Секты / Секта Владимира Мегре "Анастасия"

Анастасия, или Мы – боги

Невыдуманные истории. Штрихи к ее портрету

Часть 1-я. Детдомовские

Шел 2002-й год. Зима. Конец февраля. Неделю назад я вернулся из второй поездки в администрацию N-ского района, где получил твердое обещание о выделении мне (и моим единомышленникам) земли под экологическое поселение. Руководитель N-ского объединенного комитета по земельным ресурсам и землеустройству просветил меня, что на мое имя оформить землю они не могут. Нужна организация. Любая. "Найдите такую, договоритесь с руководством, возьмите у них Устав и другие документы. Потом приедете, землю мы оформим. Срок у вас – месяц", – сказал он мне на прощание. Обнадёженный, я вернулся в город.

Сегодня я шел на встречу с местным клубом анастасийцев. Я знал про них понаслышке. Честно говоря, казались они мне странными из-за своей жизни "самой в себе". Вроде бы не бедные, разъезжают по России: то в одно место поедут, то в другом побывают. Но ни адреса в Интернете, ни объявлений в местных центральных газетах! Даже номер телефона для связи с ними мне дала иногородняя девушка. Трубку сняла молодая женщина Наталья, вся в восторженных чувствах. Очень обрадовалась, что наконец-то они со мной встретятся, что много слышали, читали, но никак не могли разыскать меня. "Это совсем странно. Найти меня очень просто. Кому надо было – давно нашли", – размышлял я, подъезжая к 82-й школе, где мне была назначена встреча. Там анастасийцы, как я понял из обрывочных фраз, готовили театрализованное представление. Пока я высматривал в свете вечерних фонарей, с какой стороны пройти через территорию к зданию школы, впереди меня остановилось такси. Из машины вышла немолодая хрупкая женщина, вытащила две большие сумки и детским голосом, в котором угадывалась бойкая пенсионерка, спросила у водителя: "Это точно 82-я школа?" Получив ответ, она постояла в нерешительности, высматривая тропинку посреди занесенной снегом территории, а затем, быстро перебирая ногами, зашагала к зданию. Я поспешил за ней. (Плохо обозначенная дорога к школе вызывала такие же двойственные чувства, как и сам клуб анастасийцев, с которым мне предстояло познакомиться). Я рассуждал. Ни школы, ни дороги женщина не знает. Идет в учебное заведение с двумя большими сумками, да еще под вечер. Вне сомнения, она шла на встречу с теми же людьми, что и я.

- По этой дороге можно пройти к школе? – спросила она меня.

- Не знаю, я сам в первый раз иду туда.

- Вы, наверно, тоже идете к ним? – приостановилась она.

Мы разговорились. Женщину звали Римма. "Они в актовом зале репетируют... Вы ни разу не были? Ну, сами всё увидите... В сумках я еду несу. Хочу пельмени приготовить", – тараторила она по дороге. "Что она такое говорит! – удивился я про себя. – Какие еще пельмени?" Так мы дошли до школы.

Технический персонал, дежуривший на первом этаже, знал о репетиции, но не смог верно назвать этаж, где находится актовый зал... Поплутав минут десять по коридорам, мы разыскали заветную дверь с помощью какого-то мальчишки из числа тех, кто в школе себя чувствует намного лучше, чем дома. Когда я вошел внутрь, то поразился более чем скромными размерами актового зала. Ряды стульев стояли спиной к нам, а за ними впереди размещалась сцена. Общий фон актового зала – желтые тона.

В помещении было человек двадцать. Взрослые, и дети от 5 лет до студенчества. Несколько человек стояли на сцене, чуть ближе другая группа перед сценой, остальные сидели на передних рядах. Люди перемещались, разговаривали, дети бегали, поэтому в помещении стоял негромкий гул. Я присел где-то на последних рядах, сразу возле входа. Начал приглядываться. И внимание моё приковала к себе группа людей, что разместилась возле сцены. Неприятный холодок пробежал по спине. Я вдруг сразу понял, куда я попал, кто эти люди, и что я не ошибся в них. Сердце болезненно сжалось: "Ну зачем? Зачем ты пришел сюда? Зачем потревожил этих несчастных?... "

Они стояли в кружок, взявшись за руки. Все взрослые, человек семь-восемь. Стояли и смотрели друг на друга, о чем-то говорили по очереди. И главное, что бросалось в глаза, на их лицах и в самой позе была какая-то неуверенность. Они как бы стеснялись и себя, и рядом стоящих. Всё это выражалось в плотских, натужено растянутых улыбках. От этого казались они маленькими, несчастными, жалкими детьми. "Они... Как это называется?... А! Ме-ди-ти-ру-ют", – вспомнила непривычное для себя слово подсевшая рядом Римма. Она заглядывала мне в лицо и все время улыбалась, как бы стараясь прочесть по лицу, что я об этом всём думаю. А мне стало дурно. Я чувствовал, как внутри нарастает отвращение и неприязнь к оккультному действу.

Со стороны сцены ко мне двинулась молодая женщина. Похоже, новенького заметили. Я догадался, что это была Наталья, с которой накануне говорил по телефону, а она догадалась, что это я пришел к ним на встречу. Мы поздоровались. Приветливо улыбаясь, она чуть ли не силком захотела потащить меня за руку, чтобы познакомить со всеми присутствующими. Я отказался, сказал, что посижу пока здесь, посмотрю, понаблюдаю за незнакомыми мне людьми. Наталья отошла, потом вернулась. Мы заговорили о наших делах. Чтобы поговорить в тишине, вышли из зала в коридор. Вспомнив о цели своего визита, я, подавив дурные чувства, предложил взаимовыгодное сотрудничество: "Я знаю, вашей организации не хватает того-то и того. Я могу помочь вам в этом, а вы поможете мне документами, иначе я не успеваю по срокам". Далее я подробно рассказал суть нашего возможного сотрудничества. Когда я закончил, Наталья, в прямом смысле слова, повисла у меня на шее: "Ой, как это здорово! Мы готовимся к проведению фестиваля и ваша помощь нам как раз нужна!" Обескураженный такими проявлениями чувств, я примолк, приходя в себя. (Уже потом, спустя месяцы, анастасийцы, те, кто хорошо знал Наталью, мне скажут: "Тебе в тот день просто повезло. Наталья сегодня может висеть у тебя на шее, а на следующий день просто не заметит тебя. У нее это по настроению... " Ох, позже мне довелось убедиться в этом не один раз!)

Когда мы с Натальей вернулись в актовый зал, ко мне стали подходить другие люди. Вот подошел Гера, с которым я был знаком заочно через Интернет. "Не знаю, зачем я здесь остался, ведь хотел же поехать сегодня в деревню, но вот задержался зачем-то", – поведал он мне, и лицо его при этом выражало уже подмеченное мной чувство неуверенности.

Подошла женщина Галина. Помню ее взгляд: напряженный, оценивающий. Галина – из тех женщин, которым не хватает где-то женственности, а где-то воспитания, поэтому она обратилась ко мне в фамильярной манере, назвав меня по имени, как принято только в мужской компании. "Ну, теперь я нагружу тебя заданиями", – сказала и напряженно посмотрела на меня Галина, как будто ожидая моей реакции. Я пропустил мимо ушей ее фамильярность и повторил, в чем я вижу наше сотрудничество. Галина согласилась на мои условия.

Помню, в ходе разговора, когда я пытался ответить одновременно всем, еле успевая крутить головой то направо, то налево, в зал вошла девушка. Не снимая верхней одежды, она начала раздавать веточки кедра. Приметив незнакомого человека, девушка подошла к нам. Она протянула мне веточку кедра и внимательно посмотрела печальными глазами. (Через год она уйдет из этого клуба).

Всё время, пока я находился среди анастасийцев, и даже потом, когда я вернулся от них, меня не покидало чувство неловкости. Так бывает, когда человек из благополучной семьи, имея отца и мать, всегда чувствующий себя полноценным, оказывается среди людей, выросших в детском доме. В таких случаях испытываешь неловкость, а бывает, и чувство вины от того, что у тебя есть то, чем обделены другие, есть родители. Так и в случае с анастасийцами, я ощущал себя среди них, как среди детдомовских.

Этот неприятный оккультный "запах", исходивший от круга взявшихся за руки людей, не давал мне покоя. Видел я в том несчастных, начитавшихся оккультно-эзотерической литературы великовозрастных детей, возносивших молитвы неизвестно какому богу, не знающих Родителя своего, Отца своего Небесного. И хотя пути наши однажды пересеклись, вместе нам не идти по дороге жизни – теперь уже не было никаких сомнений. Раньше я сто раз слышал, а теперь один раз увидел. Услышанное подтвердилось в превосходящей форме.

Часть 2-я. Бродяги

В силу обстоятельств, мне пришлось часто встречаться с местными анастасийцами. Мне и самому было интересно общаться с некоторыми из них. Идеологизированных было единицы, большинство же составляли люди простые, но с некоторыми проблемами, одна из которых – зависимость от лидера, желание найти себе пастыря. Я общался с ними и ловил себя на мысли, что одновременно я и жалею их, и хочу вырвать хотя бы несколько человек – сколько могу – из порочного круга. Но никогда не смотрел я на них свысока, мы всегда говорили на равных. Была между нами только одна существенная разница: не каждый мог посмотреть на себя со стороны. Я думаю, анастасийцы не видели себя со стороны, не сознавали.

Они постоянно бегали к друг другу смотреть видеокассеты с записями выступлений Мегре. Что они находили в выступлениях, в которых, в общем-то, обсуждались одни и те же вопросы, мне было не понятно. С этой беготнёй были они больше похожи на стайку пионеров. Складывалось впечатление, что люди до конца не понимают, куда втянулись. Словно завертелась какая-то машина, и они в ней никак не инженеры, а просто винтики. И им это нравилось. Это выглядит как какое-то безумие. Или, лучше сказать, мания. Наркотик, да и только! Я всегда отказывался, когда меня звали к кому-нибудь на квартиру получить очередную порцию "наркотического" кайфа. Посещал только места общего сбора, как правило, на природе в центре города.

В один из таких дней к нам в город приехал известный бард Босягор Звездинский. После работы я пришел позже всех, когда анастасийцы уже были на полянке и слушали сидевшего в центре барда. Звездинский что-то рассказывал про то, как анастасийцы из других городов получают землю в своих регионах. Когда тема исчерпала себя, кто-то попросил барда исполнить песни собственного сочинения. Звездинский поднял гитару и предложил перейти в конец поляны, где шум проезжающих машин слышен меньше. Все засобирались, а я помедлил, раздумывая, нужно ли идти слушать бардовские песни.

Анастасийских бардов я не понимаю. Начиная от классической, для меня всегда был открыт весь кладезь мировой музыки, и этот нездоровый ажиотаж вокруг бардов – не по мне. Еще несколько лет назад я мог послушать тех бардов, но в сердце моём они не занимали много места, а этих бардов, чьи гитарные грифы взметнулись по указке Анастасии, я вообще на дух не переношу. Для меня их творчество неестественно. Они поют о том, что само должно петь. Я говорю о природе. Она поёт, но они нарушают ее песнь своими звуками. Зачем нужно петь о птицах, о листве, о ручье? О природе не нужно петь, на природе нужно жить. В этом искусственность творчества анастасийских бардов. И если когда-нибудь в наше экопоселение придет подобный бард и начнет перебивать звуки природы своими фальшивыми звуками, я подойду и зажму ладонью струны его гитары: "Слушай, друг, дай мне насладиться песнью соловья, шелестом листвы, журчанием ручейка. Твоя песнь здесь искусственна. Не нарушай гармонию. Пойми, об этом не нужно петь, в этом нужно жить".

Помедлив еще немного, я пошел вместе с остальными: сегодня мне непременно нужно переговорить с анастасийцами. Придется мне немного подождать.

Ждать пришлось недолго. Спев несколько песен, Звездинский решил завершить свое выступление ударным хитом. Для этого он предложил нам встать вокруг него и взяться за руки. Видимо, ему не нравилось, что он стоял, а мы спокойно сидели на траве. Судя по тому, как неохотно поднимались люди с земли, на этот счет у них было свое мнение.

В круг встали все анастасийцы. Положив руки на колени, на земле остался сидеть я один. Я не хотел вставать в этот круг. Я вообще пришел на эту поляну не к барду, а на встречу со своими анастасийцами, и сейчас просто дожидаюсь их. Всё это я бы сказал Звездинскому, если бы он обратился ко мне. Но он сделал вид, что меня не замечает, а я сделал вид, что я ему верю. Звездинский ударил по струнам. Начался умопомрачительный хит.

Они стояли взявшись за руки и покачивались из стороны в сторону как волны. На лицах – какие-то дурашливые и неуверенные улыбки. Этот круг неуверенности мне что-то напоминал, я где-то его уже видел. Анастасийцы словно стеснялись того, что они делают. Ситуация усугублялась тем, что многие заметили краем глаза, что я остался сидеть на месте. Это усиливало их собственную неуверенность. Чтобы как-то совладать с собой, некоторые подпевали Звездинскому, а он мотал головой и бил по струнам, словно конь, бьющий копытом в стойле.

Что произошло дальше, я запомню на всю жизнь. Картина врезалась мне в память до мельчайших подробностей. Как будто пленку остановили и стали показывать медленно по кадрам, один за другим. Так бывает, когда ситуация обостряется до предела.

Не успела гитара умолкнуть, как круг развалился на части. Нет, он не развалился, он взорвался. Люди, как испуганные грачи, кинулись в разные стороны. Я вспоминаю увиденное в замедленном действии: вот еще звучит последний аккорд, а люди уже расцепляют руки. Вот они отклоняются назад, прочь от круга. Вот они поворачиваются к Звездинскому спиной. А вот они уже подняли и согнули ноги в коленях, чтобы кинуться врассыпную. Через несколько шагов, когда они остановились, на их лицах застыло смущение: "Неужели это случилось со мной? Неужели я встал в этот круг?" Только что окруженный людьми Звездинский в одно мгновение остался один. Дальше мои воспоминания следуют с обычной скоростью.

Первой ко мне кинулась Алевтина. За ней – ее подруга Ляля. Они всегда ходили вместе. Обе – воспитательницы в детском саду. Обеим не всё нравилось в местном клубе. В общем, им было о чем поговорить.

Алевтина быстро присела передо мной на корточки и стала смотреть на меня, как говорится, во все глаза, словно сегодня она увидела меня впервые.

- Ты почему не встал с нами в круг? – наконец вымолвила она.

Не желая вдаваться в глубокую философию, в двух словах я повторил свои мысли, что в том кругу я был бы фальшивый, а здесь я – настоящий. Алевтина неотрывно смотрела в мои глаза. Время снова на мгновение остановилось. Мы смотрели друг на друга. Сейчас она была так искренна, что на ее лице без труда угадывались противоречивые чувства. Она смотрела с недоверием: не смеюсь ли я над ней, не лгу ли. И в то же время она смотрела с огромным доверием, какое бывает только во взгляде ребенка. Еще одно мгновение она сомневалась. А когда доверие в ней победило, она сделала невольное движение в мою сторону, словно искала у меня защиты. Я почувствовал, что она хочет прижаться ко мне или даже спрятаться за мое плечо...

Отголосок моего "демарша" докатился до следующей недели. Теперь уже у Ляли, подруги Алевтины, я увидел неподдельную искренность. (Ляля – девушка взрослая, но незамужняя – всегда представлялась новому человеку официально, но мы называли ее просто Ляля, а я в глубине души звал ее Лялька). Как обычно, пришел я повидаться с анастасийцами, а там Ляля, покатываясь со смеху, рассказывает всем, как "изваляли" известного на всю страну барда Босягора Звездинского. Я – к ней: "Как? Что? Расскажи". Оказывается, Наталья пригласила барда в свой театр, что при местном клубе. Все мы-то знали, что делать в том театре приличному человеку нечего, но Звездинского о том никто не предупредил. Бедняга! Он нанёс туда визит. Дальше – сплошной анекдот. По словам Ляли, вернувшись оттуда, бард бросил в сердцах только одно слово: "Тр-рёп!" Он там быстро разобрался, куда попал, махнул на всех рукой, лег на скамеечку, укрылся какой-то газетой от палящего солнца и провалялся до конца репетиции театра. Смешнее всего было слушать эту историю из уст Ляли: "А это кто там валяется на скамеечке? Ба! Да это же сам Босягор Звездинский!" При этих словах Ляля не выдержала и закатилась руладами смеха. Ее смех был заразителен. Я стоял, слушал и любовался ею. В эту минуту я увидел ее искренней, такой, какой больше никогда не видел.

У истории есть еще более значимое продолжение. На выходные Звездинский намечал прощальный концерт в нашем городе, но никто не пришел попрощаться с ним. Об этом говорили, сокрушались, что так негостеприимно поступили, но и только. Я же скажу одно: никакой бард не обманет чувства людей.

Эта история чуть сблизила меня с Алевтиной. До этого мы мало общались. А если и общались, то только в виде столкновения мнений. Часто она говорила мне: "Пожалуйста, не программируйте... Ведь мысли материальны!" В этом смысле с ней трудно было общаться, как и со всеми прочими, начитавшимися оккультной литературы. Они потихоньку уходят от божественной простоты и становятся сложными в общении. И не замечают, как становятся сложными для самих себя. Им в тягость жить с собой, со своими мыслями, со своей отягощённой душой. У них нет больше веры, у них есть только знания. Знания вытеснили веру.

Алевтина собиралась вместе с Лялей поехать на юг, в город Пещирик. Она называла это поездкой к святым местам – дольменам. По непроверенным сведениям, у нее там намечалась встреча с человеком, с которым возникла взаимная, как она думала, симпатия, которая должна была перерасти, как предполагала Алевтина, в нечто больше, да так, чтобы новая семья смогла бы остаться неподалёку от дольменов для постоянного проживания на родовой земле. Чисто по-человечески я очень жалел Алевтину и сильно переживал. Как мог, отговаривал от поездки: "Что ты нашла в этом Пещирике?" С самого начала ее план представлялся полным абсурдом, тем более, что мне были известны скрытые мотивы ее бегства из родного края. Она так и не смогла найти общий язык с матерью и братом. Неблагополучие в семье – одна из главных причин, по которым люди идут в клубы подобно анастасийскому или бегут из дома. Эти беглецы – дикари – не понимают, что местные жители – аборигены – в глубине души не будут уважать людей с разорванными корнями. И какое чувство может вызывать человек, уподобившийся растению "перекати-поле"? Я пообещал Алевтине прийти проводить их в дальнюю дорогу.

В назначенный день мы встретились с Лялей на вокзале. Она нервничала: время поджимало, а Алевтины до сих пор не было. Я видел, Ляля сама до конца не была уверена в правильности подобных поездок, поэтому нездоровое, как и у всех неправильно поступающих людей, воображение рисовало ей мрачные картины, по которым Алевтина могла задержаться. Ляля то выдвигала предположения, то сдерживала себя, пытаясь настроиться на оптимистическую ноту. Алевтина пришла за несколько минут до автобуса. Она смущенно улыбалась, что-то объясняя нам по поводу своей задержки. Я плохо помню, как проходили эти суетные минуты перед отъездом, покуда люди не погрузились в автобус вместе с вещами. Время трогаться в путь. Но время остановилось. Все отъезжающие (и Ляля тоже), включая водителя, сидели и смотрели на нас из автобуса. Алевтина и я стояли и смотрели друг на друга. Пытались что-то сказать друг другу – уже было неважно. Водитель торопил нас, но Алевтина каким-то неизвестным до селе мне голосом заставляла водителя уважать немую сцену: "Подождите. Разве вы не видите?.. Подождите!" И водитель замолкал. А все смотрели. Они смотрели на нас, а мы друг на друга. Мы оба понимали, что не хватает чего-то важного. Я сделал невольное движение вперед и обнял ее. Она как будто ждала этого момента, сделала тоже самое. Это был последний раз, когда я видел ее искренней, без зауми и оккультизма. Больше не будет.

Она махала мне рукой из глубины автобуса. Ляля тоже махала, но стала какой-то мгновенно присмиревшей от увиденного. Я махал им в след. Что я чувствовал тогда? На моих глазах гиб человек. Другого слова я не могу подобрать. Последующие события, когда из поездки вернется Ляля и расскажет, что случилось с Алевтиной на чужбине, покажут правоту моих предчувствий, но сейчас я и предполагать не мог подобного масштаба случившегося. Всё, что я мог сделать, это поставить свечу в церкви и попросить Царицу Небесную, чтобы помогла понять той мытарствующей душе меру заблуждений. И Богородица услышала меня, но это уже другая история.

А для меня отныне и навсегда анастасийцы станут бродягами. В своем мытарстве они чем-то похожи на уличных бродяг, что валяются под забором, собирают пустые бутылки. C той лишь разницей, что уличные бродяги совсем опустились, ибо нет в их жизни человека, который поставит за них свечу, помолиться Богу о спасении заблудшей души.

Часть 3-я, заключительная. Бес призорная

Откровенность за откровенность. Тогда ко мне пришло понимание, когда Анастасия заговорила про Хуаянь и Кэгом. Не сразу, а когда я перечитывал 2-ю книгу. Как холодный душ. Прозрение. Мне стало так дурно... Думал, меня вырвет в раковину, настолько было мерзко на душе. Я понял, Анастасия далека от Бога. Ее сознание так же бродит во тьме неведения, как и остальные оккультно-эзотерические учения. В одно мгновение произошли сравнения, пришло понимание. Люди, вещи стали называться своими именами. Язычники стали только язычниками, как бы им не хотелось казаться кем-то больше. А на другой чаще весов оказались те, кто не осквернил себя сравнением "Бог – ритм", даже в угоду ситуации.

В один из дней по какой-то причине нас не пустили в помещение, где анастасийцы собирались в дождливые или холодные дни. Мы стояли на улице перед входом в здание. Молодой мужчина, только что вернувшийся с читательской конференции, проходившей в другом городе, рассказывал, на какие вопросы отвечал Мегре. Интерес представляло всё то, что не вошло в книги. На вопрос, что делают "они" длинной таёжной зимой, Мегре ответил коротко: "Спят". Всё чувства восстали во мне: "Спят? Как медведи в берлоге?" Но я себя одёрнул: "Чего еще можно от них ждать? Они ведь язычники". Их образ жизни и заботы вполне понятно описаны в книгах. Случилось нам поговорить и о том.

Николай был одним из тех, кому не нравилась атмосфера в анастасийском клубе. Вместе с небольшой группой читателей я был у него дома. Он позволил себе чуть похвастать своей домашней библиотекой. Помню, на столе стопки книг. Всё это была эзотерическая литература, которая вызвала такой же скорый интерес пришедших, как и последующее скорое забвение. Не смотря на это, Николай не был до конца пропитан эзотерикой. С ним можно было говорить просто, что и сблизило нас.

Мы стояли вдвоем, о чем-то говорили. Тема перешла на жизнь язычников. Я попытался нарисовать картину такой, какой я ее понимаю.

-Посмотри, какие заботы были у язычников: девушки были озабочены, как выйти замуж. Они как запрограммированные. Рождались для того, чтобы найти вторую половину, с которой в последующем слиться, чтобы снова родить, и так по кругу: родились-женились-родились-женились... Приземлённая жизнь в никуда, приземлённая осознанность.

Я закончил говорить. Николай неотрывно смотрел куда-то в одну точку на земле. По его лицу было видно, что сейчас он обдумывает услышанное. Наконец лицо его посветлело, оживилось.

- Ага-а-а, – протянул он, не меняя позы.

Он по-прежнему смотрел в одну точку, но лицо выражало торжество. Николай не только увидел, но и почувствовал бессмысленность движения "белки в колесе". Я же был ошеломлён: чтобы так быстро пришло понимание! Уже много позже я понял, были затронуты небесные струнки, какие появляются в душе всех крещенных в вере, благодаря которым мы можем чувствовать тоньше, чем приземлённые язычники. Вероятно, в глубине души Николая снова прозвучал однажды услышанный голос Иоанна Крестителя: "...Бог может из камней сих воздвигнуть детей... " (Матф,3:9; Лук,3:8).

И вот мы стоим, два взрослых человека, и понимаем, что со своими женщинами и детьми (у Николая двое детей, уже взрослых) мы полны уважения к тем, кто посвятил себя Богу, кто пошел служить Ему, отринув земное. Языческие девушки посвятить себя служению Бога не могли, им о том просто не было ведомо. Бога они как не знали, так и не знают по сей день. Заботы и печали их земные примитивны. Блуждания в поисках истины жалки. Тем страшнее мера ответственности современных язычников за блуждания моих современников.

Галина увлекла меня на местный центральный рынок, где расположена книжная точка, известная всему городу своей оккультно-эзотерической направленностью. Доставая свои немногочисленные деньги, Галина всё говорила, как она не в силах удержаться, когда находит здесь интересную книгу. Моё сердце сжалось: она тратила деньги на мрак вместо того, чтобы подумать о своей семье. По сути, она обделяла своих троих детей, которых воспитывала одна.

- Ну зачем ты тратишься на эту гадость?! – не выдержал я. - Ведь эти книги не ведут к Богу.

Галина резко развернулась ко мне и отступила на шаг назад, словно я ударил ее.

- Откуда ты знаешь! – попыталась защититься она. А у самой в глазах страх загнанного в угол зверя: "Пощади! Я и сама не уверена, что правильно поступаю" (см. Левит,19:31, 20:6-7; Втор,18:10-11).

Я стоял в церкви на службе. Душа была в молитве, а разум искал ответа на мучивший вопрос. И где же еще искать ответа, если не здесь? Внезапно ответ пришел. То, о чем я смутно догадывался, стало ясным и понятным. И прочувствованным, как если бы я прожил целую жизнь. Всё встало на свои места. Весы качнулись и показали, что перевесило что. Язычники попали совсем не в ту группу, где святые и ангелы.

Известно, что Бог создал всё к славе Своей. Питаться растительной пищей, бегать и прыгать по лесу – это не ведёт к славе Бога, потому что так живут и звери. Демонстрировать способности, такие как читать мысли, перемещаться в пространстве и т.п. – и это не ведет к славе Бога, ибо всё это демонстрируют людям те, кого мы называем инопланетяне.

Остается вера в Бога. Вера в Бога – это доверие Ему. Доверие Его сказанному слову, что оно вышло от Него, пришло на землю, что оно (слово) истино. Слово Бога язычниками не услышано, потому что они живут своими хотениями.

Другое дело – наши святые. Поверившие Богу, они за одну свою короткую жизнь получили от Бога всю полноту истины и удовлетворения: "...кто жаждет, иди ко Мне и пей" (Иоанн,7:37, 4:14).

Случалось ли вам наблюдать, как отличается мировоззрение уличного ребенка, предоставленного самому себе, от ребенка, получившего воспитание у себя дома, у собственных родителей? Речь уличного дерзка, бывает, грубовата, местами цинична. Уличный хочет казаться опытным, прожжённым в делах людских и всегда пытается задеть домашнего (ребенка), потому как в глубине души всегда испытывает чувство неполноценности. Вся философия уличной девочки вылилась в высокомерной фразе: "Но мне посредники не нужны... ". Так отличаются язычники, предоставленные сами себе, от святых, взращенных под заботливым присмотром Господа.

Когда издатели предлагали Мегре назвать первую книгу "Инопланетянка", они были не далеки от истины. Как легко употребить слово "инопланетянка" в отношении язычницы, и как трудно применить это же слово к одному из (наших) святых. Святые – они рядом с нами, они родились среди нас. Они знак того, что Бог здесь, рядом, а не там где-то. Я это хорошо чувствую: когда я смотрю глазами язычников, Бог становится далеким и непонятным, а когда глазами святых, Бог близок и понятен.

К Славе Бога живут те, кто славит Его. По-настоящему славить Бога можно только через служение Ему, что не под силу инопланетянам и бесам. Они не могут служить Ему. Не могут служить и язычники.

Богу служат ангелы. Служат святые. Под силу служить и нам. Когда на земле идет служба людская, ангелы служат на Небе. Святые по всей земле служат, будь то зима или лето, служат в местах открытых или потаённых, днем и ночью в молитве, спят по четыре часа в сутки. На фоне святых, язычники – зверушки.

Если бы Бог стал благоволить язычникам, Он стал бы непоследовательным в своих словах и действиях. А если не Бог, то кто опекает язычницу в лесу? Хорошо про то сказал Серафим Саровский: "Дух же бесовский мудрствует противно Христу и его действия в нас мятежны... ". Умничать и мудрствовать язычников научил лукавый. Он же положил язычникам на сердце, что Бога можно достичь через скорость мысли. Но дал маху лукавый, когда решил сыграть Творца. Не получилось. Переиграл. Перемудрил. Бог не ведёт себя так мелко.

Я читал, что наступят времена, когда усилятся соблазны, чудеса творимые, чтобы погубить людей. Тогда люди будут спасаться верой. Я всегда гнал от себя подобные мысли, считая, что это не при нашей жизни, что это случится когда-нибудь в будущем. Но нет. Пришли те времена. Ставка высока. Лукавый "лезет из кожи вон", и готов творить добро. Но как тут не вспомнить того же Серафима Саровского, когда он предупреждал о бессмысленности, бесполезности делания добра ради добра.

Когда я думаю о святых, во мне возникает чувство доверия им. То самое доверие, какое они испытывали к Богу. Когда я думаю о язычниках, во мне возникает ассоциация с глаголом "побираться".

Об этом уже много говорилось, что вселенная наполнена многочисленными энергиями, но Всевышний предупреждал человека, чтобы не побирался ими, чтобы стяжал только Его собственную "энергию" – Духа Святого.

Перед моими глазами проходит плеяда святых за все времена. Спокойствие, торжество веры, небесная чистота, благочестие – вот что исходит от них. Во вретище, называя себя убогими, они не кажутся нам жалкими, а совсем наоборот, сияя нам ярче солнца Духом Святым, они – богатейшие люди Земли, получившие сокровище из рук Христа.

И тут же язычники, словно жалкие оборванцы, пытающиеся убедить всех в своем богатстве, побирающиеся на свалке вселенной, подбирающие мелочь в свои гремящие копилки, стремящиеся передать свое жалкое состояние своим детям для последующего накопления до значимого богатства. Вот уж кто действительно убог и в рванье! Слово "благочестие" к ним совсем не подходит. Со всеми их перемещениями (в пространстве), скорее, чехарда. И изнутри не светом наполнены, а темными, оккультными энергиями.

Но не всё так плохо, как может показаться с моих слов, ведь ничего не изменилось. Святые остались святыми, а язычники – язычниками. Изменился только я. Это за меня была борьба. Меня спасали. А где спасли одного, там спасли тысячи. Пройдя путь от целования фотографии на обложке книги до отвращения, раскаявшийся в своих блужданиях, я получил право высказать всё то, что пережил.

Аксиома, которой я хочу закончить, которую нам передали святые, не претерпела изменений с течением времени, осталась актуальной и по сей день: "Язычники не ведают Бога истинного".

Примечание: Имена упомянутых в тексте людей и место действия изменены.

Сергей

E-mail: weregods@narod.ru

Web-сайт http://weregods.narod.ru

Читайте другие публикации раздела "Анастасия - секта Владимира Мегре"