Я и Цапки. К пропущенной годовщине Кущевки...
Разумеется, этот текст надо было
написать к 4 ноября. Но я забыл дату. Помнил, что
когда-то осенью. А когда именно, забыл. Посмотрел в
интернете и понял, что пропустил. Но все равно решил
написать, потому что думал об этом весь год.
В первых публикациях про Кущевку звучал
упрек. Упрек местному приходскому священнику. Мол, как
же так? Стоит в Кущевке новый, странной архитектуры
храм, служит там поп. И что? Где влияние на массы? Где
воспитание? Где церковная проповедь? Где результат
проповеди в станице на тридцать тысяч населения – и вся
станица один сплошной бандитский притон, поделенный на
"братков" и "терпил"? Поди, он и деньги брал от
легализовавшихся в предпринимателей Цапков?
Об этом ниже. А пока о себе.
Я долго работал в компании, и уже
священником стал – считал для них всякие бизнес-планы –
партнером там был такой большой, толстый и коротко
стриженный дядька. Мы с ним дружбу водили, да и сейчас
тоже. Он резкий, уверенный, убедительный. Бравировал,
бывало, статусом, и связями, и деньгами. Ну, эдакий
типичный персонаж (прости, дружище). И однажды как-то
разговорились, обсуждали детали одной сделки, и он,
совершенно неожиданно для меня, говорит, отвергнув одно
мероприятие: "Нет, так не пойдет. Долю продавать нельзя.
Войдут в долю братки, потом всё попросят продать за
копейки. И что я буду делать?"
Из этой фразы пришлось сделать не менее
неожиданный вывод: он не из этих. А весь его стиль, и
апломб, и легкий матерок, и блатной лексикон – мимикрия,
адаптация к криминализированной бизнес-среде. Во имя
безопасности и выживания.
А совсем давно, пацаненком еще, я
работал в магазине, одним из управляющих. Меня туда
поставили смотрящим (спустя много времени я узнал и само
это слово, и его смысл) от группы учредителей. Они-то
как раз были настоящие, самые что ни на есть. Работа
была как работа – поставки, контроль, отчетность. Но
поскольку по должности был допущен к финансам – значит и
"смотрел" за директором и другими акционерами, чтобы не
воровали.
Где я, мальчик после института, из
интеллигентной семьи, с ними умудрился пересечься? А в
храме. У нас был общий духовник. Ребята чудные: богатыри
– как на подбор – из спортзала, машины, что надо, перед
каждой стрелкой заказывают молебен – и приезжают
молиться всей бригадой. Старший подолгу мучил духовника,
когда происходили конфликты: как по справедливости, как
по Христу будет поступить?
Шло время, бригада решила отказаться от
оружия. Слово – да, кулак – да, ствол – нет. Утопили
волыны (Word не знает этого слова – предлагает заменить
на "воланы"… "воланы" знает…) в подмосковном пруду.
Старший сказал: "На волю Божию".
Проверка не заставила себя долго ждать.
Вернулся с зоны прежний лидер, стал претендовать на
старшинство, начал предъявлять: маме плохо помогали, с
общаком некорректно обращались – банальный блатной
базар… Стрелки, разборки, тёрки. Прежний старший спьяну
сболтнул: "Пристрелю". Год мой товарищ ходил под пулей.
Раздал долги, обезопасил семью. Молился, постился и – да
– слушал радио "Радонеж".
История завершилась чудом: прежнего
старшего самого завалили – избил какого-то лоха в
кабаке, тот пошел домой, вернулся к ресторану на своей
шестерке, дождался, пока бандит выйдет – и задавил его,
насмерть…
Со временем ребята стали выходить из
системы. Постепенно, по одному. Это же почти невозможно,
кто знает, тот понимает: у человека забирают всё, и
после этого он всё равно остается должен… Саше
"повезло": за рулем потерял сознание, проверился –
опухоль, несовместимая с жизнью. Отвез снимки старшему,
который "в законе". Ему устроили настоящие проводы,
попрощались навсегда, по сути – похоронили.
Через год диагноз сняли. Сейчас
иконописец – голливудский громила и детская улыбка на
лице… Чтобы не совсем было похоже на лубок, добавлю, что
через некоторое время опухоль появилась снова, но
доброкачественная, а травматичную операцию пришлось
все-таки сделать.
С Коляном вышло сложнее. Перестал
участвовать в общих "мероприятиях" – и это было замечено
и поставлено на вид: или ты с нами, или ты платишь, как
все. А у него – трое маленьких детей, вечно беременная
жена и небольшой бизнес. Но бизнес – с федеральной
структурой. Объяснил начальнику службы безопасности, тот
встретился с тем, кто "в законе" – и вопрос был решен.
Звонил на днях, просил разъяснить в Евангелии трудное
место.
…Я тоже, было, поддался, и на общей
волне стал кисло думать о кущевском священнике:
действительно, где Церковь? Где проповедь? Где ее
результаты?
А потом подумал: а что бы ты мог сделать
на его месте? Да ничего. Что ты делаешь на его месте? Да
ничего, ничего я не делаю.
Подмосковная деревня, недостроенный
храм, крошечный приход – ну пусть пятьдесят человек,
большая часть из которых пенсионеры развалившегося,
десять раз перепроданного колхоза. Рядом с храмом –
клуб, в котором еженедельно – дикая, разнузданная
дискотека. Про которую говорят, что это самое
наркоманское место в районе. Когда местная администрация
захотела отнять у прихода землю, на меня жаловались по
церковной линии: он не работает с молодежью. "Закройте
дискотеку, – говорю. – Или поставьте для начала пост
милиции…" В ответ тишина.
Не то чтобы я боюсь. Просто не верю и не
знаю, что делать. Нас много таких – маленьких
провинциальных священников с маленькими приходами без
внятных связей во власти и в силовых структурах… Что – я
– могу сделать в обществе, где невозможно провести
границу между законом и беззаконием? Где бандит
оказывается коммерсантом, а коммерсант рядится под
бандита? И где милиционер оказывается и тем, и другим
одновременно?..
Если на этой самой дискотеке в бухом
угаре кто-то кого-то прибьет, зарежет, завалит – на меня
тоже будут укоризненно показывать пальцем? И вопрошать:
а где вы были, святой отец, с девяти до одиннадцати с
вашей работой с молодежью и проповедью о вреде курения?
…Мне – бывает – приносят деньги. "На
храм". Кто на самом деле эти люди? Что это за деньги?
Каким путем они в действительности заработаны? Честно?
Не честно? Законно?
Где границы, критерии, отправные точки,
чтобы оценить – и не осудить? Есть ли в нашей экономике
деньги, которые в принципе не получены незаконным путем?
Есть ли у нас бизнес, который на самом деле платит
налоги? Как оценить законность доходов в обществе, где
необходимой добродетелью признаны "налоговая
оптимизация", фирмы-помойки, оффшоры? И как осуждать
тех, кто не платит налоги, в ситуации господства
"распилов", "откатов" и "интереса"?..
Кто в России сегодня – не вор?
Человек, живущий на зарплату?.. А эта
зарплата – случайно, не производная из "отката"?..
Пенсионер?.. Пожалуй, только пенсионер.
Вот и считает казначей после службы
бабушкины копейки. Вот и принимает священник – привычно,
обреченно и благодарно одновременно – конверты от
"добродетелей" и "благотворителей".
И не может не брать. Потому что деньги
давно стали критерием и церковной жизни (воспринимайте
обобщение как полемический прием). Качество священника
оценивается "по деньгам": построил – не построил,
восстановил – не восстановил… По готовности увеличивать
сумму ежеквартальных взносов "наверх"… Для внешних – та
же история: встречают-то по одежке. Купол, крест,
иконостас, хор? Благодать…
Запутались в деньгах и во власти… Как распутать?
У меня только один ответ: я понимаю,
Господи, что эти деньги, возможно, грязные. Но не дай
мне, Господи, чтобы они были испачканы в крови.
Дмитрий Свердлов, иерей
Православие и мир - 22.10.2011.
|
