"Святое дело"
В храме тихо, чисто, светло, образа украшены
тонкими березовыми веточками с клейкой листвой - пахнет
луговой свежестью, пахнет наступающим летом... Троица!
В Троицу у нас на службу мало кто ходит,
весь народ пьянствует по кладбищам. В центральной России под
безбожные тризны приспособили Пасху - день, когда и
покойников-то не отпевают, а у нас на Пасху еще холодно,
случается, что и снега по пояс, так что удобнее оказалось
сквернить праздник Троицы. Всякий местный житель, конечно
же, растолкует, что "помянуть родню - святое дело". Из-за
этой-то "святости" и водка, как здесь принято говорить, "от
баб неруганная".
Входная дверь растворена, и, выходя на
амвон, я вижу, как народ, вырядившийся во все праздничное,
идет по улице мимо храма. Вот братья-плотники - они помогали
мне восстанавливать церковь. Поначалу они, наверное, помянут
отца, который когда-то эту самую церковь разрушал
бульдозером и который впоследствии погиб под гусеницами
своего же бульдозера, вывалившись по пьянке из кабины.
Потом, возможно, вспомнят и деда, служившего в этой церкви
диаконом...
Вот старая учительница-пенсионерка, которая
почти полвека рассказывала школьникам, что здешний священник
вел распутный образ жизни, и потому… у него было одиннадцать
детей. И никогда не говорила, что единственный Герой
Советского Союза, которым тихий район наш одарил родное
Отечество, был сыном "распутника". Она идет на могилку к
своему отцу, которого этот самый батюшка когда-то и
окрестил, и обвенчал, и который в урочное время самолично
вызвался отконвоировать старого протоиерея до тюрьмы, но не
довел: умучал по дороге побоями и издевательствами и
застрелил "при попытке к бегству". Сам же спустя несколько
лет удавился...
Идут и идут люди: с гармошками, с
магнитофонами, в сумках - выпивка и харчи. Плетутся за
хозяевами и собаки, - то-то на погосте будет потеха... В
свой час служба заканчивается, и я отправляюсь домой. Село -
словно вымерло: ни души... Солнышко греет почти по-летнему.
Снег давно уже стаял, прорезывается кое-где из стылой еще
земли первая травка, а по обочинам дороги, где зимой пилили
дрова, обсыхают вытаявшие рыжие опилки.
Обгоняет легковая машина, переполненная
веселыми, пьяными людьми: помянули родню на одном кладбище,
теперь едут на другое, чтобы, стало быть, и остальных
предков вниманием не обделить.
Двое пьяненьких, до нитки вымокших мужичков
бредут навстречу:
- Отец, горе у нас!.. Друг утонул...
Пировали на берегу, а он говорит: "Топиться хочу", - и в
реку... Ну, мы - за ним: мол, у нас еще и выпивка есть, и
закуска... "Ладно, - говорит, - давай допьем". Вернулся,
допили, а он опять в реку - шел, шел и утоп... Мы поискали
маленько, ныряли даже, да разве найдешь - течение, вода
мутная... И холодно - жуть... В общем, идем большую сетку
искать: перегородим реку – когда - никогда всплывет,
поймается... И это: с праздником тебя, отец, с Троицей!.. У
крыльца, потягиваясь, встречает меня кот Барсик, разомлевший
от долгожданного солнца. В почтовом ящике - толстый пакет из
епархиального управления. Вскрываю: "Христос воскресе!" -
поздравление... с Пасхой. В сознании что-то мешается:
вспоминаю красное облачение, куличи, крестный ход по
сугробам - аккурат семь недель прошло... "Воистину воскресе",
- машинально отвечаю я...
И, кажется, что здоров среди нас один лишь Барсик.
Ярослав Шипов, иерей
Из книги "Отказываться не вправе…"
Голос Совести № 5, 2003
***
Читайте другие рассказы отца Ярослава Шипова:
|
