Творческое переосмысление слов, или откуда пошли "мощи"
Святые равноапостольные Кирилл и Мефодий
совершили подлинное чудо, создав церковнославянский язык,
его словарный запас и терминологию. При этом они показали
подлинное творческое искусство, используя в частности такой
прием создания терминов, как "ментализация".
Что же такое "ментализация"? Это
-
творческое переосмысление того или иного слова, передача
некоей значимой доли из его смыслового объема. Для нее
потребна не техника, а искусство терминотворчества. Возьмем
к примеру "λεωφορείο"
- новогреческий аналог слова "автобус"
(от французского "autobus" - букв. "самодвижущийся
омнибус"). Так вот, новогреческое слово означает буквально "народовоз"
- средство для перевоза народа. Вот блестящий пример ментализации. Как пишет Е.М.Верещагин, "каждый случай
ментализации индивидуален, поэтому каждый из них следует
комментировать отдельно" [1]. По моему мнению, ментализация
отражает сознание носителей языка, его структуру и
доминанты, а также творческий дух создателей языка.
Обретение мощей сщмч. Климента, папы
Римского, святым Кириллом
Рассмотрим ментализацию на примере термина
"мощи". Это слово образовано от неопределенной формы глагола
"мочь" - "мощи" (от "могти"). В Ассеманиевом Евангелии,
которое, по мнению исследователей, отражает переводческую
традицию самих святых равноапостольных братьев, а не их
учеников, встречаем, напр., такой оборот: "обретение мощемъ
святаго моученика Стефана" [2]. В древнегреческом оригинале
стоит совсем другое слово: "λείψανα" образовано от глагола
λείπω ("оставляю") и по смыслу означает "останки". Заметим,
что то же самое относится и к латинской лексеме "reliquiae":
это слово также образовано от глагола "relinquo"
("оставляю").
В старославянском языке существует калька
термина "λείψανα", представленная, в частности, в
Супрасльской рукописи: "Сии останькы аште сице оставимъ
взяти имутъ крьстиiaни" [3]. Однако, это слово употребляется
гораздо реже, чем "мощи", которое находилось в центре
словоупотребления церковнославянского языка, а затем
органично вошло в язык русский.
Очевидно, что лексема "мощи" ввиду явного
несоответствия ее внутренней формы соответствующим греческим
и латинским аналогам, образована в результате ментализации.
Следует поставить вопрос о ее причинах.
Если мы попытаемся буквально перевести
термин "мощи" на греческий язык, то получим "δυνάμεις"
-
множественное число от "δύναμις" (букв. "сила"). Слово "δύναμις"
многозначно: это и "сила", и "мощь", и "возможность", и "энергия".
В Септуагинте (повсеместно используемом в Средневековье
древнегреческом переводе Ветхого Завета) наиболее часто "δύναμις"
во множественном числе означает "военные силы" (38 из 48
случаев), в трех случаях - "силы небесные". Но в тексте
Нового Завета из 21 употребления δυνάμεις только три
относятся к "небесным силам", в остальных случаях "δυνάμεις"
означают чудотворения или чудеса:
"Тогда начал Он укорять грады, в которых
более всего явились его силы (δυνάμεις, т.е. чудеса
- прим.
В.В.) за то, что они не покаялись" (Мф. 11:20).
***
Читайте также по теме:
***
Эти силы (или чудеса) так или иначе связаны
с телом и исходят из тела Христа или апостолов. Еще в
Евангелии от Луки говорится, что "сила от Него исходила, и
исцелялись". В Деяниях апостолов присутствует еще более
показательный пример с "δύναμις" во множественном числе:
"Бог же творил немало чудес (δυνάμεις)
руками Павла, так что на больных возлагали платки и
опоясания с тела его, и у них прекращались болезни, и злые
духи выходили из них" (Деян. 19: 12–13).
Представление о том, что в останках святых
пребывает Божественная сила, которая совершает чудеса и, в
частности, отгоняет демонов, для православного сознания
является нормативным. Приведем пример из проповедей свт.
Иоанна Златоуста:
"И можно видеть многих бесноватых, ходящих
среди пустынь и могил. Оттуда же, где выкопаны кости
мучеников, они бегут как от огня и невыносимого мучения,
проповедуя громким голосом внутреннюю бичующую их силу (δύναμιν)".
Следовательно можно предположить, что
благодаря укорененному в православном предании представлению
о силе, пребывающей в останках святых, в
Кирилло-Мефодиевской традиции они были переосмыслены как "мощи",
носители Божественной мощи или энергии.
Ситуация, однако, не столь проста, как
кажется. При всем старании, автору данного сообщения не
удалось найти cвятоотеческие и агиографические контексты,
где "λείψανα" непосредственно сопоставлялись с "δυνάμεις",
например в гипотетических выражениях типа "λείψανα τελούσι
δυνάμεις", т.е. "мощи совершают силы". В немногочисленных
патристических и агиографических контекстах, где "λείψανα"
сочетается с "δύναμις" (cила), последнее слово всегда
выступает в единственном числе. Следовательно, для
объяснения множественного числа лексемы "мощи" необходимо
показать влияние Нового Завета и употребление "δυνάμεις" в
новозаветном тексте (см. выше). Разумеется, сказывалось
также и влияние множественного числа в исходном термине "λείψανα"
(останки), однако оно не было определяющим ввиду
решительного разрыва с его внутренней формой: "мощами", "силами"
в славянской традиции называлось то, что в греческой
ассоциировалось скорее с хрупкостью и немощью, в которой "совершается
сила Божия".
Наконец, встает вопрос о смысле и цели
подобной ментализации. Как справедливо отмечает
исследователь византийского миссионерства С.А. Иванов, одна
из определяющих причин обращения варваров в христианство
-
чудеса, совершавшиеся святыми при жизни или по смерти, в том
числе через их мощи [4]. Для неискушенных в богословских
тонкостях славян диалектика силы и немощи была малопонятна,
а потому переосмысленная лексема "мощи", говорившая о
божественной действенной силе, звучала для них несомненно
убедительнее, чем калька слова "останки".
И тем не менее, остается вопрос: почему
именно "сила", а не "чудо", "исцеление" или "знамение"? Для
того, чтобы ответить на него, необходимо обратиться к самой
славянской ментальности.
Сила была и остается одной из доминант
славянской ментальности с древнейших времен. Весьма
характерен эпизод, о котором рассказывает византийский
историк Менандр Протектор. Когда аварский каган Баян около
577 года потребовал дани от славянского князя Добриты,
последний апеллировал не к правде, не к справедливости, а
именно к силе:
"Родился ли и согревался лучами солнца
кто-либо из людей, кто подчинил бы себе нашу силу (δύναμιν)?
Ибо мы привыкли владеть чужой землей, а не иные - нашей. И
мы в этом уверены, пока существуют война и мечи" [5].
Ряд ретроспективных наблюдений, в частности,
рассказ "Повести временных лет" о дани мечами со славян
позволяет считать этот рассказ подлинным и отражающим
славянское сознание, для которого одной из доминант являлась
сила.
Подведем итоги. Святые равноапостольные
Кирилл и Мефодий знали, к кому они шли: к неискушенным
варварам, уповавшим прежде всего на силу. И именно поэтому
они перевели греческое слово "λείψανα" (буквально "останки")
как "мощи". Они творчески переосмыслили его в категориях
силы и мощи на основе представления о чудотворной силе,
пребывающей в останках святых. Это переосмысление
происходило с учетом славянского сознания, одной из исконных
доминант которой являлось представление о силе.
Бог неоднократно показывал через святых
равноапостольных Мефодия и Кирилла свою силу, в том числе и
через мощи святого Климента, епископа Римского. И этот их
удивительный опыт лег в основу столь любезного нам слова
"мощи".
Владимир Василик, диакон
Православие.Ru - 24.05.2016.
Использованная литература
1. История
общеславянского литературного языка. Гл. 3. Три приема в
терминотворчестве Кирилла и Мефодия: транспозиция,
заимствование, калькирование и ментализация. М., 1997.
С. 46-47.
2. Ассеманиево Евангелие. Л. 141. См.
также: Старославянский словарь (по рукописям X-XI
веков). М., 1999. С. 289.
3. Супрасльская рукопись, Л. 80. См.
Старославянский словарь.
4. Иванов С.А. Византийское
миссионерство. М., 2003. С. 308–09.
5. MENANDER Protector Hist. De
legationibus Romanorum ad gentes / ed. C. de Boor,
Excerpta historica iussu imp. Constantini Porphyrogeniti
confecta, vol. 1: excerpta de legationibus, pt. 1.
Berlin: Weidmann, 1903: P. 211.
|
