остро чувствует и пытается осмыслить.
Конфликт может иметь форму социального, конфликта
поколений, политических убеждений. Но, на самом деле,
это будет всегда нравственный конфликт. Творческий
процесс может растягиваться и на годы: ты погружаешься в
тему, прорабатываешь её и, даже начав писать, до конца
никогда не знаешь, что будет в итоге. Отец Иоанн, когда
через несколько лет после пожара в храме мы говорили о
случившемся, утешал меня: "Богу же не нужны результаты
наших трудов. Ему нужен сам труд". Самое главное,
истинно вечное, что есть в этом нашем мире, который не
вечен,– это взаимовпечатление душ. И писатель, художник,
композитор, если его произведение выходит на тираж,
обладает огромной возможностью сквозь время и
пространство оставлять впечатление во всё новых душах
читателей, зрителей, слушателей. Надо только постоянно
помнить: на Страшном суде с нас спросится, что мы в них
запечатлели.
Беседовала Ирина Киселёва
Православие в Томске - 23.05.2019.
***
Читайте также другие материалы по теме:
|
