Джон Толкин: Письма сыну о вере, неверии и Церкви
Джон Толкин, чьей повести "Хоббит" вчера
исполнилось 80 лет, умел писать не только фэнтези, но и
письма. Ещё более удивительно, что он умел и любил
писать письма своим детям, просившим у него совета как в
бытовых вопросах, так и в духовной жизни.
Из письма к Майклу Толкину 1 ноября 1963 года
Преданность "науке" как таковой, без
оглядки на собственную репутацию, это высокое и в
некотором смысле даже духовное призвание; а поскольку
оно "высокое", оно неизбежно принижается самозваными
собратьями, усталыми собратьями, жаждой денег (или даже
вполне оправданной потребностью в деньгах) и гордыней:
людьми, которые говорят "мой предмет" и вовсе не имеют в
виду "предмет, которым я смиренно занимаюсь", но
"предмет, который я собою украшаю" или "сделал своим".
Разумеется, в университетах такая преданность обычно
унижена и запятнана.
Однако она по-прежнему жива. Если с
отвращением закрыть университеты, она исчезнет с земли -
до тех пор, пока университеты не возродятся и в свой
срок снова не падут жертвами морального разложения. Куда
более возвышенная преданность религии не в силах
избежать той же участи. Её, конечно же, в определённой
степени принижают все "профессионалы" (и все
практикующие христиане), а кое-кто в разные времена и в
разных местах бурно негодует; а поскольку цель - выше,
недостаток представляется куда худшим (и таков и есть).
Но нельзя сохранить традицию учёности
или истинной науки без школ и университетов, а это
подразумевает преподавателей и донов. Нельзя сохранить
религию без церкви и церковных служителей, а это
означает профессионалов: священников и епископов - а
также монахов. (По крайней мере, некогда они со всей
определённостью были необходимы. И если сегодня нас
огорчают или порой шокируют те, которых мы видим близко,
думается мне, нам должно вспомнить о том, в каком
великом долгу мы перед бенедиктинцами. А также о том,
что (подобно Церкви) они постоянно поддавались мамоне и
миру, но так и поддались окончательно. Внутреннее пламя
не удалось загасить). Драгоценное вино не может (в этом
мире) храниться без бутылки (мерзкая паутина, пыль и
запачканная этикетка не обязательно служат показателем
испортившегося содержимого, для тех, кто умеет извлекать
старые пробки) или какого-нибудь менее достойного
сосуда.
Что до меня, я обнаружил, что цинизма у
меня скорее убавляется, чем прибавляется, - когда я
вспоминаю собственные свои грехи и глупости; и сознаю,
что сердца человеческие зачастую не так плохи, как их
поступки, и очень редко так плохи, как их слова.
(Особенно в нашу эпоху, эпоху глумления и цинизма. Мы
свободнее от лицемерия, поскольку "не годится" щеголять
праведностью или изрекать высокие слова; но это
"лицемерие наоборот", подобно широко распространенному
"снобизму наоборот": люди притворяются хуже, чем есть на
самом деле…)
Однако же ты говорищь о "слабеющей
вере". Это совсем другое дело. В качестве последнего
прибежища вера - это акт воли, вдохновлённый любовью.
Нашу любовь возможно охладить, а волю - подорвать
зрелищем недостатков, глупости и даже грехов Церкви и её
служителей, но я не думаю, что человек, некогда
обладавший верой, повернет вспять в силу этих причин (и
менее всего - тот, хоть сколько-то знаком с историей).
"Возмутительный факт", самое большее, - повод для
искушения, как непристойность - для похоти; первое не
создаёт второе, но пробуждает. Это удобно, потому что
обычно отвращает наш взор от нас самих и наших
собственных недостатков в поисках козла отпущения.
Но вера как акт воли - это не
один-единственный момент принятия окончательного
решения: это постоянный, повторяемый до бесконечности
акт; состояние, которому должно длиться - так что мы
молимся о "неослабном упорстве". Искушение "неверия"
(что на самом деле означает отвергнуть Господа Нашего и
Его веления) всегда здесь, внутри нас. Некая наша часть
жаждет найти ему оправдание за пределами нас. И чем
сильнее внутреннее искушение, тем с большей готовностью,
тем более непримиримо мы бываем "возмущены" поступками
других.
Думаю, я столько же чувствителен, как и
ты (или любой другой христианин) к "возмутительным
фактам", связанным как со священством, так и с мирянами.
Мне в жизни пришлось немало пострадать от глупых,
усталых, охладевших и даже дурных священников; но теперь
я знаю себя достаточно хорошо, чтобы понимать: мне не
должно оставлять Церковь (что для меня означало бы
оставить служение Господу Нашему) в силу подобных
причин; оставить Церковь мне следовало бы лишь в том
случае, если бы я перестал верить, и мне не следовало бы
yвepовать вновь, даже если бы я в жизни не встретил
среди церковнослужителей никого, кто не был бы мудр и
праведен. То есть я бы отрёкся от Святого Причастия: в
лицо назвал бы Господа Нашего обманщиком.
Если Он - обманщик, а Евангелия - лишь
подделка, то есть фальсифицированные рассказы о безумце,
страдающем манией величия (а это - единственная
альтернатива), тогда, конечно же, то зрелище, что являет
собою Церковь (в смысле, священство) в истории и сегодня
- просто-напросто свидетельство грандиозного
мошенничества. Однако если нет, то зрелище это, увы! -
лишь то, чего следовало ожидать: началось это ещё до
первой Пасхи и веру вообще не затрагивает - разве что в
том, что мы можем и должны глубоко огорчаться. Но
огорчаться нам следует во имя Господа нашего и за Него,
ассоциируя себя самих с беззаконниками, а не со святыми,
и не восклицая, что мы никак не можем "принять" Иуду
Искариота, или даже нелепого, трусоватого Симона Петра,
или глупых женщин, вроде матери Иакова, что пыталась
"продвигать" своих сыновей.
Требуется фантастическая воля к неверию,
чтобы предположить, будто Иисус на самом деле никогда не
"существовал", и более того - предположить, будто он не
говорил ничего из того, что о нем написано; настолько
невероятно, чтобы в те времена в мире нашелся хоть
кто-либе), способный такое "выдумать": как, например,
"прежде нежели был Aвраам, Я есмь" ... "Видевший Меня
видел Отца"...; или провозглашение Святого Причастия у
Иоанна,..: "Ядуший Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет
жизнь вечную". Потому мы должны либо уверовать в Него и
в то, что Он говорил, и принять последствия; либо
отвергнуть его и опять-таки принять последствия. Мне,
например, трудно поверить, что кто-либо, однажды
приступивший к Причастию, хотя бы только раз, и по
меньшей мере с правильным намерением, сможет когда-либо
вновь отвергнуть Его, не запятнав себя тяжким грехом
(Однако ж каждая Отдельная душа и её обстоятельства
ведомы Ему одному).
Единственное лекарство для слабеющей и
убывающей веры - это приобщение Святых Таинств. Несмотря
на то, что Святое Причастие всегда остается самим Собою,
совершенным, цельным и нерушимым, оно не действует
окончательно и раз и навсегда на кого бы то ни было из
нас. Подобно акту Веры, воздействие его должно быть
непрерывным и возрастать по мере повторения. Частое
применение наиболее эффективно. Семь раз в неделю
принесут больше пользы, нежели семь раз через
промежутки.
Кроме того, могу порекомендовать
следующее упражнение (увы, возможностей для этого
предостаточно!): причащаться в обстоятельствах,
оскорбляющих твой вкус. Выбери гнусавого или
косноязычного священника, или заносчивого, вульгарного
монаха; и церковь, битком набитую самыми обычными
обывателями, невоспитанными детьми, - от тех, что орут и
вопят, до тех продуктов католических школ, что, едва
откроют дарохранительницу, откидываются назад и зевают,
- неопрятными юнцами в рубахах нараспашку, женщинами в
брюках, зачастую растрёпанными, с непокрытой головой,
Ступай к Причастию с ними (и молись за них). Эффект
будет тот же (или даже лучше), нежели от мессы, которую
прекрасно читает явный праведник, а вместе с тобою
слушают её несколько набожных, достойных людей. (Ведь
оно вряд ли хуже мессы с насыщением Пяти Тысяч - после
чего Господь Наш возвестил грядущее насыщение).
Цитировано по:
Дж. Р. Р. Толкин. Письма.М.:
Изд-во "Эксмо", 2004. - С. 380-383.
Татьянин день - 01.08.2008.
|
