Есть ли у животных права?
Обезьяны научились разговаривать,
освоили компьютер. Что же, грань между человеком и животным
окончательно размыта? О том, какое место занимает человек в
системе животных и растений, размышляет протоиерей Роман Братчик, зоолог-систематик.
Справка. Протоиерей Роман Братчик К родился в
1949 году в Баку. В 1972 году окончил биологический
факультет МГУ. Работал в лаборатории эволюционной зоологии и
генетики Биолого-почвенного института Дальневосточного
научного центра. Крещение принял в 1985 году. В 1989 году
рукоположен митрополитом Курским и Белгородским Ювеналием. С
2005 года – настоятель Успенского храма города Курчатова
Курской области. Преподает курс "Наука и религия" на
факультете теологии и религиоведения Курского государственного университета.
Основное различие
- Отец Роман, эксперименты с
обезьянами, которых научили языку жестов, опровергают
представление о том, что человек отличается от животных наличием разума…
- Очень давно меня поразил один опыт.
Обезьянке, долго живущей с людьми, показали фотографии
собак, людей, обезьян и ее собственную и предложили их
классифицировать. Себя она причислила к людям, а не к
обезьянам. Маугли, видимо, отнес бы себя к волкам (это
импринтинг – бессознательное запечатление образа, который
усваивается как родной; в норме это мама, а в эксперименте
это может быть все что угодно). Но, говоря о наличии разума
у обезьяны, мы упремся в определение разума, которого не
существует. Если под разумом понимать способность
формировать понятия и совершать с ними некие операции – да,
на каком-то уровне обезьяна с этим справляется. Другой
вопрос – насколько длинные цепочки таких операций она сможет
выстраивать? Человек может продумывать и накапливать
материал, записывая его, кодируя системой знаков. Этого нет
у обезьяны, в обезьяньем сообществе. Мне кажется, есть
низший разум – способность к абстрактному мышлению – и есть высший разум, недоступный обезьяне.
- Так чем же тогда человек отличается от обезьяны?
- Определение дать невозможно. Биология
не может даже дать четкое определение того, чем собака
отличается от кошки. Мы найдем массу промежуточных форм.
Есть кошки, больше похожие на собак и наоборот. Есть
отдельные виды животных, напоминающие одновременно собак и
кошек. Все многообразие животного мира мы делим на какие-то
группы, но всегда находится что-то не до конца
вписывающееся, это вообще головная боль всех систематиков, а
я систематикой занимался. Любое определение – это установка
границы. А в эмпирической реальности границы всегда размыты
в той или иной степени. К примеру: у человека есть
внутренняя среда, но где она начинается и где кончается,
неясно. Когда рот закрыт, то, что у меня во рту, – это
внутренняя среда, а если рот открыть, где граница? Так и
сейчас в науке размывается граница между человеком и обезьяной.
Неверующий просто потеряет эту границу.
Верующий определит четко – наличие духа Божьего, только это
делает человека человеком. Вне этого человек – просто
таксономическая единица в системе живых организмов, чуть
более сложная. Из-за этого для материалистов всегда будет
возможность кого-то из людей назвать не людьми. Вот скажите,
если человек в результате какой-то травмы потерял разум, он
перестал быть человеком? С нашей точки зрения, не перестал.
А человек неверующий тут как раз и может легко дойти до
того, что можно убивать таких людей, считая, что они просто
не люди. Если человек это тот, у которого IQ не ниже
такой-то величины, то такой больной, стало быть, не человек.
И тогда его уничтожение будет рассматриваться как социальное
благо! В Православии мы можем определить человека без
опасности потерять какого-то представителя человечества,
независимо от того, какие у него физические недостатки,
какой у него цвет кожи, национальность, образование.
В православной антропологии есть два
подхода к определению человека: трихотомический и
дихотомический. Согласно дихотомическому, в человеке есть
тело и душа, а согласно трихотомическому – тело, душа и дух.
Слово "душа" используется тут в разных смыслах: душа
трихотомической системы – это высшее проявление телесного,
эмоциональная, психическая сфера. Вот наличием этой
"телесной" души мы и сходимся с братьями нашими меньшими.
Возможно, последние исследования обезьян говорят как раз о
том, что разум, рацио, тоже относится к этой телесной
области. Духа же, который и делает нас богоподобными, у
животных нет. Другое дело, почему Господь именно в человека
вдохнул свой дух, мог Он его вдохнуть в амебу? Что, в одну
клетку не может вместиться дух? Может. Душа человека дается
ему сразу после оплодотворения, а там всего одна клетка, и
дух в этой клетке уже есть. Значит, такой же клеткой могла
быть и амеба? Но этого нет. В амебе, видно, нет тех
способностей, которые могли бы воспринять дух. Человек же –
это самый сложный из известных живых организмов, это та
почва благодатная, в которой зерно духа может прорасти и
дать плод. Другое дело, как мы с этим зерном поступим, это уже наши личные проблемы.
Это кардинальное отличие человека можно
наблюдать и в самых простых ситуациях. Например, человек
обладает эстетическим чувством. Бывает, конечно, что и
птички приносят своим самочкам цветочки. Но это еще не та
эстетика, которая есть у человека, которая оценивает
окружающий мир, вычленяет в нем гармонию, и эта гармония
вызывает резонанс, потрясающее состояние души. А что может
резонировать с гармонией? Не плоть, во всяком случае.
Присутствие Бога в красоте мира – это и есть гармония, от
нее и захватывает дух, видишь восход или закат: "Ах!" – и
все. Человек – это "ах!" перед закатом. Я не знаю, есть ли у
братьев меньших вот этот "ах!" внутренний, по-моему, нет.
Гибель одуванчика
- Многие убеждены, что до грехопадения
человека в мире вообще не было смерти: не умирали ни
животные, ни растения (хотя растения с самого начала были даны в пищу).
- В моем понятии гибель одуванчика –
это смерть. А если так, то придется признать, что смерть
растений существовала до грехопадения. Или мы должны ввести
два понятия смерти. Так же как мы ввели два понятия
"человек" – биологическое и богословское. Про человека
Писание прямо говорит, что он был создан бессмертным и после
грехопадения перешел из одного состояния в другое, из
бессмертия в смертность. Про животных ничего не сказано.
Дело в том, что православному
богословию чуждо досужее любопытство. У нас никогда не было
попыток подробного выяснения, что происходит в аду, что происходит в раю.
Православие по сути очень практично,
оно показывает путь, научает нас, как идти, и дает нам веру.
А что будет там, дальше – дойдите, и увидите. В Библии очень
много сказано о мире души, о любви – мы найдем колоссальное
количество ссылок и прямых заповедей Христа об этом.
Евангелист Иоанн свою проповедь кончает только одним: чада,
любите друг друга. Если вы будете любить, любовь всему
научит, она научит вас, как идти, как общаться с людьми, все
будет. А вот о сотворении мира… Об этом было рассказано
иудеям, которые только что пробыли несколько веков в Египте,
наверняка заразились египетскими представлениями о
мироздании, которые нужно было сразу обрубить. Там не было
задачи дать последовательную картину сотворения мира.
Рассказано, что солнце сотворено в четвертый день,
соответственно, солнечный бог Ра оказывается на задворках,
животные, которые тоже были в Египте обожествлены, все эти
кошки, птицы, крокодилы и так далее, оказывается, тоже не в
первый день созданы. Подчеркивается, что они созданы, они не
боги, они творения, над всеми – нетварный Бог, имеющий
природу бытия в самом себе. Часто пытаются вот в этом штрихе
увидеть подробную научную картину мира, а это неправильно.
Гуси и канонада
– Защищать права животных сейчас очень
модно. Люди не едят мяса, не носят меха, протестуют против
опытов над крысами, против испытания на животных косметики и
лекарств. Должен ли христианин участвовать в этом?
– Если он видит, что кто-то бессмысленно издевается над животным, то должен вступиться.
Но мы не права животных защищаем, мы защищаем нравственность
божественного закона. Мы боремся с распространением злобы и
ненависти. Ради косметики животное мучить не стоит –
косметика не жизненно важна. А если нужна вакцина, чтобы не
умирали люди, я думаю, ее можно испытывать на животных. Эту
грань человек должен сам внутри себя определить. Невозможно
тут дать список: это можно, а это нельзя. Мне кажется, надо
просто в человеке воспитывать чувство совести, и он сам
почувствует ту грань, которую перешагивать лучше не надо. Я
вот лично думаю, что если преподобный Сергий мог ходить в
кожаной обуви, то, стало быть, это уже непринципиально.
- А надо ли спасать вымирающего амурского тигра?
- Только не в ущерб человеку. Если это
обогащает генофонд природы, которым опять же человек пользуется.
- Но человек не пользуется тигром!
- А он не тигром пользуется. Генофонд –
это некий комплекс, в котором должно быть достаточно большое
разнообразие, чем-то мы пользуемся напрямую и чем-то
косвенно. Потом, мы никогда не знаем, что завтра нам
понадобится. Но если бы выяснилось, что ради сохранения
амурского тигра нам нужно оставить двадцать тысяч человек
без еды, без территории… Если будет помирать племя и надо
забить последнего представителя вида из Красной книги –
скажем, кита, то лучше кита забить, чем погибнут люди.
- А охота может быть занятием христианина, как вы думаете?
- Я сам охотился, но еще до крещения
бросил. Мне как-то приснился сон: я услышал, как будто
далеко-далеко военная канонада идет, за горизонтом. И вот
потихоньку эта канонада начинает приближаться ко мне. Вижу,
летит стая гусей и вокруг по ним идет пальба. И вот они
летят дальше, и канонада уходит за ними дальше, дальше,
дальше. Проснулся я уже не охотником. То есть если бы мне
надо было накормить семью, проблемы бы не было. Такая охота
– это просто неизбежное или трудно избегаемое зло нашего
греховного мира. Но когда охотятся из удовольствия, мне
кажется, это неправильно. Сейчас ради пропитания у нас в
России почти никто не охотится, в этом уже больше
развлекательного. Более того, некоторые охотники в принципе
не едят то, что они убивают. Не любят эту еду: зачем, ведь
можно достать хорошую. А этого кабана еще варить надо
несколько часов, просто чтобы прожевать. Я помню, нам в
университете кто-то принес с охоты кусок лося. Его варили,
по-моему, часов шесть, пока его стало можно съесть.
Обратите внимание: некоторые люди не
могут отрезать голову рыбе, которая трепыхается. Одно дело,
когда мы пересиливаем эту нормальную реакцию ради того, что
нам надо кого-то накормить. А другое дело, когда мы это
превращаем в норму или даже в удовольствие. Мне кажется, это
некое ожесточение. Потому что для христианина убийство противоестественно.
- А проблема бездомных собак? Они
опасны, но служба отлова просто убивает их – должна ли
христианская совесть с этим мириться?
- Это как война. Бродячие собаки могут
быть прямой угрозой, есть случаи, когда эти собаки
объединяются в стаи, где они еще опаснее. Волк не нападает
на человека, а собаки как раз нападают, поэтому их
приходится уничтожать. Но при этом их жалко, конечно, ведь в
этой ситуации наша вина – это мы их расплодили. Здесь
чувство вины общечеловеческой, это наш общечеловеческий
недосмотр, что мы бросили этих собак, а теперь вынуждены их
убивать. Вот сейчас хорошо, есть стерилизация животных. А
раньше обычно же топили щенков. У нас была пуделиха. У нее
был первый помет где-то десять щенков, второй помет тоже
где-то около того, и я топил щенков, если не мог раздать.
При этом сам факт убийства щенков болезнью отзывался в душе.
А тут мы как раз крестились. И я попал к отцу Иоанну (Крестьянкину),
у меня было много вопросов, и тут я говорю, батюшка, мне
стыдно, у меня такой вопрос. Он говорит: ну что, что? Я
говорю: да вот такая ситуация, собака щенится, душа не лежит
убивать этих щенков, понимаете. Я могу потопить, но тяжело.
Он говорит: если не хочешь убивать – все устроится. В итоге
собака родила только двух живых щенков и несколько
мертворожденных. Никого мне убивать не пришлось.
Роман Братчик, протоиерей
Нескучный сад - 05.03.2008.
|
