Секты / Сектоведение - Александр Леонидович Дворкин

Александр Леонидович Дворкин (биографическое интервью)

Александр Леонидович Дворкин - российский православный сектовед, известный активист антисектанского движения в России, церковный историк, богослов, общественный деятель, писатель, автор 10 книг и более 450 публикаций на 15 языках. С Дворкиным связано распространение термина "тоталитарная секта".

- Александр Леонидович, ваше имя - на слуху, ваши слова вызывают общественный резонанс...

- Не всегда дружелюбный ...

... да, но  мне хотелось бы расспросить вас о том, что в интервью, во время официальных выступлений, в обычных разговорах остается часто недосказанным, а при слишком быстром чтении - недопонятым. Меня интересует личность Александра Дворкина: его профессиональное становление, его человеческие черты, ну и ваши комментарии на то, что легко можно найти в Интернете.

- Все нормально. Задавайте вопросы, я буду отвечать.

- Вы выступаете сегодня с позиций защитника православной веры. Как вы к ней пришли?

- Я был политическим эмигрантом в Америке. Я эмигрировал молодым человеком: мне был двадцать один год. Я был хиппи, входил в протестное движение, отучился два с половиной года на филфаке в Пединституте им. Ленина до того, как меня отчислили. Идею, которая мною руководила, я почерпнул у Солженицына - "жить не по лжи". Эта его статья произвела на меня очень большое впечатление. Идея статьи была такой, что большинство советских людей не особенно верит в коммунистическую идеологию, но притворяется ради спокойного существования, чтобы "не раскачивать лодку", ведь можно спокойно жить, верить во что-то свое, но отдавать соввласти необходимую дань, то есть отсиживать на партсобраниях, голосовать, как положено, и протестовать против "диссидентов и отщепенцев", как положено. А дома под подушкой можно было рассказывать про ту же советскую власть анекдоты. Мне это все очень не нравилось. Идея была в том, чтобы не притворяться. Не то, чтобы активно протестовать, а просто жить свободной жизнью, свободными в выборе одежды и внешнего вида (длинноволосые и расшитые, в узорах и аппликациях), образа жизни, ну и, разумеется, образа мышления. Слушали "Битлов" и тяжелый рок. Но все же свободу тогда я воспринимал, по большей части, в ее внешних проявлениях. Мы не делали карьеры, просто жили своей жизнью: вы нас не трогаете, мы вас не трогаем.

- В комсомоле были?

- В комсомол я вступил по настоянию родителей только в десятом классе, сжалившись над мамой. Она сказала, что иначе меня не примут в институт. Но это было таким позорным пятном на моей совести, и как только меня выгнали из института, я пошел и самоисключился из комсомола. Я устроился санитаром в травматическую реанимацию. Позиция моя была такой: я получаю мало, но реально помогаю людям и не кривлю душой, потому что ниже санитара на социальной лестнице уже мало что бывало.

- "Поколение дворников и сторожей"...

- Соответственно я был поколением санитаров. Моим напарником по санитарной работе был Женя Моргулис (бас-гитарист группы "Машина времени"). В то время, правда, еще не существовало российского рока. В то время "Машина" играла чужие англоязычные песенки.

- За что же вас выдворили из страны?

- Ну, много... Были всякие выставки неподцензурного искусства, была "бульдозерная" выставка. После выставки в павильоне Пчеловодства (на ВДНХ) вышла статья в журнале "Ньюсуик". После нее наша группа привлекла внимание властей, прошли аресты. Потом я уехал в длительное автостопное путешествие. Так случилось, что одним из городов, в котором мы останавливались, стал Львов. После нашего отъезда людей, которые нас принимали, задержали. Началась раскрутка уголовного дела. Эти люди обвинялись в украинском национализме, содержании ночного притона.

- А вы как были к этому причастны?

- А мы останавливались у них. Что-то свободно обсуждали. Тут еще было вот какое обстоятельство. Где-то за год до этого один мой приятель выезжал по израильской визе в Америку. И когда я его встретил, он сказал: "Я уезжаю, хочешь, я пришлю тебе приглашение?" Я просто так согласился. И вдруг это приглашение пришло. Я очень удивился: конверт был такой необычный. Но я положил его в стол и забыл. А после своего автостопного путешествия нас в очередной раз милиция отловила, побила сильно. А потом пригласили в отдельный кабинет, где сидели два человека в штатском, которые стали со мной беседовать. Вспомнили про Львов. А потом говорят: "У вас, между прочим, приглашение лежит. Оно дошло до вас, но вы не предпринимаете никаких действий. Мы на вашем месте хорошенько бы подумали, потому что им можно воспользоваться". Это была осень 1976-го года. Я подумал и подал заявление об отъезде. Ехал отдельно от своей семьи, один. Из нашей группы был еще один юноша, ему было девятнадцать лет. В самом начале 1977го года мы получили разрешение на выезд и 6 марта того вместе выехали. Через Вену и Рим мы попали в Америку: я - в Нью-Йорк, а он - в Сан-Франциско. Мой напарник потом независимо от меня крестился, стал монахом Вениамином. А теперь скажу вам неожиданную вещь: в моем обращении к Богу определенную роль сыграл баптизм. Когда я был в Италии на пути в Америку, Алеша (будущий монах Вениамин) встретился с двумя русскоязычными баптистами и взял у них две Библии - для себя и меня. Это была первая Библия, которую я мог почитать. До этого держал эту книгу в руках, листал, но целиком не читал (мне давали ее пару-тройку раз максимум на сутки). И там внутри был такой листочек: "Если вы - неверующий, то можете помолиться такой молитвой". И шла простенькая молитва: "Я в Тебя, Боже, не верую, но хочу поверить. Дай мне веру в Тебя". На всякий случай, я помолился этой молитвой. И в Америке, много месяцев спустя, когда я осознал себя верующим, я понял, что та моя молитва была услышана.

- Но в Америке редко люди обращаются в православие. Все-таки это страна - протестантская. Как это произошло?

- Внешне - чисто случайно, хотя, как мы знаем, для верующего ничего случайного не бывает. В 1978-м я попал на пасхальное богослужение в храме Христа Спасителя в Нью-Йорке. Когда в Москве Храм Христа Спасителя взорвали, то казаки в Нью-Йорке основали маленький приход в память о взорванном московском храме. Туда я и пришел, и почувствовал себя так, наверное, как посланцы князя Владимира в Константинополе, когда они не знали где они, на небе или на земле. Всю службу я отстоял и не заметил, как она прошла.

- Сколько вы к тому времени уже жили в Америке?

- Чуть меньше года.

- Это была тоска по родине?

- Нет, просто с товарищем зашел. Постояли. Он говорит: "Пошли", я ему: "Нет, ты иди, я останусь". После службы я позвонил ему и сказал, что хочу креститься. Он в то время уже спал и не совсем дружелюбно воспринял мой звонок. Буквально через день я встретил человека, который оказался продвинутым оккультистом. Думаю, все это было неслучайно. Я ничего в этом не понимал. Работал в ксерокс-центре, делал копии книг, документов. Он принес какие-то старые книги духовного содержания на русском языке. Я стал их копировать, увидел, что они на русском, и подошел к заказчику. Я спросил: "Вы православный?" "Это очень интересный вопрос", - ответил он и дал мне свой телефон. Лишь много позже я узнал, что мой новый знакомый был гурджиевцем. Был такой оккультный учитель. Знакомый поначалу давал мне читать Блаватскую, Штайнера. Я воспринимал эти книжки, как недостающие мне тогдашнему аргументы против атеизма. Я был верующим, но на многие вопросы, которые передо мной стояли, я не знал, как ответить. Была со мной история, которую я еще журналистам не рассказывал. Тем летом 1978-го я работал в детском лагере.

- Христианском?

- Нет, совершенно светском, даже, скорее, социалистической направленности. Тогда я уже хотел креститься, но занимался со своим учителем-оккультистом, воспринимал его как друга и наставника. Многого не знал, не понимал, не хватало аргументов в спорах. Я говорил ему: "Мне надо креститься". Он отвечал: "Да, конечно. Но надо найти святого человека для этого. Этот священник - агент КГБ, а этот - антисемит, а тот - пьяница. Я тоже с Вами крещусь, но пока прочитайте еще одну книжечку". В лагере многим людям не нравилось, что я - христианин. Я говорил об этом. Моим напарником по лагерю был студент из Ганы. Он подарил мне кожаный крестик, который я стал носить. На довольно настойчивые возражения социалистов я отвечал, что Америка свободная, там - свобода совести. Тогда это еще действовало.

- Вы благовествовали в лагере?

- Я говорил, что я верующий, христианин. На что мне кто-то возразил: "Как ты можешь быть верующим, если христиане веруют в Бога в человеческом образе". Я заспорил, сказал, что такого быть не может, что Бог невидим и непостижим. Мне сказали, что в Библии написано, что Бог создал человека по образу и подобию Своему, что значит, человекообразного Бога. Я не поверил. Библия у меня была с собой, я проверил и нашел эти слова. "Ну, как? - спросили меня. - Убедился?" Я сказал, что не могу этого пока объяснить. Но уверен, что объяснение этому есть, мне просто надо еще поучиться.

- То есть на позицию апологетики вы встали уже тогда?

- Очевидно, да. Оккультное чтиво заставляло меня выбирать в пользу веры. Я продолжал читать Штайнера, и у него, по крайней мере, я встречал то и дело мысль о том, что в физическом мире многое совершенно невозможно объяснить с точки зрения причинно-следственной связи. Параллельно я искал православных священников, потом рассказывал о них своему учителю. На что он обычно отвечал, что я плохо нового священника знаю, что он не такой хороший, каким мне представляется. Я шел искать другого. В Нью-Йорке их было довольно много. И вот пришла опять Пасха, я решил поститься. Для меня Великий Пост означал только воздержание от пищи. Под конец поста меня посетило сомнение, а правильно ли я делаю - от пищи воздерживаюсь, а в церковь не хожу. Решил зайти в первую попавшуюся христианскую церковь на своем пути. Я работал на одной работе в то время, и до универитета пешком выходило около полутора километров. Эту дорогу я с закрытыми глазами мог пройти. И вот я иду по знакомому пути, увидел что-то похожее на церковь и зашел в нее. Перекрестился, а вокруг меня люди как-то странно на меня смотрят. Огляделся и понял, что вошел в Центральную синагогу. Такое затемнение в мозгу я воспринял как неслучайное. Я выскочил оттуда на улицу и подумал, что если уже мне все равно, куда заходить, значит надо что-то в жизни менять. Я пошел в тот же храм, куда зашел на Пасху в первый раз. Опять простоял всю пасхальную службу. После нее я увидел, что мой учитель-оккультист мною страшно недоволен. Он мне сказала, что весьма похвально, что я дошел до христианства, но надо шагать дальше. И тогда я решил, что вне зависимости от того, понравится мне следующий священник, которого я встречу или нет, крещусь у него. Я нашел священника, он сказал, что к крещению мне надо подготовиться, надо начать ходить в церковь. Я сообщил об этом своему учителю, тот ответил, что мне надо выбрать, либо священник и крещение, либо он. Я выбрал священника, и мы расстались.

- Когда вы поняли, что ваше призвание сектоведение?

- Это было много-много позже. Сперва я учился. Окончил в Hunter College курс бакалавриата по специальности русский язык и литература за два года, так как мне зачли мое обучение в Москве. Потом учился в СвятоВладимирской православной духовной академии, потом делал докторат по истории в Fordham University, иезуитском университете, где профессором был мой духовник, отец Иоанн Мейендорф. Он был профессором кафедры средневековой истории.

- Православный ученый в иезуитском университете?

- Да, этот университет принадлежит ордену иезуитов, но это светское учебное заведение. Там половина преподавателей некатолики. Туда на работу принимают вне зависимости от вероисповедания.

- А что же с сектоведением?

- Я в жизни не думал, что буду заниматься сектами. Как сектовед я состоялся уже в России.

- Как возник этот интерес?

- Совершенно случайно, или опять же провиденциально, если мы верим в промысел Божий. По возвращении в Россию, 31 декабря 1991 года, я по рекомендации своего духовника, протопресвитера Иоанна Мейендорфа, пошел работать в Отдел религиозного образования и катехизации. Работал там под руководством отца Глеба Каледы, замечательного человека. Он в советское время был тайным священником и профессором геологии, создателем школы в этой науке. Отец Глеб, когда я еще только определялся, чем заняться, предложил мне заняться сектами. Я категорически отказался, сказав, что я - историк, задача моя совершенно другая. Он возразил: "Вы долго жили на Западе, вы знаете западные языки, секты приходят с Запада, поэтому вы знаете о них хоть что-то, мы о них не знаем ничего".

- Сколькими языками вы владеете?

- Английский - мой основной, потом - итальянский, по-французски я читаю, но говорю плохо. Ну и еще кое-как могу объясниться на сербском, понимаю болгарский. К сожалению, почти совсем забыл греческий, хотя когда-то мог худо-бедно объясняться на нем. Да, так вот Глебу Каледе я отказал, но потом в наш отдел стали приходить родители, чьи дети оказались жертвами сект. Точнее одной конкретной секты - "Богородичный центр". Сейчас она называется "Православная церковь Божьей Матери Державная". Отец Глеб привлекал меня к разговорам с этими родителями. Во-первых, их горю, разумеется, невозможно было не посочувствовать. Во-вторых, по их словам я понял, что эта секта напоминает раннехристианскую секту монтанистов. Я об этом сказал. Родители попросили меня пойти с ними назавтра к кому-то из чиновников - у них уже была назначена встреча - и рассказать об этом. Я пошел и рассказал. Потом у меня было еще несколько встреч, и я решил провести однодневную конференцию по этой секте. Именно на той конференции впервые прозвучал термин "тоталитарная секта".

- Вы его сами придумали?

- Он возник спонтанно. Потом оказалось, что я его впервые употребил. Но вошел в употребление он моментально. Наверное, он был в то время у всех на слуху. Конференция прошла успешно, после нее мне стали звонить журналисты и задавать вопросы о разных других сектах. Мне пришлось созваниваться со своими старыми знакомыми в Америке, что-то выяснять для себя. А затем, я опять же "случайно" познакомился с одним лютеранским профессором из Дании, Иоханесом Огордом, совершенно замечательным человеком, занимавшийся сектами к тому времени уже 25 лет. Он приехал в Москву и поинтересовался, ведет ли кто-то у нас эту работу. Ему назвали меня, хотя я в то время еще ничего не знал и только подступался к этой теме. Он пригласил меня в Данию посмотреть, как работает его "Диалог-центр". Я посмотрел и решил, что если уж этим заниматься, то профессионально.

- Но само название датского центра разве не нацеливает на диалог с сектами?

- У Иоханеса Огарда всегда была такая мысль: "Dialogue in Confrontation" ("Диалог в конфронтации"). Я тоже веду диалог в конфронтации. Сам Иоханес - классический лютеранин. Сектоведением он занимается с точки зрения христианской апологетики. Из Дании я привез несколько чемоданов ксерокопированных документов и книг. Собственно так наш центр Святого Иринея Лионского и наша библиотека, которую мы называем "гурутекой" (и которая сегодня, наверное, самая лучше библиотека сектантской и противосектантской литератуды в России), возникли. Мы уже существуем почти семнадцать лет.

- Вы воспринимаете себя защитником Православной церкви?

- Свою деятельность я воспринимаю скорее как правозащитную.

- Вы представляете интересы людей в суде?

- В том числе и в суде. Правозащитная деятельность не сводится к тому, чтобы только лишь представлять людей в суде. Люди, пострадавшие от сект, звонят нам, и мы им помогаем, мы их консультируем. В первую очередь мы занимаемся профилактикой, так как считаем, что лучший способ выйти из секты - это туда не попадать. Секта всегда действует через обман. Иными словами, никто в секту не приходит. В тоталитарную секту всегда приводят. Через обман, сокрытие информации, недобросовестную рекламу. Если бы секта сообщала всю правду о себе, то к ней было намного меньше претензий. В конце концов, человек свободен. Но другое дело, что мало кто согласился бы тогда туда идти. Поэтому наша задача, как нам кажется, это донести ту информацию, которая секта о себе скрывает. Мы не навязываем человеку выбор, а его предоставляем. Потому что свобода выбора невозможна без полноты информации.

- Что вы можете сказать о депрограммировании?

- Мы этим не занимаемся и никогда не занимались. Депрограммированием называют один из методов вывода из сект, который практиковался по большей части в Америке в семидесятые годы. Он подразумевал насильственное похищение человека, помещение его в укромное место. Там с ним работают, дают возможность просто опомниться, оценить заново то, что с ним произошло. Это не реабилитация, то есть социализация, адаптация к нормальной жизни (это начинается по выходу человека из секты) - это метод (и не лучший) по выводу человека из сектантский зависимости. Насколько я знаю, что в России не было еще ни одного случая насильственного депрограммирования за все время, что я работаю. Может быть, это где-то и происходило, но тогда чрезвычайно редко и случайно, так что даже я ничего об этом не слышал. Но, на мой взгляд, похищать сектантов неэтично и незаконно. Конечно, если человек дееспособен и суд не предписал такой меры. Если уж это произошло, то пусть правоохранительные органы этим и занимаются.

- Каковы цели вашего центра?

- Профилактика, просвещение. Мы не православная организация, мы общественная организация. Большинство членов ее - православные, но не все. У нас есть в Ярославле член организации, он неверующий, но разделяет цели организации. Он входит в нашу Российскую ассоциацию центров изучения религии и сект. Сотрудничаем мы и с римо-католиками. Мой близкий друг - немецкий лютеранин, Томас Гандоу , с которым я в постоянном рабочей контакте.

- А с протестантами сотрудничаете?

- У нас нет постоянно контакта с Центром апологетических исследований (г. Санкт-Петербург), но мы с ними периодически обмениваемся материалами и находимся во вполне нормальных рабочих отношениях. Они тоже такая единица сама по себе и не нуждаются в постоянном сотрудничестве. Это просто свойство работы, это не моя оценка.

- У вас на сайте среди сект неопятидесятники, но баптисты и пятидесятники в это число не входят...

- Неопятидесятники входят в число "тоталитарных" сект.

- А баптисты и пятидесятники?

- У слова "секта", нравится нам или нет, есть некое популярное использование. Есть религиоведческие некие определения, которые мы заменить не можем. Я работаю в православном университете, часто читаю просветительские лекции по всей стране и сталкиваюсь сочень широким употреблением слова "секта". Иной раз разные организации и надо назвать разными словами, но другого термина нет. Потому я и предлагаю называть одни организации "классическими сектами", а другие - "деструктивными" или "тоталитарными".

- И неопятидесятники...

- Это деструктивная секта, несомненно.

- Баптисты...

- Это классическая секта, пятидесятники, на мой взгляд, тут многое зависит от самой группы. Это часто переходные группы между классическими и деструктивными.

- Когда появляется деструкция?

- В число его признаков входят, например, манипулирование сознанием, обманом при вербовке. Иными словами, когда говорю о баптистах, то у нас с ними много серьезных богословских разногласий, и я как православный верующий считаю, что православные правы, а баптисты нет. Я готов это доказывать, готов спорить. Но вот что я объясняю в аудитории: когда мы спорим с баптистами, нам не нужно вмешательство властей. Мы можем спорить и даже жестко, но религиозная свобода подразумевает в том числе и свободу спора, свободу дискуссии. И власти не должны определять, где истина в этих спорах. Мы это решим сами. В тоталитарных сектах есть социальная опасность, есть нравственные нарушения, именно системные нравственные нарушения. Единичные случаи, конечно, могут обнаружиться в других сектах и церквях. Когда мне говорят, что в России сидят в тюрьмах, в основном, православные, а баптистов почти нет, то я говорю, чтобы посмотрели на американскую тюрьму - там все наоборот. Тут сидят номинальные православные, а там номинальные баптисты. Это не аргумент. Но если мы видим некую систему, когда обман поощряется руководством организации, когда мы видим двойной стандарт, он заложен сам собой в системе, то тут можно говорить о деструктиве.

- Выходит, что ни у баптистов, ни у пятидесятников нет заведомого обмана при привлечении людей в свои ряды?

- Ну да. Но если говорить о богословских критериях, то я в разговоре со своими студентами подчеркиваю, что весь позитив баптистских утверждений, я с ним полностью согласен.

- Вы имеете в виду положительные утверждения о Боге?

- Да, например, утверждение вроде "Господь Иисус Христос - Бог и Человек", или что Иисус Христос на кресте воспринял грехи мира и спас человечество. Когда же начинается отрицание: например, икон нет, тут мы не согласны, тут мы можем спорить.

- То есть Иисус Христос и есть та общая почва, на которой мы стоим?

- Да, а об остальном мы можем спорить и доказывать свою Истину. Когда же Адвентисты седьмого дня утверждают свой позитив, мы уже далеко не со всем согласны. Их учение о предварительном суде (Суде исследования), например. Оно искажает наше понимание Бога. В этом смысле адвентизм выходит за границы традиционного христианства. Их я отношу к пограничным группам.

- А католиков?

- Католическая церковь - культурообразующая. Тут мы говорим уже не с позиции богословия, а с позиции социологии религии. Существует мощная римокатолическая культура, нравится она мне или нет. Сама по себе это церковь, но для нас - не церковь с большой буквы. Потому что Церковь одна соборная апостольская, то есть, как мы верим, Православная Церковь.

- Но лютеранская и реформатская конфессия может для каких-то стран быть культурообразующей...

- Совершенно верно. Мы можем говорить либо о церкви, либо деноминации. Где провести между ними границу - спорный вопрос. Но в жизни всегда трудно провести четкую границу. Я часто говорю студентам, что например, буддизм - это не только культурообразующая религия, эта религия образует цивилизацию, а баптизм - это классическая секта. Но это не значит, что буддизм мне нравится. Ведь любому сознательному православному христианину очевидно, что буддизм отстоит от нас неизмеримо дальше, чем баптизм.

- В массовом сознании слово секта несет уничижительную оценку.

- Нет, когда я говорю о классической секте - это совершенно безоценочный термин, он говорит о некоем земном устройстве организации, о ее признаках.

- Есть несколько мифов о вашей личной жизни. Например, тот, что Вы женаты на американке.

- Нет, врут. Я женат на русской женщине,

- И никогда не были женаты на американке?

- Я женат на уроженке Челябинска. Это уже выяснялось в проходившем в Ярославле суде. Ирина Георгиевна, урожденная Дзюбинская. Я женился после возвращения из Америки.

- А дети ваши - американцы по паспорту?

- У меня одна дочка, всегда хотел больше детей, но Бог послал только одного - позднего ребенка. У нее русский паспорт и другого нет.

- У вас два паспорта: российский и американский?

- Да.

- Каково ваше отношение к Америке? Какое место ее в вашем духовном становлении?

- Я православным стал в Америке, православная Америка для меня очень много значит. Я закончил там православное духовное учебное заведение, среди моих самых близких друзей православные американцы. Мой самый близкий друг - бывший баптист, ставший православным. Живет в Техасе, у него пятеро детей. Он их самостоятельно дома обучает, в школу не водит.

- Православная Америка - это небольшой фрагмент Америки в целом...

- В любом случае - это пятнадцать лет моей жизни. И отношение к ней у меня сложное, неоднозначное. Есть много, что я в Америке люблю.

- Например...

- То, что я люблю, к сожалению, сейчас исчезает. Это ощущение себя христианской страной. Я ее застал такой.

- Несмотря на всю свою мультирелигиозность...

- Она все равно воспринималась христианской страной. Но сегодня это самоощущение с катастрофической быстротой уничтожается диктатурой политкорректности... Когда я жил в Америке, там в школах еще молились перед занятиями. Мне очень нравится американская доверчивость.

- Наивность?

- Нет, именно то, что человеку верят. Есть такой принцип у них: если человеку можно поверить, то ему верят. У нас скорее наоборот: всегда надо справку предъявить. В Америке верят на слово, но если уличат во лжи, то больше доверия нет.

- А в России?

- Даже студентов возьмите, списывание у них не считается чем-то зазорным.

- Даже в вашем Свято-Тихоновском университете?

- Да повсюду, увы. В Америке этого практически нет, там если ловят на списывании, то выгоняют из учебного заведения.

- Это связано с их религиозностью?

- Не знаю. Помню, как еще будучи студентом подошел к преподавателю и сказал ему, что не могу присутствовать на экзамене. Спросил, можно ли сдать экзамен на день раньше. Он разрешил. Экзамены были все письменные. Он сказал: "Напишите ответ на следующие три вопроса. Идите в библиотеку, засеките два часа, и пишите. Но, пожалуйста, никуда не заглядывайте". И я, разумеется, не заглядывал. Да и как можно сжульничать, если тебе доверяют? Если бы ходили вокруг и проверяли, было бы труднее удержаться (смеется)...

- Америка - все еще процветающая страна. Оно было определено пуританским духом.

- Но процветание - не цель нашей жизни. Христос никому из Своих учеников не обещал земного процветания.

- Но пока у людей есть выбор, они едут туда, где удобнее жить. Верите ли вы, что Россия станет страной, где жить будет удобно?

- До революции Россия была такой страной. Тогда жить тут было удобнее. Чтобы это опять произошло, должны измениться люди, отношение к закону, труду. Главное - должно измениться отношение к праведности и греху. И, в конечном итоге, должно измениться отношение к Богу.

- Вы в Америку возвращаетесь?

- Не так часто, как хотелось бы. У меня остались там друзья и несколько дорогих сердцу могил.

- Как вам удается воспитывать свою дочь в православной вере?

- Ей только восемь лет. Бог послал в старости утешение. Она крещена, когда ей было сорок дней. Ходит в храм, ну если только по болезни пропускает (может, раза три-четыре за всю ее жизнь). Мы с женой в разные храмы ходим. Я хожу в храм Живоночальной Троицы в Хохлах, а жена - в храм Царевича Димитрия. Дочь чаще ходит с женой. Если сказать ей, что ты себя плохо ведешь и не пойдешь в церковь, для нее это самое страшное наказание.

- Что привело вас из Америки? Как вы приняли это решение?

- Да я всегда говорил, что являюсь политическим эмигрантом, а не экономическим переселенцем. Говорил еще, что вавилонское пленение дольше 70-то лет не длится. Но это я так говорил, просто бравировал. Но вдруг произошли события августа 1992-го г. Я тогда работал на радио "Свобода" в Мюнхене, четыре дня провел в рубке, в авральном режиме. Было до слез обидно: почему же я тут, когда там происходит самое важное. И я понял, что нужно быть верным своему слову. Собрался и поехал. Вот я и тут. Надеюсь, навсегда.

- В это рождественское время с какими словами вы обратились бы к тем, кого не одобряете, например, к сектантам, к руководителям сект?

- Я не борюсь с сектантами. Я борюсь за сектантов с сектами. Наверное, что касается членов сект, мне бы хотелось, чтобы люди сами начали принимать решения. Когда я начинаю с ними разговор, то я всегда прошу их не доверять мне. Но с той же степенью недоверия я прошу относиться и к тому, что говорят в секте. Проверяйте, сопоставляйте, делайте выбор. Больше мне бы хотелось, чтоб люди помнили, что истина не всегда бывает приятной, удобной. Она часто бывает трудной.

- Какова идеальная ситуация со свободой совести в России?

- Религиозное просвещение, базовое знание своей культуры, ее православных основ.

- Но если человек имеет эти базовые знания, но выбирает не в пользу православной культуры?

- Это его право. Человек создал его свободным, то есть с правом совершать ошибки. Человек ведь не машина, не автомат, запрограммированный на всегдашний правильный выбор. Но для свободного выбора человеку надо создать условия. Главное чтобы люди не стали, по словам апостола, "рабами человеков".

Беседовал Игорь Аленин
Протекстант.Ru - 19.01.2010.

Читайте другие публикации раздела "Сектоведение - общие вопросы"