Силоамская башня и новейшие обстоятельства
Казалось бы, на что уж привычный образ –
башня Силоамская, упомянутая Спасителем? О ней ведут
речь очень часто. Но на то и Писание, чтобы все
многообразие его смыслов, вся их глубина и непостижимая
гармония громадного корпуса текстов раскрывались не
сразу, а постепенно.
Обратившись к эпизоду с упоминанием
башни Силоамской (см. Лк. 13:4), можно увидеть одну
деталь, которая, как представляется, не так уж часто
попадает в сферу внимания.
Еще раз – слова Христа: Или думаете ли,
что те восемнадцать человек, на которых упала башня
Силоамская и побила их, виновнее были всех, живущих в Иерусалиме?
Нередко этот вопрос воспринимается как
риторический, то есть как особый ораторский прием,
способствующий запоминанию слушателями того, что будет
сказано далее. А что если посмотреть на этот вопрос не
как на риторический? Что если слушатели Христа
действительно так считали? Очень на то похоже, и
проявления такого представления о судах Божиих широко
распространены и поныне.
Считается, что в Ветхом Завете
установлено однозначное соответствие между благочестием
и всяческим (прежде всего материальным) процветанием.
Благочестивые преуспевают, нечестивцы бедствуют. Но так
ли абсолютно соответствует положению дел это мнение?
Единственная заповедь Декалога,
обещающая земную награду: Почитай отца твоего и матерь
твою... чтобы продлились дни твои, и чтобы хорошо тебе
было на... земле... (Втор. 5:16). Заметим, кстати, что
здесь сказано не люби, а почитай, что исполнено
глубокого смысла: любить не заставишь, а почитание –
вопрос душевной чистоты и духовной дисциплины; вот и
православная аскетика уподобляет труд ухода за
престарелыми молитвенному труду, утверждая, что это
самые тяжкие из обязанностей человека. Про процветание
здесь тоже сказано не так чтобы однозначно: хорошо может
быть и нематериального характера.
А в книге Иова идею несчастья как
воздаяния за грех отстаивают три его друга, настойчиво
уговаривающие страдальца покаяться. Он же упорствует в
том, что невинен. И что же? Книга завершается речами
Бога, Который среди других слов говорит: Бог выше
человека... Он не дает отчета ни в каких делах Своих
(Иов. 33:12-13). В данном случае это означает, что Бог
выше приписываемых ему человеческих свойств, даже таких,
как справедливость, как наказание и поощрение. И когда
Елиуй в долгих речах превозносит всесилие Божие (вроде
бы все правильно! и мы такое часто слышим, а подчас и
сами произносим!), Бог говорит (не ему, а Иову): кто
сей, омрачающий Провидение словами без смысла? (Иов.
38:2). Далее к Елифазу Феманитянину обращены следующие
слова Господни: горит гнев Мой на тебя и на двух друзей
твоих за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб
Мой Иов (Иов. 42:7). Им предлагается принести жертву Богу
в присутствии Иова: ...и раб Мой Иов помолится за вас,
ибо только лице его Я приму, дабы не отвергнуть вас за
то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов (Иов. 42:8).
Итак, в Ветхом Завете Бог отвергает идею
однозначного соответствия греха и беды – и не исключено,
что потому, что от нее недалеко не только до мысли
судить Бога за суды Его, но и до убежденности в том, что
коль скоро мы постигли закономерности, по которым Бог
воздает за добро и зло, то и сами можем править суд. Но
тем не менее эта идея никуда не делась и дожила до поры
земной жизни Христа. В 9-й главе евангелия от Иоанна –
главе полной жизни, потому что она повествует и о
великой Божественной силе Христа, и о множестве
разнообразных человеческих заблуждений, – апостолы,
увидев слепорожденного и находясь в плену все той же
идеи, спрашивают: Равви! кто согрешил, он или родители
его, что родился слепым? – и следует ответ Спасителя: не
согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы
на нем явились дела Божии (Ин. 9:2-3).
Казалось бы, вот уже и в Новом Завете об
этом сказано устами Самого Христа. Но между тем
стремление в случае любого несчастья активно выявлять
виновных (не выявлять даже, а обличать по принципу "сам
виноват") и при этом мерить Божий Промысел по своей
хиловатой мерке живет и очень часто побеждает и
естественное человеческое чувство сострадания, и
заповеди Христовы.
Сейчас множество добрых людей, верующих
и не особенно или совсем нет, прилагает массу усилий для
того, чтобы наладить помощь инвалидам, в том числе и
особенно – инвалидам детства. Важность этой работы
просто невозможно оценить в должной мере и даже описать
ее нелегко. Но давайте не будем закрывать глаза на то,
что помощь инвалидам претыкается о стену враждебности,
построенную именно на злых и несправедливых словах
"сам(и) виноват(ы)". Я знаю случай, когда родители,
проявляя чудеса самоотверженности, выхаживали ребенка с
тяжелейшим ДЦП и побеждали – ребенок делал и понимал
куда больше, чем ему "полагалось" по диагнозу: сам ел,
двигался по дому и даже гулял немножко, понимал, что ему
говорят родители, сам пытался общаться, слушал музыку...
А вокруг кипели отвратительные пересуды, которые нельзя
было преодолеть даже указанием на то, что люди-то весьма
порядочные и всегда были такими. А даже если бы и нет –
что с того? Можно подумать, что все другие блещут
непорочностью...
А между тем среди русских святых есть
один, которого можно назвать инвалидом детства. Это
преподобный Пимен Многоболезненный, 900 лет со дня
преставления которого мы отмечаем 11/24 февраля 2010
года. Больной от рождения, он упросил родителей отдать
его в Киево-Печерский монастырь; те отнесли его туда с
надеждой на исцеление, но сам он молился о продолжении
болезни, считая ее для себя душеспасительной. Постриг
его совершили ангелы во образе иноков. При жизни
Преподобный проявлял прозорливость и имел дар исцеления.
Иногда прислуживающие ему из братии по лености оставляли
его без хлеба и воды, но он не переставал быть
радостным, а только объяснял, что больной и ухаживающий
за ним получают равную награду...
Так что не только Писание, но и
церковная история учат нас не искать прямой связи между
несчастьем и неблагочестием. Иными словами, горе и
болезнь далеко не всегда служат наказанием за грех;
пожалуй, гораздо чаще они предоставляют путь к спасению.
Тогда откуда же это ожесточение против больных? Против
бедных на самом деле тоже; нет числа высокомерным и
ожесточенным советам, как бедный человек мог бы не быть
таковым.
Как славно было бы, если бы можно было
сказать, что эту злобу (давайте назовем вещи их
подлинными именами) христиане с Божией помощью
отвергают. Увы, это не так; ей всего-навсего придают
"духовное" измерение и рассуждают уже не о том, в чем
несчастные виноваты, а о том, в чем они грешны.
Почему-то это вовсе не считается осуждением, а
рассматривается как исполнение своих обязанностей
(наверное, такому облегченному к себе отношению весьма
способствует якобы богословская публицистика, в которой
слова ересь, еретик, вечное проклятие и геенна
встречаются на каждом шагу, а вот до Христа и Его Благой
Вести дело как-то не доходит). Попробуйте заметить,
что-де не христианское дело так вот относиться к людским
несчастьям, и вам сурово заявят: "а ты не суди". Вот так
вот: суждение высказывать нельзя, а осуждать можно, но,
очевидно, не всем, а привилегированному сословию,
получившему на то полномочия... неизвестно от кого, но
уж точно не от Бога.
Дальше – больше. Иногда создается
впечатление, что говорящие (и пишущие!) забыли не только
о том, что все мы грешны (мы-то – может быть, а они
нет), но и о том, что все мы смертны.
Среди неверующей части населения весьма
распространены пересуды в случае чьей-то смерти. Здесь
бывают нюансы, но объединяет их одно: мягко говоря,
недоброжелательность к усопшему и твердая уверенность,
что с говорящим-то ничего подобного случиться не может.
Крайний случай такой уверенности я
наблюдала воочию: умер мой сосед по лестничной площадке,
знакомый с детства, учился на класс старше. Сорок с
лишним лет; цирроз печени. Встретивши как-то другого
соседа, тоже давнишнего знакомого (на два класса старше)
в подпитии, я спросила, не опасается ли он того же.
Последовал ответ: "Нет, NN был дурак, портвейн пил, а я
умный, я пью водку". Умер через год.
И так далее: пожилые в случае смерти
ровесника очень возмущаются его неосмотрительностью (не
то ел, не так лечился, потому что на самом деле им
страшно); смерть молодых ввергает их в гнев: "Ну и
молодежь нынче пошла!". Молодые в случае смерти пожилых
пожимают плечами: "А что ж после сорока делать? Зачем
жить-то?", а если умер ровесник (теперь это встречается
все чаще), реакция на его смерть такая же, как у
пожилых, – потому что опять-таки страшно.
А как же христиане? А в общем так же, но об этом ниже.
Слова "новейшие обстоятельства",
вынесенные в заголовок, относятся к страшной катастрофе
– к пожару в Перми – и к еще более страшной по сути
реакции на нее. Хочется надеяться, что среди тех
граждан, которые посылали негодующие сообщения о том,
что этих на вертолетах в Москву отправляют, а простому
человеку... (нашли кому позавидовать – заживо
сгоревшим!), христиан не было. Но православный рунет
буквально лопался от суровейших обличений порока.
Послушайте, а те московские студенты, которые пару лет
назад так же заживо горели у себя в институте из-за
того, что корыстная администрация, сдавая помещения,
грубо нарушила правила противопожарной безопасности, –
они-то в чем были виноваты? Что учиться захотели? И уж
конечно, на каждом шагу упоминалась башня Силоамская:
как же иначе, мы люди православные и уж точно считаем,
что с нами ничего подобного не произойдет. Самым
омерзительным было то, что тут же размещались фотографии
из жизни ночного клуба, действительно далекой от
добродетельного времяпрепровождения. Но ведь как-то не
по-христиански смотреть на такое и другим показывать, а?
А если учесть, что те, кто на снимках, может быть, уже
покойники или от этого недалеки? И что у них есть
родственники и друзья?
Боюсь, что дело доходит уже до того, что
если начать произносить слова о человеколюбии и
сострадании, тебя сурово одернут, что это-де мол из
области общечеловеческих ценностей и к верующим никакого
отношения не имеет. А то, что те общечеловеческие
ценности, которые действительно ценности, а не болтовня,
были сформулированы и утверждены христианством? А то,
что Бог наш – Человеколюбец?
Здесь самое время обратиться к
продолжению слов Христа о башне Силоамской, приведенных
в начале: Если не покаетесь, все так же погибнете (Лк. 13:5).
Это относится действительно ко всем, но
создается впечатление, что те, кто обличал покойников,
адресовали эти слова своим читателям, но не себе.
А по какому праву?
Не здоровые имеют нужду во враче, но
больные; Я пришел призвать не праведников, но грешников
к покаянию (Мк. 2:17; Лк. 5:31). Эти слова Христос говорит
книжникам и фарисеям в ответ на упреки в том, что Он
общается с мытарями и грешниками. Замечательно именно
то, что говорил Он это в ответ на фарисейские обличения.
Таково уж свойство фарисеев всех времен и народов – они
всегда торопятся обличать.
Эти слова Христа припоминают мудрые
батюшки, когда кто-то заявляет им, что безгрешен.
Батюшки объясняют, что таковой "праведник" не имеет
своей доли в спасении Христовом, что он для рода
человеческого посторонний. Честно говоря, мало помогает,
потому что убежденность в собственной праведности (то
есть на самом деле упорствующую нераскаянность) так
просто не прошибешь. Но тем, кто стремится к покаянию,
помнить это полезно.
Еще раз обратимся к святцам. В них
числится святой отрок Артемий Вертольский; многие знают,
что ему рекомендуется молиться о пропавших детях. На
вопрос же о его житии, о том, почему он, собственно
говоря, прославлен, обычно следует ответ: "Его громом
убило". Странный был бы повод для канонизации, но к
реальным обстоятельствам он имеет лишь косвенное
отношение. В действительности же отрок Артемий погиб в
грозу от удара молнии, и его односельчане были настолько
поражены его предполагаемой страшной греховностью (вот
он, все тот же мотив!), что оставили тело без
погребения, не говоря уже об отпевании*. А через
несколько лет тело нашли нетленным и не тронутым дикими
зверями. И тут и произошло то, из-за чего Артемий был
канонизирован: люди покаялись в своем жестоковыйном
осуждении и похоронили отрока с почестями. Говоря
словами Евангелия от Иоанна, на нем явились дела Божии.
Замечательное основание для того, чтобы призадуматься и
не спешить с осуждением почивших, в том числе – почивших внезапно.
Как-то мы в неправильную сторону
повернули, стремясь особо блистать благочестием. Чем-то
не тем блещем. В наших православных традициях –
мягкость, доброта и неосуждение даже виновных. Об этом
свидетельствует многое: и обычай посещения тюрьмы в дни
церковных праздников с раздачей милостыни, и практически
обязательный выход к дороге, когда гнали этап, и тоже с
подаянием (много хлопот было с этим "пережитком"
советским конвоирам!), и не в последнюю очередь народное
предание о пояске Божией Матери, рассказывающее о следующем.
Как-то Христос спросил апостола Петра,
привратника Небесных врат, о некоторых странного (точно
уж не святого) вида людях, которые все чаще и чаще стали
попадаться в раю. Апостол ответил, что он их не впускал,
и предложил поискать место, откуда они проникают. И вот
в дальнем укромном уголке Спаситель и Петр увидели Божию
Матерь, которая распускала свой голубенький поясок и
опускала нитку вниз. А по этой нитке карабкались в рай
те, кому там быть вроде бы не полагалось. Петр хотел
было вернуть все к установленному порядку, но Господь
удержал его: "Оставь, Она лучше знает, что нужно делать".
Конечно, рассказ этот далек от
догматики, но в нем отражается именно та духовность (да,
это и есть национальная духовная традиция), которую мы
со всем тщанием ищем. Так, может, найдем и будем любить
Бога и ближнего?
...А главная причина для того, чтобы не
высказывать приговора усопшим, наверное, состоит в том,
что не следует отводить себе роль общественного
обвинителя на Страшном суде. Все мы там будем – и все
будем обвиняемыми. И будут там свидетели обвинения – те,
о которых мы дурно говорили, и не так уж важно, были ли
мы правы или нет.
От слов своих оправдаешься, и от слов
своих осудишься (Мф 12:37).
*Избирательность наших молитв
заслуживает сугубого внимания. Считается уважительной
причиной для того, чтобы не молиться о ком-то,
собственное сомнение в его праведности и даже просто
личные антипатии. Но позвольте, за кого же еще молиться,
если не за грешников и за врагов? Не нужно забывать, что
церковному поминовению подлежат все крещеные, а за
некрещеных усопших можно (и нужно!) молиться святому
мученику Уару; во многих храмах есть его икона и даже
церковь в Москве поставлена в его память.
Марина Журинская
Фома - 25.02.2010.
|
