Дом, где убивают детей
Репортаж из гинекологической клиники... У входа в клинику был привязан к дереву дог. Собаки воют по покойнику. И стенания этой четвероногой твари были
более чем оправданы...
В гинекологической клинике одна за
другой прерывались жизни, едва зародившиеся, но обреченные
на выскребывание до последней капли крови... Здесь делали
аборты. Бывшие девушки и молодые женщины поступали в
операционную сплошным потоком. Врачи пожинали плоды слишком знойного лета:
Лето жгучее, лето пьяное, Что ж ты сделало, окаянное...
Печальной была эта жатва... В операционную
ввезли очередную пациентку. Ей лет двадцать, чуть больше. В
глазах ледяной ужас - первый аборт. Возможно и последний.
Кто знает, понесет ли она потом еще? Она приподнимает
голову, испуганно озирается и... поправляет смятые локоны.
На шее золотая цепочка, в ушах - серьги. О, женщины! Даже на
этом скорбном ложе - с обнаженным животом и распяленными на
подпорках ногами, они охорашиваются в присутствии мужчин!
Мужчин двое: я, репортер, забившийся в угол
операционной, и врач-анестезиолог, рослый бородач в
блекло-зеленом халате. Александр Трушкин. Только один его
вид - доброго здоровяка - и успокаивает, и обезболивает.
- Ничего, ничего, - поглаживает он плечо пациентки. - Как тебя зовут?
- Наташа...
- Все у нас будет хорошо, Наташа... Все у нас получится.
Все и в самом деле будет хорошо, все
получится, потому что операцию ведет хирург-виртуоз
Маргарита Михайловна Лобыцына.
- Поближе попочку, поближе ко мне, - просит
она съежившуюся женщину. Та с трудом преодолевает инстинкт
самосохранения - так хочется держаться подальше от хищного
блеска острой стали - и опасливо придвигается... Трушкин
вкалывает в вену иглу с обезболивающим препаратом.
- Сейчас у тебя закружится голова, -
предупреждает анестезиолог. - Ну как?
- Кружится... - вздыхает Наташа и сжимает
веки с такой силой, что топорщатся накрашенные ресницы.
Операционное поле - холмик Венеры с подбритым по моде
лобком. Маргарита Михайловна быстро и точно вставляет внутрь
расширитель с желобком кровостока, затем выверенным за
многие годы движением обнажает шейку матки, слегка вытягивая
ее щипцами. Сокровенное русло жизни чуть шире бутылочного
горлышка; оно конвульсивно сжато. Его нужно разомкнуть.
Пальцы хирурга втискивают в устье матки стальной штырь,
похожий на слесарный керн. Вытаскивает его и следом другой -
на полмиллиметра потолще. Затем еще толще...
Шпагоглотательница... Наконец, последний штырь толщиной с
палец. Устье разомкнуто. Оно раскрылось не в пароксизме
страсти, а как замок под отмычкой, как створки раковины под
ножом... Внутрь матки уходят щипчики на длинных стеблях -
абортцанги. И сразу же по желобу расширителя потекла в
подставленный лоток красная руда жизни, прерванная по воле
той, кто ее дает. Трагический парадокс живой материи,
научившейся мыслить и вмешиваться в естественный ход
природных событий... В дело пошел стальной скребок. Собака
за окном голосила премерзко. Жалобный утробный
полувой-полуплач сопровождал каждое движение хирурга.
Казалось, что это вой самой бессловесной плоти, терзаемой
хищной сталью. Звучно хлюпал кровоотсос. Собачий вой и
кровяное хлюпанье сливались в единый, леденящий душу звук.
Губы Наташи бессвязно шевелились; она слегка постанывала. В
изголовье ее железного ложа стояли страх, позор, обида,
безденежье, быть может, что-то еще, что привело ее сюда.
Однако ничто не могло перевесить комочка несостоявшейся
жизни на лотке операционной сестры. Не буду касаться
моральной стороны аборта. О ней сказано давно, и споры
ведутся не одно столетие. Сегодня речь о мастерстве хирурга,
и только. Тем более что Маргарите Лобыцыной большей частью
приходится делать операции не по прерыванию жизни, а во
спасение ее. Ничего не смысля в хирургии, все равно вижу -
работает виртуоз, смелый и мудрый. И еще очень чуткий, ведь
выскребывание матки идет на ощупь.
- Мои глаза - на кончиках пальцев, - говорит
Маргарита Михайловна. Подушечки ее пальцев чувствительнее,
чем у Паганини. Нажмешь чуть сильнее - проколешь, прорвешь
стенку матки; недовыскребешь остаток плода - вызовешь воспаление.
- Я стараюсь работать бескровно. Не выношу вида крови...
Растерзанное абортом тельце ребенка
Несколько неожиданное заявление из уст
хирурга. Она видит кровь, ручейки крови, потоки ее каждый
день и помногу раз. Но привыкнуть к этому, наверное,
действительно невозможно. Крови, когда оперирует Лобыцына, и в самом деле, мало.
В нежном таинстве женского чрева снует
сверкающая сталь. Сношение с Князем Гибели. Наташино лицо
искажает гримаса муки, страдания... Неужели наркоз перестал
действовать?!
- Все в порядке! - кивает мне Трушкин,
бывший флотский врач. - Препарат классный. Некоторые во
время аборта даже оргазм испытывают... Спросишь сам после
операции, что ей снилось.
И спрошу... Отчаянный скулеж дога вынимал
душу. Нашли же место, где привязать собаку! Но нервы у
здешних медиков - не чета моим. И все-таки врачу больше
подобает врачевать, чем прерывать жизнь.
- Ненавижу тех мамаш, которые дотягивают до
четвертого-пятого месяца, - вздыхает, не прерывая работы,
Маргарита Михайловна. - Плод уже сформировывается, и тогда
аборт больше похож на расчлененку, чем на операцию. Когда
видишь на своей ладони оттяпанную твоими щипцами ручонку,
хочется прирезать эту стервозину, которая вынуждает тебя это
делать! А некоторые еще спросят потом: <Кто там был -
мальчик или девочка?>...
Я понимаю Лобыцыну. Она не только хирург, но
и женщина, мать двоих дочерей, которые тоже уже матери...
Прерывание жизни занимает столько же времени, сколько и ее
зачатие. Трушкин переваливает безвольное тело Наташи на
каталку. Женщина лежит ничком. Кажется, она мертва. Но
ритуал отработан до деталей - полотенце между ног, и вперед - в палату. Там очнется.
- Следующая!
Тот же ужас в округленных глазах. Те же
вопросы врачей. Те же движения.
Те же звуки: хлюпанье кровоотсоса под визгливый плач собаки...
- Следующая!
Я иду в палату, где уже пришла в себя
Наташа. Голубые глаза еще чуть мутны от наркоза.
- Что вам виделось?
- Ой, хорошо было, как в сказке! Какие-то
гномики дом строили... Дети танцевали... Она еще вспомнит
этих детей. Они ей не раз будут сниться в пустые бездетные годы...
***
Фильмы об абортах: что происходит и каковы последствия абортов:
***
Меня снова зовут в операционную... Собака
больше не воет. Где она? Выглядываю в окно. Наташа, одетая
не по-больничному - в сапогах, пальто, шапке, - как, уже?
так быстро? - отвязывала радостно прыгавшую псину. Они
уходили домой. Для всех своих домочадцев Наташа просто
гуляла с собакой. Где она была, знает только ее пес. Но он
никому ничего не скажет.
Николай Черкашин
Нет абортам
|
